bannerbannerbanner
полная версияМигранты. Писарчуки

Юрий Темирбулат-Самойлов
Мигранты. Писарчуки

Полная версия

– Что требуется?

– Вы хотите литературным редактором работать? Вот и сделайте эту статью читабельной и неутомительной, чтобы проглатывалась она словно увлекательный рассказ, залпом. Как минимум уполовиньте без потери смысла, оживите текст без ущерба для солидности автора, в общем – дерзайте. Будет готово – продолжим разговор. Всё, до свидания.

– Извините, Андрей Петрович, а с автором я смогу общаться в ходе работы?

– Ни в коем случае! Это ведь ваш тест на профпригодность. Профессору представим на подпись готовый материал. Подпишет – значит, вы справились с задачей, откажется – что ж… знать, не судьба, которая, как

видите, полностью в ваших руках.

– Но, хотя бы… в электронном виде есть эта статья?

– Нет, конечно. Разве вы не видите, что написана она от руки, на одном дыхании? Какой тут к чёрту компьютер! Только так, от руки и любым попавшимся под руку пишуще-рисующим предметом – ручкой, карандашом, куском мела или даже угольком обычно и пишут учёные светила в порывах вдохновения или озарения, как там у них…

– Хорошо, сделаю, как вы сказали.

– Желаю удачи.

Выпроводив посетителя, редактор, немного помешкав, вышел вслед за ним из кабинета. В приёмной секретарь-кадровик Маша, сидя верхом на своём рабочем столе и беспечно болтая ногами, настолько самозабвенно уплетала за обе щёки крупный ароматный абхазский мандарин, что не сразу заметила появившегося рядом «шефа». А заметив, соскочила со стола, стыдливо отодвинула ногой подальше в угол почти наполовину заполненное мандариновой кожурой мусорное ведёрко:

– Ой, извините, Андрей Петрович!

– Приятного аппетита, Маша!

– Спасибочки… но я уже всё, Андрей Петрович.

– Ничего-ничего, ешьте, ешьте. Витамины, да такие душистые и, вижу, вкусные молодому организму только на пользу.

– А хотите, Андрей Петрович, я и вас угощу? В холодильнике ещё целый пакет.

– Откуда?

Маша, густо покраснев, замолчала.

– Пока вы, Машенька, затаривали холодильник этими великолепными цитрусовыми, презентовавший их вам человек, являясь незапланированным и, как выяснилось, не самым необходимым гостем нашего учреждения, беспрепятственно проник в мой кабинет. А если это… не только бесполезный, а похуже… понимаете?

– Простите, Андрей Петрович, такого больше не повторится. Да и охрана на входе проверяет документы у всех без исключения.

– А впускает только с разрешения секретаря.

– Но он такой доброжелательный, весёлый… говорит – заслушаешься!

– Мария! Сейчас же напишите заявление об увольнении по собственному желанию и – мне на стол.

– Андре-ей Петрович… – мгновенно изменившись в лице, разревелась в голос юная и невинная с виду, но уже не только владеющая дипломом о высшем образовании, полученным в каком-то малопонятном, с витиеватым названием негосударственном учебном заведении – одном из множества расплодившихся в стране после всеобъемлющей перестроечной легализации частной собственности, но и обременённая ребёнком-младенцем неизвестно от какого отца провинциальная мать-одиночка, для которой потеря этой работы равносильна катастрофе.

– Заявление полежит пока без движения. Установлю вам жёсткий срок на исправление, и если в этот срок что-то подобное повторится – наложу на вас эпитимью, то есть соответствующую резолюцию на заявление, и поедете обратно в свою Мордовию картошку сажать. Договорились?

– Договори-и-лись, Андрей Петрович, спасибо! Только я не из Мордовии, а из Республики Марий Эл.

– Ну, не в Саранск, в Йошкар-Олу поедете, какая разница…

– Я, Андрей Петрович, к Москве привыкла уже… не хочу домой, картошку сажать…

– Вот и думайте!

– Спасибо, я буду думать. И не подведу ни вас, ни того, по чьей просьбе вы приняли меня на работу. Обещаю, – тут в голосе и выражении глаз Маши, несмотря на всю курьёзную драматичность данной ситуации для её служебной карьеры, мелькнула некая лукавинка, свойственная той категории смазливых девиц независимо от эпохи и сферы приложения сил, что предпочитают преодолевать любые невзгоды посредством чисто женских, нежели каких-то иных, в данном случае рабоче-деловых, качеств, – не разочаруетесь, Андрей Петрович!

– Ну-ну…

Вернувшись в кабинет, «главред» подвёл итог истекших двух часов трудового дня. При всей неидеальности первых претендентов в штат редакции, включая уже принятую секретаршу Машу, события развиваются в нужную для эксперимента сторону. Все трое – кто откуда, только не из Москвы. Хорошо. А Гнидо и этот, как его… мандаринодаритель с писательскими амбициями могут, а скорее уже начали загодя создавать некий альянс внутри будущего творческого коллектива. Без сомнений, в скором времени туда будет втянута и Маша – красавица наша…

Но совсем без москвичей коллектив комплектовать было бы неверным,

во многих отношениях, в том числе и для сопоставительного анализа нюансов группового поведения «оккупантов» и «аборигенов», особенно в нередко случающемся их противостоянии. Сегодня, кстати, на приём записана сладкая, х-хе… – ладно, не будем подтрунивать над тем, что для кого-то дорого и имеет полное право на уважение со стороны… – парочка как раз без всяких кавычек коренных, родившихся в столице и проработавших почти до пенсионного возраста в центральных печатных изданиях. Дружат, сохраняя взаимность в нежных чувствах, ещё со студенческой скамьи, да всё как-то не перейдут грань между платоническим и плотским, а ведь закат не за горами… Он – творческий работник, она – творческо-технический. Бесспорно, ценные хотя бы по некоторым параметрам кадры: опытные и системные, советской школы, а посему априори предсказуемые, тем более что она – из его, Артамонова, сослуживцев по предыдущей, пробной для него газетной работе. Имеют шанс стать худо-бедно авторитетной ячейкой в коллективе и каким-то противовесом остальной, заведомо-планово большей количественно его части – приезжим. А вот и первая ласточка…

– Андрей Петрович! Как я рада вас видеть! – театрально вскинула и

протянула для поцелуев руки сияющая подобно праздничному колоколу ухоженная зреловозрастная дама довольно приятной наружности, впущенная в кабинет бдительным и добросовестным на этот раз секретарём Машей, своевременно и чётко доложившей о посетителе. – Великолепно выглядите, особенно в этом шикарном кресле, будто специально для вас сработанном.

– Так для меня ж оно и закупалось по спецзаказу, как и остальная мебель, по моему собственному выбору. А как иначе, если организация создаётся с нуля, с чистого, что называется, листа? Когда всего-то, что есть пока у организации – это её руководитель и щедрые спонсорские деньги, которые осчастливленному столь удачными обстоятельствами руководителю не возбраняется, и даже предписывается со вкусом тратить. А вы-то как, Анна Витольдовна? Гляжу, тоже не в упадке.

– Да уж вашими молитвами, тьфу-тьфу, Андрей Петрович. Не жалуемся.

– Вы всегда были в тонусе, на зависть многим.

– Ой, вы мне льстите, шалунишка! – кокетливо махнула ладошкой дама,

и тут же приняла озабоченно-деловой вид. – Подозреваю, что пригласили меня в данный, просто слов нет, насколько замечательный, прямо министерский кабинетище не просто чаю попить.

– Именно так, уважаемая Анна Витольдовна, не просто чайку попить. Да, извините, вам чай, кофе?

– Двойной «эспрессо», если можно. Не сочтите меня, дорогой Андрей Петрович, за наркоманку, но, если помните, как я была грешна раньше, то теперь ещё хлеще – ни часу не могу прожить без хорошего крепенького кофейку. Вроде не по возрасту уже удовольствие, а вот никак… не могу, и всё, хоть рот зашивай.

– Ну, какой же это возраст… самый разбег для нормального человека. А персонально по вас вообще трудно что-либо в этом смысле определить, само понятие «возрастная категория» начисто забывается при общении.

– Ой, вы опять мне льстите – галантнее мужчины я не встречала! И о чём же таком серьёзном мы будем говорить, шалунишка вы эдакий?

– Маша! Сделайте-ка нам два двойных «эспрессо» – один по крепости, второй – по объёму, сахар отдельно… Так вот, Анна Витольдовна, не согласитесь ли вы посотрудничать со мной, по старой памяти, штатно, в должности, ну, скажем редактора-корректора? С удовольствием? На что я и надеялся, памятуя о неизменно высоком качестве вашей работы… Тогда как, будем считать, что договорились? Отлично! Зарплату обещаю приемлемую, естественно – повыше, чем на вашем сегодняшнем месте, чтобы не обидно было с этим, тоже, как мне известно, неплохим, местом расставаться. Времени уволиться и утрясти всяческие связанные с этим дела у вас достаточно – первый номер мы планируем выпустить через два месяца.

– Для выхода в свет с нуля серьёзного издания срок не такой уж и большой, можно сказать сжатый.

– Такая поставлена задача.

– Понимаю. Ах, Андрей Петрович, как мы славно поработали с вами в «Мастере»! Хоть, увы, и недолгим было это удовольствие… я-то там до сих пор подрабатываю, помимо основной нынешней работы, приходящим корректором, и до сих пор душу щемит, какого организатора в вашем лице потеряло это издание, потеряло больше, чем просто хорошего руководящего сотрудника – утратило творческую изюминку, которую приобрело было с вашим приходом. Но вы-то теперь на коне! На белом! А они… горе-издатели, под следствием теперь. Да туда им и дорога…

– Туда всем дорога, кто свой карман с чужим путает. Ну, о прошлом, Анна Витольдовна, мы ещё найдём времечко повспоминать, а сейчас давайте-ка, сосредоточимся на новом издании, примерную концепцию которого предлагаю вам взять почитать на дом – спокойно, не спеша изучив её, выскажете потом своё мнение и, возможно, внесёте что-то новенькое, полезное.

– Да с таким руководителем как вы, Андрей Петрович, мы так поработаем, такую газету всероссийского, а и, чем чёрт не шутит – даже всемирного масштаба сотворим, что все ахнут!

В дверь, тактично постучав, заглянула секретарь Маша:

– Андрей Петрович! К вам посетитель, который как раз на это время записывался вместе с дамой, с которой вы сейчас беседуете.

 

– Можно? – просунулся в дверь сначала головой, затем одним плечом и остальной частью туловища, и только после этого шагнул ногами крепыш лет близко к шестидесяти – этакий давно созревший, но ещё не червивый; хоть уже и не брызжущий соками, но и не иссохший; сохранивший, насколько вообще может позволить природа с учётом возрастных факторов, недюжинную крепость тела мужичок-боровичок с толстющим, больше похожим на дорожный баул, потёртым старомодным портфелем в руках.

– А вот и Серафим Семёнович! – умилённо сомкнула на уровне своей материнских конфигураций груди ухоженные, без малейшего намёка на старческое увядание ладони, отработанным до автоматизма движением как бы невзначай продемонстрировав мужчинам набор недорогих по пристальному рассмотрению, но умело-эстетично, с редким тщанием подобранных колечек и перстенёчков Анна Витольдовна. – Вот уж за кем вы, дорогой Андрей Петрович, будете как за каменной стеной. Ручаюсь за Серафима Семёновича ещё больше чем за себя!

– Здравствуйте, Серафим, э-э… Семёнович! Прошу! Не стесняйтесь, присаживайтесь поближе и рассказывайте, что толкнуло вас менять насиженное место в крупнейшем, старейшем центральном издании на непредсказуемую работу в нашем только затевающемся, из которого ещё неизвестно что получится.

– Как вам сказать, Андрей Петрович… наука, прислушаться к которой иногда не вредно, а если конкретнее – социология во всём виновата.

– Социология? Гм-м… интересно! И что же такого судьбоносного смогли напророчить-подсказать вам, спровоцировав на довольно смелые жизненные перемены, наши отечественные обществоведы?

– Да не напророчить и не подсказать прямо, Андрей Петрович, а навеять результатами кое-каких исследований смелые мысли и, некоторым образом, стимулировать активность в определённых действиях. Но не отечественные социологи тут замешаны, о существовании которых я, честно говоря, не слыхивал вообще, а зарубежные, американские в частности.

– Хорошо, пусть американские, хотя, как представитель как раз отечественной социологии, и с учёной степенью к тому же, берусь уведомить вас, что и в нашей стране эта наука теперь, после ухода в небытие советской системы, уже не является гонимой как буржуазная, и больше десятка лет открыто и активно развивается. Не только отдельные кафедры и факультеты, а и целые профильные институты работают над проблемами развития общества, как внутригосударственными, так и общемировыми.

– Вы социолог? Да ещё с учёной степенью? Вот это здорово! Ну, тогда вы лучше меня знаете, что согласно наблюдениям и выводам ваших коллег на Западе, для нормального социально-психологического развития личности ей показано периодически, в среднем хотя бы раз в три-четыре года менять место работы, а раз в десять-двенадцать лет – и полностью образ жизни. Тогда она, личность, имеет наилучшую возможность расти поступательно, постоянно, не затормозиться ни в профессиональном или творческом, ни в личностном плане.

– Позвольте, а как же вы сами тридцать с гаком лет, да на одном рабочем месте, Серафим, э-э… Семёнович? Согласно озвученной вами теории вы давно должны бы деградировать как личность, а я вижу перед собой вполне приличного, трезво рассуждающего человека. Или поздно к социологии приобщились с закономерностями, ею выявляемыми, и обошли эти закономерности вас стороной, а?

– Понимаете ли, Андрей Петрович, в нас, людях советского воспитания, сильны стереотипы, прививавшиеся нам с юности. Это и единообразно, стандартно понимаемая преданность родному заводу, колхозу, заключающаяся в стремлении сохранить любой ценой непрерывность трудового стажа на одном месте, что, в свою очередь, согласно тогдашнему законодательству, прямо влияло на размер пенсии, каждый рубль которой был весомым аргументом в те времена. Да и с трудоустройством тогда и сейчас положение кардинально разное. Тогда грозила тюрьма всем, кто злостно отлынивал от общественно-полезного труда или собирал милостыню (была в уголовных кодексах союзных республик такая статья: «Тунеядство и попрошайничество»), а теперь наоборот – не очень-то устроишься на работу, если тебе перевалило за сорок, а тем более за пятьдесят лет. И прорва отчаявшихся безработных, превратившихся в попрошаек, нередко заделавшись в этом ремесле профессионалами, беззастенчивыми в сочинении страшных легенд о своей несчастной доле, заполонила страну, особенно крупные города – вы посмотрите, сколько их в метро и пригородных электричках промышляет подобным образом. Вот и… держатся люди нашего возраста, чтобы хоть в какой-то мере достойно подойти к пенсионному рубежу, за любую легальную, с трудовой книжкой работу, какая есть. И опять же, если тогда держались в первую очередь ради стажа, лишь попутно решая задачу прокорма, поскольку, справедливости ради надо признать, советская власть умереть с голоду не давала никому принципиально, то теперь – из обоснованного страха лишиться средств к существованию, с достижением между делом пенсионного возраста, до которого ещё и элементарно не загнуться, дожить надо, что нынче далеко не всем удаётся, особенно из нашей мужской половины населения в отличие от более живучих женщин.

– Но, держась, доживая и одновременно разделяя авторитетное мнение социологов, как только замаячила относительно безболезненная возможность освежить кровь – сменить опостылевшее рабочее место на более-менее подходящее новое… вы, судя по цели вашего визита сюда, решились на риск, за пять-то минут до заслуженной пенсии…

– Верно, Андрей Петрович! И хоть я не мальчик уже, чтобы с огня да в полымя, как говорится, неизвестно куда, в новое рискованное предприятие, но Анна Витольдовна столько хорошего о вас порассказала, что сомнения не то чтобы отпали сами собой, а их просто не возникло. Так остро захотелось вплотную приобщиться к созданию чего-то свеженького, неординарного, выгодно отличающегося от всего существующего в современной прессе!

– И кем бы вы хотели у нас работать? – редактор отыскал среди бумаг на столе анкету-резюме с подколотыми выписками, подтверждающими безупречную трудовую биографию Серафима Семёновича. – Как видно из присланных вами документов, профиль ваш очень узок, вы много лет вели колонку спортивных новостей на последней странице пусть даже и солидного, но общеинформационного издания. А претендуете на должность, ни много ни мало, ответственного секретаря тоже солидной, дай Бог, в недалёком будущем, аналитической газеты, нацеленной на завоевание крепких позиций на всём постсоветском пространстве, и, возможно, далее…

– Да, но это только формально я вёл всего одну колонку, а на самом деле как на время отпусков или болезней «ответсека», так и частенько, когда ему бывало просто некогда, успешно его подменял, и отвечал в эти промежутки времени за компоновку номеров в целом. Мне с моим многолетним опытом это не составляло особого труда, и нареканий от начальства в мой адрес за качество этой работы никогда не было.

– Серафим Семёнович не подведёт, уверяю вас, Андрей Петрович! Энергии его, честности и обязательности, помимо чисто профессиональных знаний и умений, хватит на троих, – жеманно положила свои холёные ладошки на руки редактора Анна Витольдовна. Эта добрая женщина, умудрённая жизненным опытом и обладающая нажитой за годы общения с разного рода начальством недюжинной приспособленческой интуицией, вмешалась в разговор, когда не вмешаться было уже нельзя – её милый друг Серафимушка, судя по невысокому интересу главного редактора к староватому для сверхновых идей и дел, да и ограниченному в творческом плане собеседнику-рекруту, самостоятельно мог не довести акт выгодного трудоустройства до нужного результата.

Редактор дипломатично примирительно вздохнул:

– Хорошо, Серафим Семёнович, я предложу вашу кандидатуру на

рассмотрение учредителю газеты. Надеюсь, вы понимаете, что такие стратегические должности, как, в частности, ответственный секретарь, я обязан согласовывать. Пусть неформально, но согласовывать непременно.

– Да-да, конечно, Андрей Петрович, прекрасно понимаем! – опять поспешно вклинилась в диалог Анна Витольдовна.

– И что на каждую такую должность желающих больше, чем мы даже можем рассмотреть… – всё же тактично готовил почву для отказа Артамонов. Отказа само собой разумеющегося, но не чересчур прямолинейного, дабы не обидеть усердно хлопочущую за своего друга Анну Витольдовну – единственную пока на сегодняшний день кандидатуру, которую, как проверенного в деле по прошлой совместной работе специалиста можно было считать безоговорочно оправдывающей свои притязания на искомую должность.

– И это тоже осознаём со всем нашим пониманием! – суетилась Анна Витольдовна, незаметно для главного изо всей силы сжавшая под столом рукой коленку Серафима Семёновича: помолчи, дескать, жертва мировой социологии, положись на испытанную подругу, и всё будет о кей… – Но если выбор ляжет на Серафима, он вас, Андрей Петрович, не подведёт ни при каких обстоятельствах, будет надёжнейшей вашей опорой, правой, а вместе со мной и обеими руками.

– Дай-то Бог…

***

– Уф-ф-фу-у! – вытер пот со лба полковник Ельников, подвизавшийся, в соответствии с утверждённым вышестоящим командованием продолжением легенды, то есть следующим после лжесетевого маркетинга, на этот раз журналистским её этапом под тем же именем Андрея Петровича Артамонова в должности главного редактора создаваемой газеты федерального, с замахом на международный (дело за спонсорскими финансами) статуса с интригующим названием, которое так и звучит – «Статус»…

Колоритный, ничего не скажешь, коллективчик обещает зародиться прямо со старта, если, конечно, именно в данном, первоначальном составе, не подвергаясь жёсткой корректировке, будет для зачина сколочено руководящее ядро редакции. Немного, вроде, их прошло сегодня, а уже за полдня, к обеденному перерыву устал так, будто разгрузил в одиночку товарный вагон, чем иногда пробавлялся (не в одиночку, правда, а в группе с товарищами-однокашниками) в студенческие ещё годы, небогатые карманными деньгами, добываемыми, в числе прочего, и подобным способом. Энергетические вампиры, прямо! Да все как один – с таким нахрапом… будто их тут обязаны без возражений и принять, и обласкать.

А ведь набрать предстоит ещё как минимум впятеро больше. Это только

для начала – дальше может быть всяко, всё опять зависит от кошелька спонсора, который будет в немалой степени определять успешность дела вплоть до выхода газеты на экономическую рентабельность. И для заполнения каждой строки в предположительном пока штатном расписании необходимо пропустить-прогнать через собеседования не по одному претенденту, жёстко отбирая в конкурсном порядке наиболее подходящих. Это, в общей сложности, на том же первоначальном этапе – не менее полусотни, а то и всю сотню «просеять» через сито отбора. Да не только безапелляционно отсеивать при этом откровенно неподходящих соискателей с улицы, но и по возможности «отшивать» так называемых блатных, обращающихся по рекомендациям иногда довольно значимых персон, в силу чего принудительное увольнение их потом по причине профнепригодности или за какие-то проступки бывает проблематичным.

Да, а откуда, всё-таки, тот неудержимый как ураган нахрап, с которым прут буквально напролом к трудоустройству сюда уже первые соискатели? Распространились, видимо, каким-то образом в журналистских кругах не самого элитарного уровня слухи о создающемся с нуля дорогостоящем издании с логически высокой зарплатой сотрудников. Но, откуда они, такие сведения, могли в те круги просочиться? И – каким образом? Никаких объявлений ни о конкурсном, и ни о каком вообще наборе сотрудников в новую газету нигде не публиковалось, в бюро и агентства по трудоустройству заявок на эту тему также не подавалось…

Насчёт «как» гадать можно долго, а вот «откуда»… и сомневаться нечего: ну, конечно – из московского представительского офиса учредителя газеты Михал Михалыча Мормышкина, «МММ», как в шутку называли его близкие знакомые по шутейной же аналогии с крупнейшей когда-то в стране, но, в конце концов, рухнувшей финансовой пирамидой (сам Михал Михалыч, донельзя довольный столь удачно перепавшими ему от судьбы инициалами, не упускал случая самодовольно возгласить слоган из старой телевизионной рекламы той пирамиды: «У «МММ» нет проблем!»)

Московский офис этот, фактически являющийся, исходя из его прямого назначения, больше офисом продаж, чем представительским, хотя и давал наибольшую денежную выручку среди структурных подразделений фирмы, не был, однако, несмотря на громкое название, головным в бизнес-структуре г-на Мормышкина, поскольку наиболее афишируемая, подчёркнуто легитимная часть его бизнеса со штаб-квартирой, как и основное место проживания, базировалась не в столице, которую он органически не переваривал, наверное, в отместку за то, что и она его не спешила принять в свои фавориты, а там, где ему было более комфортно и при этом не слишком далеко, всего-то несколько сотен километров – часа четыре езды в хорошую погоду на хорошей машине до центральных федеральных госучреждений и ведомств – в живописном природно, и в то же время в достаточной мере благоустроенном национально-фольклорном сердце России, где сливают воедино свои воды исконно русские реки Ока и Волга, и где, как он небезосновательно полагал, будет в любом случае более заметен и узнаваем в толпе других бизнесменов, нежели в многомиллионном, кишащем богатыми и сверхбогатыми людьми мегаполисе – Москве.

 

А и без Москвы, при всей антипатии к ней, Михаил Михайлович себя не мыслил. Та же самовлюблённость до самообожания, маниакальная уверенность в своём высоком предназначении и грядущей роли в усовершенствовании этого мира (каким образом – дело десятое) неустанно подвигали его осваивать не иначе как всегосударственные масштабы – что в бизнесе, что в общественно-политической сфере. Но если первое он, хоть и несколько специфичными, не подлежащими огласки путями как-то, по его собственному выражению, «окучил», в свои тридцать с небольшим годков от роду сделавшись уверенно-стабильным, респектабельным с виду миллионером, то со вторым, что касалось широкого общественного признания, как-то не складывалось. Причину досадного хронического невезения в попытках оседлать эту сферу, желанную, но труднодоступную для большинства только вчера-позавчера разбогатевших кто на чём людей сомнительных достоинств, он доподлинно уяснить пока не мог, но в качестве немаловажной составляющей такого отдельно взятого неуспеха самокритично предполагал собственную недоработку в популяризации своей личности. И с какого-то момента начал Михал Михалыч усиленно думу думать, как лучше эту досадную недоработку устранить.

Судьба, уже в который раз за последние полные везения несколько лет, улыбнулась ему: как нельзя кстати на каком-то светском мероприятии подвернулось прозвучавшее как бы между прочим, но на самом деле серьёзное предложение завести собственное печатное издание – газетёнку или журнальчик, – которое и дешевле наверняка обойдётся, чем реклама где ни попадя, и, при умелом ведении дела, может развиться в масштабное, авторитетное, да и финансово прибыльное средство массовой информации. Опять же с именем издателя в выходных данных каждого номера, стоящим первой строчкой, повыше имени главного редактора и остальных ключевых имён редакционного коллектива. А с учётом личности предложившего данную идею и взявшегося воплотить её в жизнь в качестве руководителя проекта Петровича, то есть, если полностью – Андрея Петровича Артамонова, внушающего доверие после ряда обоюдовыгодных рабочих контактов бывшего директора известной в деловых кругах, популярной в

своё время газеты «Мастер», задумка вполне решаема и успех реален.

***

Не надо было быть великим провидцем, чтобы почти наверняка знать, о чём в эти минуты шла речь в вышеупомянутом московском офисе учредителя за накрытым к случаю (да и время обеденное – глянул в очередной раз на часы редактор) столом. По некоторым сведениям, Михал Михалыч как раз сегодня собирался нагрянуть в очередной свой вояж для планового, после двухнедельного обычно-интервального перерыва, изъятия из кассы офиса энной суммы наличных на карманные-представительские и тому подобные, в том числе деликатно-дипломатические, читай – взятки нужным для дела чиновникам, расходы.

А не проехаться ли, да не отобедать с благодетелем? – резонно посетила голову редактора своевременная и куда как логичная в настоящий момент мысль. – Будто бы ненароком, по текущим конторско-бухгалтерским вопросам, коих всегда предостаточно на этапе становления любого мало-мальски серьёзного дела, забежать на огонёк, а за неспешным перекусом с обязательной, давно уже ставшей здесь традиционной в дни приездов г-на Мормышкина выпивкой (почти всегда до чёртиков – Михал Михалыч страсть как уважал именно такие застолья, особенно в командировках) и потолковать о том, о сём, да вызнать между прочей говорильней у мишиного наместника по Москве – руководителя этого офиса Никиты Гапоненко, кто из его сотрудников, где и кому мог болтануть лишнего, пошатнув тем самым принципиально оговоренную ранее и закреплённую крепкими рукопожатиями прерогативу главного редактора Артамонова набирать штат новой газеты по своему усмотрению, советуясь с учредителем лишь в исключительных случаях.

Хорошо, если просто по безалаберности сболтнули и забыли… а то, может статься, тут совсем иное. Одни только сегодняшние кадровые визиты чего стоят. Ладно – сомнительной возрастной пригодности для участия в творческом проекте, требующем молодёжного задора и энергии, всесторонней журналистской продвинутости, навыков в пользовании современными коммуникативными средствами «одной ногой пенсионер» Серафим, как его… Семёнович, приведённый буквально за руку (так и напрашивается сравнение «за рога, как телок на верёвочке») его такой же перезрелой кое в чём подругой Анной Витольдовной – это ещё, куда ни шло. В его, как и в её пользу тоже, говорит хотя бы производственно-трудовая закалка, воспитанная десятилетиями социалистической дисциплины. Но те двое – Дц… Дзтракая и его самонадеянный рекомендатель Гнидо «с ударением на последнем слоге»… – это что-то! А ведь в отношении Гнидо, буксиром волокущего за собой такого же, как и он сам, оригинала Давида Дзтракая, был даже специальный звонок Михал Михалыча. Кто, интересно, ходатайствовал перед ним за мичмана-«каперанга»? Если Никита Гапоненко, от которого его босс Михаил Михайлович Мормышкин в какой-то мере зависим как от человека, посвящённого в тайны бизнеса и управляющего немалой частью этого бизнеса – запутанного, во многом туманного, понятного лишь редким посвящённым, а для налоговых и иже с ними фискальных служб и подавно тёмного, то… работа с редакционным коллективом, укомплектованным подобным образом, сулит мало приятного.

***

– О-о, гляньте-ка, кто к нам явился, не запылился! Главвред собственной

персонушкой! – только так, с удвоенным «в», делая на этом двойном «в» многозначительный смысловой нажим при произношении, что натурально звучало как «глав-вред», называла главного редактора Артамонова в глаза и за глаза с первого дня знакомства главный бухгалтер спонсирующего офиса Лидия Дармостукова, не намекая даже, а откровенно расшифровывая модернизированное ею таким остроумным образом название его должности, что означало, не иначе – «главный вредитель», представляющий из себя алчного вампира-кровососа, саранчу и ещё чёрт знает какую орду, каждодневно совершающую прямо-таки мамаевское опустошительное нашествие на бюджет фирмы с появлением с недавних пор, легкомысленной волей добряка-хозяина Михал Михалыча, ещё одной, раздражающе-существенной расходной статьи: материальное содержание организуемой газеты. – Лёгок, как я погляжу, на помине, только что как раз о нём и толковали! Да и как ловко подрулил на дарёной машине, надо же – прямо к обеду…

Внешне подобное остроумие преподносилось как добродушная шутка хранительницы бюджета фирмы, по долгу службы радеющей за сохранность каждой копейки, которая лишней в разумных руках не бывает никогда, но, смиренно уступая воле начальства, вынужденной участвовать в растранжириваниии этого бюджета на очередную блажь (дай Бог, ненадолго!) частенько по пьяному делу витающего в облаках хозяина. Но мало кто не замечал проскальзывающую сквозь эту остроумно-добродушную шутливость откровенную злобу. Казалось – ещё чуть, и зашипит Лидия Львовна змеёю жалящей, плюясь вокруг себя ядом…

Следует заметить, что главбух, знающая, по весьма основательным причинам, себе цену в данной бизнес-структуре, не была одинокой в направленности своих внутренних переживаний относительно напряжности для бюджета «газетно-проглотной» составляющей – многие в офисе продаж были солидарны с ней, если не все. И неудивительно, ибо практически весь коллектив здесь, а это без малого два десятка человек, родившихся и выросших в одном сельском районе неблизкой от Москвы Могилёвской губернии, состоял между собой в кровных или сводных родственных отношениях, начиная от амбициозного до болезненности, как и «шеф всея фирмы» Миша Мормышкин, Никиты Гапоненко, приходящегося Лидии Львовне кузеном, и заканчивая вечно пьяным, а потому никогда и никуда за рулём не ездящим водителем-экспедитором Фёдором Дармостуковым – её собственным мужем.

Рейтинг@Mail.ru