Юрий Симоненко
Тут вам не кино
Таис, эскортница афинская
Давным-давно, во времена СССР, написал выдающийся советский писатель-фантаст, философ и большой женолюб Ефрем Иванов исторический роман про древнегреческую гетеру – сиречь элитную проститутку – и посвятил собственной, третьей по счёту жене. Причём, из великого множество известных проституток древности, в героини романа выбрал он именно ту, что носила одно с супружницей имя.
О том, насколько большинству замужних женщин может понравится такое посвящение, предлагаю читателям подумать самостоятельно. Что же касается увековеченной на первой странице произведения писательской музы, к слову, очень скоро ставшей вдовой писателя, то оной прогрессивной даме посвящение это, по-видимому, нисколько не претило. Посему, оставим в покое вдову писателя и обратим внимание на его роман.
В романе гражданка Афин по имени Таис – походная шлюха царя Македонии Александра Великого с порядковым номером третьим, рекомого для удобства Македонским, путешествует с военным обозом по Средиземноморью, культурно обогащается, участвует в обрядах и ведёт высокоинтеллектуальные беседы с философами, жрецами и брахманами. При этом царь Александр и его ближайшие соратники представлены едва ли не недоумками, на фоне которых проститутка Таис сияет аки бриллиант среди пивных бутылок. Она с лёгкостью манипулирует этими тупыми мужланами, заставляя исполнять свои хотелки.
На том факте, что гетера – это шлюха, женолюб Ефрем Иванов, понятное дело, не фокусируется и нисколько не осуждает свою героиню за образ жизни. Напротив! Он ею восторгается, превозносит, возводит на пьедестал почёта: «Вот, дорогие советские женщины, образец вам – Таис Афинская! Берите с неё пример!» – как бы говорит он. Таис таскается сначала с соратником Александра Птолемеем Сотером, будущим царём Египта, потом с самим Александром, потом снова с Птолемеем, потому как Александру женится на ней было не по рангу, – негоже приличным царям жениться на гетерах… Что, впрочем, не помешало указанному Птолемею впоследствии таки сочетаться с ней законным браком (во всяком случае, в романе) и произвести потомство (а это уже исторический факт).
Примечательно то, как Ефрем наш Иванов представил в романе сожжение взятой Александром столицы Персии – Персеполиса, учинённое по прихоти пьяной шлюхи Таис. О том, как было дело, желающие могут почитать у Плутарха, Диодора Сицилийского, Квинта Курция Руфа, Клитарха Александрийского и других историков. Если коротко: в процессе дружной пьянки во дворце, где прежде обитали персидские цари, бухая эскортница предложила Александру спалить к Аиду этот самый дворец, дабы таким образом отомстить персам за сожжение царём Ксерксом Афин и порабощение соотечественников, «хотя бы это и было восемьдесят лет назад», – добавляет к пафосной мотивационной речи эскортница (на самом деле, сто пятьдесят). Ну и запалил лихой царь с друзьями дворец тот, а дальше, как говорится, сгорел сарай – гори и хата… Спалили город. В общем-то, дело для того времени обычное. Суровое было время. А что до того, что тогдашние жители города были как бы и не при делах, – ведь никаких Афин они, строго говоря, не жгли, – то хмельную элитную блядь, как известно, не особо волновало. Блядь же книжную – и подавно. Книжную наш любитель шлюх полностью оправдал и объявил «орудием Кармы».
Если переключить внимание с, так сказать, морального облика героини Ефрема Иванова, и рассмотреть её чисто технически, то охарактеризовать её максимально точно и коротко можно двумя словами, из коих первое – это имя, а второе – фамилия: Мэри Сью. Именно так. Она это и есть. Набивший в последние годы читателям, зрителям и игрокам кровавую оскомину и вызывающий тошноту идеальный женский персонаж. Всех на свете милее, румяней, белее, а ещё сильнее, умнее и так далее… (вписать любое нужное)
Есть информация, что в процессе подготовки романа к изданию цензоры изъяли из текста несколько глав целиком и множество отдельных мест, в которых выдающийся писатель, философ и эротоман увлёкся описаниями «чистой физической любви». Такие они были, эти злые советские цензоры, «пуритане», не давали творцам публиковать порнуху…
Заканчивается эта история тем, что стареющая бывшая гетера разводится с мужем Птолемеем – в то время уже египетским царём – и поселяется в коммуне древних хиппи, где «все, как братья и сёстры, равны в правах». Но в коммуну вскоре наведывается орда воинственных реалистов, опытных в деле завоевания и порабощения всяких «сказочных эльфов», непростительно пренебрегавших законами суровой реальности данной им, идиотам, в ощущениях, и, выражаясь современным языком, проводит зачистку этого оазиса непуганых идеалистов. Что стало с Таис – о том автор умолчал.
Проклятая монета
Время шло к вечеру. Некогда серебристый, а теперь весь будто слепленный из грязи кроссовер-китаец, ревя мотором и нещадно деря́ о камни резину, не без труда выбрался из леса на поросший мелкими кустами берег небольшого озерца, распугав в окрýге всех птиц и мелкую лесную живность. Толик выключил передачу и отпустил педаль газа; поставив «китайца» на ручник, он нажал на двери кнопку стеклоподъёмника: покрытое грязью и пылью стекло поползло вниз, впуская в прокуренный салон звуки леса.
– Фу-ух… – протянул Толик. – Всё. Приехали.
Он выключил, за ненадобностью, кондиционер, достал из пачки сигарету, прикурил и, глубоко затянувшись, помолчал, после чего выпустил дым в окно и посмотрел на Сеню. Тот молча сидел на пассажирском сиденье справа от водителя и сосредоточенно смотрел сквозь покрытое сеткой трещин лобовое стекло на озерцо, которому больше подошло бы определение: лáмбушка. Сеня думал. А Толик молча курил, поглядывая то вперёд, то в открытое окно слева. Двигатель тихо аритмично постукивал – видать, что-то с ним было не так – да потрескивал остывающий металл кузова. Живность снаружи потихоньку приходила в себя от испуга: застрекотали сверчки, принялись сторожко пересвистываться птицы.
– Ну, чо? – помолчав с минуту, сказал наконец Сеня, повернувшись к другу и подельнику. – Топим тачку и валим дальше?
– Да, не будем задерживаться. – Толик забычковал недокуренную сигарету в пепельнице. – Часа три до темноты у нас есть. Давай, выгружаемся…
За день они наездили на этой машине по лесным дорогам без малого две сотни километров. Ориентировались по спутниковому навигатору и текущей обстановке, и потому изрядно петляли. От райцентра, в котором рано утром они «взяли» отделение банка, в итоге отъехали километров на сто пятьдесят. В ходе заезда по лесам серебристый красавец кроссовер бизнес-класса, которому возрасту было от силы год, превратился в побитую замызганную колымагу, годную, разве что, на разбор. Но задачу машина выполнила: увезла лихих налётчиков далеко от охваченного кольцом облавы райцентра, ну и от собственного хозяина тоже. Дальше друзьям-подельникам предстояло идти пешком.
Они достали из машины свёрнутые в рулоны термоковрики, спальные мешки, рюкзаки – один с армейским сухпаем, второй с баклажками с водой – и спортивную сумку, внутри которой лежала другая, инкассаторская, сложили всё в стороне. Затем, вооружившись топором и ножовкой, расчистили спуск к воде от крупных кустов, после чего Толик опустил в машине все окна, зафиксировал руль скотчем, включил первую скорость и измученный за день экстремальной езды по лесам «китаец» отправился в свой последний путь на дно озерца.
Не без напряжения пронаблюдав, как скрылась под водой крыша машины, Толик и Сеня подхватили рюкзаки и сумки и с видом лесников-туристов пошагали в юго-западном направлении, каковое указали им навигатор и походный компас.
– Слышь, Толян, – сопя на ходу, сказал Сеня, – а посветлу-то до деревни походу и правда не успеем… Придётся в лесу ночевать.
– Так за тем и спальники брали, Сень.
– Да я вот чё думаю… Вот залезем мы в эти мешки, а придёт волк, или медведь, например, и начнёт нас с тобой жрать… И ведь не отмашешься, не увернёшься, чтобы ствол достать… Попробуй пальни в зверя через спальник…
Толик только усмехнулся на это.
– А чё, не в тему я говорю разве? Чё ты с медведём делать будешь, если придёт ночью?
– Сень, – наконец ответил ему друг, – ну вот ты сам подумай, в масть ли нам вдвоём спать ложиться? Спать будем по очереди: один массу давит в мешке, второй у костерка бдит. Звери они огня боятся. Даже если и придёт мишка, палку с огнём из костра достал и в рожу ему… Да и из «волыны» шмальнуть при этом лишним не будет… Только вверх, не в мишку…
– А чё не в мишку?
– Сень, вот ты дурак? Раненый зверь и зверь напуганный – совсем не одно и то же… Да и зачем в мишку стрелять? Он здесь у себя дома, а мы у него в гостях. Не надо беспределить, братан.
– Не, ну это да, ты прав, – помолчав, согласился Сеня.
Деревня, о которой упомянул в разговоре Сеня, была тем местом, где наши герои заранее запланировали, что называется, залечь на некоторое время «на дно», то бишь переждать активную фазу ментовских мероприятий по их выявлению и задержанию. Потому-то они и не поехали туда на угнанной тачке, а утопили оную к лешему, вернее, к водяному уж тогда, от греха подальше. Места здесь были глухие, в деревнях народу проживало мало. А иные деревеньки и вовсе стояли пустыми. Прятаться в совсем пустой – это привлекать к себе лишнее внимание, рассудили друзья-подельники, когда планировали налёт на сберкассу. Местные охотнички и всякие другие простые граждане – не дураки, и сразу стуканут куда надо, заметив проживающих в такой заброшенной деревне мутного вида товарищей, явно из городских. А вот заехать погостить на недельку к двоюродному дядьке Анатолия, бывалому «сидельцу», давно завязавшему с криминальными делами, и уважаемому среди местного населения гражданину – вот это самое то. Толика в той деревне знали с детства, и потому появление его, пусть и с товарищем, особого интереса ни у кого не вызовет. Дело делали в масках и перчатках, с выключенными телефонами – всё по уму. Никто Анатолия в розыск не объявлял, как и его младшего товарища и подельника Арсения.
Через два с половиной часа ходу промеж вековых сосен, они вышли даже не к заброшенной деревне, а к месту, где деревня когда-то была, лет с полста назад, а может и больше того. От домов одни холмики остались, и всё лесом заросло. А вот за деревней обнаружилось кладбище, на удивление хорошо сохранившееся. Сосны здесь, словно из уважения к покойным, не стали расти прямиком из могил, да и подлесок не особо разросся на вполне удобных для произрастания местах. Могилы были большей частью с каменными плитами и крестами, будто тут не деревушка сибирская была, а поместье с барьями.
– Нич-чё так, – осмотревшись, прокомментировал Сеня погост. – Стильное местечко.
– Дыа, есть такое дело, – согласился с другом Толик. – Вот прям тут тогда и заночуем!
Сене идея не понравилась:
– Э, мож ну ево нафиг, а?
– Чо, ссышь? – Толик усмехнулся. – Мертвецов испугался?
– Да не… – заоправдывался Сеня. – Просто из уважения, что ли…
– Так мы с уважением, – гоготнул старший товарищ. – Ты же не будешь тут могилки осквернять, Сень?
– Не, – серьёзно ответил Сеня, – не буду.
– Ну вот. А место хорошее, видно далеко, пожарную безопасность, опять же, соблюдём… Только палок для костра натаскаем. Посидим, поужинаем, покойных местных помянем… А-то когда ещё кто их помянет… Поделим время на смены, да заночуем.
На том и порешили.
Насобирали дров, развели костёр, достали котелок, крупу, консервы, бутылку водки и пакет травы. Выпили, закусили, дунули, а потом достали сумку, которая инкассаторская, и стали выкладывать содержимое на предварительно подметённой могильной плите.
В сумку до этого заглядывали только за тем, чтобы выкинуть из неё радиомаячок, о месте расположения которого друзья-подельники точно знали. А теперь вот, сытые, довольные и весёлые решили провести, так сказать, инвентаризацию. Рассортировали пачки с деньгами по достоинству, пересчитали и перехватили канцелярскими резинками рассыпную наличность, а уже в самом конце Толик перевернул мешок вверх тормашками и потряс его, просто для порядку. И тогда, на удивление друзей, из мешка на могильную плиту выпал полиэтиленовый пакетик с запаянным в нём кругляшком жёлтого цвета размером с пуговицу от пальто.
Присмотрелись. Монета. Золотая. Диаметром чуть меньше всем знакомой пятирублёвки. С одной стороны: Государственный герб Российской Федерации с уведомляющей о том – что то именно российский герб, а не какой-нибудь другой – надписью поверх герба; слева и справа – проба и, надо полагать, вес монеты: «Ац 999» и «7,78»; а внизу: «БАНК РОССИИ 10 РУБЛЕЙ». С другой стороны: крестьянского вида мужик с лукошком посреди поля, что-то сеет вручную; позади него солнышко встаёт из-за плуга и дымит тубами завод; сверху надпись: «ОДИН ЧЕРВОНЕЦ», внизу цифры: «1923» и «2023».
– Хренасе! – заметил уважительно Сеня.
– Это «Сеятель», монета такая, – со знающим видом сообщил товарищу Толик.
– Понятно, что не слесарь-гинеколог, – гоготнул подельник. – И скок он стоит, мужик этот?
Толик пожал плечами:
– Да хрен его знает… Почти восемь граммов высшей пробы… Вряд ли больше полусотни деревянных.
– Братан, это палево, – серьёзно сказал Сеня. – Ну ево нахер… Бабосы и то придётся грамотно скидывать, а с монетой этой ни в банк, ни к барыгам я бы не пошёл. Эт тебе не цепочку с гоп-стопа цыганам на шишки сменять.
– Согласен, – сказал Толик, повертев в пальцах монету в пакетике и кинув её на плиту.
– И чё, как делить её будем? Распилим?
– Не, ну зачем красоту такую портить…
– А как тогда?
Толик поскрёб уже начавший обрастать щетиной подбородок:
– Ну, давай жребий кинем. Кому выпадет фарт, тот себе и заберёт.
– И получится, что один из нас на полста штук с дела больше поимеет… – задумчиво протянул Сеня и посмотрел на товарища неодобрительно. Потом немного подумал и предложил: – А давай её нахер здесь закопаем! Пускай будет клад! Вот под эту самую плиту и сунем, покойнику под личную ответственность! – гоготнул он на последних словах.
– А потом, – не став смеяться над шуткой товарища, сказал Толик, – окажется, что покойник нам попался безответственный, и монету упёр мимо пробегавший заяц…
– Э, братан, ты это вот щас на что намекаешь? – Сеня посерьёзнел. – Что это я буду тот заяц?..
Так, слово за слово, стали наши герои сначала спорить, а потом и ссориться…
Дело едва не дошло до мордобития. И обязательно бы дошло, а там рассорившиеся подельники потянулись бы и за «стволами», если бы их ссору не оборвал странный звук, исходивший из-под той самой могильной плиты, на которой они разложили награбленное.
Звук был глухой и вместе с тем скрипучий, будто на глубине под землёй была пустота, какое-то помещение, может быть, и в том помещении имелась ржавая-прержавая железная дверь, которую стал кто-то открывать, да не мог открыть сразу и потому принялся пинать ту дверь ногами или долбить по ней чем-то тяжёлым.
– Бля! Тихо! Ты это слышишь, Сеня?
– Слышу…
В этот момент земля у них под ногами мелко и часто задрожала.
– Ах ты ж бляха-муха! – вскрикнул Толик, а Сеня и вовсе стал материться, что твой старшина в армии, часто и заковыристо. А потом оба они замерли, в ужасе глядя на могильную плиту, которая вместе с разложенными на ней деньгами медленно двинулась в сторону, открывая взору товарищей тёмную-тёмную щель.
Щель расширялась небыстро, но Толик с Сеней смотрели на неё как загипнотизированные. Когда же движение плиты прекратилось, из открывшейся могилы, внутри сплошь выложенной красным старинным кирпичом, показался ветхий мертвец, сухой как мумия Тутанхамона. Мертвец с хрустом повертел головой, переводя взгляд сухих, как у вяленого леща глаз с Толика на Сеню и обратно.
– Ну что, мудаки, уставились! – прокряхтел мертвец сухим, будто прокуренным голосом древнего старца. – Долго, блядь, мне вас ещё слушать?! Достали уже, ей Богу, со своей делёжкой, козлы! А ну валите отсюда подобру-поздорову на хер! И чтоб духу вашего здесь больше не было!
Тут наши друзья-подельники очнулись и, позабыв о вещах и деньгах, не сговариваясь, ломанулись с кладбища дичайшими кабанами, а мертвец, посмотрев недовольно им вслед, попытался плюнуть, да не смог, и, зло выругавшись, сгрёб пачки денег и злосчастную монету к себе в могилу и сам полез туда же. Через минуту могильная плита с каменным скрежетом вернулась на прежнее место.
Попаданец Аркадий Рогатов. История шестая, последняя
После попадания в… Ельцина, Аркадий Рогатов угодил… нет, на этот раз не в президента, и не в зашкварного оппозиционера навроде Неполжицына, не в князя (князей большевики уж сто лет как повывели), и даже не в олигарха, каковой, пусть с некоторыми натяжками, проканал бы нынче за князя, а прямиком в автора, что писал про него непочтительные рассказы.
«Ух ты! Вот это мне повезло-о!» – мысленно порадовался тогда Аркадий и написал про себя большой роман в трёх томах за три недели. В романе том он представал перед читателями образцовым героем-попаданцем: умным, смелым, ловким и удачливым во всех начинаниях; облагодетельствовал Россию-матушку, произведя в ней промышленную революцию аж в пятнадцатом веке. Трактора, комбайны, паровозы, электрификация и космический флот – всё устроил и наладил прогрессор Аркадий Рогатов. Между делом упомянул и о том, как до того, как стать попаданцем, побивал он и чморил соседа своего уголовника Ваську Штакета, как регулярно «застраивал» дома паскудную тёщу и о том, что жена его всегда была ему верна и послушна, а сам он почти никогда не отказывал многочисленным дамам, отчаянно его домогавшимся.
В общем, интересная получилась трилогия. Опыт-то в написании художественных произведений у Аркадия уже имелся. И немалый. Ещё будучи в теле князя и обитая в элитном заведении для душевнобольных, сочинил он немало попаданческих романов, которыми зачитывались его лечащий врач и сам глава Третьего отделения. И пусть автор, в голову которого заселился Аркадий, не был известным писателем, как Прохор Закрепин или Лукьян Дивный, или, на худой конец, какой-нибудь Иван Колдун, наш герой решил не брать псевдонима и опубликовать трилогию под именем своего обидчика. «Не беда, – решил Аркадий, – что читательские круги, в которых этот Симоненко имеет широкую популярность, очень узки. При моём незаурядном таланте литератора и высокой производительности, я Юрца быстро выведу в ТОПовые авторы сайта Время Убей. А рассказы, в которых он писал про меня всякие гадости, по-тихому отредактирую и сделаю из них сборник, который назову: „Аркадий Рогатов – самый успешный попаданец“! Не пройдёт и года, как я стану известным и буду пить водку с Лукьяном Дивным!»
И принялся Аркадий Рогатов истязать ноутбук Юрия Симоненки, производя по два романа в неделю, и стал каждый день выкладывать «проду». Офигели от такой производительности любимого автора узкие читательские круги, и заподозрили неладное. Сначала читателей насторожила трилогия «Русь Аркадия», которая стилистически заметно отличалась от ранее написанных Симоненкой книг, да и не ожидали от него такой прыти. «Никак негров Юра завёл…» – говорили читатели. «И ведь раньше он вообще не писал про попаданцев, кроме пары-тройки коротких рассказов про какого-то придурка…» А когда Рогатов стал активно осваивать новые для себя жанры ЛитРПГ и Бояръ-Аниме, бесцеремонно зайдя на поляну Кира Хлебальского, Ника Метёлкина и Алекса Недокруза, тогда кое-кто в узких читательских кругах прикинул хер к носу и понял, что в любимого автора и просто хорошего человека вселился злой дух. И собрали тогда читатели делегацию, и послали её к Александру Шишковчуку – бородатому писателю из карельских лесов, который написал «Схрон», решив, что тот, возможно, знает того, кто сможет помочь…
А тем временем подлинный дух автора пребывал в месте, которого нет на картах привычного читателям мира. Он сидел на каменном валуне, торчавшем из красного железистого песка, вокруг него были лишь песчаные барханы да острые как сталагмиты в пещере скалы, от одного до нескольких десятков метров высотой, выраставшие из песка тут и там; небо над его головой было кроваво-красным, оно тускло светилось, и не было в небе том ни солнца, ни луны, ни звёзд. В месте том не было ночи, и не было дня, и времени там тоже не было. Не было там ни ангелов, ни чертей, не было никаких других духов – вообще никого. Один он, Юра Симоненко, был там наедине со своими мыслями и воспоминаниями.
– Как же так вышло, что я оказался здесь, в этом месте? – говорил он вслух сам с собой. – Умер? Но я не помню ничего, что могло бы предшествовать смерти… Несчастный случай? Дорожное происшествие? Болезнь? А может… наёмный убийца? Пуля в голову и всё… – Юра усмехнулся. – Ну, нет. Ерунда это. Что я олигарх какой, чтобы в меня киллеры стреляли… А может, я сплю и мне это всё снится? Хм…
Юра слегка пнул ногой песок. На нём были его любимые берцы «Кобра» из «Сплава», коих он сносил три пары, старые джинсы и застиранная серая футболка с логотипом группы «Ария».
Ему не было холодно или жарко, не хотелось ни есть, ни пить; он вообще не спал, ни разу, с тех пор, как здесь оказался.
Поначалу он бродил по этой красной пустыне, но никуда не вышел. Ему казалось, что пустыня эта была бесконечна. Там постоянно дул слабый ветерок, но направление его не получалось определить. Было такое ощущение, будто ветерок дует одновременно во всех направлениях. Как такое возможно – Юра не понимал. «Напишу потом про это место в каком-нибудь рассказе» – подумал он как-то раз. Песок под ногами был одновременно и горячий и холодный, и это тоже вначале вызывало у него недоумение. Потом он привык ко всему, и с тех пор ничто его уже не смущало.
– А что если я лежу в коме, в реанимации? – снова предположил он вслух. – Сон этот точно ненормальный. Никогда мне не снилось подобной херни… А ведь чего мне только не снилось… И инопланетяне, и другие планеты, и зомби с вампирами, и война атомная, и летать приходилось во сне, и плавать под водой, как Ихтиандр, а вокруг дома, деревья, улицы… даже Путин как-то раз приснился… А этот сон совершенно не такой…
– А это и не сон, – прокряхтел вдруг совсем рядом голос.
– Ах ты ж бля!!! – подскочил с камня Юра и ошалело уставился на говорившего.
Перед ним стоял не пойми откуда появившийся дед с котомкой, по виду – карел, или какой другой житель севера, в замусоленном ватнике, облезлой меховой шапке, застиранных штанах, купленных, похоже, ещё во времена развитóго социализма, и в якутских унтах. Лицо у деда было загорелым, морщинистым, глаза бледно-голубые, живые и какие-то весёлые. Смотрел он на Юрия так, словно собирался его подколоть.
– Ты кто такой? – спросил Юра деда.
– Ви́тегом люди зовут, – с ухмылкой ответил дед.
Юра приоткрыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но через секунду закрыл, недолго посмотрел на странного деда недоверчиво. Наконец произнёс:
– Я знаю только одного Ви́тега – шамана из книжки Шишковчука…
– Так это я и есть, – подтвердил дед. – К Сане обратились уважаемые люди насчёт тебя, просили мне передать, что помощь тебе нужна. Саня передал. Специально в лес ко мне сходил. Ну и вот я здесь. Пришёл, глянуть, как ты тут.
– Тут – это где?
– В манде, – гоготнул Витег. – Это если коротко. А если подробнее, то застрял ты, Юрец, между мирами – между миром живых и миром мёртвых.
– Блядь… – сказал Юра и покачал головой. – Так я и думал…
– Не грусти, Юрец, – сказал тогда Витег. – На вот лучше грибок пожуй. – Витег достал из котомки сушёный гриб и протянул Юре.
– Извини, не употребляю… – отказался, было, Юра, но дед посуровел:
– Слышь, мордой не верти. Даю – бери, если не хочешь тут остаться навсегда.
Юра взял гриб и решительно зажевал.
– А чего со мной случилось-то? – спросил он у снова ставшего добродушным и весёлым шамана.
– А ты не знаешь?
– Не.
Витег хмыкнул.
– Аркадия Рогатова знаешь?
Юра усмехнулся:
– Персонаж мой. Придумал его, чтобы над попаданцами стебаться.
– Ну вот он в тебя и попал, пока ты спал. И теперь ты тут, а он там, в твоём теле, книжки от твоего имени пишет, – объяснил серьёзно Витег, и добавил туманное: – Рогатов этот – плохой зверь…
Юра долго и непечатно выругался.
– И чего хоть пишет?
– Клитор-пэ-гэ какое-то и боярышник… чего-то там, – пожал плечами шаман.
Юра снова принялся ругаться, и на этот раз ругался дольше, выдавая заковыристые словесные конструкции. Потом с матюков он перешёл сначала на какие-то непонятные ему самому слова, а после на нечленораздельные мантры, от которых, – так ему самому показалось, – местность вокруг подёрнулась рябью и на глазах проросла зелёной травой и разноцветными грибами, острые «сталагмиты» скал стали тут же обрастать ветвями и листьями, превращаясь в сказочные деревья, а небо над головой окрасилось в яркие кислотные краски всевозможных цветов и оттенков. Витег посмотрел на Юру одобрительно, достал из котомки варган и заиграл какой-то северный простой мотивчик, настойчиво повторявшийся снова и снова, как заевшая пластинка.
От музыки этой Юра ощутил вдруг сильный запах хвои. Он перестал бормотать прежде незнакомую матерную мантру, моргнул и… увидел вокруг самый настоящий, а не сказочный лес. Они с шаманом были уже не в междумирьи, а на Земле, на поросшей густой травой поляне, вокруг которой высились раскидистые сосны. Поляна имела небольшой уклон, что указывало на то, что располагалась она на сопке. Юра обернулся – отметив при этом, что совершенно не чувствует собственного тела – и перед ним до горизонта на многие километры раскинулась тайга.
– Бля-я-я… – с трудом выговорил он простое слово ставшим вдруг непослушным языком.
– Глянь-ка вон туда, – хитро сощурившись весёлыми глазами, сказал шаман и указал рукой направление.
Юра посмотрел.
Невдалеке под соснами был холмик, посреди которого виднелся бетонный прямоугольник, а в нём металлическая дверь. Дверь была закрыта, но вдруг без скрипа быстро открылась и из залитого электрическим светом проёма, вышел парень в камуфляже и с навороченной как бластер космодесантника двенадцатой «Сайгой» в мощных руках. За ним выглянула рыжая деваха с красивым бюстом, в домашнем халатике. Они поцеловались, затем деваха закрыла дверь, а парень закинул «Сайгу» за спину, прошёл к ближайшей сосне и, оросив вековой ствол, пошагал куда-то вниз под гору.
– Он тебя не видит, – пояснил Витег, – потому, что у тебя сейчас нет тела. В теле твоём сейчас живёт плохой зверь и пишет твоими руками плохие книги.
– Надо с ним скорее разобраться! – сказал Юра.
– Ты ещё не готов. Вот, – шаман достал из котомки папиросу, – покури, и тогда пойдём.
Юра не стал в этот раз строить из себя целку, взял папиросу, которая оказалась уже прикуренная, и в три тяги выдул её всю, даже не закашлявшись. Витег глянул на Юру с уважением: мол, наш человек, а потом сделал неопределённый жест рукой и перед ними открылся портал в квартиру с до боли знакомой Юрию обстановкой.
– Идём, – сказал шаман и первым шагнул сквозь дрожащее посреди поляны марево, – пришло время прогнать плохого зверя!
Пройдя через портал в свою комнату, Юра сразу увидел себя самого, сидящего в старом кресле с ноутбуком на коленях и быстро, как стенографистка с пятидесятилетним стажем, что-то печатающего. Подошёл, заглянул в экран. Там какой-то лихой хлопец с задором мочил врагов волшебным мечом, и при каждом ударе над побиваемым противником всплывали надписи: «минус десять силы», «минус пятнадцать здоровья», «минус семнадцать чего-то-там-ещё»… Ни Юру, ни Витега лже-Юра, конечно же, не видел.
– Ну, что, ты готов? – спросил шаман.
– Готов, – твёрдо сказал Юра.
– Ну, тогда поехали! – С этими словами, шаман достал из торбы маленький красный гибок и закинул его себе в рот; прожевал, проглотил, довольно крякнул по-стариковски. Потом достал папиросу, дунул сам и задул сидевшему в кресле лже-Юрию мощнейшего паровоза, от которого тот закашлялся и с удивлением переходящим в ужас стал исторгать из себя густой дым – изо рта и носа, из ушей, из глаз и, кажется, даже из задницы. Истинный же Юрий почувствовал, как разум его мутнеет, меркнет и его призрачное тело тянет как магнитом к креслу, где сидел он сам, одержимый «плохим зверем» Аркадием Рогатовым, которого он сам же и придумал.
Аркадий Рогатов проснулся в своей кровати. Один. Жены рядом не было, и Аркадий знал – где та была. У Васьки Штакета, где же ещё ей быть… За стенкой у тёщи, как всегда, орал телевизор: шла какая-то музыкальная передача с попсой. За окном было темно. Аркадий глянул на часы, что стояли рядом на тумбочке: часы показывали половину третьего.
Аркадий потянулся и сел на кровати, опустив босые ноги на холодный пол. Поскрёб поросшую щетиной щёку. Задумался. Через минуту хмыкнул, встал и пошёл в туалет, по пути долбанув со всей силы кулаком в дверь тёщиной комнаты.
– Громкость убавь! – громко рявкнул он. – Не убавишь, как посру, на обратном пути выкину телевизор нахер в окно. Второго предупреждения не будет. Я всё сказал. – И пошагал дальше.
У Аркадия было такое чувство, что больше он никуда не попадёт. А это значит, что пора бы ему начинать прогрессорствовать в своём собственном маленьком мире – вот в этой самой квартире.
А что же Юрий Симоненко? А ничего. Пришёл в себя, и принялся чистить свою библиографию от артефактов Рогатова, коих тот щедро наплодил, пока его не было. Он твёрдо решил больше ничего не писать про этого мудака.
