Юрий Корочков
Цена свободы
Десять дней ушло на поиски подходящей во всех смыслах стоянки, но зато и место нашли лучше не придумаешь. Защищённая со всех сторон укромная бухточка в шхерах небольшого островка. Одновременно поблизости от Эккерё и на таком расстоянии, что звук выстрела туда совершенно не доносится, так что можно проводить учения с пехотой, составляющей большую часть гребцов. И хотя все подходы к островку прекрасно просматриваются с одной из скал, на соседних островах для надёжности и порядка разместили секреты. В бухточке мёртво ошвартовали «Весну», рядом встала на якорь и «Лизетта», поскольку привлекать внимание к излишней активности флота в архипелаге было вовсе ни к чему. И уже на следующий день, по обустройстве лагеря, в поиск и для картографирования отправились оба палубных бота и один из баркасов.
День за днём тянулись однообразные будни разведывательно-картографической экспедиции. Спустя две недели подошло «Лето» и офицеры переселились из палаток на переоборудованный под плавказарму транспорт. Для того, чтобы держать силы в кулаке, Иван Антонович Куприянов распорядился сформировать для ботов и баркасов по три сменных команды во главе с мичманами, которые и проводили картографирование архипелага. Постепенно карта в каюте «Лизетты» наполнялась всё новыми и новыми островами, появлялись отметки мелей, подводных камней, рифов и безопасных фарватеров. Местонахождение многих уже известных островов было скорректировано благодаря новейшим приборам, приобретённым в своё время для «Крейсера», а затем подаренных Куприянову Лазаревым.
Не меньшее внимание Иван Антонович уделил подготовке приданных в качестве гребцов солдат 76-го пехотного полка. Со времён войны на складах лежало огромное количество трофейного вооружения, в том числе прекрасные нарезные штуцеры, прицельно стреляющие на целых 800 шагов, вместо обычных для пехотных ружей 300. Отделка этих ружей тоже оставляла самое лучшее впечатление: удобные ореховые ложа и приклад, прекрасного качества замки с великолепными пружинами, дающие минимум осечек. Да к тому же эти ружья были крайне мало изношены, поскольку полагались по штату унтер-офицерам, да и те использовали их весьма неохотно. Пожалуй единственным недостатком этих прекрасных творений оружейного искусства было время заряжания, доходившее даже у обученных солдат до пяти минут против минуты у их гладкоствольных собратьев. Увы, но именно этот недостаток сыграл в их судьбе роковую роль. Они так и не стали по-настоящему массовым оружием пехоты, которая за пять минут успевала бегом преодолеть необходимые для выхода на рубеж атаки 500 шагов, а потом скорострельность становилась куда важнее дальности и кучности боя.
Совсем другое дело возможные стычки с повстанцами на крохотных островках с сильно пересечённой местностью. В этих условиях определяющими качествами как раз являются дальность и кучность боя. Столкновение же вполне вероятно будет происходить со шлюпок или вообще между отдельными островами, а если и нет, то отдельными малыми группками хорошо укрытых на местности солдат.
Вот поэтому все не задействованные на данный момент в картографировании солдаты с раннего утра и до поздней ночи тренировались под личным руководством Ивана Антоновича и в соответствии с составленной им программой, включавшей стрельбу на меткость и дальность, стрельбу из положения лёжа, умение быстро найти на местности укрытие, залечь туда и столь же быстро перебежать к следующему. Ну и конечно огромнейшее внимание уделялось упражнениям по скоростной перезарядке совершенно новых для солдат ружей. Отрабатывалась не только стандартная процедура зарядки в строю пехотного каре, но и зарядка штуцера в положении сидя и лёжа, а затем и лёжа в неудобном укрытии. Постепенно начали появляться результаты этой напряжённой работы: если в начале время заряжания в среднем было восемь и даже десять минут в строю, то к концу второй недели некоторые умельцы ухитрялись перевыполнить норматив французской армии даже в положении лёжа, давая вполне прицельные выстрелы через каждые четыре минуты. Проявились и доморощенные виртуозы меткости, попадавшие на лету в брошенный из-за их спины камень.
Интересно, что солдаты, сперва роптавшие на «непосильные» нагрузки и муштру, очень быстро втянулись. В них проснулся дух соревновательности, тем более своим указом и разговорами с офицерами Иван Антонович свёл палочную дисциплину к минимуму, а за достижение отличных результатом жаловал то чаркой, то гривенником за свой счёт.
Эта размеренная жизнь продолжалась почти месяц, пока не произошло наконец то, на что Иван Антонович перестал и надеяться: одна из картографических партий, находившихся в отдалённом районе архипелага, услышала звуки залповой ружейной пальбы. Как и было приказано, они, не обнаруживая себя, немедленно отправились обратно в лагерь. Командовавший партией мичман в состоянии крайнего возбуждения сбивчиво, но достаточно подробно доложил по карте, где и что слышал. После доклада, взяв с собой поручика Шадрина, наш герой отправился на личную рекогносцировку.
Взяли небольшой, но очень быстрый и лёгкий катер с «Лизетты», двоих опытных матросов первой статьи для управления парусами и десять лучших гребцов из числа уже вполне овладевших новыми нарезными ружьями. И уже на рассвете следующего дня тихо и незаметно ошвартовались в маленькой бухточке ничем не примечательного, кроме, разве что относительно большого размера, островка.
– Валерий Денисович, я предлагаю оставить матросов и солдат в шлюпке, а нам с вами прогуляться посмотреть, чем таким увлекательным занимаются здесь господа финские стрелки.
– Не возражаю, Иван Антонович, только одно уточнение. С вашего позволения я бы отправил Панкрата и Захара вон на те скалы, чтобы они могли понаблюдать за обстановкой и в случае нужды прикрыть нас с вами огнём. А остальные пускай зарядят карронаду картечью и будут готовы к немедленному отплытию.
– Принято. Распоряжайтесь и присоединяйтесь, а я пока сам поднимусь вон на ту горушку и буду ждать вас на вершине.
То, что лейтенант Куприянов увидел, поднявшись на вершину небольшой скалы, господствовавшей над восточной частью островка, поразило его до глубины души. Остров представлял собой неправильной формы овал с изрезанными шхерами густо заросшими кустарником и мелким лесом берегами, а в центральной его части располагался обширный луг длиной километра два и шириной с километр. Вот тут-то, практически не скрываясь, и расположился повстанческий тренировочный лагерь. У опушки леса сквозь начинающий сгущаться утренний туман различались до сотни палаток, составленные в пирамиды ружья и несколько лёгких пехотных или десантных орудий. Оставаться дальше на крохотном островке не только не имело никакого смысла, но становилось и весьма опасным, потому, дождавшись поручика и показав ему лагерь, наш герой счёл за благо ретироваться и, воспользовавшись утренним туманом, перебраться на соседний островок. Оттуда он весь день в подзорную трубу наблюдал жизнь лагеря. Наблюдал её и поручик Шадрин, засевший куда ближе лейтенанта, и сделал для себя определённые выводы. Вечером они встретились на соседнем острове, чтобы обменяться мнениями и выработать решение.
– И каковы ваши выводы, Валерий Денисович?
– Какие тут могут быть выводы, Иван Антонович? Всё ясно как белый день. Обучаемые – в массе своей безграмотные крестьяне, некоторое количество горожан и охотников явно выделяется и готовится по другой программе, видимо на должности командиров этого «войска». Всего тут, на глаз, тысяч пять человек. Стрелять их уже кое-как научили, но до опытных солдат им как воробью до сокола: время заряжания, я специально засекал по своим часам (при этом он продемонстрировал массивные серебряные часы размером с луковицу и особо указал на секундную стрелку), около трёх минут. Это, может, и неплохо для деревенщины, но наши лучшие стрелки за такое время заряжают штуцер, а тут явно обыкновенные, притом, по некоторым признакам, весьма и весьма не новые ружья.
– О! А вот об этом, пожалуйста, подробнее. Я в подзорную трубу ничего такого разглядеть не сумел.
– Так вы, простите, и не пехотный офицер, а моряк. Я же посвятил этому делу почитай уже пятнадцать лет. Так вот: не знаю, известен ли вам тот факт, что срок жизни ружья в российской армии установлен в 40 лет, что мало отличается и от армий других стран. Естественно, что за столь продолжительное время ружьё даже в руках опытного солдата приходит в полнейшую негодность: разбивается приклад, ложа обгорает так, что крепёжные полосы уже не могут обеспечить надёжного её крепления к стволу, замок стачивается и разнашивается, пружины его часто ломаются, да и сам ствол выгорает так, что из него становится просто небезопасно стрелять. Так вот, сегодня я имел удовольствие неоднократно наблюдать практически все признаки крайней изношенности ружей, которыми вооружён этот сброд. У двоих солдат критично выгорели ложи и они долго и безуспешно пытались укрепить ствол деревянными клинышками, у солдата в ближней к нам шеренге приклад разболтался так, что ствол при выстреле кидало ощутимо заметно даже в подзорную трубу. Ну а общее число осечек никак нельзя объяснить даже совершенной необученностью личного состава – оно говорит только и исключительно об одном: замки в ужасающем состоянии. Но, Иван Антонович, обратите внимание – второй, меньший отряд, который занимался на дальнем конце поля, и обучен и вооружён гораздо лучше: судя по расстоянию до мишеней они вооружены штуцерами, а если принять во внимание равномерность залпов и среднее время между двумя залпами, то можно сделать вывод, что это хорошие штуцера в умелых руках. И ещё один момент, на который и вы, несомненно, обратили внимание, дальний отряд обучался не только и не столько пехотному бою в колоннах, а стрельбе поодиночке из укрытий и с большой дистанции. Скорее всего, в составе отряда опытные охотники, привычные к нарезному оружию: заряжают поразительно быстро, почти наравне с гладкоствольными ружьями, а в то же время стреляют шагов на восемьсот, а то и тысячу, значит ружья нарезные. И штуцера у них новейшие: ударные, а не кремневые. Никто ни разу не насыпал пороху на полку, одевают колпачок и всё – поразительно надёжно, быстро и удобно. Никаких осечек, никакого пламени солдату в лицо, а главное – совершенно одинаковый, заранее на весах отвешенный пороховой заряд даёт прекрасную кучность. Но есть и минус: солдаты из крестьян со своими грубыми руками совершенно не приспособлены к обращению с нежными маленькими колпачками, ломают их, теряют, и в горячке боя не могут быстро и аккуратно одевать на стержень. Потому вывод однозначный – это опытные меткие охотники, представляющие огромную опасность.
– А что вы, Валерий Денисович, скажете о третьем отряде обучаемых? Они показались мне не такими уж увальнями, да и стреляют довольно ровно и быстро.
– А вот это, на мой взгляд, горожане, которых готовят в унтер-офицеры. Как вы правильно заметили, стреляют они гораздо быстрее и ровнее крестьянских увальней, но к нарезному оружию явно непривычны, действовать поодиночке тоже явно не готовы, потому с ними проводят стандартную строевую подготовку младших офицеров по образцу прусской армии.
В течение дня, у лейтенанта Куприянова, наблюдавшего жизнь вражеского лагеря, начал складываться совершенно авантюрный, но, тем не менее, имеющий все шансы на успех план. Рассудком он понимал, что самое правильное – немедленно на всех парусах лететь в Свеаборг и пусть адмирал решает, что дальше делать. Вот только все эти благоразумные соображения отступали на задний план перед весёлым авантюристом Ванькой Куприяновым, о проказах которого в бытность кадетом и гардемарином слышал весь Питер. В острые моменты он умел принимать парадоксальные, но единственно правильные решения, и, что не менее важно, брать на себя всю ответственность. Так было и во льдах южного полюса, когда он спас «Мирный», нарушив прямое приказание старшего офицера, не успевшего оценить стремительно менявшуюся обстановку. Тогда от трибунала спасло то, что всё обошлось, а Лазарев демонстративно принял сторону своего мичмана, выбранив помощника капитана грязными словами. Да и тот, надо отдать должное, осознав свою ошибку, прилюдно извинился и не стал мстить дерзкому мичманку.
Вот и сейчас в нём крепла уверенность, что проблему данного лагеря надо решать самому и как можно быстрее. Конечно, ничего не стоит подогнать сюда яхту с иолами и смести всё живое на острове несколькими залпами картечью из тяжёлых орудий, ну а с теми, кто неизбежно уцелеет, легко справятся стрелки. Но что-то удерживало Ваню от такого решения. Да, он был военным человеком, но не мог решиться на такого рода избиения пусть даже заведомых врагов. В то же время нельзя было и позволить им окончить курс подготовки, вернуться в материковую Финляндию с оружием, опытом и мотивацией, которую они тут получают. После недолгих раздумий он решился.
– Валерий Денисович, как считаете, сумеем взять всё это воинство в полон?
– Почему же нет, Иван Антонович? – Ответил поручик, который и сам весь день думал о том же. – Только боюсь, что народу много потерять можем, если вот эти, он сделал жест рукой в направлении острова, вздумают серьёзно сопротивляться. Да и куда мы их столько погрузим?
– Вот об этом позвольте побеспокоиться мне как моряку. Пока вы с достойным уважения профессионализмом оценивали качества подготовки и вооружения новых подданных нашего дорогого Отечества, я, кажется, обнаружил привезшие их сюда транспорты. Отсюда их почти не видно, поскольку стоят они на противоположной стороне острова и мачты лишь по временам показываются из-за холма, но это несомненно они. Транспорты надо будет захватить в первую очередь. Вообще же я предлагаю напасть часа в 4 утра, когда многие из них будут спать. В условиях белых ночей выиграть в скрытности мы не сумеем, но застигнем лагерь врасплох. После того, как транспорты будут захвачены, устроим побудку парочкой залпов из наших непревзойдённых тридцатидвухфунтовок поверх голов и предложим капитуляцию. Далее, под прицелом орудий и ваших стрелков грузим всех на транспорты, задраиваем люки и следуем в Свеаборг. Как вам план?
– План неплох, я сам думал примерно о том же, только, не зная о транспортах, отказался от самой мысли брать в плен и длительное время удерживать пять тысяч человек, имея едва три сотни солдат.
– На том и остановимся. А сейчас надо тихо-тихо убраться отсюда подальше, пока нас не заметили. Единственно, я предлагаю ещё разок тихонько навестить тот остров и поближе посмотреть на транспорты, чтобы не возникло неожиданностей. Но тут уж я схожу один.
Неизвестно, как развивались бы события, если бы лейтенант Куприянов решил просто уплыть к своему отряду, не проводя рекогносцировки, или если бы всё случилось днём раньше или позже. Но случилось так, как случилось: было 24 августа 1826 года, и накануне вечером к безымянному островку в Аландском архипелаге подошли английский корвет «Гарпия» и три транспорта с двумя тысячами рекрутов. По позднему времени заночевали на якорях. Расстояние от материковой Финляндии было минимальным, потому транспорты загрузили даже плотнее, чем при перевозках рабов. Большинство рекрутов было беспробудно пьяно при погрузке, и оставалось таковым по прибытии к острову. Утром, страдая от тяжёлого похмелья, вновь набранные «солдаты великой Финляндии» стали перебираться на берег. Не обошлось без происшествий: два тяжело гружёных бота столкнулись, возникли паника и неразбериха в результате которых утонули один из не умевших плавать рекрутов, два десятка мушкетов и лёгкая полевая пушка. Английский мичман был в бешенстве и пообещал заставить «этих пьяных скотов» лично нырять за пушкой. Но глубина была слишком большой, да и капитан Доусон был слишком опытным и рассудительным, чтобы позволить мичманцу тратить время и силы на заведомо безуспешные попытки спасти «имущество Его Величества», тем более пушка, предназначенная к передаче инсургентам, таковым уже не являлась. Капитана вообще не заботили проблемы финнов. У него была чёткая задача: доставить повстанцам оружие и боеприпасы, обеспечить конвоирование их транспортов к условленному месту сбора и забрать английских инструкторов. Восстание было подготовлено и оставалось только дождаться вестей о переброске частей русских на юг, где персидский шах уже обязан был объявить войну России. К концу дня с выгрузкой наконец было покончено, солдаты получили оружие и боеприпасы и расположились на ночлег на берегу. Сошёл на берег и капитан корвета, сопровождаемый своим штурманом, природным финном Витольдом Влакинненом и отрядом морских пехотинцев со своим лейтенантом.
В это время лейтенант Куприянов пробирался по мелкому подлеску к бухте, в которой расположился вражеский флот. Откуда ему было знать, что для предотвращения дезертирства с острова на стоящие в бухте корабли, а также ограничения контактов вновь прибывших с «постоянным» гарнизоном острова сегодня бухта охранялась усиленными патрулями опытных следопытов из того самого элитного отряда стрелков одиночек, занятия которого они с Шадриным наблюдали днём. Ведь новички ещё не прошли досмотра на наличие запрещённых вещей, в первую очередь алкоголя и наркотиков, а не ушедшие транспорты были желанной целью возможных дезертиров. Один из таких дезертирских отрядов, осознавших за месяц занятий на острове, что ничего хорошего им тут не светит, и решивших подкупить хорошо знакомых матросов с транспортов, чтобы те вывезли их на большую землю, как раз пробирался к берегу.
Провидение распорядилось так, что пути одетого в русскую военно-морскую форму и потерявшего бдительность лейтенанта, уже почти добравшихся до лагеря ничего не знавших о месте, куда их привезли новобранцев и группы охранников лагеря, пересеклись на опушке леса в сумерках «белой ночи». Прогуливающийся по границе лагеря капитан Доусон, увлечённый разговором со своим штурманом, разъяснявшим ему феномен белых ночей (капитан родился в Индии и почти всю жизнь проплавал по южным морям) опешил, когда, подняв глаза, внезапно увидел идущего невдалеке человека в русской военно-морской форме, а за ним в лесу тени отряда дезертиров, которых он, само собой принял за русских солдат. За считанные мгновения в голове капитана промелькнула мысль о предательстве подлых финнов и необходимости спасаться бегством. Не отличающийся умом, но умеющий очень быстро и метко стрелять лейтенант морской пехоты Харрисон оказался со своими людьми на высоте. Они мигом открыли огонь по «русским», взяли своих командиров в кольцо и начали организованный отход к корвету, сметая на своём пути растерявшихся ничего не понимающих новобранцев.
Туве Ярлссон увидел русского офицера практически одновременно с английским капитаном, а вот отряд англичан, шедших со стороны низко стоящего у самого горизонта солнца, остался для него и его отряда следопытов незамеченным. Они лишь услышали организованный залп со стороны лагеря, в котором по определению некому было такой залп дать, и увидели скошенных свинцовым дождём дезертиров. Туве был опытным командиром и сделал единственно возможный в данной ситуации вывод: заговор раскрыт и вместо новобранцев прибыли русские. Он немедленно отправил с донесением лучшего следопыта Яна Расмуссена и, как учили, открыл силами своего отряда меткий огонь по всему, что движется в моментально ставшем «вражеским» лагере. Очень быстро к нему присоединились ещё два патрульных отряда следопытов, рассредоточившихся по опушке и эффективно уничтожавших всех, кто пытался хоть как-то сорганизовать сопротивление новобранцев.
К тому времени, как капитан Доусон добрался до корвета, он лишился половины своих морских пехотинцев и неизвестно где и как сгинувшего штурмана. Сомнений у него уже не осталось – остров являлся огромной ловушкой хитрых русских, дождавшихся пока он высадит повстанцев, а теперь пришедших навести порядок на территории Империи. Но он им покажет, что такое флот Его Величества. На вооружении корвета стояли восемнадцать прекрасных тяжёлых карронад, из которых он немедленно открыл огонь по местам предполагаемого скопления русских. Помимо обычных ядер ему для испытания выдали новейшие бомбы, начинённые килограммом отличного крупнозернистого пороха каждая. Вот их-то капитан и приказал использовать для стрельбы по замеченным колоннам приближающихся к бухте войск и по разбитому в долине лагерю. Эффект был потрясающим, убойное действие новых бомб превзошло все ожидания, в то время как залпы лёгких полевых пушчонок с острова не могли причинить грозному корвету совершенно никакого вреда. Другое дело неожиданно меткий огонь стрелков, засевших, как скоро стало ясно, на опушке леса. Их стараниями уже спустя полчаса боя из строя выбыл старший канонир, его помощник и три мичмана. Потери стали неприемлемыми, и капитан отдал роковой приказ: сниматься с якоря, и одновременно прочесать весь остров без разбора несколькими картечными залпами в упор. Короткие карронады при стрельбе картечью дают очень большое рассеяние, что на предельно короткой дистанции имеет убийственный эффект. После трёх залпов с острова больше не раздавалось выстрелов, всякое сопротивление было подавлено. Опасаясь подхода основных сил русского флота, капитан отдал приказ на немедленный отход и пошёл прокладывать курс к выходу из архипелага, поскольку старший офицер занимался неотложными работами, а штурман был убит в первые минуты боя.
Лейтенант Куприянов, сперва пробиравшийся по вражескому острову очень осторожно, постепенно, не встречая следов людей, становился беспечнее. Путь, который сначала показался ему достаточно коротким и не требующим особых усилий, на деле вылился в многокилометровый марш по пересечённой, заросшей почти непроходимым подлеском местности. Силы таяли, а бдительность притуплялась всё сильнее, когда он совершенно неожиданно для себя вышел практически к вражескому лагерю. Но поразили его не несколько сот палаток с беспорядочно шатающимися меж ними людьми. Взор его приковал гордо стоящий у самого берега грозный корвет, явно ощущающий себя полным хозяином в этой бухте. Секундная растерянность едва не стоила лейтенанту жизни, поскольку именно в этот момент его практически одновременно заметили англичане и финские следопыты. Только чудом первый залп морских пехотинцев миновал его, а дальше он свалился на землю и попытался отползти к лесу, из которого к его удивлению по лагерю раздалась довольно частая стрельба. Вообще, вокруг разгорался нешуточный бой, неясно только кого с кем. А потом его позвали по имени и он, совсем уже ничего не понимая, пополз на этот призыв в гремящем вокруг аду.
Штурман корвета Его Величества «Гарпия» Витольд Влакиннен, а одновременно мичман российского императорского флота барон Юган Эбергард фон Шанцдорф, был поражён видом выходящего на опушку леса у самого лагеря финских сепаратистов своего командира лейтенанта Куприянова. Он понял, что сейчас неминуемо случится беда, но совершенно ничего не мог поделать. Когда раздались первые залпы, он увидел, что пули миновали лейтенанта, и он вполне осознанно залёг в траву. У барона не возникло ни малейших сомнений – надо было спасать командира любой ценой. В суматохе боя никто не обратил внимания на свалившегося штурмана, было не до него, а он тем временем пополз по направлению к лесу, стараясь привлекать как можно меньше внимания, ведь из оружия у него был только тесак. Божьим промыслом оба юноши сумели найти друг друга в суматохе боя и вместе добраться до недалёкого леса. Стрельба сместилась, рассредоточившись по всему периметру бухты, а наши товарищи скоро набрели на несколько трупов безоружных дезертиров и, чему молодые люди особенно обрадовались, убитого самым первым залпом следопыта, у которого они позаимствовали штуцер и пистолет. Теперь их арсенал состоял из Куприяновских двух пистолетов, трофейных штуцера с пистолетом и кортика Шанцдорфа. Оба отлично понимали, что надо как можно быстрее убираться с острова, но сейчас это было невозможно, и они спрятались в обнаруженной небольшой скальной пещерке, приготовившись достойно встретить свою судьбу, когда враги разберутся, что произошло недоразумение. К их удивлению стрельба, вместо того чтобы затихнуть, всё ещё продолжалась, более того, с обеих сторон в ход пошли пушки, а потом раздались целых три сокрушительных картечных залпа и наступила тишина. Похоже, сопротивляться мощи корвета на острове больше было некому. Когда ребята выбрались из своего убежища, их взору предстала страшная картина поля смерти, по которому только начинали ходить уцелевшие финны, ища раненных товарищей. Корвет же уже скрылся за ближайшим островком. С транспортов спускали шлюпки, и наши друзья сочли за благо подобру-поздорову скрыться с глаз повстанцев в мелком леске, покрывавшем всё побережье острова.
Спустя три часа они благополучно добрались до бухточки, где их ждал катер с «Лизетты» и растерянные, не понимающие что им делать, но твёрдо выполнившие приказ ждать командира матросы и солдаты. Поручик Шадрин был убит шальным ядром, занесённым и в эту укрытую от глаз бухточку, но других жертв не оказалось. На сборы не потребовалось много времени и вскоре, погрузившись на катер, все отправились к базовому лагерю экспедиции.
