Юрий Горюнов
ZERO – псевдоним
Официально я числился в составе аэродромной службы в какой-то лётной части на окраине заштатного маленького городка в своей стране, а фактически участвовал в боевых операциях на стороне правительственных войск, против повстанцев. Это была очередная война за власть, за территорию. Кто был прав, кто нет, я не задумывался, это было бесполезно. Ни по каким документам нас здесь не было. Я лежал на кровати, левая рука тихонько ныла. Полежав, я направился в душ и долго стоял, смывая пыль и физическую усталость. Из душа вышел в одних трусах, выпил виски и снова завалился на кровать. За время, проведённое здесь, я стал другим, уже не был тем неопытным курсантом, тем наивным юнцом. По прибытии я познакомился со своим начальником, капитаном Севастьяновым, Димкой Севастьяновым. Мы вместе выходили в город, где, когда была возможность, сидели в тех местах, где было тихо. Пили крепчайший кофе из очень маленьких чашечек.
Димка. Нет уже Димки. Через три месяца после моего прибытия, он погиб в одной из операций. На другой день, после его гибели, мне было присвоено внеочередное звание, и я занял его должность. Звания здесь давали быстро, но этот карьерный рост был за счет выбывших. Димку тогда вытащили, но он скончался уже в госпитале. Его не бросили, хотя он был уже без сознания. Здесь мы все были без опознавательных знаков и правило одно, мёртвых за собой не вытаскивать. Нас здесь не было. Сколько парней полегло на чужой земле, где они и не были по документам, скольким близким приходили гробы, наполненные землей для веса, а где реальные тела не знал никто. Мёртвых оставляли на поле боя. Это было жестоко, но мы выполняли приказ. Размышляя, я заснул.
Спал крепко и проснулся под утро. Умылся и, надев чистую полевую форму, отправился к начальству. Времени было уже часов восемь. Постучав в дверь, и получив разрешение войти, открыл её; в кабинете начальника сидел, кроме него, особист.
– Проходи, садись, – здесь не было, как в обычной части докладов и прочих правил. Всё было проще. Я прошёл и сел на стул возле стола. Особист сидел на диване.
– Расскажи, что там было, – попросил он.
Я рассказал всё, что вчера своему начальнику.
– Значит, считаешь, что вас ждали?
– Гарантий дать не могу, но всё свидетельствует об этом. На случайную встречу гранатомет не носят.
– А может быть, простая засада? Так, на удачу?
– В пункт назначения было несколько дорог, мы ехали не по главной и даже не по объездной, а практически малоиспользуемой, поэтому ждать там можно только зная, что мы будем на ней.
– Согласен. Я уже переговорил с местной разведкой. Кто сдал, наши или их?
– С нашей стороны о маршруте знали только я, товарищ полковник, майор – руководитель операции. Водители получили информацию о маршруте только перед поездкой
– Сейчас проверяют, где возможна утечка информации.
– Напиши рапорт, изложи факты и своё мнение, потом занесёшь, – приказал полковник, и я вышел из его кабинета.
Писать рапорт, кажется легко, а на самом деле, когда пишешь, перед глазами встают картины реальности. Примерно через час я постучался в дверь, и, войдя, подал рапорт. Полковник пробежал глазами написанное, открыл папку, положил в неё рапорт.
– Что стоишь? Садись. Продолжим разговор, – он замолчал, проведя рукой по лицу, снимая напряжение. – В общем, принимай руководство Егор. Майор погиб во вчерашней стычке.
– Как это?
– Как обычно бывает на войне.
– Где он?
– Его вытащили, вопреки всем правилам оставлять тела убитых, не бросили. Из шестидесяти человек, вас осталось тридцать шесть. Из них раненных пятеро, их отправят домой. Я написал рапорт, скоро придет приказ о твоём назначении, но ты сам понимаешь, что так оно и будет, и нового начальника тебе не пришлют, так что приступай уже сегодня. В ближайшие дни придет пополнение. Теперь ты мой заместитель. Вопросы есть?
– Пока нет, – вздохнул я.
– Именно так, Егор. Звёзды на погоны здесь падают быстро. Сплошной звездопад, жаль, что порой уже мёртвым или их ценой… Но не нам унывать. Иди, вот ключи от его кабинета, размещайся, – он подал мне связку ключей.
Кабинет майора находился рядом. Открыв дверь, я прошёл, сел за стол, осмотрелся и обратил внимание, что бумаг, в общем-то, и не много, да и откуда им взяться, это боевая должность, а не кабинетная и основным рабочим инструментом была не ручка, а автомат. В дверь постучали, без приглашения вошёл особист.
– Пусто, – подтвердил он, осматривая кабинет, – он не часто здесь бывал. Я согласен с полковником, что звёзды здесь падают на погоны быстро. Твоя задача сейчас, выжить и я бы хотел, чтобы ты, как можно меньше думал, что карьерная лестница идет по крови. Фактически это так, но не надо об этом думать. Дома, дослужиться до звания майора, в твоем возрасте невозможно, а здесь война и другие ценности. Пошли, посидим, – предложил он.
Мы вышли из кабинета и расположились в небольшой кофейне недалеко от места базирования. Заказали виски, его продавали не везде, но в этом районе жили европейцы, и виски был. Выпили, не чокаясь, поминая майора.
– В этой стране, здравый смысл, которым мы руководствуемся, не применим, во всяком случае, по отношению к нам. Он рушится по прибытию сюда. Повстанцам мы мешаем, а правительству мы, в общем, тоже нужны до поры, при явном перевесе сил войск правительства, нас вытурят, чтобы не мешали.
Я только хмыкнул.
– Именно так, – продолжил он, – никто из нас не знает, сколько мы здесь пробудем, но каждый хочет, как можно быстрее отсюда уехать, но вот беда, желающих занять наши места, нет.
Я промолчал в ответ. То, что он говорил, было и так ясно. За то время, что я здесь, не знал случая, чтобы отсюда кто-то уехал, только потому, что вышел срок службы. Только раненные.
Мы смотрели на проходящих мимо жителей. Любой из них днем мог быть добропорядочным гражданином, и лояльным к нам, а ночью мог выстрелить в спину, поди-ка, угадай кто, здесь кто. Каждый здесь был занят своим делом, стараясь выжить, и лишь мы сидели и мирно, лениво, смотрели на реальность глазами, в которых была боль потерь. Потерь ради них, и которые были им, наверное, безразличны. А пока мы наслаждались текущим днем.
– Пойдешь расслабиться? – поинтересовался он.
Я отрицательно покачал головой, понимая, что он имеет в виду. При такой жизни, когда не знаешь, увидишь ли завтрашнее утро, мы иногда уходили к местным женщинам. Официально это было запрещено, но всё по умолчанию. Здесь было всё. Вскоре мы расстались.
Через два дня я расписался в приказе о присвоении мне внеочередного звания майора и назначении на новую должность – заместителя главного советника. Мне было двадцать четыре, а я уже майор. «Я следующий» – подумал я про себя, – здесь долго не живут». Выбора у меня не было, и я занялся вновь прибывшим пополнением. Дел было много, их надо было учить воевать и выживать, операции продолжались и в этой кутерьме, кто-то выбывал, кто-то прибывал. Такой вот круговорот личного состава.
Однажды, месяца через четыре после моего назначения, меня вызвал полковник.
– Послезавтра выезжаете на операцию. Всего сто человек. Наших будет двадцать, остальные местные. Руководишь операцией ты. О цели знают только четверо: ты, я, особист и один из штаба правительственных войск. Выявить, где происходит утечка информации о передвижениях, не удалась. Мы решили, что объектов движения будет три. В местном штабе только по одному человеку будут знать объект и маршрут движения, при том, только один. Конечно, начальник штаба знает. Информация будет дана только на обратный путь, чтобы не сорвать операцию. Если будет утечка информации, то мы будем знать от кого. Один человек – один маршрут. Всё просто и старо. Поэтому тебе нужна удача, чтобы твой реальный объект был не готов к встрече. Твой объект – один из лагерей повстанцев, маршрут движения туда и обратно будешь знать только ты из всего состава. В головную машину не садись, после каждой остановки головную машину меняй и сообщай водителю следующую остановку. Да что я тебе объясняю, сам всё знаешь. Арабский знаешь, разберёшься. Вопросы есть?
– Сколько дней на операцию?
– Три дня. Путь не близкий. Сутки туда, сутки обратно, ну, и как получится. Вот карты, иди, изучай.
Последующие сутки я проверял готовность личного состава, изучал карту, обсуждал детали с полковником.
Выдвинулись мы рано утром, пока прохладно и солнце ещё не палило. Всего было пять машин и один БТР. Ехали, как и планировали, меняя головные машины, я пересаживался в другую машину, если головной становилась та, в которой я ехал до этого. Это был простой расчет на выполнение задания, так как план операции знал только я. К концу дня остановились у колодца. Пока доставали воду и пополняли запасы, жители селения, молча, и угрюмо наблюдали за нами. Пить воду из местных колодцев было опасно, она не для наших желудков, воду возили с собой, но всякое бывало, что и она заканчивалась, тогда принимали лекарство.
Двигаясь по пустынной, безлюдной местности, я всё больше ощущал тревогу. Ближе к ночи мы подъехали к точке, где сделали остановку, дальше должны были идти пешком. Когда подошли к лагерю повстанцев, уже стемнело. Лагерь был палаточный, человек на сто пятьдесят, но учитывая, нашу внезапность, то у них не было явного перевеса. Рассмотрев в бинокль ночного видения расположение палаток, я не заметил ничего подозрительного, чтобы говорило, что нас ждут. Постов на сопках они не поставили, видимо были уверены, что шум двигателей известит их, а добраться пешком было далеко, да и ночь. Кто же пойдет ночью большой численностью. Лагерь располагался в низине, чтобы днём холмы давали тень, и не было видно их издалека. Зажигать свет я запретил, ещё, когда выгрузились из машин. План я знал и заранее распределил силы. Местные войска должны были перекрыть выходы из низины, и начать бой с двух сторон, а мы с фланга. Сигналом к началу операции – зелёная ракета, к отходу – красная.
Я лежал на краю холма, распределив своих бойцов. Заходить на другую сторону холма, чтобы перекрыть всю низину я не стал, не хотел распылять силы. Мы ждали рассвета. Это была тревожная тишина, которая держит в напряжении ожидания событий. Небо и земля слились в единой темноте, лишь внизу горели факелы у постовых.
Я вспомнил, что когда я обсуждал с начальником правительственных войск, что был моим заместителем в походе, тактику, он спросил деловито:
– Пленных брать?
– Обязательно. Пленные нам нужны. Ты их на себе понесёшь или машину выделишь для перевозки?
Он всё понял.
Когда жёлтый алмаз Солнца появился над верхушкой сопки, а в низине был ещё полумрак, я достал ракетницу и, подняв вверх, выстрелил. Зелёная ракета повисла в воздухе, и она ещё не успела потухнуть, как раздались выстрелы. В лагере началась паника. Палатки прошивались пулями и крики тех, кого они доставали не были слышны в грохоте автоматов. Выстрел гранатомета, разнёс палатку начальников, которую мы вычислили. Двигаться навстречу друг другу я запретил, чтобы не положить своих. Через полчаса обстрела, я дал красную ракету. Зачистку лагеря решил не проводить, чтобы уберечь солдат от потерь. Но потери были и так. Повстанцы были опытными воинами и умели целиться. Среди моих бойцов потерь не было. Через полчаса мы собрались в условленном месте. Потери местных войск – человек двадцать. Проведя осмотр выживших, мы направились к машинам.
Есть такое понятие самоконтроль. Мне следовало бы сто раз вспотеть, прежде чем расслабиться. Надо было оставить своих при машинах. Я не могу обвинять, что солдаты правительственных войск, те, кто остался при машинах нас и предали, это не очень укладывалось. Это могли из лагеря повстанцев передать о нападении, но теперь это не проверишь, и понял это всё чуть позже, в одно мгновение. До машин добрались спокойно. Прежде чем тронуться в обратный путь, дал команду на отдых и обед. Воды было мало, и я позвал своего лейтенанта.
– Возьми, – и протянул ему несколько бутылок виски, – это лекарство. Если будут пить местную воду, то потом пусть сразу запивают виски для дезинфекции, и не наоборот, – пояснил я.
Обратно мы ехали другой дорогой. «Кто я здесь? Наёмник? Получается, что так. Здесь была война, и я воевал на стороне правительственных войск. Кто был прав в этой стране, пожалуй, не могли бы разобраться и местные жители, но наше государство согласилось на оказание помощи и вот я здесь. Я умею стрелять, убивать, хотя к этому и не стремлюсь. Был ли у меня выбор? Здесь нет. Он был много лет назад, а сейчас я здесь обычный военный. Нет, не обычный. Я учил местных воевать, учил закладывать взрывчатки, учил подрывать неугодных правительству руководителей повстанцев, учил агентов разведке, а не только участвовал в боевых операциях».
Мне вспомнился случай, когда мы взрывали машину, чтобы показать, что погибнет именно тот, кто должен, а не тот, кто рядом. Наглядность самый лучший пример. Человек всегда боится, что его уберут после выполнения операции или используют, как смертника. Он должен был видеть своими глазами, что и как.
Погрузившись в свои размышления, я задремал, сказалась бессонная ночь. Из дремоты меня вывел взрыв. Головная машина разлетелась от прямого попадания. Я вывалился из кабины, в падении стреляя на звуки выстрелов, что звучали со стороны степи. Показавшаяся над холмом голова дёрнулась и исчезла. Не зря учил меня Мигель стрелять в падении. Доли секунды спасли мне жизнь. Я упал на песок. С обеих сторон дороги раздавались выстрелы. Размышлять, кто был их информатором, не было времени. Солдаты высыпали из машин. Разбираться, кто выживет, будем потом. Я не успел отползти от машины, последнее, что я услышал, был взрыв, и я провалился в темноту.
8
Потолок надо мной был ослепительно белым. Я чуть скосил глаза влево, а затем вправо и увидел, что нахожусь в небольшой комнате, понял, что лежу на кровати. Попробовал пошевелить пальцами рук, а затем ног, они шевелились. «Значит жив. Руки, ноги целы» – порадовался я, но где находился, не знал.
В это время открылась дверь, и в комнату вошёл мужчина в белом халате.
– Очень хорошо, что вы пришли в сознание. Молчите, – предупредил он, – всё потом, – говорил он на чистом русском языке, что обнадёживало, что я у своих.
Мужчина подошёл, посмотрел мои глаза, пощупал пульс, удовлетворительно кивнул головой сам себе.
– Вы молодец, я не ожидал. Опасность позади, теперь начнём ставить вас на ноги. Отдыхайте, – и он вышел.
Следующие несколько дней я уже в сознании проходил курс терапии. Мне делали уколы, ставили капельницы. На мои попытки узнать, где я, лишь вежливо улыбались, но не отвечали.
В один из дней в дверь вошёл Андрей Викторович Ветров. Он по-доброму, от души улыбался.
– Рад тебя видеть. Врачи говорят, что ты уже идёшь на поправку и в том состоянии, что сейчас, с тобой уже можно беседовать.
Я действительно уже не только садился, но и ходил по палате.
– Пойдем, погуляем и поговорим, врачи разрешили.
Мы вышли из палаты в небольшой коридор, пересекли его и вышли через неприметную дверь в сад. Было тепло, и я с удовольствием подставил лицо солнечным лучам. Мы, не спеша, прошли в беседку и сели за стол. За время нашего пути, не встретили ни одного человека. В беседке на столе стоял чайник и чашки, в которые Ветров налил чай.
– Отвечу тебе на некоторые вопросы, которые, наверняка, у тебя имеются. Ты находишься в одном из наших зданий, за пределами страны. Оно официально принадлежит не нам, даже не нашей стране, чтобы не светиться, но и не той, где ты был. Тебя вывезли тогда на БТРе. Мы дали команду тебя изолировать, а потом перевезли сюда, без сознания, в котором ты был очень долго. Была опасность, что не выживешь, но выжил, молодец. Пока понятно?
– Пока да, не понятно, зачем всё это? Я имею ввиду привозить сюда?
– Переходим к этому вопросу. Когда тебя привезли на базу, ты был в коме. Мы решили тебя перевезти. Риск был и очень большой, что ты не выдержишь перевозки, но и там оставаться риск был, не было необходимой тебе медицинской помощи. Мы рискнули. Скажу больше, мы известили всех, что ты умер при перевозке.
Увидев мое выражение лица, улыбнулся: – Так было надо. Это была наша возможность, которая предоставляется не часто для специалистов твоего уровня. Я думаю, ты понимаешь, что пока ты воевал, официально ты числился в другом месте. Мы боролись за твою жизнь, и ты выкарабкался. Есть два варианта дальнейшей твоей жизни. Первый – тебя отправляют домой, списывают из армии и сообщают, что перепутали и что ты жив, хотя официально тебя уже похоронили, но произошла ошибка. Близких родственников у тебя нет, сообщать некому, разве только дядю и тётю известят, и всё, – показал он свою осведомлённость, – но есть и второй вариант.
Он замолчал, отпивая чай, и пытливо смотрел на меня. Я молчал, давая ему возможность высказать всё, что он считал нужным.
– Тебе предлагается перейти на нелегальную работу. Ты не вернёшься на родину, там ты умер. У тебя будут другие документы, чуть изменим внешность. Шрамы будут выглядеть не как боевые, а как шрамы, полученные в детстве, мало ли чем мальчишки занимаются. Не буду пока нагружать тебя информацией. Подведу итог. Два варианта. Первый – ты возвращаешься домой, получаешь документы на своё имя, смерть считается ошибкой, а травму получил в части. Дальше живёшь своей жизнью, как захочешь сам. Вариант второй – переходишь на нелегальную работу, чему тебя, в общем, и учили. Выбор только за тобой. Егор, – он сделал паузу, – давить, убеждать, никто тебя не будет, такие решения принимаются самостоятельно, мы можем только предложить. Я сейчас уйду, вернусь завтра. Подумай.
Он встал, подал мне руку, я ее пожал, – выздоравливай, – пожелал он и, повернувшись, вышел из беседки. Когда он ушёл, я отставил чашку с чаем, который так и не пил, вернулся в палату и лёг на кровать. Такого поворота в своей жизни я не ожидал.
«Предположим, я вернусь домой, – думал я, – выйду на гражданку. Что буду делать? Знания и умения, полученные в училище, мне мало пригодятся, разве так в обычной жизни, но не как специалиста. Надо будет поступать в гражданский институт и потом работать. Семья появится. Всё будет обычно. Интересно мне это? Нет. Меня столько лет учили иному, учили быть специалистом спецслужбы. То, что я умел делать, мне нравилось, не убивать, конечно, но есть и другие навыки. У меня уже мозги думают по-другому, и вписаться в гражданскую жизнь смогу, но вот надо ли?
Вариант второй. Я, Егор, исчезну, будет другой. Кто? Сейчас это не важно, но жизнь будет иная. Мне предлагают жить другой жизнью в другой стране, под другим именем. Я не мальчишка, чтобы считать это приключением, как описывают в книжках. Это жизнь полная опасностей. Если со мной что случиться, то это буду уже не я, хотя и сейчас меня уже нет. Готов ли я к другому? Не видеть своей страны, своих пусть малочисленных знакомых, родственников, не говорить на родном языке. Неизвестно, смогу ли вернуться. Да, это серьёзный выбор. Выбор между своим «я» и моим вторым «я», где обо мне будут знать только несколько человек, кто я на самом деле. Меня ничто не держит на родине. Ничто и никто. Память предков? Память со мной и не важно, где я буду жить и кем. Я верил в то, что смогу, и пора применять в жизни всё, чему учился. У меня не было ностальгии по родине, но я там родился и жил, там мои родители лежат и думаю, они не были бы против, чтобы я отдал долг. Материальная сторона меня не интересовала, я один, а одному много ли надо».
Ночь прошла с перерывом между сном и раздумьями. К утру я принял решение.
После завтрака пришел Ветров. Мы снова прошли в беседку. Он не торопился выспрашивать меня; он был профессионалом и умел ждать.
– Я выбираю второй вариант, – выдержав паузу и сочтя, что пора решить вопрос, – я согласен на нелегальную работу.
Его лицо просветлело: – Ты даже не представляешь, как я рад. Я думаю, что ты уже всё обдумал, и понимаешь, насколько это всё сложно, но это твоё. По всем характеристикам это твоё. Психологический портрет, составленный специалистами, подтверждает, что ты способен стать высокопрофессиональным разведчиком… – он сделал паузу. – Ты, должен приняв решение, понять, что это жизнь не полная чудес из кино, а постоянного напряжения. Не думай, что нелегалы самые искренние из агентов, просто им тяжелее, чем другим. Искренность слишком дорогое удовольствие для них, и она может стоить им жизни. Вся эта атрибутика – яды, пистолеты и тому подобное не их оружие, чаще всего они не держат ничего, но владеют всем.
– Но операции не всегда обходятся без крови.
– Нет ни одной разведки в мире, механизм работы которой не был бы полит кровью. Нелегал понимает, что, имея ясный ум и, в общем, не жестокое сердце, он не может сохранить руки чистыми. Я думаю, ты должен сам прийти к выводу, раз согласился, что главный мотив, почему становятся нелегалами – убеждения, долг, идеалы, любовь. У каждого свое. Надо верить в то, что делаешь, если нет веры, то долго не проработаешь.
Ветров снова замолчал, погрузившись в себя, но не на долго: – Конечно, им платят, но ты можешь себе представить, сколько стоит вера в своё дело? В этом деле за деньги не работают. Это фанатики. Ты сейчас должен понять, на что идешь, если согласился. Ты постоянно должен будешь играть свою роль и всегда держать под контролем свои эмоции, свой «правдивый» сценарий роли и ни на минуту не забывать о том задании, что выполняешь. Чаще всего надо отказываться от радостей семейной жизни, от прошлого, от памяти кто ты есть на самом деле. Нужно вживаться в свою роль.
И под конец в задумчивости произнес:
– А главное лгать всем и даже самому себе.
Посмотрел на меня, открытым взглядом:
– Ну, как? Найдется столько денег у разведки, чтобы оплатить твою муку? Вряд ли. Если соглашаешься, то ты должен будешь начать ломать самого себя, изживать привычки, вкусы и прививать новые. Кое-чему тебя учили, но с этого момента придется начинать снова.
– Слушая вас, я начинаю думать, что вы меня пугаете.
– Говорю реальность. Если ты морально созрел, тогда можно начинать работу. Я тебе объяснил, от чего придется отказаться.
– А что же тогда останется от меня?
– Ты и только ты, но даже в этом случае, ты будешь думать иначе, чем сейчас. Основная проблема – психологический надлом. Как и сказал, остаешься только ты, но будешь жить другой жизнью, со своей верой, убеждениями и долгом. И поверь, нелегалам очень редко приходится убивать, слишком дорогое удовольствие, но приходится, чтобы сохранить себе жизнь. Так что надумал? Дать ещё время на раздумье?
– Не надо. Я не мог себе сформулировать, как вы, но думаю так же. Я принял решение.
– Тогда так. Я сегодня уезжаю, ты подлечишься, а потом тебя перевезут на базу для дальнейшей подготовки. Пластическая операция будет чисто косметической, не будут твое лицо менять. Это опасно, так как профессионал сможет это увидеть, а это провал. Начинаем. До встречи.
Мы попрощались, и он ушёл. Через несколько дней, когда врачи сочли меня достаточно здоровым для учебы, меня перевезли в другое место. Это был особняк, обнесённый высоким забором. Дом стоял в глубине сада, и большие деревья скрывали всё, что было на территории. Я мог гулять по саду, когда было свободное время, а его было мало, но с учетом того, что ещё не окреп, то нагрузки были щадящие, но усиливались. Я повторял то, что учил ранее, всё: от способности гримироваться, до психологии, но главное я должен был отвыкнуть от самого себя. Я должен был вжиться в другого человека, должен был думать, читать, есть ходить и спорить иначе. Меня учили свободному владению французским. Я должен был иметь привычки француза. И неожиданно много стали обучать китайскому, научить меня этому языку говорить без акцента не требовалось. Обучался я в одиночестве, без всяких групп, поэтому всё время было посвящено только учёбе. Меня обучали так тщательно, что даже на родину не вывозили, чтобы я не проникся, не глотнул воздуха традиций, вкусов и вообще, помнил, как можно меньше. Учёба велась на языках, что я знал, кроме русского.
Прошел год, когда приехал Ветров.
– Базовые знания у тебя есть, их не отнимешь, а, время учебы подходит к концу. Документы для тебя готовы, легенду получишь. Все необходимые документы тоже. Начинаешь ты, как Жан Марше. Отсюда ты поедешь во Францию, но, как француз. Ещё. Ты должен сам выбрать себе псевдоним. Есть мысли?
– Есть, – я понимал, что это будет, либо сами выберут, либо предложат выбрать самому, вот я и придумал, – я беру псевдоним ZERO.
– Почему?
– А меня нет. А если нет, то остается число ноль. Физически есть, а по документам нет, вот и выбираю ZERO. Это число, без него не обойтись в жизни, но, в тоже время, в его кажущейся пустой информации скрыто порой больше, чем, кажется.
– Это твой выбор.
Последующие несколько дней я изучал свою легенду, занимался документами. Получил на руки деньги, чемодан с одеждой и в один теплый вечер был доставлен на вокзал этой дружественной мне страны, а затем транзит через Францию. В паспорте стояли въездные визы. Теперь мне предстояло выехать из этой страны, но до пункта моего назначения путь был не близкий, через несколько стран, чтобы не всё так явно. Фактически, я въезжал в другую жизнь.
9
Пекинский аэропорт встретил меня многоголосым шумом. Постоянно передавали сообщения о прибытии и вылете самолетов, и всё это на фоне монотонного шума пассажиров и гостей. Если просто встать и послушать, то всегда слышно невнятное бормотание, и разобрать слова невозможно. У артистов есть прием, чтобы создать шум толпы на сцене, они в разнобой говорят «что говорить, когда нечего говорить». В общем, слов не разобрать, а шум получается. Вот так и здесь была большая сцена, на которой каждый был занят только собой, своими проблемами. Я не был исключением.
Пограничников и таможенников я прошёл без проблем, на вопросы о цели приезда, отвечал бизнес. Китайский я знал не так уж и плохо, так что понимал, о чём идет речь и мог объясниться. Мне надо было осесть в Китае, осмотреться, а уж потом всё зависит от задания. Первоначально никакого задания у меня не было, главная задача легализоваться и заняться бизнесом. Какой я буду пытаться развивать бизнес, я знал, но для этого надо было найти партнера из местных.
Я въехал под именем Жана Марше. Задекларировал валюту, которая была при мне, но основные деньги были переведены на моё имя, якобы от меня самого из швейцарского банка. Пока добирался до Китая, проехал несколько стран, чтобы в паспорте было достаточно виз, где я вел переговоры. Наличие виз несколько притупляло внимание пограничников. Чистый паспорт всегда вызывает более пристальное внимание.
Итак, я прибыл на место, и надо было устраиваться. Из аэропорта такси доставило меня в гостиницу, где номер мной был уже забронирован. Была первая половина дня. Разместившись в гостинице, я пошёл прогуляться по ближайшим улицам, да и время обеда подошло. Рисковать своим желудком я не стал и пообедал в ресторане с европейской кухней. День прошёл в познании и я, вернувшись в гостиницу, рано лёг спать, устав от многочисленных перелётов, когда задержки на один два дня в нескольких странах, сломали мой временной режим.
Утром я поинтересовался у администратора, где находится управление городом и отправился туда. Бизнес надо было иметь легальный. Я долго ходил по кабинетам: из одного меня направляли в другой, пока я не попал в приёмную одного из заместителей городского главы. Меня, как и положено, выдерживали в приемной часа два, а потом пригласили. Секретарь сообщила, что меня примет товарищ Вэнь. Когда я вошел в стандартный кабинет чиновника, то поздоровался первым:
– Добрый день, господин Вэнь, – я умышленно не стал называть его товарищ, когда он встал из-за стола и пригласил меня сесть.
– Добрый день, господин Марше.
– Извините меня за настойчивость, я постараюсь изложить свою просьбу минут за пять, а дальше время встречи по вашему усмотрению.
– Слушаю.
– У меня есть желание открыть в вашей стране бизнес, для начала косметический салон, в котором различные услуги от стрижки до массажа для женщин.
– Что значит для начала?
– При расширении бизнеса я буду рассматривать и другие проекты.
– А вы уверены, что не прогорите? Китай не богатая страна. Будут ли у вас клиенты? Разве во Франции бизнес не выгоднее вести?
– На текущий момент выгоднее, но я умею анализировать. Это сейчас ваша экономика не так сильна, но всё временно, у вас богатая страна и вы имеете достаточно ресурсов, как природных, так и людских, к тому, же ваши люди очень трудолюбивы, и если всё будет так, как я думаю, то ваша страна будет сильной. Я уверен, что она станет такой под умелым руководством вашей партии, нужно только время, и нужно уметь ждать. К вам пойдут деньги извне. Я уже здесь, – подвел итог, своей речи, которая была экспромтом.
– Хотите выбрать и занять место пока партер пустой?
– Именно.
– Но риск есть.
– Конечно, но я планирую не только оказывать услуги, но и учиться у ваших мастеров, чтобы открыть салон вашего массажа во Франции, и еще меня привлекает искусство, я бы хотел изучать вашу культуру и открыть арт-салон.
Он внимательно слушал меня, и по его лицу невозможно было понять реакцию.
– И что вы хотите от меня? – произнес он, когда я закончил свою тираду.
– Я совсем плохо знаю законы, – хотя я их знал лучше, чем любой средний и даже не средний специалист по законодательству, но это была приманка, – поэтому открывать бизнес в слепую, трата денег. Я бы хотел, чтобы вы помогли мне найти партнера.
Здесь я лукавил в определённой доле. Я мог обойтись и без партнера, но чиновники придирались бы, а так он предложит партнера из своего окружения и, возможно, будет иметь свою долю. Обычная практика среди чиновников везде, но, возможно, что это будет сотрудник госбезопасности, что тоже не плохо, так как они будут считать меня под присмотром. Я не исключал оба варианта одновременно.
– Это не так просто.
– Я понимаю, но согласитесь, разве это не стоит того, чтобы китайские женщины стали еще красивее? Разве они этого не достойны? Мужчинам всегда приятно видеть рядом ухоженную женщину. Господин Вэнь, мы с вами мужчины и понимаем, что почти всё, что мы делаем, делаем ради женщин.
Он чуть сощурил и без того узкие глаза.
– Да, именно так, – ответил он, и я понял, что попал в точку, у него было кого предложить партнером, – надо подумать.
– Разумеется. Это не тот случай, когда решения принимаются быстро, но у меня есть условие.
– Какое? – напрягся он.
– Мне бы хотелось, чтобы вы порекомендовали не одного человека, а хотя бы три-четыре и тех, которые знают традиции и вкусы китайских женщин.
