Юрий Бевзюк
Времён связующая мысль

Три легендарности ажна имел… (Ни от одной не богател – но обретал таки известность (местную) …И самая важная первая, с 15-ти по 17 лет: как «бога» комсомольского в школе, – вспоминали учителя, по меньшей мере, по прошествии десяти лет… Вторую приобрел я в универе… Схоласт осмелился Ефиценко (ф.128, слева) «пятерку» мне в зачетку сразу не занесть: заставил аж три ночи посидеть, – и прошерстить все три «Капитала» Маркса томища, дабы ляпы у корифея найти – и в морду сунуть обнаглевшему преподу… (марксосхоласту несчастному, давно уже покойному, общим с другом Валентином Рябцовым, то же фото: умер в сентябре года прошлого; приятелем Юра стал… через 15 лет после сего) … Он и пустил легенду эту обо мне по университету… Узнал сие через профессора международного права (уже покойного тоже) Михайлова, на десятилетии дочки Ирины Твердой (эту дочку до ее рожденья знал по ее матери драме: мой друг армейский, ее, наконец (о, тут целая сага! но в свое время и в другом месте) обрюхатив, испросил согласия на развод ради женитьбы на другой даме (неделю жил летом 78-го у них в Иваново, где он политэкономию преподавал, преподавала и она – лицом и не слишком красивая, но фигурястая, весьма характерная, сексуальная дама, его вторая жена) … Ирина готовилась на седьмом месяце беременности сдавать английский в аспирантуру в декабре 66-го в Москве Я зашел к ней на Миллионку, еще там теснились, давно уже снесенные, сплошь кирпичные дореволюционные трущобы (год назад, в конце декабря 65-го, прилетал мой армейско-политотдельский друг Конашевич и мы у ней долго беседовали); она вручает в слезах от него письмо, почерком весьма в конце неровным, – с просьбой дать развод: так захватила его в МГУ новая любовь («С глаз долой – из сердца вон») … Так вот, на десятилетие той самой дочки, – ну копия, копия Толика! – собрались юристы ДВГУ ее выпуска, – и я совершенно случайно, зайдя… почти через десять лет, уже собственный, второй уже, претерпев развод, – и надо же, прямо на именины этой дочки! Сидел рядом с лишь слегка знакомым проф. Михайловым, единственным приглашенным их преподавателем, – а бывших студенток-юристов, исключительно дам, было с десяток Наперебой они стали всякие хохмы вспоминать, молчал Михайлов И когда я потщился свое словечко вставить, сказал Михайлов: «А Вы помалкивайте: Вы тоже личность легендарная» – «Как это?» – «Вы единственный прочитали всего Маркса» – «Да нет, я всего лишь три тома „Капитала“ с пристрастием за три ночи и дня перелистал …и что-то семь нашел там ляпов: и Юре Ефиценко все их впарил»… То была легендарность вторая… …Тот казус, понятно, польстил мне весьма: такой видный человек, как проф. межд. права Михайлов, фигура в юристах даже мировая, знает, оказывается, меня, хотя я, отсидев вынужденно, как студент-историк с армии, – на ист.-юрфаке два всего, с 65-го на 66-й семестра, – за следующие год и семь месяцев проскакал галопом на заочном оставшихся семестров аж десять… При «отлично» почти всех дозволялся такой галоп-экстерн, разумеется… На преподов-историков я нагнал страху еще на первом, из двух, семестре стационарном, который неволей был вынужден после армии отбывать Как меня родина за службу отблагодарила, повышенной стипендии дембеля лишив, тоже не раз описано, – и здесь вкратце выше или ниже. Но, главное, меня разочарование постигло, сильнейшее в жизни: вместо «храма науки», я, как «кур в ощип», – попал в отстойник злейший схоластики!, преимущественно дамский*; престарелый Низяев читал по древней истории сентиментальные сказки, уместные для детсадовцев; единственный вроде бы толковый Бродянский отличался холуяжем Окладникову (даже по простецкой, особо грубой «физии» там интеллекта не видно), – но это бы еще не беда: тоже актуальности избегал, как чорт ладана, Давид Лазаревич. …Как-то Ермакову Эльвиру, кажется, по российской истории подменила единственная докторица Черных (за источиковедение по Ленину, так он и сяк, – помнится, аж 65 процентов по истории «научных» степеней), читала нам из книжки о любви Самозванца и Марины Мнишек, моего терпения минут на десять хватило: воспользовавшись паузой, задал два-три вопроса по Смуте собственно, Анна Григорьевна, кажется, – покраснела, смешалась: ни слова мне в ответ не сказала, оправившись, продолжала читать, – а я вспомнил: мне ей ведь еще источниковеденье сдавать… Подобную бестактность спонтанную впредь не допускал, – но на семинарах последним (подобно Сталину в бакинских марксистских кружках по воспоминаниям одной революционерки-армянки) выступая, старался насколько возможно беспощадно куснуть марксосхоластику, – где со здравым смыслом резко в разладе… Идеологии не оспоряя (и был, оказывается, прав!), к нарушениям логики, к погрешнстям арифметическим придирался… И преподов и сотоварищей-студяг я серьезнее готовиться к семинарам заставил (кстати, тогда, на именинах за столом, в беседе частной, мы, отвлекаясь от междусобойчика шумного дам, много тем перебрали, и между прочим он сказал: «Вы таки заставили тот выпуск в библиотеках заниматься: в нем более чем в каком другом и до и после отстепененных оказалось») … По сам`ой остальной истории – экзамены, зачеты – за год с половиной на заочном я пронесся метеором: ставили, задав пару вопросов, преподы (их было всего-то двое) и виновато преподки, тех было побольше, «отлично», как миленькие, – пропускали мимо себя «со свистом», – дабы поскорее от меня отделаться (как бы чего не вышло) … Но у превышавших «историков» численностью раза в три юристов, нелюбознательные преподаватели были, – да и Михайлов обо мне узнал лишь после моих стычек с двумя из них… Числа 10-го 67-го марта была первая, самая важная Направление в деканате на экзамен по политэкономии взяв, с трудом я тезку (узнал потом, когда приятелем он стал) Ефиценко разыскал, он с ходу мне вопрос: какая разница между трудом конкретным и абстрактным, – отвечаю тоже сразу: никакой разницы – любой труд конкретен, нет труда абстрактного: труд конкретен даже при написании диссертации о труде абстрактном!.. Он: – Но у Маркса… Я: – Маркс еще немало грешил схоластикой гегельянской… Препод (Юра – будущий почти друг, – через давнего, с лета 61-го, друга Валентина Рябцова, долгое время преподававшего ту же политэкономию (быв юристом по диплому) в мединституте под крылышком завкафедры общественных наук Ефиценко Юрия (умершего внезапно 55-ти лет от инфаркта, при обходе своих подземных убежищ где-то вблизи здесь, – его и нашли-то благодаря Валентину, посещавшему с ним те ямы с люками: лежал головой в ручье, при нем мелкашка и —револьвер-наган) … Тогда, в марте 67-го, он озадачился – такого борзого студента еще не встречал, минут пять со мной препирался (мы были почти ровня, я даже на полгода его старше): – Ну «хорошо» вам можно поставить… – Не согласен! Зачетку посмотрите, там одни «отлично», – а марксистскую политэкономию знаю всех этих предметов лучше (еще с десяти лет читал брошюрки, после 8-го класса с утра до вечера конспектировал для вузов учебник; а «политэкономию социализма» – этого преподу не говорил – в сельском хозяйстве еще в 14 видел, за два месяца до 15-ти – четыре с половиной нормы дневные на кладке копен выполнив, – а когда учетчица сказала, никогда у них столько не ставили мужики, – я уже суть политэкономии «социализма» нашего в земледелии ее словами подсознательно постиг! А через год неразбериху в лучшем колхозе края наблюдал, каждое утро на правления колхоза заседание являясь, как бригадир ученической шефской, в полста человек бригады, – а еще через год, летом 56-го, – в двухмесячном через все Приморье единственном и неповторимом походе, я, из группы единственный, вел походный дневник, – и все наблюдения и разговоры в попутных колхозах тщательно в него заносил на всем протяжении от Сергеевки, по Чугуевской долине и заселенке Имана и Уссури до самого Хабаровска: везде я видел, что на колхозные поля являются отдыхать, на собственных делянах с утра как следует устав… Кстати, Ефиценко готовил докторскую до самой своей смерти внезапной диссертацию, в оправдание… не Маркса – марксосхоластов, – как совхозы все-таки поднять – он как раз был отпрыск директора совхоза в тех же местах, в низовьях Имана) … …А в тот раз он закончил наше рандеву словами: – Ну, не согласны, почитайте еще Маркса, приходите еще раз… – То есть «галоп» мой тот триумфальный по курсу четвертому или пятому «марксосхоласт» мало не на неделю прервал …В ярости я три дня и три ночи все три тома «Капитала» бегло листал – взгляд на ляпах как-то сам останавливался, – в первом томе «Капитала» не к чему было придраться, как говорится, «ножа не вставишь между камнями кладки», – разве тогда я был, по недостаточности еще понимания истории, несогласен с самой идеей диктатуры пролетариата, – но тогда публично и с преподом визави неоспоряема была, – а с ноября 91-го и с ней согласен, как с необходимостью** не только в прошлом у нас, – но и в будущем, уже не дальнем, лет этак через полста, – в определяющих странах… ну… разве не настолько суровую, как первый этап у нас***____________________

* Природное назначение дам – вовсе не истории созерцание: в ней они – пассивная сторона, добыча завоевателей; еще несноснее – только в судейской роли дамы

**Необходимость – зто если не выполнить, то – гибель, – а неизбежность – в любом разе тому быть

***У нас была военно-пролетарская диктатура, как единственное действенное средство противостояния отстающей, в целом малокультурной страны (и всего славянства, с еврейством впридачу) экспансии, – на восток неизбежимой (доказывается мною в амбициозной поэме под Лукреция «Природа истории» – читателю оценить обоснованность амбиций: двести страниц (можно до ста ужать прогрессом моих компутерных навыков), – над коей трудился позапрошлую зиму, – прозопоэзия там сочетается с приведением доступных мне и достаточных для доказательств документов и мнений)…

…Но во втором томе уже пошли ляпы, нашел их два-три, – а в третьем – до шести-семи (это доказательство, что их мало кто критически читал, с пристрастием: какой-нибудь циник тогда запросто бы и кандидатскую и докторскую диссертацию сбацал на второго и третьего томов «Капитала» правке, – да цинизм (ведь) с принципиальностью, то бишь критичностью – не сочетается (да и попросту у циника на то в мозгах недостанет «масла») … Разумеется, при тех томищ листании беглом я нашел «вшей и блох» (описки, перескоки смысла явные нарушения логичности, ошибки арифметические) далеко не всех… Но найденные все до единой затем Ефиценко бедному «впарил»!.. Два часа он престарелого Энгельса защищал и последующих недобросовестных издателей Маркса до испарины – по провинциальной наивности верил изданному всему, будь там хоть сам абсурд! – ему было невдомек, что недобросовестных переводчиков, корректоров и редакторов хватает; таки вынудил беднягу очередной «пятак», с такими мытарствами доставшийся, мне в зачетку вставить… …И где-то только через год вел политэкономию Юра в «моей» группе стационарной, и, говоря о «Капитале», сказал: только одного человека знает, кто все три тома смог прочитать. «Мы тоже знаем!», группа чуть ли не хором вскричала, – «это Бевзюк наш!» (они, конечно, абсолютно ничего не знали о тех трех штурмовых днях и ночах моего пристрастного листания тяжеловесного творения предтечи… эпохального в свое время значения – не столько заключенной в нем, уже устаревшей ко времени Ленина ученостью, – сколько устрашающим объемом… Мои соскамеечники по первому курсу на истправфаке в Дэвэгэу об этом пристрастном моем, тогда антимарксовом листании абсолютно ничего не могли знать, – но меня они еще не забывали). …Вот и вся моя вторая, самая лестная мне легендарность… сопряженная с сугубой печалью – не один же я в стране был такой востряк! Сколько же от той схоластики мертвящей умственных сил сгинуло напрасно… (Байка моя о «Капитале» Маркса на сем еще не кончается, впереди самое главное… Под утро третьего дня – я тогда, примерно как стариковски сейчас, спал в марте том памятном «кусками»: с 21-го до трех семь часов листал те тома, с трех до девяти утра спал, затем до 18-ти листал, – два часа до 21-го – спал… и так, по кругу, трое суток… Выисканную «добычу» записывал с критикой, полчаса-час под вечер гулял, свежим воздухом дышал… И вот под утро третьего дня – в восполнение отсутствия обзора краткого, резюме, так сказать, у Маркса, – не поленился простым карандашом набросать кратко всю историю капитализма на третьего тома форзацах… И в самом конце прогноз дал: отсутствие рынка, достаточно развитого, – и полное его развитие – несовместимо с капитализмом… А тогда я был сторонник рынка у нас ярый! Но совесть исследователя меня такой вывод сделать заставила – вопреки тогдашним пристрастиям… Мог ли я тогда знать, в том марте 67-го мрачном (и погодой, – и во все месяцы года, – царящей в стране мертвящей схоластикой), – что не тот, вырванный у препода скрупулезного (через 15 лет – через друга – стал даже приятелем) в зачетку «пятак», – а именно эта запись поддержит меня… через 30 лет уже не во мраке – в полной темноте крушения … «империи Ленина»!.. Нет, не через нее я ход истории «пронял»: – сразу уже после расстрела Верхсовета, в октябре 93-го, – я дал в краевой газете прогнозы верные (вот начали исполняться через 20 лет), – но через четыре еще года, те записи на форзаце прочтя, – я в себя, в свой ум, в силу его прогнозную уверовал… что сильно помогло мне бодро преодолеть двадцатилетнее лихолетье… …Все три тома «Капитала» недвижимо стояли на самой полке верхней моей первой библиотеки в благословенной времянке, – из коей большая часть растаскалась братьями и племянниками, покуда я год плавал, а после сразу 11 лет и зим по тайгам скитался… Вторую библиотеку с 82-го собирал в ту же засыпушку-времянку, освобожденную семьей младшего брата (он, она, сын лет восьми, дочь лет пяти) смертью в основном шлаколитом доме большом не дожившего до 68-ми месяц или полтора отца… Каждую осень, 88-й включая, уезжал в Кенаду на бруснику-ягоду (коей собрал тонн в общем 25), – понятно, библиотека изрядно убавлялась… Приезжал, снова пополнял, – совсем не обижался: пусть образовывается родня, книги читает… В мое отсутствие на ягоде снесли вместе с домом времянку (был я и его и ее домохозяин: хотя строилось всё отцом и матерью на средства отца, – но я весной 59-го получил «по блату» у второго секретаря райкома партии от завода на Улиссе участок, – когда уже в городе под застройку не давали: меня уже тогда из райкома комсомола изгоняли, – но Андрей Петрович Ткалич еше с 8-го моего класса был мой симпатизант – его жена Татьяна Ильинична, русистка, у нас преподавала, – и он частенько в школу заглядывал; – в пустых коридорах, шли уроки, крепко мы руки друг другу пожимали; – увлекаюсь, всё в подробностях давно описал… …С лета 84-го здешняя обустроительная «эпопея» началась; – с 86-го только на субботу-воскресенье на фотокружки «на квартиру» наезжал, – а с самого конца 88-го декабря, когда от фотолаборатории в школе новой близ «фатеры» (что далеко не дом) шустрые девятиклассники ключ себе забрали, дабы пункт иметь «для блядок» (в школе 59-й несколько лет счастливо под крылом Пикина Сергея Михайловича пребывал, – но когда он резко пошел на повышение, а директрисой стала завуч красивая (только крупноватая), меня стали обвинять, что фотолаборатория используется, как притон, старшеклассниками (я этих блядунов ранних и не видал, в мое время в школе о таких пакостях и не помышляли даже во сне самом страшном: даже намеки на флирт поганый ранний всячески я, как комитета комсомола секретарь, изгонял); в кружке у меня были исключительно шестиклашки: еще малы годом младше – и уже секс на уме поганый годом старше; преемница Пикина, рослая благообразная завучиха дала понять – я persona non grata; но пустили меня еще в детский клуб вблизи с ребятами – от школы 59-й через шоссе вниз; но там мои шестиклашки как-то воду пустили, часть вестибюля затопили, – но главное: по ориентированью спорта мастерам (смотрите о моей третьей легендарности, с.), – я для них был уже тогда вроде патриарха: – они бегали «чайниками» по моим картам: – им показалось, что в мой кружок их кружковцы переманиваются, – хотя не было ничего подобного: просто это была ориентировщиков уже другая генерация, уже без всякой интеллектуальности, – фарца, как правило… Ни возрастом, ни – главное! – духовностью между мною, одним из первых основателей спортивного ориентированья в крае в 60-х, – и ориентировщиками 80-х не было ничего общего… 1988-й был для меня одним из переломным, – важнейшим при том (наряду потом с 2005-м, вследствие страшного пожара осенившим меня поэзией совершенно внезапно) … Последняя попытка «работать» продолжать закончилась, не начавшись, чуть выше упомянуто… Так в 49 я ощутил: лимит моих сил с детвой этой возиться полностью выбран; прочие способы обществу «служить» – еще в 71-м были перекрыты… …А привез я уже из Кенады той же, 88-го, осенью два тяжеленных рулона толстой пленки для теплицы поливинилхлоридной; и хотя вынуждали алименты на дочь еще два года трудиться (добровольно платить я мог только по пересуду с согласия жены бывшей, удовлетворялась квитанциями на тридцать рублей в месяц в нарсуде приставша, кои я, почти 50-тилетний мужик, ей, 18-тилетней, красивой редкостно, ежеквартально приносил; она мне, как довольно моложавому еще мужчинке (фотку Хемингуэя в газете, с усами, но еще без бороды, – лет еще через 15 кому показывал, – все неизменно за мою принимали), – с робостью явной даже симпатизировала) … Итак, за 11 лет до шестидесяти наработанным стажем на пенсию ограничился, – а жить – и для «шевельливости» – товарная теплица, кролики, огород, сад, рыбалка зимняя… Опять поехал налево – или направо? О чем мы бишь говорили? Давненько я по своей биографии не галопировал «и рысью и в стороны «конём» – столь стремительно… О третьем томе «Капитала» Маркса мы говорили… Он пока в городской квартире на полке с первыми двумя недвижимо стоит… И только когда в осенью 91-го «слепил» из камня пористого дикого второй этаж своего «замка» – и увенчал весной 93-го высокой крышей (третий этаж мансардой), – стал помаленьку библиотеку сюда на второй этаж перевозить; первые два тома «Капитала» в страшном пожаре 28—30 декабря 2004-го сгинули, – а третий с записями на форзацах здесь внизу, на веранде, сохранился; из-за событий на Украине связанные с ее историей четыре томища бесценной теперь капитальной «Всемирной истории» спустил (с 65-ого выкупал по подписке, 13 их, томов, накопилось), – остальные девять в пожаре сгинули; как раз тем летом перевез томов восемь «Исторической энциклопедии» разрозненной, купил случаем в букинистике, оставил внизу для просмотра; были еще рядом с лежанкой из серии «из искры пламя возгорится» революционных мемуаров три, выпущенные в 88-м весьма для меня ценные книжки (и хотя еще с десятка два о революции отобранных книг в пожаре наверху сгинули – все же здесь внизу уцелел необходимый для ссылок в историософских изысканьях моих – на наиважнейшие события необходимый минимум) … …И только когда в марте 97-го появились признаки последнего, завершающего кризиса капитализма, я тот третий том «Капитала» открыл, – и на форзацах с удивлением и удовлетворением великим увидел: этот кризис я еще лет ровно за тридцать чисто теоретически (априорно) воззрил! Это веру в способности свои мыслительные – сильно в тогдашней полной изолированности ободрило… И сам был тогда почти в кризисе: уже два года, как газету «Красное знамя» Ноздратенко утопил, – а до этого за 4—6 месяцев замглавреда Колесов, мой в газете уже третий протектор (сам Шкрабов, главред, ни разу не соизволил меня даже «заметить», – хотя сталкивались лоб в лоб в коридоре не раз), пустить в печать мою статейку с нетривиальной оценкой 50-летия Победы отказался: не понравилась моя фраза «подзалежались на лаврах» (святая чистейшая правда!); на сем мое сотрудничество оборвалось с ним, еще я два-три письма присылал – публиковали, – к Рабаеву, в отдел писем; газета в еженедельную перешла, и до 25 тысяч съехал тираж… … Да, в начале 95-го я спросил Колесова как-то – мы вдвоем из его кабинета по лестнице спускались, – и где-то уже на спуске на первый этаж (всегда запоминается антураж моментов важных), я спросил: «Так за что же, скажи мне, Ноздрат газету топит?» – «И за твои в том числе статьи»… Вот тогда я опасность ощутил: «губернатор» сам претендует на оракула (часто выступал на радио малограмотно, – но имел, имел дар ораторский (это, кстати, прекрасно сочетается… с узостью ума) … Кто его знает… Первая обязанность интеллекта – самосохранение, – ибо, кроме как на него, – не на что обществу больше надеяться… Кто знает, сколь далеко мелочная мстительность простирается… Надо «залечь», переждать лихое время… … В дневниках о том, как партия утратила контроль над прессой много подробностей: надо, покуда еще здоровье, – начать переписывать их ближайшей же осенью-зимой… Для меня это – тоже уже легендарность, – нельзя чтобы такой материал сгинул вместе со мной уникальный…

Ну, а о третьей моей «легендарности» вкратце – где-то здесь поподробней рассказано: она – в моем «метеорном» участии в постановке спортивного ориентированья в крае на точную картную базу… … В конце мая 68-го «рисовать» карты ориентировщикам начал я, отсудил судьей главным за лето 4—5 соревнований, к каждому «рисуя» новую карту, – и в декабре вместо деспотичного Славы Китаева председателем краевой федерации меня избирали, – но, работая уже в парткоме ДВ пароходства, Валентина Мельника председателем рекомендовал, заместителем оставшись (Китаев все равно главным казначеем и лоббистом, «центральным колом», – оставался …16.2.2019 …Нет уже лет к 20-ти годам Мельника, 5 лет Китаева, прожившего 75) … …5 мая 71-го – мой турдефорс охотником «штатным» на благословенное побережье пролива Татарского хладного (по каковой причине – одно из последних немногих мест на Земле, людством отвязным еще не загаженных). … …В 76-ом, после развода в марте, после шести лет отсутствия, приехал во Владик, зашел на заседание федерации, – ведет заседание незнакомый тридцатилетний интеллигентный с виду парень. «А у Вас что, товарищ?» – отвечаю: «Моя фамилия Бевзюк, слыхали?» – «О, фамилия легендарная!»… До сих пор греют эти слова, признаться… Честно, головой-ногами, – досталась мне та легендарность (к тому же в «жизни личной» мне принеся изряднейшие мытарства, – и всё по причине слишком увлекаемости)…

31 марта… ОККАМОВ ПРИНЦИП Во всех религиях – к добру призывы, – но может ли оно стоять на лжи? Нет никакой разумной внешней силы… Ведь бога нет – не может быть!.. Не проявляется никак его наличие. Нельзя, мол, доказать, что бога нет, – жрецы талдычат… Но ты что есть он – докажи!..

За четверть часа нечто важное смастрячил, теперь бы хорошо еще поспать 29.03.2011 03.53

Вот выдумай хоть что угодно: фантазий бесконечность в каждой голове ведь может быть! И требуй от меня – попробуй, этого нет, – мне докажи… А я тебе в ответ: того, чего нет вот в этом помещении, – попробуй-ка ты в нем найди… … Вот в этом именно религий суть: словом одним – абсурд злостный…

За перекусоном к 12-ти размышляя о русском дворянстве… На пути исторических сил неодолимых нельзя оставаться, тем более против выступать: надо уступать, прятаться, – или – спасаясь! ― в них вступать…

Мечтательность прилична младости, – и даже необходима лет этак до 15-ти-20-ти… И как же людям здравым видеть мерзодикостно жрецов фантазий, уж давно отживших, – с бородищами длинными в одеяниях мрачно-диких… Дядям, по меньшей мере весьма солидным, давным-давно пора мудрее быть (если, конечно, их не проела насквозь лживость)…

По «альтернативщиков» нынешних блудливым изреченьям – история, – это распутная девка, отдающаяся первому встречному… Но на самом деле она, история, весьма разборчива: когда ей иначе не продвинуться вперед, только тому отдается, – кто за возмездие злод`яний – равно зло-не-деятельности! – бездарной власти берется: – и в этом смысле – строго однозначна, безальтернативна… Ведь с бюрократией без строгости никак нельзя: чуть послабь, сразу и быстро весьма – разлагается (разумею управляющих, – а трудящимся надо свободу давать ради добра, – ради создания жизни нормальной)…

Войне серьезной с внешним ворогом уже вряд ли бывать… Не начинают войны просто так: их начинают, чтоб по крупному урвать, – и заодно своих врагов домашних – на бойню «сплавить», – притом и целыми остаться… Последнее уже «прорежет» вряд ли… Не может быть уже войны фронтальной… За фронтом то есть уж не спрячешься, своих противников «домашних» (и потенциальных даже!) на фронт погнав, – а «быдло» вкалывать заставив…

Общественные катаклизмы – бедствия много страшней природных катастроф любых; особенно те, что надвигаются незаметно: из этих же – всего страшней безудержное потребление… Затем – населения тотальное, беспрецедентное оглупление… Вот зрим мы что уже почти что четверть века… …Всего ужасней бедствия потенциальные, – если б они из бездеяельности властей актуальной – со всей неизбежностью не вытекали… Младежи всестороннее развращение всей силой зело оборзевшей техники… вот это бедствие страшнее всех в потенции!.. Поскольку следует «всему» уже «писец»…

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА Человек животное всецело общественное… Откуда следует его право первое: преждевременной животности предотвращение (интереса, т. е., слишком раннего к «сексу»): – не стал еще человеком покуда!.. Дабы мог возникнуть к общественности интерес, осталась бы энергия на общества улучшение, – а не излилась напрасно истощительным самоудовлетвореньем, – иль хуже – ранним в топь жизни половой вступленьем… И это базисное право сейчас нарушается мерзейше, – чтоб младость от общественности отвлечь… Затем – весь «спектр» сей мракобесий, все религиозные бреды, давно уж устарелые… Лишая молодость энергии и отравляя мракобесием население, – его лишают средств жизнеулучшения, – и «светит» всем поелику «песец» … не от какой-то там кометы – от в лжи сплошного «омерзения»…

Вот наступает и апрель, с ним двадцатиоднолетие моего почти чудесного – сч`астливым многих обстоятельств схождением – объявления в прессе. …Из коих первым было, конечно, соответствие историческому «моменту» моих текстов (при стиле безупречном их словесном). …Затем – пару всего-то лет! – без содержателя пребывала вечная содержантка пресса: существовала лишь за счет серьезного подписчиков к политике интереса. …А исчез инструктирующий центр!.. Всё мыслящее давным-давно было изгнано из партии и из прессы, – а публика требовала навала событий разъяснения… И вот пришлось выходить аутсайдеру, мне, – на спасение гибнущей идее… буквально из леса…

3 апреля… Хотя количество и качество средств связи нарастает – в обратной пропорции к качеству, однако, содержание, – это пока от гибели нависающей мелочью сдача… Мир в со-стоянии опасном пребывает: не только духовно-нравственно не развивается, – но мракобесья тянут его вспять, усугубляется всей техникой усиливаемый разврат… В безумнейше-бездумнейшем состоянии мир пребывает… К жизни настоящей не приближается, напротив, – от нее удаляется… Еще, надеюсь, не на стадии мы невозврата… Но слишком борзо мир отчаливает от здравости: младость от мудрости (что вообще редчайшее – и всегда в старости) гибельно отдаляется… Но старость гибель ожидает так и так с исходом времени, природой отпускаемого, – а многим из младости, я опасаюсь, – до сих границ природных не добраться, – даже природой если – генами от предков – на то од`арены…

Через бабье людство с концов себя сжигает – с середки же комфортом развращается… Животным прежде возрастаньем – с одного конца, – откуда прежде войны убавляли… А как они абсурдны стали – животность стала в управленье проникать, – и подкаблучность (пи… достараданье) стало мерзко проявляться: подкаблучник Рейган у них, Горбач у нас… Ведет сие к кровавым грязям: – Антуанетта во Франции конца века 18-го, у нас Александра в начале 19-го… (2.08.2011 Это Ане и Мише позавчера у них прочитал, – а здесь пока смородину они собирали, свою Афину показал, – и распространялся о том, как с нею повстречался… Они собрали по килограмму, пошел стихи к ним прочитать, – и, на пороге сидя, задержал их в прихожей на четверть часа… К концу моих файлов Аня встала, – торопилась по хозяйству; мне показалось, что задел ее этим словцом смачным*, – но, намереваясь пройти по дачам и блондинку поискать, вернулся сразу …она еще про шампиньоны спрашивала; весь вечер тогда и вчера раскаивался из-за сего словца, – но нынче после трех прослушал заново: всё правильно, концовка неплохая, – но добавить надо): … Беда, когда бабье до власти дорывается… установленья попирая естества, – то грозный признак, – мужики обабились!.. То значит: грядут грязи кровавые на долгие года… покуда мужики не разбабятся… ________________

* Еще где-то в 69-е от Валентина услышал…

Мир нынешний пародоксален! В Европе девки обнажают задницу – в странах исламских даже и личико скрывают, – на этом свете самое прекрасное… Второе, ясно, безобразней, – первое опасней…

Корни религии – в магии, в замене реального желаемым – для омагаемых, – в своекорыстном обмане – для магов… Бывало в младости и у меня: напрягал иногда желание, чтобы женщина ко мне пришла вопреки своего нежелания… Приходили всегда… по собственному их желанию… 24 июля 2011

Страна и мир серьезно не управляются… Так было почти всегда, однако… Лишь в веке двадцатом был период краткий мировой управляемости – с 1917-го по 1945-й, – коррекции, необходимо-страшноватой – Советской Компартией: – одной советских людей части чрезвычайными стараньями, – другой – неописуемыми страданьями… А после… на целых … 60 лет хватило инерции… для… прозябания бездейственного*… Но… вскоре уже грядут бедствия: они-то и вынудят управление ответственное…

_____________________

*Не только у нас – во всём мире, повсеместно, – под копошнёй «суеты сует» – никогда не виданное раньше, воистину устрашающее духовно-нравственное разложение… Следствие неизбежное естественное – жизни в отрыве от земли неестественном, – обусловленном (относительным пока) перенаселением…

В стихо-творении – изначальное противоречие: в рифму пристало говорить лишь пустяки – или выражать эмоции, издавна всем известные, – или в афоризмах важные мысли, – кои всегда нов`ы… Но их может породить лишь долгая небанальная жизнь… К старости уже и тянет на обобщения-поучения – поскольку жизни личной-то всё меньше… В юности толкает на стихи лишь выделиться личный импульс, – когда стихами, собственно, еще нечего говорить: приходится хитрить, – если природа внешностью или силою обидела, – если пиита пола сильного… Ну, а за слабый, – Сафо давным-давно главное высказала… (Есть и у «слабого» пола представительниц (относительно) сильные стихи, – об изменениях положения пола, самой его прекрасностью пассивного, исторических – почти исключительно…) … – Не жалобами стихи сильны – призывом к справедливости, – и, в высшем смысле, – отточенной мыслью…