Юрий Бевзюк
Времён связующая мысль

С тех-то трех улиц широких Двухгорбового околодка – до старости в памяти остались, – мы лет с восьми коров в лес на бухты Малый и Большой Улиссы пастись гоняли, на бухту Анны, хребеток, на восток, к Бригаде (подлодок) дубнячком залесенный. …Гоняли стадом по четыре-пять коров и столько же пацанов с утра собирались, потом по двое-трое распределялись; в полдень в дубнячок тоже, между рельсами на Большой Улисс и «бассейкой» – первые лет`а пслевоенные собирались, коров доить к запруде довольно глубокой (много народа в ней по пьяни утопло), на Улиссе Малом заводика (на моей памяти всё заносами с ручьев затягивалась: – засыпана давно, на ее месте панелестроительный завод); с подойниками наши матери молодые приходили, коровам пойло приносили, нам перекусить… В 53-м родители околотка наняли пастуха в складчину, – а мы прежними местами праздно бродили, теми же шайками собирались до шести-семи; вечерами по субботам на фильмы в клуб-столовую бригады подлодок ходили (первые годы после ужина мальцов остатками матросского ужина повара кормили) … …И вот как-то шел там такой новый фильм, где был партизан-предатель, с ликом, однако привлекательным… На следующий день мы, как обычно, всей шайкой на железнодорожной насыпи собр`ались, где забор завода кончается, и вскоре берег бухты начинается, и где дорога метров через двадцать на взгорок на большой Большой Улисс взбегает… Место то навсегда осталось в памяти, как и вся ситуация… Я стал предателя привлекательного, дурачась, передразнивать (может, у меня и лицедея задатки были, – но казус тот их раз навсегда отбил) … И схлопотал – не помню, кто первый крикнул, но схлопотал кличку, весьма обидную еще и потому, что я тогда весьма большим «патриотом» был… До этого меня, как помню, сверстники завистливые всегда наделяли кличками (надо же как-то за моё стремление возвыситься развитием – отмстить низко!) – сначала «головастиком» лет до девяти дразнили, потом «кореец» – за щуриться на свету манеру (глаза от «запойного» чтения были к свету чувствительны), – затем «профессор», «голова – дом Советов», – клички неодобрительные, но даже льстительные, – и вот «провокатор», на тебе!.. (Была еще кличка матерщинная, в созвучие с фамилией, – ее терпел, что поделаешь, за нее никого не «отметелил») … Сразу стерпел и эту, «непатриотичную кличку» (наверное, действительно походил на того провокатора симпотного лица типом, – но я-то себя не видел: только много лет спустя мне стали говорить, что на тезку Соломина похож ликом; совсем недавно видел с молодым Соломиным старый фильм, – а лет с тридцати перестал в кино ходить (ну, а сейчас есть телетюнер к компютеру): действительно, не только похож на меня на ф-х 21,22 Соломин того же возраста, лет двадцати, – а даже характером его героя, таким же, как и у меня, бескомпромиссным… не только ликом… (И на Эрнеста Хемингуэя я почти двойниково походил – от 20-ти до 60-и, – пока он жил Все мы дети белой расы единой великой). … Нашли таки соседские шпанцы пунктик у меня уязвимый! Вскоре мы группкой, без меня два-три, по кромке воды бухты Улисса Малого шли, к Тэобразному пирсу подходили, – и вот ровесник, тоже тезка, живший от меня всех ближе, всё обо всём говорили, всем делились, вроде бы даже дружили, – и вот, надо же, – оказывается, недоброжелатель, завистник! Он не глуп (напротив, пронырлив), но туповат был, за решеньями задачек по математике потом п приходил, потом начальником цеха в одном из заводиков судоремонтных чуркинских долго служил… И вот этот тезка, к тому ж, «вякает», на камешке стоя у самой воды, эту сверхобидную кличку! У меня в голове вмиг это всё прокрутилось – мне всего-то четыре месяца оставались до четырнадцати, за год как-то быстро вымахал, вошел в силу: вмиг я к нему подскочил, одним ударом кулака (то лето только по разу бил, неизменно сбивая «с копыт») вниз головой в воду сбил, «юшку» из носа ему пустив… Остальные два-три и не подумали за битого вступиться… и так было во всех летних стычках… …Следующие дни вроде бы мирно бродили, если менее четырех-пяти сходились – опасались уже меня дразнить: был я сильнее каждого из них, справился бы и с троими… Но вот, со мной, на дороге на Большой Улисс шайкой в шесть-семь пацанов сошлись, – их-то пять-шесть на меня, – и меня отважился дразнить еще Гриц (тоже, на том же заводике начцеха был, но рано, в сорок, опочил, – он злой от природы был, вспыльчивый); – и тут же был ударом моего кулака наземь сбит «с копыт», – ни сам он, ни кто-либо из остальных не отважился мне тут же отомстить (и вообще за то боевое лето – и за всю жизнь – ничей кулак или ладонь не коснулись моего лица, за исключением, конечно, двух-трех пощечин от отца) … И пятый случай тем жарким (в отличие от фильма «Холодное лето 53-го», который еще не видел (видимо, серьезный, опасный для правителей-компрадоров фильм) для меня летом, произошел, когда там же собралась чуть ли не уже толпа – со мной до десятка «рыл»; и в такой превосходящей силе, меня отважился Киселенок (имя забыл) дразнить (они соседи с востока через широкий, всегда полупустой огород их, в избушке-развалюшке жили – еще у них снаружи погреб обомшелый засыпной был, старинный; старший брат его Кисель, кажется, Валентин (Киселевы была фамилия) добрый от природы был, мы даже с ним, несмотря на то, что был старше меня года на три, вроде бы даже и дружили: он эрудицию мою уважал, вопросы по истории задавал, – но за год до описываемых «событий», не помню за что – в лагеря угодил (и вообще с наших улиц чуть ли не две трети – или даже три четверти околоровесников в тюрягах-лагерях потом сгинули молодыми, Киселенок тоже, помнится, лет в сорок опочил) … И только тот Киселенок вякнул то слово сверхобидное, – не успел еще его произности, – как сразу ударом моего кулака в подбородок головой в кювет вверх ногами был сбит, – быстрота «атаки» у меня, видно, была завидная: никто из в те боевые лето-осень битых не успевал удар отвратить или хотя бы как-то отреагировать… Но Кисиленок уже настоящий шпанец был, ножик носил, сразу и выхватил, – а я камень схватил и в лес выше дороги отступил, шайка уже солидная (уже трое в ней мною битых) меня окружила, не подступая метров четырех-пяти ближе… Минут десять я в осаде с камнем в руке сидел посередине, не решались ко мне подступиться, – наконец, нервы мои не выдержали, с рыданием из осады вырвался, – никто не преследовал меня, – рады были, что эксцесс завершился: уже я, видимо, опасным «психованным» слыл, – и превосходил каждого из них силой. (да и бегал быстрее каждого из них – не курил) … С тех пор остаток лета меня вся двухгорбовская шпана «ловила», – Киселёнок к ней окатовскую шпану присовокупил, – а я с давним приятелем Генкой Писанко ходил – он был сынок единственный в домике на крутизне, где теперь детский сад западнее школы 59-й, коровы не держали его родители, – но хорошо чадо кормили, – он неплохо (больше старательно) рисовал, учителя хвалили – и довольно-таки простцкие родители о Гене слишком много мнили, выполняли все его капризы, имел он первый на улице велосипед; приземистого Генку, массивного – дразнили «жирой», – хотя он был всего лишь склада такого массивно-сильного; он в начале того лета за эту кличку обидную Маркона цепью велосипедной как следует огрел, – тупого оболтуса, кучерявого блондина, уже почти взрослого, старше нас года на три (их довольно по тем временам богатая усадьба с надстройками-пристройками, сплошной забор зелено-желтым ярко выкрашен был, – рядом, со стороны Двухгорбовых, та усадьба была с теперь площадью Окатовской (а со стороны улиц Кипарисовых стоял барак, в нем в северной части амбулатория была (а потом долго избирательный участок), а в южной части весьма красивая, нас старше года на два-три, девочка Лещинская жила, – пошедшая, правда, (в охотку) рано по рукам… эх, воспоминанья) … Маркон после той «велоэкзекуции», понятно, Генку ловил, – а вдвоем мы везде, и мимо дома Маркона безбоязненно дефилировали, нас так и называли – Дон-Кихотом меня, – а Генку – Санчо Пансой (оба мы зарекомендовали себя «вояками» опасными) … Мой младший братик Саня (который потом капитаном Владпорта стал (всей береговой линией Примкрая в «бандитские» 90-е распоряжался, – должность «расстрельная», однако, – капитана Ленинградского порта таки «укокали» в девяностые; а как братик жив остался – обязан оставить воспоминания), тогда мне вдвое весом уступал, хотя на два года без трех недель всего был меня младше (зато потом, в плаваньях вполне наверстал), был со шпаной всегда «вась-вась» (просто я всегда в нашей пристройке с веранды – читал, – а он на воздухе бегать предпочитал) … …С началом в школе занятий, понятно, распались подростковые шайки, летние страсти забывались. В начале ноября я в Бригаду один, без Генки, пойти на фильм отважился. …Было уже холодновато, поздновато – ужин-то в матросском клубе по расписанию. В ожидании его окончания метрах в двадцати от помпезных – высоких, белых, под Парфенон, – колонн клуба-столовой подводников собралась в темноте, в основном ближней окатовской (на восток от Двухгорбовой сопки) оборванной шпаны толпёшка, курили, ожидая «фильму»… А я от клуба «парфенонного» крыльца бетонного, метров пять до шпаны не доходя, расхаживал, метров 15 туда, столько же назад… И слышу из этой толпы ненавистное незнакомым голосом – «провокатор»… и еще раз или два с этим словом незнакомые голоса, всякий раз назад поворачивал – и возвращался… Гнев возраставший начисто перебивал всякое ощущение опасности… Наконец, услышав знакомый голос Ваньки Карася (Карасёва), чей покосившийся домишко на полспуске дороги широкой на Улиссы от перекрестка Окатовского был, на повороте шоссе по склону, оттуда узенькая дорога петляла между хаотических курятников-свинарников низеньких – населения длиннющего барака от шоссе вниз, что был направо, если спускаться к началу бассейки, выше которой был стадион «учебки» (подводников и торпедокатеристов: от них стекал ручеек с водой на вид чистой – но родители строго-настрого заказывали ее пить; под камнями ручейка водились маленькие рыбки-«семидыры» (должно быть, на порох артиллерийский как-то походили); рыбки – мы их ради забавы лет в восемь-девять ловили – не боялись частых канализации из длинного четырехэтажного здания учебки прорывов… опять поехал я налево от темы) … Надо-то сказать всего, что в начале спуска от шоссе к «стадику» и был домик и огород Карасевых, мимо него мы гоняли коров… И вот, наконец, голос знакомый. …Я уже хладнокровной яростью налилс`я, только на кого спустить ее конкретно оставалось: ту толпешку раздвинул – непредставимо теперь бедно одетые в тряпье парнишки жались друг к дружке поближе, – одной рукой сгреб Ваньку за грудки, другой как следует по скуле двинул, – бедняга тут же, в моей руке, наземь сник… Я из толпы шага на три отступил, там спичку засветили, Ваньку подняли – о, ужас, – летом я только слегка пускал кровя из сопаток, – а тут на всю скулу фингал наползает снизу на глаз сизый!.. …Я – шагом вниз отходить, толпа за мной двинулась, я прибавил шагу – вслед мне камни полетели, палки… Я побежал – толпа метров пятьдесят с криками, воплями и свистом за мной бежала, потом повернула назад, – слышу – один бежит Ванька за мной, пошел шагом, перелез к`ольца из стального троса – навешенная на вбитые в землю рельсы сеть противополодочная, ограда Бригады, тут же остановился, на бок присел, подождал Карася: – Тебе чего? Еще надо? —. – Нет пятака, приложить к глазу?, – а то будет бить батя – …Нашелся у меня медный пятак, расчувствовался, заопасался: что если глаз повредил – совсем у бедняги заплыл; мне стало страшновато – еще никому такую не причинял трамву! Я говорил, его приобняв, со слезами: – Эх, Ваня, Ваня, ну чего ты под руку попался, зачем обзывался… – …Мало-помалу мною овладевал пущий страх: сажали ведь во-всю и молодняк, было слышно, то тут то там: еще ведь пополнения алкали многочисленные лагеря, еще весной ведь только опочил Сталин… Дал тогда зарок себе больше не драться за слова, как бы ни дразнились: могу ведь ненароком и убить, головою на камень, допустим, упади дразнила, сбитый с ног обидчик… … А года через два уже так отяжелела моя рука, что понял я: могу даже убить, вышибив голову из позвонков, одним ударом кулака, – и тем жизнь и себе сломать… …И напоследок еще на кулачную тему В апреле 55-го получила школа деньги за 108 тонн собранного металлолома – комитет комсомола под моим началом организовал настоящий энтузиазм! Тащили со всех сторон после уроков все две тысячи учеников поголовно – от первоклашек до десятиклассников! Подвозили грузовиками. Второе место в Союзе заняли! (А первое, скорее всего, записал металлобрак родной школе какой-нибудь металлургический коминат) … И все, до последней железяки, дабы все знали, что принимается металлом без обмана, принял «н`а руку и н`а глаз» я сам: две недели три часа после уроков не ел, и не разгибался – едва девочки-учетчицы, сменявшиеся через час, записывать успевали… Что интересно, я 105 тонн насчитал, – а 108 тонн на весах на базе … … Что-то эта боксерская тема вчера была у Веллера, в его болтовне на РР (Радио России) после на 21 новостей по воскресеньям, и сегодня у Герасимова Романа на 5-м телеканале, – ни то, ни другое слушать-смотреть не стал, давным-давно для меня утратил мордобой актуальность… но закончу свои воспоминанья по части кулачной. …Школа на деньги за сданный металл радиоузел купила, духовой оркестр, для боксёрского кружка. …Я еще восьмиклассник… надо же самому опробовать боксерские перчатки… против меня паренек приземистый вышел, но кряжистый, сильный, тяжелее меня раза в полтора. Но заметил я, боится – жмурится, закрывает глаза: я задел чуть-чуть, слегка его челюсть пальцем перчатки – он всей тушей на деревянную гимнастическую стенку отпрянул, ажна загудел физкласс; повторил этот номер я еще раз, – и он разозлился, руками размахался тогда, – и я пропустил «по колгану» удар, тоже загудела голова… тут и мне расхотелось дальше боксоваться, конец раунду… Сбросили мы перчатки – и вниз с четвертого этажа, где был спорткласс… и сразу же вверх, назад: я забыл книги, он – шапку… У меня интерес к «мордобою» ради забавы и хвастовства – пропал начисто… … Но года через полтора, уже в 10-м классе, – в другом десятом, занимавшемся на втором этаже в актовом зале, объявился уже во втором полугодии чемпион края среди юниоров Каплан, ростом с меня, но посубтильнее, полегче был тот паренек узколицый, русоватый… Принес две пары боксерских перчаток, на сцене, обучая желающих, «понарошку» боксовал, – и всё меня побоксоваться зазывал А я, хотя уже не был комссекретарь, но в комитет, куда денешься, избрали, – а там замсекретаря; и по привычке двухгодичной старой по этажам шлялся, – и как-то Каплан особенно «блатовал» с ним побоксовать, – и, видимо, девочки оказались рядом: пришлось согласиться, не прослыть трусоватым д`абы (на что не пойдешь ради внимания пола прекрасного!) … И вот прыгает вокруг меня чемпион края, демонстрируя приемов класс, – а я только на пятках поворачиваюсь опасливо, от его выпадов заслоняясь; и первым же своим выпадом подбородок чемпиона слегка-слегка, лишь пальцем перчатки едва задеваю, он падает, считают, – нокаут! (Слаба, все ж таки, даже на слабый удар у человека голова, – хоть у чемпиона бокса, хоть у всякого: нельзя по ней даже чуть-чуть ударять) … Я перчатки быстренько сбрасываю – и поскорее из зала… Оглядываюсь в дверях – чемпиона под руки поднимают вялого… Не помню дальше, наверное, перестал по этажам шляться, или Каплан больше боксировать не предлагал… А я уверовал в резкость удара своего кулака, в скорость реакции… И осознал – чувствительна у нас голова, недолго любого из нас на «тот свет» отправить простым ударом кулака… И тем и себе жизнь сломать… Но в результате всех тех баталий… не так страшно было в младости с Луговой через ущелье на Чуркин добираться. …Случай благий избавил от серьезных во взрослости драк: так, иногда сам разнимал, когда в 58-м в районе нардружины от райкома комсомола сколачивал, по спине раза два-три слегка нечувствительно получал… В девятом классе – продолжить и дальше силою молодецкою хвастать – никого в школе не было в рукосильстве (армрестлинге, по английски) сильнее меня, – включая и десятиклассников. Но к десятому моему классу подрос до богатыря за год семиклассник Портнягин, тяжелее стал меня раза в полтора, – в первом полугодии я его руки еще клал без труда (на переменах мы на тумбочках питьевых бачков на этажах состязались), – но к концу года он, хотя и с большой натугой, таки положил обе мои руки мои своей тушей… комплекции он все-таки был гораздо более моей могучей… … с таким справиться в серьезной драке я имел шанс лишь самым резким ударом… Но, как дочка говорила лет в пять, придя из садика, и про свои успехи все рассказав: «Ну, хватит хвастаться!»… Было в жизни взрослой два-три раза, когда «врезать» наглецам как следует полагалось бы, – да сдержался… и, случаю благодаря, не пришлось пока от нападений защищаться… А напади теперь, в старости, молодняк – что ж, значит, надо бить так, чтоб с разу не вставали… но нет уж, ясно, той надежды на кулак… но верен глаз еще, тверда рука – с оружьем справлюсь в своих стенах даже с малой шайкой… да на меня зачем же нападать: стрелять ведь у охотника старого до самой смерти верный глаз – и без тренажа руки навык… А есть ли – нет стреляло у меня, – кто ж знает…

с.224 Человек может ошибаться. Ошибку в фальшь не ставят… Дело правое не погибнет и от нескольких ошибок. По крайней мере, идея, на которой все основано, останется незыблемой Не удастся один шаг (вернее бы «первый шаг» – Ю.Б.), второй удастся… Ф. Достоевский

Да, верно, – Федор Михайлович, однако, прозорливец великий! Если бы только слова сии относились – не уже к декабристам отжившему самодержавию российскому*, – а к еще грядущей непобедимой идее коммунистической… ___________________

* На днях с удивлением некоторым прочитал статейку «политолога» Белковского, там он ратует за (считает наиболее вероятной у нас) … конституционную монархию (!) … Возможно, монархисты заплатили изрядно, – а нет: властвующей олигархии как раз выгодно монархической идеей колеблющихся, всяких реставрационных романтиков отвлечь, – как наименее осуществимой в действительности, – в ущерб нарастающей идее коммунистической!.. А круглая жирная Белковского физия сразу мне являла субъекта изрядно беспринципного, – но приходилось вчитываться, поелику лишь такие мельтешат теперь в газетах, на радио и телеке… Правда, к Б-му было некое доверие, думал: хотя циник, приспособленец, – но компетентен… Но нет исключения! Цинизм, бессов`есть – с компетентностью не совместны…!!!

Ошибок больше в деле большом и сложном, – и чем оно продлится дольше, – и территории захватит б`ольшие, людей немерянные сонмы… А задним смыслом – людям свойственно скулить, испускать слюни, слезы лить, размазывать сопли по неизбежным жестокостям, – которыми-то и они спасены, – то есть опасности гибельные, тогда нависшие, – для них спасительно давным-давно м`инули…

И посему и власти выгодно чернить своих предтеч – дабы от ляпов собственных внимание людей отвлечь…

А людям свойственно забывать исторический счет конечный, который только ведь в победе! Она одна великую борьбу венчает – и все, прим`ененное к ней, оправдывает (есле не освящает) … (Это, кстати, и Милюков в 43-м, после «курской дуги», – признал)…

Как в драке страшной удержать руки замах?! В отличие от еды — в истории суровой пересол лучше недосола, – за который расплата – гибель, то есть самая жизнь, – и не только собственная, – но и многих миллионов, доверившихся тебе не только за страх, но и за совесть (так представляю Сталина мышление в период репрессий)…

с.241 Когда суть дела обдумана заранее, слова приходят сами собой. Гораций

Когда вещаешь ты о важном, продуманном многократно, – и импульс эмоциональный дан, – слова приходят будто сами…

с.241 Собеседникам не докучай, замолкни прежде, чем вскричат: «Кончай!» Саади

Золотые слова! Людей, во-время умолкающих, – мало весьма… Не преуспел в сем я и сам… Один из важных моих недостатков… или, точнее, «сверхдостатков»…

с.243 Высказыванье К. Чапека: «Представьте себе, какая была бы тишина, если бы люди говорили только то, что знают», – я бы перевел в афоризм так:

Если бы люди говорили только то, что знают, – какая бы тишина настала

с.243 Молчи или говори что-нибудь получше молчания Пифагор

с.246 Речь дается многим, но мудрость редким Катон Старший

В духе римской – при сохранении точности, – краткости, предлагаю перевести так:

Речь дается почти всем, но мудрость – чрезвычайная редкость

с.246 Должно помнить, что дар слова есть единственное и неоцененное средство проникать внутрь явления (лучше бы обобщить: «внутрь явлений» – Ю.Б.) Н. Пирогов

Из мудрецов всех этих, приведенных здесь, наш Пирогов мудрее всех… Смелая говорливость – гораздо предпочтительней молчания боязливого… (Сей афоризм – много важнее обильных в Федоренковской книжке, целиком опущенных мною трусливых призывов к «умению» молчания боязливого)…

Одною только речью мы от обезьян возникли, – и беды, грозною лавиною нависшие, – одною ею можем только отвести…

В духе его времени в сборнике Федоренко слишком много места отведено высказываниям, восхваляющим умение трусливо держать язык за зубами… И, напротив, – почти совсем нет места одобрению-ободрению смелых, тех, кто правду-матку «режет» без боязни чрезмерной… (Иначе чуть еще повторил написанное чуть выше)…

с.250 Трое могут сохранить секрет, если двое из них мертвы… В. Франклин (Сей слишком жесткий афоризм необходимо смягчить, от себя пояснив:

«Железное правило этики! Не передавать никому из разговора двух оценки близкого лица третьего!») …А мой вариант перевода афоризма Франклина жестокого такой:

Могут трое удержать секрет – если двоих уже нет на этом свете

с 250 В числе глупцов есть такая секта, называемая лицемерами, которые беспрерывно учатся обманывать себя и других, но больше других (надо вставить: «; считают, что других обманывают больше, чем себя», изъяв», но больше других» – Ю.Б.), – а в действительности обманывают больше самих себя, чем других… Леонардо да Винчи

Или сам великий Леонардо неясно выразился – глупцы не объединены ни в какую секту, они, подобно сорнякам, – обитают везде – или, скорее, переводчик прослаб`ил… Что до лицемеров: далеко не все они глупцы, – но все подлецы, – то их разновидностей две: в основном религиозники, – а из атеистов – моральные лицедеи… Наиболее мерзки, конечно, ханжи – лицемеры отжиших давно уже в`ерований, – и особенно когда – как у нас теперь – сама-то вера исчезла почти бесследно, – а стараются эти самые лицемеры ее реанимировать тщетно ритуалами замшелыми, нелепыми одеждами; конечно, – исключительно из корыстных побуждений… (И хоть чем-то занять идеологии пока пустующее место)…

Итак, из критики не совсем ясного перевода изрядной леонардовой мысли у нас родился капитальнейший афоризм: Далеко не все лицемеры глупцы, но все – подлецы

Для полнейшей уже ясности требуется еще определение глупца:

Глупости своей, всем очевидной, – умом обиженный, – глупец не видит…

Хитрец – тоже глупец, – но чуть поумнее: ему еще удается кого-то «вокруг пальца»!! обвесть… но единственно раз первый, – а доверия лишается в данном месте навсегда и у всех…

с.252 Надо сегодня сказать лишь то, что уместно сказать лишь сегодня. Прочее все отложить и сказать в подходящее время Гораций

Здесь не уместность – самосохранение! Приходится выбирать при августах между уместностью – и добродетелью! Приходится молчать, даже если и знаешь угрозы завтрашние, – как, допустим, я: еще с 10-го класса конец системы нашей подозревал, – но никому, кроме дневника, не мог впрямую сказать…

с.253 Ложь перед самим собой – это наиболее распространенная и самая низкая форма порабощения жизнью Л. Андреев

Давно ждал подобого изреченья! Очень верно подмечено… С юности знал: все без исключения мерзавцы всегда себя оправдывают…

с.254 На мысли, дышащие силой, как жемчуг, нижутся слова (компутеру сей великолепный глагол почему-то не нравится, подчеркивает – Ю.Б., – зараза, линией волнистой красной) слова М. Лермонтов

Выше говорил о сем уже Гораций, и я присоединяюсь… Однако, не только талантлив, – умён, мудёр был Миша наш… Как бесконечно жаль – глупцы проклятые не дали ему пожить хотя б три годика до тридцати…

с.254 Говоря с мудрым, употребляй немного слов Катон Старший

Это сказано глупому (которых, как говорится, хоть «пруд пруди»), – или до его мудрости тебе еще не близко; но если два мудреца встретились, допустим, в электричке (как я с профессором международного права Михайловым в конце 80-х), – им за полчаса не наговориться! (Мы тогда о всем существенном успели переговорить; – действительно, на каждую тему у нас был слов самый минимум… давно Михайлова уж нет в живых)…

Ну вот, томик Федоренко я перешерстил, просеял, так сказать, через крупной ячеи сито, – 17 всего страниц: хотя б до 50-ти надо бы довести, дополняю своим, близким к афоризмам…

На пленуме ЦК после съезда партии 19-го выговаривал в сердцах Сталин своим малохольным соратникам: «Капиталисты вас после меня передушат, как котят!» … и… оказался, как всегда, прав… Но история мудрее всех нас – даже и Сталина: в таком же положении перед ней, как некогда соратники вождя нашего слабые, – теперь и растерявшиеся заправилы мирового капитала зарвавшегося…

Третьего дня брат привез газет килограмм пять Сеутре, от компутера по нужде оторвавшись, выдернул из кипы одну наугад За 26 июля «Комс. Правда», на первой странице заметка Елены Чинковой: ПАТРИАРХ КИРИЛЛ ПРЕДЛАГАЕТ В КАБИНЕТАХ ЧИНОВНИКОВ ПОВЕСИТЬ СВЯТЫЕ ЗАПОВЕДИ:

«Одних портретов первых лиц государства в чиновничьих кабинетах мало. Бюрократам нужен дополнительный моральный укор: Патриарх предлагает высечь на стенах кабинетов Святые заповеди и мысли Иоанна Златоуста: «Если мы хотим стать подобными Спасителю, то должны делать общее дело, не ища своего»…

А КАК ЖЕ БАСНЯ О КОТЕ ВАСЬКЕ? Одначе, маразм Предстоятеля крепчает! Запамятовал даже школьную басню о коте Ваське… Не слишком ль много места на стенах кабинетов чинуш займут «божьи заповеди»?.. Да еще бл`агое изречение Иоанна… А надо бы высечь одну лишь краткую скрижаль: «Не забывай, зараза, Сталина!»…

В полемике вкладывай раздражение на оппонента не в бесполезный гнев, – но в изощрение собственных аргументов

Сибирь! Пространства необозримые! / Объемлешь север Азии ты ими: / колоссальными равнинами рек великих, / плоскогорьями обширными лесистыми, / тундрами травянисто-болотистыми …/ Края, суровые и дикие доныне, / кочует здесь тунгус великий: / не только площадьми, что на душу приходятся, – / но больше верностью своей суровой жизни образу, – / чем он людству, погрязшему в «удобствах», / пример спасенья в скором будущем дает… 03.12

Естественным образом мысль моя перескочила на геоисторическое

Капитализм возник в местах, удобных климатом, людишки где сверх меры расплодились: разредить надобность тогда явилась, – и посему машина появилась, содрала с земли, – и выгнала народы в города на рынок, – и вскоре – в мерках исторических, – уж очень многих сделав лишними труда возросшей быстро эффективностью, – но не могли им быстро «господа» занятие найти: вошла в начале века прошлого в моду снова «бережливость» (по Веберу причина капитализма – она де в этике протестантизма! На деле ж в градиенте (разности) стран развития, создающей сверхприбыли… Не помешал такой «идеализм» (граничный с идиотизмом) стать Веберу «гуру» капиталистов, – великих кр`овей стоила «ошибочка»); итак, вошла в начале века 20-го прежняя бережливость в противоречие великое с людства развитием, – и вместо того, чтобы занятия людям, машиной вытесненным, найти, потребности удовлетворив, – в ужасной бойне предпочли стравить то «быдло» лишнее – в самой великой до нее войнище… Одна Россия геноциду воспротивилась – нашлись в ней силы «нет» скаать войне, – и наказать подлых ее зачинщиков! И в этом подвиг большевиков-ленинцев – великий, эпохально-исторический (что ж делать, таковы века 20-го многие события! Действительно был век великий! И Единственный!) Понятно: действовать могли большевики не уговорами, но силой, – мандатом от широких масс рабочих и солдат; пришлось поход «четырнадцати держав» еще ведь отражать, натравленный на нас Антантой, – об этом надо бы не забывать любителям скулить, – и лицемерно слезы лить, – и лживо историю трактовать! Как будто не страны отсталость, – не промедление с отменой крепостного права по причине жадности, разврата дворянства, – не обусловили стагнацию – когда Европа быстро развивалась!… На два по крайней мере поколенья важных страна ростом производительности отстала, – и не могли соседи не попытаться куски поэтому у ней урвать; и, наконец, тут геноцидная война, совсем не нужная российскому селянству! (а лишь самостоятельных селян, извините меня, я вполне людьми нормальными, самодостаточными полагаю). …Земли тогда вполне хватало россиянам, – если Сибирь еще бескрайнюю считать, – и не могли они понять, за что же надо смертно воевать… Война и создала для большевизма базу массовую; интеллигенция настоящая зараньше – силу руководящую: исторически силу уникальную – все преграды сокрушавшую компартию, – и первым делом было тех наказать, кто мужиков массы на бойню ужасную отправил… В этом была главная тогдашняя историческая задача! Без решения которой человечество никак не продвинулось бы дальше… В конечном счете, главное в общества существованьи не в материальном, – в моральном … (Моральное – всегда в конечном счете для общества главное – выразилось в 1917-м по глупокорыстию – то есть капитализму! – смертельном ударе… Но только через век оно – только сейчас! – в агонию вселенскую вступает!.. И будет труп его довольно долго гнить: оно людство вконец уж развратило; неясно даже, будет ль дальше жить… или в распад необратимый уж вступило… Вот до чего теперь мы докатились, – но если всё ж таки мы выживем – то благодаря лишь тем, в 1917-м, свершеньям большевистским) … 03.56 – первый основной вариант в ночь на 12 дек., 14 дек., закончил 17 января 2011… …Капитализм есть рынок агрессивно-экспансивный, – когда есть градиент неравностей развития: сначала в странах, а затем и в мире… Когда же более-менее выровнится, – и рынок сбалансируется всемирный, – тогда исчезнет стимул пр`ибылей: тогда планированье воцарится скрепой коммунизма! Но главным будет в коммунизме высокое моральное развитие, – что значит в главном – независимость, – а это значит – всё ж к землице близость… Ну, как я сам живу лет с тридцати приблизительно, – но без моих стеснений, дефицитов – по той причине, что живу один (зато помех от стада минимум монаху старому от атеизма) … 21 декабря