Юрий Александрович Корытин
Остров Безымянный
Глава 11
Утром я проснулся, ощущая отвратительную сухость во рту и оставшиеся со вчерашнего вечера вкусовые ощущения. Ладно, если бы ещё ничего не помнил из случившегося, так нет же, сразу всё вспомнил! И настроение окончательно испортилось.
Сон меня совершенно не освежил. Говорят, что во сне мозг упорядочивает информацию, отсеивая ненужное и тем самым облегчая понимание ситуации. Но что-то я не чувствовал, что ночной сон уменьшил сумбур в голове, вызванный событиями, случившимися со мной на Острове. Прав был старый учитель Букашка: для того, чтобы сделать открытие во сне, надо быть Менделеевым.
Изменить что-то во вчерашних событиях было не в моих силах, но против похмельного синдрома я знал испытанное народное средство. По рекомендации известного авторитета в этой области Аскольда Ивановича, если хочешь отбить вкус и запах водки – выпей пива! Поэтому, кое-как позавтракав, я отправился в магазин к Наталье за этим «лекарством». Без воды я ещё как-нибудь проживу, а вот без пива – нет, помру от жажды! Странно, что никто ещё не догадался продавать этот чудодейственный антипохмельный эликсир в аптеках.
На подходе к магазину я увидел Тузика со свитой из трёх небольших собак. Почему-то самые мелкие собачонки, как правило, самые злобные. Одна из свиты принялась было меня облаивать, но Тузик молча приветливо помахал издалека пушистым хвостом и не поддался на провокацию. Без поддержки вожака молодой энтузиаст скоро замолк.
Хозяин Тузика сидел на ступеньках магазина. Валера пребывал в состоянии, к которому так стремятся, но никак не могут достичь буддисты – я имею в виду полную «отключку». Ну как не позавидовать алкоголикам: они помирают от переизбытка удовольствия. Правда, слишком рано.
Судя по всему, вчера мужики ещё долго «гудели» после нашего с Вадимом ухода.
– Здорово, Валер. Как самочувствие?
Я задал свой вопрос нарочито громким голосом, понимая, что до сознания «буддиста» докричаться сейчас отнюдь не просто.
Мой вопрос заставил его ожить. Было любопытно наблюдать, как Валера стал постепенно «собирать себя по частям». Прежде всего он медленно, помогая себе выгнувшимися дугой бровями, поднял голову. Посмотрел на меня снизу вверх из-под набухших век левым глазом, правый так и остался полузакрытым. Прошли долгие секунды, пока в его взгляде отразилось осознание происходящего и он вернулся в реальность. Затем настала очередь лицевых мышц, до того они были расслаблены, как у спящего, и физиономия выглядела припухшей. Сначала Валера далеко выпятил, расплющив, нижнюю губу, потом раздул ноздри и одновременно напряг скулы до скрипа зубов, отчего по лицу как бы пробежала волна. Голова его при этом покачивалась, по своему опыту я знаю, что таким образом мозг пытается взбодрить вестибулярный аппарат – без этого тело может завалиться на бок, как куль. Следом задвигались руки; Валерка сдвинул и опять раздвинул колени, будто хотел убедиться, что ноги у него тоже работают. На последнем этапе он, пару раз сильно качнувшись взад-вперед, выпрямил позвоночник. Наконец, глубоко вздохнув, произнёс на выдохе, с явным усилием:
– Оболдиссимо…
– С чего это ты вдруг перешёл на итальянский? От избытка чувств, что ли? Душа поёт?
Язык у Валерки заплетался, он долго не мог справиться со звуком «м»:
– М-м-можно и так сказать…
– А по какому случаю ты уже с утра в состоянии лёгкого алкогольного опьянения?
Левый глаз Валеры приобрёл лукавое выражение.
– С-сегодня дембель…
Я не понял:
– Дембель? В каком смысле?
– З-запоя… п-последний день.
– И ты решил «оторваться» напоследок?
Валерку утомил столь долгий и содержательный разговор, он только ласково посмотрел на меня, и его лицо медленно расплылось в абсолютно счастливой улыбке.
Зайдя в магазин, я увидел там Отца Андрюху, беседующего с Натальей, он пришёл отовариться продуктами после ночной смены. Мы вместе вышли из магазина. Кивнув на банку пива в моей руке, Андрей весело спросил:
– Восстанавливаешь здоровье? Хорошо вчера посидели у старшины?
– Да уж…
Что ещё я мог сказать?
Мы прошли мимо Валеры, который всё с тем же блаженным видом сидел на крылечке. Я не удержался и шепнул Андрею:
– Как мало алкоголикам надо для счастья! Иногда я им завидую, ей-богу.
Однако он отреагировал неожиданно:
– Не поминай Бога всуе, по любому пустяковому поводу. Если тебе в самом деле нужна помощь Бога, лучше обратиться к нему достойно, через молитву.
Тут я вспомнил вчерашний рассказ Фимы о том, что Андрея прозвали «отцом» отнюдь не только потому, что у него шестеро детей, и ответил примирительно:
– Мне можно, я неверующий.
– Так уж и неверующий? – Усомнился Андрей.
– Даже когда два ангела подхватят меня под бока и потащат за «горние выси», я и тогда буду вопить на всю Вселенную: «Не верю!!».
Получилось резковато, но Андрей и не думал злиться. По-моему, он по своей натуре просто не способен на это. Вот и сейчас он улыбался всем лицом – и ртом, и глазами, и бровями, не говоря уж о щеках. Крупные белые зубы своим блеском только усиливали впечатление. Улыбка была такой широкой, что, казалось, даже уши слегка приподнялись. Я не удивлюсь, если из семинарии его попёрли за профнепригодность: ну как можно с такой неизменно весёлой физиономией отпевать усопших?
– Никогда не поздно прийти к Богу.
Андрей произнёс это вполне серьёзно, но даже после этих слов из его глаз не исчезли весёлые искорки.
– У меня уже не получится, – ответил я как можно более спокойным тоном, не желая вступать в дискуссию на религиозные темы. Но Андрей, видимо, считал себя морально обязанным попытаться направить меня на путь истинный.
– Чем же ты отличаешься от многих других, что у тебя не получится? Пока живёшь в этом мире, не поздно обратиться к религии. Каждого человека Господь наделил бесценным сокровищем – временем. Кому-то он дал его больше, другому меньше, но всегда этот дар Господа ограничен, поэтому потеря времени невосполнима. Пока ты здесь, в этой жизни, можно еще всё изменить и спасти свою душу. Однако, если растратишь отпущенное тебе время понапрасну, бессмысленно, то в будущей жизни тебя ждёт только вечное раскаяние. Но тогда уже действительно будет поздно что-то исправить.
Стало понятно, что «отвертеться» от дискуссии не получится. Да я и не считал свою позицию заведомо более слабой – с какой это стати?! Просто я не раз убеждался, что в религиозных спорах обычная логика не воспринимается и не работает, а в таком случае и классическая дискуссия, построенная на аргументах, теряет всякий смысл.
– Я сторонник материалистической концепции мироздания. Я убеждён, что Вселенная возникла в результате Большого взрыва, и Бог не имел к этому никакого отношения.
– Это вопрос веры, – резонно заметил Андрей.
– Я бы сказал, не веры – гипотезы. Религию и Бога можно рассматривать как гипотезу, объясняющую устройство мира, общества и нашей жизни. Атеизм и материализм – альтернативная гипотеза. Человек в зависимости от склада характера, воспитания и личного опыта принимает одну из этих двух гипотез. Окончательного доказательства правильности какой-либо из них никогда не будет получено, поэтому признание той или иной гипотезы принимает форму веры. Мой выбор предопределило моё советское прошлое. Я верю в то, что Бога нет. Мне пришлось разочароваться во многих идеалах, но материализм в моё сознание советская система воспитания «вколотила» очень, очень основательно!
– И всё-таки, когда-нибудь ты придёшь к вере. Есть в тебе что-то такое, что заставляет меня так думать. Я видел, как ты вчера работал вместе с нами, хотя мог бы стоять, держа руки в карманах, и посматривать свысока, как другие вкалывают.
Надо же! Андрей, оказывается, не так прост, как кажется. Он наблюдателен и умеет делать выводы. А по виду не скажешь!
– Ну, и о чём это говорит?
– Говорит о том, что на душе у тебя не спокойно. Не можешь ты просто и бездумно наслаждаться радостями жизни. Несмотря на то, что у тебя в Москве этих радостей, надо понимать, побольше, чем у нас на Острове. Внутренняя потребность в осознании себя, своего места в этом мире, своего предназначения – это и есть начало веры. Не иметь веру – само по себе несчастье. Без Бога люди ощущают пустоту в душе, понимают бесцельность своего существования. Жизнь их превращается в муку, и никакие материальные блага не радуют. Когда человек начинает метаться, искать цель и смысл жизни, он и приходит в итоге к Господу. Вера сразу приносит успокоение. Когда-нибудь ты поймёшь, что истинное назначение человека – вечная жизнь. И твоя собственная жизнь сразу обретёт смысл. А сколько теплоты присутствует в жизни человека поистине верующего! Ты слышал выражение: «Блажен, кто верует, тепло ему на свете»?
– Слышал, но это было сказано, вроде бы, по другому поводу.
– Пусть так, но всё равно очень точно по смыслу.
А ведь, пожалуй, прав Отец Андрюха! Он своими весёлыми глазами разглядел во мне то, что я со всем своим рационализмом рассмотреть не смог. Пусть он только недоучившийся семинарист, но заткнёт за пояс иного профессионального психолога-мозговеда.
– На душе у меня действительно неспокойно. Но это не значит, что я брошусь заниматься богоискательством. Твою логику легко развернуть на сто восемьдесят градусов – с равной степенью доказательности можно утверждать, что внутри каждого верующего дремлет стихийный атеист. Я тебе приведу пример. Когда меня приняли в пионеры, я, преисполненный дурного энтузиазма, решил развернуть антирелигиозную пропаганду. И, чтобы далеко не ходить, начал со своего собственного деда. Пристал к нему с вопросом: верит ли он в Бога? Дед долго увиливал от ответа, ссылался на народные традиции, на религиозность своих родителей, но прямого ответа упорно не давал. Я думаю, по той причине, что он и сам его не знал. В конце концов, когда я совсем уж его «достал», он ответил так: «Пока у меня ничего не болит, не верю, а как заболит, сразу начинаю верить!».
– Гром не грянет – мужик не перекрестится, – согласился Андрей.
– Если понимать эту народную поговорку буквально, то она подтверждает, что мой дед далеко не одинок в своих сомнениях. Его ответ можно трактовать в твоём духе – как обращение к Богу в трудных обстоятельствах. А можно рассматривать как проявление стихийного, то есть ненаучного, атеизма. Окружающий мир не давал деду никаких доказательств существования Бога и потому лишь подпитывал его стихийный атеизм. Сильный, уверенный в себе человек не нуждается в Боге, в его поддержке. Религия – удел слабых.
– Сильная личность тоже нуждается в вере и находит в ней опору, – возразил Андрей. – Вера придаёт человеку дополнительные силы – не физические, а духовные. Тому масса исторических примеров. Вера укрепляет волю человека. Любая логика на порядок ниже даже самой маленькой веры. Истинно верующему она даёт ответы на все вопросы.
Я забыл про пиво, да и на сухость во рту перестал обращать внимание. В этом споре я не собирался уступать, так же как не уступал в последние дни Вадиму.
– В том, что касается объяснения того, что нас окружает, наука, безусловно, проигрывает религии. – Услышав это моё признание, Андрей удовлетворённо кивнул, радуясь своей маленькой победе. – Главное достоинство религиозной гипотезы – ты уж извини, что повторяю этот термин, – это её универсальность. С её помощью действительно можно объяснить всё. Религия знает ответы на вопросы, перед которыми пасует наука: «На то воля Божья» – это ведь тоже ответ! А в крайнем случае ссылается на то, что нам не понять Божественный замысел, и считает это достаточным объяснением. Религия – Великий Объяснитель. А ещё – Великий Утешитель. Какая рациональная идеология, какое научное учение может облегчить страдания матери, потерявшей сына? Но она приходит в храм и там действительно находит утешение. Вообще, молитва – самое дешёвое лекарство, причём сразу от всех болезней. Что говорить про верующих, если даже я, убеждённый атеист, когда прихожу на могилу отца, разговариваю с ним как с живым.
Несмотря на то, что я не принимал наставления Андрея и довольно резко возражал ему, он не злился и продолжал разговор в той же терпеливой и доброжелательной манере, в которой мудрые старики объясняют очевидные вещи маленьким несмышлёнышам.
– Твоё неверие вынужденное, просто ты так воспитан и не имеешь представления о мире духовном. Ты сознательно отказался от веры. В определённый момент жизни тебе показалось, что лучше и комфортнее жить без веры, чем с Богом в душе. Ты попытался спрятаться сначала от своей совести, а потом и от Бога. Совесть – голос Божий в человеке. Ведь вера в Бога – основа нравственности.
Ну нет, я не позволю поставить знак тождества между верой и нравственностью!
– Ты говоришь как Достоевский: он тоже утверждал, что только верующий человек может быть нравственным. А без Бога, по его словам, человек превращается в беса, поскольку, если Бога нет, то всё позволено – нравственные нормы становятся необязательными для исполнения. Получается, что человек должен соблюдать нормы нравственности не в силу своих убеждений, а только из-за страха перед Божьей карой. Движущей силой его поступков должны служить не моральные принципы, усвоенные и принятые им, а только боязнь погубить свою душу и в результате промахнуться мимо рая и прямиком угодить в гораздо более тёплое место. Такова суть религиозной этики Достоевского. За это его очень любят религиозные ортодоксы на Западе. Я неверующий, и я категорически против того, чтобы только на основании этого обстоятельства меня считали безнравственным человеком, бесом. Источник нравственных норм – отнюдь не религия. Правила человеческого общежития были выработаны вовсе не из-за страха перед гневом богов.
Теперь и Отец Андрюха был вынужден частично признать мою правоту:
– Фёдор Михайлович, конечно, немного погорячился. Не только религия является источником нравственности, но её вклад очень весомый. Отношение к вере во многом определяет степень нравственного совершенства личности. Если человек стремится к Господу во всех своих мыслях и поступках, он укрепляется духовно и нравственно. Что касается тебя, то ты, несмотря на своё неверие, в самом деле можешь поступать нравственно, по-христиански. Но не вопреки вере, а потому, что она спит глубоко в твоей душе. Ты должен понять, что спасение в том, чтобы разбудить её.
– Я согласен с тобой, что идея Бога коренится в сознании каждого человека. Это не доказывает, что Бог существует, просто люди – женщины в большей мере, мужчины в меньшей – в определённые моменты жизни, когда ничего другого им не остаётся, склонны искать поддержку у иррациональных сил.
– То, что ты называешь идеей Бога, и есть вера, живущая в душе человека. Даже если он самому себе в этом не признаётся, – продолжал гнуть свою линию Андрей.
В ответ я решил привести ещё один аргумент.
– Всемогущий Бог, если он существует, мог бы легко разрешить наш с тобой спор. Ему достаточно только один раз написать огненными буквами на голубом небе: «Аз есмь!» – и всё! Всё! Проблема веры и неверия будет решена окончательно и бесповоротно, раз и навсегда. После такого ясного и неопровержимого доказательства даже я, отъявленный и убеждённый безбожник, плюхнусь на колени и примусь долбать лбом землю: «Боже милостивый, прости мя, грешнаго!».
Другой бы стал выкручиваться и пытаться уйти от ответа, но Андрею это было не свойственно – он, по простоте душевной, что думал, то и говорил:
– Я и сам удивляюсь, по какой причине Господь до сих пор так не поступил.
После этих слов мне стало понятнее, почему он вместо того, чтобы служить в храме, потрошит рыбу на местном заводе. Однако Андрей, хоть и не стал священником, всё равно, как и они, умеет находить ответы на любые вопросы. По его глазам было видно, что он задумался.
– Может быть, дело в том, что Бог ведёт к спасению не конкретного человека, а человечество в целом, – после непродолжительного молчания продолжил он, посерьёзнев, пожалуй, первый раз с начала разговора. – Тот или иной человек может не заслужить спасения, если в силу слабости своей веры он не выдержит испытания, которому подвергает его Господь. Ведь спасение должно быть подвигом. Бог сотворил человека свободной личностью, предоставив ему свободу выбора. Человек волен пойти по пути добра или зла, преодолеть искушения и соблазны или поддаться им. Добровольный, по зову души выбор в пользу добра, веры и Спасителя и есть подвиг. Подвиг духа. А если у тебя перед глазами бесспорное свидетельство существования Бога, то твой выбор определяется не верой, а рассудком. Разве это подвиг? Это просто пример рационального поведения, люди так поступают, преследуя свою выгоду. Какое отношение подобный поступок имеет к спасению души? Спаситель хочет от человека, чтобы тот сам, своей волей, сделал осознанный выбор в пользу…
Андрея на полуслове прервала запыхавшаяся девчонка, прибежавшая с другого конца посёлка.
– Дядя Андрей… Дядя Андрей! – Кричала она ещё издалека, в паузах между судорожными вздохами. – Иди скорей, там тебя женщины ждут!
– А что случилось?
– Наша Машка рожает!
– Уже рожает? – Всполошился Андрей.
– С ночи ещё!
Отец Андрюха, коротким кивком безмолвно извинившись передо мной, припустился бежать к фельдшерскому пункту с максимальной скоростью, на которую было способно его большое тело. Амплитуда, с которой раскачивалась сумка с продуктами в его руке, служила зримой иллюстрацией охватившего его волнения. Я тоже быстрым шагом отправился за ним, на ходу допивая пиво.
У фельдшерского пункта толпился народ – старушки, ребятня и несколько мужчин, пришедших, как и Андрей, после ночной смены. Все переживали за незнакомую мне Машу. Отец Андрюха объяснял обступившим его старушкам, кому и как надо молиться, чтобы раба Божия Мария благополучно разрешилась от бремени:
– Просить о помощи надо Богородицу. Однако не столь важно, перед какой иконой преклониться в молитве, главное, чтобы молитва была искренней.
– Не сомневайся, вымолим мы Машке помощь от Богородицы, – уверили его старушки и засеменили по домам, к своим иконам.
– Она молодая совсем девка, первый раз у неё, да очень трудно идёт, – судачили в толпе.
– Ничего, освоит это дело, – заулыбался один из мужчин, куривших в сторонке.
– Дурак ты, тебе бы всё поржать, а попробовал бы сам! – Набросились на него женщины. В такой момент они ощущали своё превосходство над мужчинами.
Готовившийся стать отцом совсем молодой парень, по виду вчерашний школьник, белобрысый и курносый, сильно переживал. Казалось, ещё чуть-чуть, и он не выдержит и от волнения расплачется. Его дородная тёща, мощной рукой обнимавшая его за худые плечи, выглядела куда как покрепче.
Подошёл Акимыч.
– Ну что, запустили поселковый дизель? – Спросили его из толпы.
– Как не запустить, раз Маргарита Ивановна попросила, – ответил Акимыч.
– Теперь под Новый год телевизор уже не посмотрим, – в голосе говорившего чувствовалась лёгкая грусть.
– Ну и хрен с ним, с телевизором, – решительно успокоил его сосед. – Чего хорошего там увидишь?
– Точно! Дёрнем грамм двести под бой курантов и устроим в клубе «Голубой огонёк» и «Песню года» «в одном флаконе», – под общий смех подвёл итог Акимыч. Его тихий голос должен был непременно затеряться в хоре басистых мужчин и голосистых женщин, однако все замолкали, когда он начинал говорить: было видно, что народ уважал его мнение. Причём в неприметной внешности поселкового главы не было ничего, что могло вызвать к нему такое отношение. Однако всё было, конечно, не так просто: скромность – привилегия заслуженных, право на скромность надо заслужить.
Из фельдшерского пункта на крыльцо выскочила Клавдия. Оглядев толпу, упёрлась взглядом в подростка:
– Мишка! Дуй к Наталье, скажи, чтоб дала поллитра спирта для дезинфекции.
Мишка рванул с места со всей юной, бьющей через край энергией. За ним с криками и гиканьем понеслась стайка ребят помельче.
Будущий отец не выдержал напряжения и закричал дрожащим дискантом:
– Тёть Клав, если нужна какая помощь, пусть Маргарита Ивановна только скажет!
– Ты своё дело сделал, теперь мы без тебя обойдёмся, – под смех толпы отрезала Клавдия и с треском захлопнула за собой дверь.
Время шло. Некоторые уходили по своим делам, но подходили другие. Интересовались, как там Маша. Мужчины успокаивающе похлопывали по плечу её мужа. Наконец, из глубины дома послышался плач младенца. Все одновременно облегчённо выдохнули, толпа задвигалась и громче зашелестела шумом разговоров.
На крыльцо опять вышла Клавдия:
– Мальчик! Заходите посмотреть, кто хочет.
Народ ломанул было в дом – взглянуть на младенца, но грозная тёща неприступным редутом встала в дверях и осадила всех окриком:
– Куда прёте?! Отца сначала пропустите. – И увесистым шлепком подтолкнула в шею своего юного зятя, прошмыгнувшего боком мимо неё. Физиономия его сияла ярче солнца.
Я тоже посмотрел на нового жителя Безымянного. Когда-нибудь он будет носиться по посёлку, разбрызгивая лужи, а по весне сбегать с холмов, ловя ртом воздух. Потом он перестанет дёргать девчонок за косички, но будет искать случая ухватить их за более интересные места. Однако сейчас, глядя на его сморщенное, с закрытыми глазками, личико, было трудно поверить, что в конце концов, через много лет, повзрослев и заматерев, он станет похожим на суровых мужиков Острова.
На крыльцо мы вышли вместе с Акимычем.
– Вы что, всегда всем посёлком детей рожаете? – Задал я вопрос, который интересовал меня всё это время.
Акимыч чуть улыбнулся глазами: то, что мне показалось удивительным, для него было обычной картиной.
– Дело в том, что мы все не чужие друг другу люди. Не родные, конечно, но и не чужие. Поэтому любая личная проблема сразу становится общей. Все её обсуждают, думают, как помочь человеку… Маша очень тяжело рожала, уже много часов. Слух об этом разлетелся по посёлку, вот народ постепенно и собрался. Каждый ведь переживает за неё. Хорошая она девка…
Слова Акимыч произносит негромким голосом, при этом доброй и слегка виноватой улыбкой, которая отличает очень скромных людей, как бы предупреждает собеседника, что не собирается затевать с ним спор.
– Я вчера щи сварил, – неожиданно сказал он, – пойдёмте, я вас накормлю.
Я соблазнился не обещанными щами, а возможностью посмотреть, как живёт Акимыч. Да и делать мне было нечего.
Ветер опять бузил. С утра он успел разобраться с облаками, разогнав их по краям неба, взбил белой пеной поверхность моря, а теперь наводил свой порядок на суше. Весело посвистывая, как шаловливый мальчишка, он раскачивал стволы деревьев, «причёсывал» высокую траву на лужайках и лохматил шерсть поселковых собак. Я с готовностью подставлял лицо ветру, чтобы он выдул последние остатки вчерашнего застолья. Но он не ограничивался этим, а, заворачивая полы, норовил залезть под плащ. Однако ватник надёжно защищал мою поясницу.
В доме Акимыч отправился на кухню, предварительно спросив:
– Выпить не хотите? – Я бы удивился, не услышав этого вопроса.
– Нет! – Мне пришлось поспешить с ответом, поскольку хозяин уже направился к буфету. Для убедительности я не только энергично помотал головой, но и замахал перед лицом обеими руками. – Я сегодня лечусь.
– Ну, смотрите. Только имейте в виду, что моя «Божья роса» – самого высшего качества, вы такую еще не пробовали.
– Вы не поверите, но до сих пор меня угощали исключительно лучшей на Острове «Божьей росой».
Акимыч понимающе засмеялся и перестал обращать на меня внимание. Это было мне на руку – я принялся осматривать его жилище. Оно ничем не отличалось от тех, что я уже посетил – та же старенькая, давно вышедшая из моды мебель, ковры на стенах, палас на полу в гостиной и фотографии на стене.
В углу стоял телевизор, покрытый салфеткой, вышитой цветочками. Его молчание было мне по душе: не придётся разговаривать, перекрикивая телевизор, по которому трындят примелькавшиеся личности, всякие «выдающиеся» режиссёры, «известные» артисты и просто интеллигентные дуры. Говорильная функция развивается, как правило, за счёт и в ущерб аналитической. По этой причине большинство телеговорунов в школе были троечниками по математике и физике, что, однако, не мешает им теперь с чувством собственного превосходства учить других. А мы им внимаем. Хотя ещё древний китайский мудрец Вань-Мань предупреждал: в ворчанье вулкана Цзи-су на Срединном меридиане – и то больше смысла, чем во всём словоблудии пустобрёха!
В отсутствие телевещания народ на Острове не смотрящий, а читающий. Но предпочтения Акимыча меня удивили. На полках преобладали книги философского содержания с заумными названиями. Среди авторов фигурировали как древние греки, так и явно современные, имена которых мне, впрочем, ничего не говорили. Выделялся один фолиант, специально поставленный не корешком, а обложкой к зрителю. С обложки куда-то вдаль смотрел человек. Лицо его по всему периметру было обрамлено густыми седыми волосами – волнистыми в усах и окладистой бороде и слегка растрёпанными вокруг мощного лба. Надпись не оставляла сомнений: «Карл Маркс. Избранные произведения». В последние годы знакомое имя редко упоминалось, не то, что раньше, и всякий раз это сопровождалось крайне уничижительными комментариями. Тем более мне стало любопытно, чем же руководствовался Акимыч, с явным уважением поставив не слишком-то актуальную для нашего времени книгу на самое видное место?
Я встал в проёме кухонной двери, прислонившись к дверному косяку.
– А вы, оказывается, увлекаетесь философией? – Спросил я хозяина, суетившегося вокруг кухонного стола и керосинки.
Тот ответил не очень охотно – скромные по природе люди не любят оказываться в центре чужого внимания:
– Да… Почитываю на досуге.
– А какой в этом может быть интерес? Вряд ли изучение философии помогает выжить на Острове.
Акимыч усмехнулся своей обычной усмешкой – скорее доброй, чем саркастической.
– Это как сказать… По-Вашему, почему люди стремятся к знаниям?
– Наверное, потому, что знания – сила! – Ляпнул я первое, что пришло в голову. Но потом попытался дать более содержательный ответ. – Знания облегчают доступ к известным материальным благам и указывают путь к прежде недоступным.
– А по моему мнению, причина в том, что человек не может нормально существовать в непознанном мире. Необъяснённый мир представляется ему непредсказуемым и враждебным, в нём он испытывает психологический дискомфорт. Поэтому человек, желая спрогнозировать реакции непонятного ему мира на свои действия, пытается хоть как-то объяснить те или иные его проявления – рационально или, если не получается, с помощью богов и демонов. Так вот, философия тоже помогает человеку познавать реальность и самого себя. Без неё арсенал средств был бы неполным. Конечно, философия вряд ли способна «изменить мир», как надеялись отдельные её представители. Но заставляет задуматься.
Я слушал молча, боясь «спугнуть» Акимыча: он даже дома не изменил своей обычной манере разговора – говорить так, словно в любой момент был готов прерваться, если собеседник соизволит его перебить.
– Под «отдельными представителями» вы имеете в виду Маркса?
– Да. – Акимыч бросил на меня короткий испытующий взгляд. Видимо, он ожидал некой агрессии и хотел её избежать. Поэтому в следующую фразу я постарался вложить как можно меньше напора и эмоциональности.
– Многие считают, что его учение утратило актуальность.
Мой собеседник ответил после некоторой паузы. Должно быть, он решал: стоит ли ввязываться в дискуссию.
– Безусловно, отдельные положения марксизма не выдержали проверку временем, – начал он неторопливо и как будто нехотя. – Но самое ценное в нём не рекомендации, а метод исследования – диалектический и исторический материализм. При поиске истины метод важнее конкретного знания. Знание может оказаться и ошибочным, но с помощью верного метода рано или поздно непременно будет получен правильный ответ.
Мне пришлось мобилизовать все свои скудные познания в философии, почёрпнутые из вузовского курса, чтобы хоть как-то соответствовать уровню собеседника.
– Насчёт диалектического материализма я с вами готов согласиться. Но в какой мере исторический материализм можно считать эффективным инструментом исследования общества?
Акимыч опять, прежде чем ответить, задал уточняющий вопрос:
– А как вы, Сергей Николаевич, понимаете его сущность?
– Насколько я помню, истмат – это объяснение исторического процесса с материалистической точки зрения. А суть его в том, что причины любого исторического события, даже самого незначительного, следует искать в сфере экономики.
– Ну, это слишком категоричная трактовка, – не согласился Акимыч. – Отнюдь не все наши действия имеют экономическую подоплёку. Абсолютизация истмата так же недопустима, как и его недооценка. Он применим отнюдь не к любому явлению общественной жизни. Сфера его действия ограничена самыми глубинными, фундаментальными процессами, охватывающими большие массы людей на протяжении длительных исторических периодов.
Акимыч, наконец, увлёкся, преодолел свою застенчивость и стал говорить более уверенно. Нерешительная манера вести разговор объяснялась его скромностью, а вовсе не слабой убеждённостью в правоте своей позиции.
– Конечно, экономика не является единственной движущей силой общественного прогресса, – немного подумав, продолжил он. – На развитие общества оказывают влияние и географическая среда, и культурные традиции, и религия, и психологические черты нации. Давайте не будем забывать, что историю творят люди, а потому она несёт отпечаток их характеров, озарений и заблуждений, мужества и трусости, верности и предательства. Но в конечном счёте определяющим фактором исторического процесса является производство. Только истмат за частоколом разрозненных фактов, за перипетиями политической борьбы, столкновением личных амбиций позволяет обнаружить фундаментальную движущую силу происходящих в обществе процессов.
– И что же это за сила такая?
– Её надо искать в экономической сфере – в противоречиях и особенностях существующего способа производства.
– Что-то слишком сложно.
– Так только кажется.
Хозяин дома принялся разливать щи по тарелкам, а я стал носить их из кухни в гостиную. Разговор продолжился уже за столом.
– Я приведу аналогию, – Акимыч бросил на меня быстрый оценивающий взгляд, проверяя, насколько я расположен и дальше слушать его объяснения. – Люди тысячелетиями смотрели на небо, наблюдали движение планет, Луны и Солнца. Время от времени небо прочёркивали метеориты, а иногда появлялись хвостатые кометы. И люди, естественно, пытались как-то объяснять себе то, что они видели. Однако никому в голову не приходило, что фундаментальная причина всех этих столь непохожих друг на друга явлений одна – гравитация. Именно она служит движущей силой этих космических процессов. Вот так и история человечества. Она состоит из бесчисленного множества, казалось бы, мало связанных друг с другом событий, но, если рассмотреть их в совокупности на протяжении длительного периода времени, окажется, что все они подчиняются жёсткой логике. И выявить её можно только с помощью истмата. Без него ничего не получится, точно так же, как без использования понятия гравитации вы не объясните движение небесных светил. Возьмите, например, историю СССР. Современные историки большей частью лишь описывают и анализируют отдельные её события, но не предпринимают попыток постичь скрытую логику всего исторического процесса в целом. А почему? Потому что пренебрегают методом исторического материализма.