Юлия Вознесенская
Паломничество Ланселота
Глава 7
О днажды Ланселот пришел в себя и, не откры вая глаз, почувствовал, что все изменилось в нем самом и вокруг. Сначала он услышал пенье птиц, а потом его лица коснулось легкое движение свежего, пахнущего морем воздуха. Он понял, что в комнате открыто окно. Повернув голову, он открыл глаза. Ветерок шевелил в раскрытом окне невесть откуда взявшуюся белую занавеску. Рядом с окном стояло кресло, а в нем, прислонившись лицом к высокой спинке, спала девушка. Он видел только профиль – нос, составлявший прямую линию с высоким лбом, и упрямый круглый подбородок, и сначала не узнал ее. На голове у девушки был повязан зеленый шелковый платок, из-под которого на лоб выбивались рыжие завитки волос. Дженни?
Почувствовав его пристальный взгляд, Дженни вздрогнула, открыла глаза и поднялась с кресла.
– Ланс! Ты очнулся? Наконец-то!
Она подошла к его постели и остановилась в двух шагах от нее. Даже на расстоянии Ланселот почувствовал, что от нее пахнет высыхающей водой и свежестью.
– Ты купалась? – спросил он, еще не понимая, как это Дженни вдруг появилась в его доме.
– Да, купалась.
– Вода холодная?
– Жуть какая холодная…
Она подошла ближе, опустила голову и заплакала, вытирая слезы руками. Ланселот потянулся было, чтобы взять ее за руку и утешить, но не решился, и снова откинулся на подушку, с улыбкой глядя на плачущую девушку. Напротив было окно с покачивающейся от ветра занавеской, и когда оно тоже стало раскачиваться на стене из стороны в сторону, Ланселот понял, что ему не хватает воздуха и от этого у него кружится голова. Он попытался вздохнуть глубже раз, другой и вдруг разразился раздирающим грудь кашлем.
Дженни побежала к столу, потом вернулась, подсунула руку под его подушку, приподняла ее вместе с головой и поднесла к его губам стакан с каким-то остро пахнущим питьем.
– Выпей немедленно, Ланс, тебе сразу станет легче. И не бойся кашлять – это очень хороший кашель!
– Угу, – сказал он, выпив микстуру и отдышавшись, – кашель просто замечательный. Я бы сказал, девятибалльный кашель.
– Доктор Вергеланн очень волновался, что у тебя был «непродуктивный кашель», а теперь ты начал откашливаться, и это правильный кашель.
– Кто такой доктор Вергеланн?
– Врач, который тебя лечит, доктор Олав Вергеланн. Он из Тронхейма и каждый день приплывает сюда на катере. Неужели ты его не помнишь? Ты ведь даже разговаривал с ним.
– Так вот кто это был! Доктор Вергеланн, глава Медицинского центра в Тронхейме, я слышал о нем.
– Ну да, это он. В первые дни он от тебя не отходил, даже ночевал здесь. Это он тебя спас!
– И ты тоже, Дженни.
– Я только выполняла его предписания.
– А я в бреду недоумевал, почему это ты время от времени превращаешься в симпатичного старого гнома с бакенбардами?
– Доктор Вергеланн и вправду похож на гнома-переростка.
– Еще ты иногда превращалась в маленького симпатичного ослика.
– Ослик – тоже правда.
– Это твой Патти?
– Ну да.
– Как он-то сюда попал?
– Очень просто – через открытую дверь, когда я проветривала дом. Доктор говорит, что свежий воздух – лучшее для тебя лекарство.
– Я очень рад, что ты привезла ко мне в гости своего Патти, вот только не пойму – зачем?
– Ланселот! Ты знаешь, что в прежние времена одинокие люди заводили себе собак. Как ты думаешь, если такой собаковладелец ехал в гости далеко от родного дома, он брал с собой собаку?
– Гм, если он был действительно одинок, то, конечно, брал. Я где-то читал, что в старинных поездах и самолетах были даже специальные места для собак, на них продавались билеты.
– Вот видишь! У людей были кошки и собаки, а у меня – ослик Патти. Считай, что это мой королевский каприз.
– Ладно, так и буду считать, мой король. Только держи своего Патти подальше от моего огорода. Но как тебе удалось его сюда привезти? Теперь ведь нет ни домашних животных, ни билетов для них.
– Он прилетел со мной на военном грузовом вертолете.
– Где же ты нашла военный вертолет, Дженни?
– Надо знать где искать.
– Расскажи!
– Потом, мой дорогой сэр Ланселот. Сейчас ты должен выпить лекарство.
Она встала, и только тут Ланселот толком разглядел ее статную фигуру с высокой грудью и широкими бедрами. Он очень удивился: почему-то он был уверен, что Дженни маленькая, и фигура у нее как у подростка. Когда она поднесла ему какие-то таблетки и стакан воды, он послушно принял лекарство и заметил на ее белоснежной с веснушками руке массивный золотой браслет, явно старинный. Она производила впечатление старомодной девушки, и ему это нравилось.
Выпив лекарство, Ланселот потребовал, чтобы Дженни немедленно рассказала ему, как же она оказалась на его острове.
– Очень просто. Когда ты перестал отвечать на мои вызовы, я поняла, что тебе совсем худо. Я знала, что твой остров находится в Тронхеймс-фьорде и рядом на берегу стоит город Тронхейм. Я нашла его на карте в моем учебнике географии и стала думать, как мне до тебя добраться. Тут как раз прилетел на военном вертолете один из моих старших братьев – в отпуск. Я уговорила его на обратном пути захватить меня и Патти и доставить в город Тронхейм в бывшей Норвегии. Маме мы сказали, что я лечу к нему в гости, потому что он хочет познакомить меня со своим другом. Мама спит и видит поскорее пристроить меня замуж, и она отпустила меня.
– Надолго она тебя отпустила?
– Да хоть насовсем! Я думаю, что сегодня она уже не помнит, что у нее где-то есть дочь: моя мать целиком занята собой и своей Реальностью. Мы прилетели в Норвегию, мой братец высадил нас с Патти на вертолетной площадке тронхеймских экологистов, пожелал мне счастья и растаял в облаках. Я догадалась пойти в Центр питания, и там один симпатичный чиновник рассказал мне, как найти твой остров. По его же совету я обратилась в Медицинский центр к доктору Вергеланну, и доктор сразу согласился навестить тебя. Он привез нас на своем катере.
– И давно вы с доктором Вергеланном меня лечите?
– Две недели.
– Это выходит, я две недели был без сознания?!
– Больше, ведь я прилетела только через три дня после того, как ты перестал выходить на связь.
– Понятно. Похоже, дорогой мой королек, ты спасла своего рыцаря от гибели! Так я теперь твой вечный должник?
– Само собой. А теперь я должна пойти на кухню и приготовить тебе куриный бульон.
– Еще одно чудо! Откуда на моем острове куриный бульон? Надеюсь, ты не сварила его из чайки?
– Нет, не из чайки. Это я свистнула коробку бульонных кубиков из военного рациона моего братца. Доктор Вергеланн велел поить тебя бульоном часто и понемногу.
– Но я совсем не хочу есть, я не голоден.
– Сэр Ланселот, бульон – это не еда, а лекарство. И потом, почему ты обсуждаешь мои приказы? Король я или не король?!
– Ты – королек. Иди, готовь свой бульон.
Дженни ушла на кухню, а Ланселот лежал и блаженно улыбался. На секунду мелькнула мысль о том, в каком безобразии застала его девушка, прибыв на остров. От этой мысли его бросило в жар, но он тут же успокоил себя: он инвалид, и все человеческое ему чуждо. Гораздо интереснее узнать, почему это доктор, зная его положение, не попытался применить к нему закон об эвтаназии, пока он находился без сознания? Но и о странном докторе сейчас не думалось. Ланселоту было хорошо, спокойно и не хотелось ничего, кроме куриного бульона.
Получив свой бульон и выпив полчашки, Ланселот устало сказал Дженни:
– Знаешь, я почему-то так и не выспался за время болезни. Ужасно хочу спать.
– Это восстановительный сон. Спи на здоровье.
– А ты что будешь делать?
– Сяду возле окна и буду вязать тебе фуфайку из настоящей овечьей шерсти: тебе придется какое-то время очень беречь легкие, когда ты встанешь с постели.
– Ага… Матушка тоже вязала… разные вещи… из шерсти…
– Угу. А теперь давай сюда чашку, пока ты ее не уронил, ведь ты совсем спишь, – Дженни взяла из его ослабевших рук чашку, погладила его по руке и тихо удалилась. Ланселот хотел спросить Дженни, как там с «правилом двух вытянутых рук», но ему было лень окликать ее; он повернулся на бок и с наслаждением уснул.
К вечеру они услышали за открытым окном звук мотора. Дженни вышла на террасу и, вернувшись, сказала, что это доктор Вергеланн.
Ланселот был рад увидеть наяву своего спасителя. Невысокий, полноватый, но крепко сбитый доктор был похож не столько на гнома, сколько на шкипера со старинного судна, только трубки в зубах не хватало. Осмотрев Ланселота, он сказал, что тот может в хорошую погоду выходить на воздух, но должен избегать сквозняков и переохлаждения.
Дженни предложила доктору Вергеланну чашку чая, приготовленного ею из листьев земляники и мяты. Дженни привезла с собой свое руководство по уходу за больными, а в нем были главы, посвященные лекарственным травам, и теперь она прилежно их штудировала. Доктору чай понравился, но пил он стоя – торопился к другому больному.
– Берегите лекарства, Дженни, – сказал он, – и больше поите его разными травками. В Медицинском центре практически нет лекарств, к нам почти ничего не поступает из Осло, кроме средств для проведения эвтаназии.
Доктор оставил Дженни все предписания и скудный набор лекарств. Она проводила его до причала, и там он еще раз подтвердил, что кризис миновал и Ланселот пошел на поправку. Он сказал, что теперь будет реже посещать больного, но без наблюдения его не оставит.
Когда Ланселот окреп и перебрался из постели в коляску, он сразу же начал понемногу выезжать из дома. Он познакомился с Патти.
– Правда же, он немного похож на Индрика? – спросила Дженни.
– Правда. Особенно в профиль, когда его уши находятся на одной линии – тогда они один к одному рог единорога.
– Сэр Ланселот!
– Я не шучу, сама погляди сбоку. Можно мне его погладить?
– Нет. Патти разрешает это только знакомым.
– А мы с ним сейчас познакомимся. Иди сюда, ушастик!
Патти подошел к Ланселоту и подставил ему темя, приглашая почесать.
– Смотрите-ка, он тебя сразу признал! Знаешь, Патти объедает всю траву на твоем острове. И цветы тоже… Ты не в претензии?
– Ну что ты! Правда, тут ее маловато и она довольно жалкая, но на одного ослика, пожалуй, хватит. Я знаю, где на соседних островах самая сочная трава. Вот я поправлюсь, мы туда сходим на моем катамаране, и он там попасется на приволье.
– Я видела твоего «Мерлина» и весь его облазила. Ты там оставил ящик с креветками, они протухли и жутко воняли: пришлось мыть и проветривать трюм.
– Спасибо, королек! Из тебя, пожалуй, выйдет настоящая рыбачка.
– Надеюсь! Нам ведь по дороге придется рыбачить для пропитания, да, Ланс?
– По дороге? Нам?
– Ну да. Мы, как я понимаю, скоро отправимся по воде в Иерусалим.
– Ты что, собираешься сопровождать меня в этом паломничестве?
– Самой собой. Кто-то должен приглядывать за тобой в дороге, ты же перенес такую пневмонию!
– Ну-ну…
Подобное решение ему и в голову не приходило, но было в нем нечто лучезарное. Брать королька в столь опасное и дальнее паломничество, разумеется, никак нельзя, но помечтать о плавании с Дженни в Иерусалим, а главное, из Иерусалима, когда он станет на ноги, – почему бы нет? Мечты о паломничестве вдвоем – это что-то вроде путешествия в Реальности, только куда безопаснее. И они принялись вдвоем фантазировать о том, как поплывут в Иерусалим, что возьмут с собой в плаванье и что будут делать в пути. В этих мечтах даже Патти занял свое место на палубе катамарана.
Ланселот быстро шел на поправку. Теперь он больше времени проводил на воздухе, а кашлял все меньше. И вот наконец они решили устроить пикник и втроем отправились на катамаране на один из соседних лесистых островов.
Это был низкий островок, поросший веселым смешанным лесом. На его опушках розовели подушки вереска, огромные гранитные валуны были с южной стороны покрыты нежно-лиловым тимьяном, а солнечные поляны в лесу поросли удивительно зеленой, какая бывает только на островах, и уже довольно высокой травой. И конечно, весь остров был покрыт весенними цветами: мелким желтым чистотелом, белыми и синими анемонами, первоцветом, ветреницей, мать-и-мачехой. Ланселот знал, что позже появятся и морошка на маленьком болотце, и земляника на прогретых каменистых пригорках, и малина по краям лесной дороги, а потом пойдут и грибы. Может быть, Дженни все это еще увидит.
Они прошли по лесной дорожке в глубь леса, где Ланселот с детства знал раскинувшуюся среди прозрачного березняка большую поляну с особенно густой и сочной травой, и там они пустили счастливого Патти пастись на воле. Дженни расстелила на траве плед и поставила в центре корзинку с припасами для пикника. Ей пришлось помочь Ланселоту перебраться из коляски на плед, и она сделала это, не дожидаясь просьбы. Она только покраснела при этом ужасно. Ланселот это заметил и усмехнулся. Потом они сидели каждый на своем краю пледа, пили чай из термоса и ели бутерброды, разговаривали и наслаждались теплым деньком.
Им повезло: сквозь обычную дымку ненадолго проглянуло солнце.
– Как я соскучилась по солнышку! – сказала Дженни, сняв свитер и оставшись в майке из натуральной ткани, выгоревшей и заштопанной во многих местах: Ланселот узнал свою старую майку, и ему было приятно, что она нашла ее, привела в порядок и носит, но вслух он ничего не сказал.
– Поскорее бы нам отправиться в Иерусалим, – сказала вдруг Дженни.
– Милый мой королек, я не надеюсь до августа заработать деньги на исцеление. Боюсь, придется все отложить до будущего года. Тебе к тому времени пора будет возвращаться домой, и ты не сможешь сопровождать меня в это паломничество, – сказал Ланселот, а про себя подумал: не слишком ли они с Дженни увлеклись фантазиями о совместном путешествии? Девочка, кажется, начинает принимать их всерьез.
– Ланс, выслушай меня, пожалуйста! Мы должны отправиться в путь сразу же, как только позволит доктор Вергеланн. Мой брат, тот, который нас с Патти сюда доставил, по секрету сказал мне очень важную вещь: среди военных ходят слухи, что вотвот начнется война с Россией. Планета, конечно, победит, но возможно, что из-за военных действий все передвижения будут запрещены. Он сказал еще, что между бывшей Европой и Скандинавией вотвот установят кордон. Так что тянуть и рисковать не стоит.
– Твой брат, похоже, добрый и отважный человек, Дженни, и он так любит тебя…
Она хихикнула.
– Мой брат настоящий Макферсон и больше всего на свете любит армию, свою карьеру и деньги! Он совсем не добрый, но зато теперь он богатый. У нас был состоятельный дедушка, которого я совсем не помню. Он давно умер и оставил всем своим внукам наследство: братьям больше, мне меньше, но всем с условием, что мы вступаем в права владения только в двадцать один год. Братья уже давно получили свои доли, оставалась я одна. Вот я и передала брату свои права на дедушкино наследство – за то, что он устроил мне маленькое путешествие в Норвегию и положил на мой счет небольшую сумму. От наследства осталось у меня только это, – она подняла руку с браслетом. – Это бабушкин браслет, и он тоже был указан в завещании, но ношу я его с детства. Теперь у нас есть деньги на исцеление, Ланселот, и мы можем хоть сегодня перевести их на счет ММ. К сожалению, мне не удалось получить с него больше, а то ты мог бы лететь на вертолете.
– И за сколько же ты продала свое наследство, Дженни?
– За двести планет.
– А велико было наследство?
– Лучше не спрашивай, Ланс.
– И все-таки?
– Две тысячи двести планет.
– Да, твой брат провел недурную финансовую операцию!
– Представь себе, Ланс, мы с ним еще торговались! Пришлось мне рассказать ему, на что мне срочно нужны деньги.
– И он согласился доставить тебя к незнакомому человеку и оставить у него?
– Как раз это ему было безразлично. Зато он решил, что у тебя, как у инвалида, совсем нет денег, а то бы мне не удалось вырвать у него даже эти двести планет. Если бы он знал, что у тебя уже есть половина взноса, он бы со мной не так торговался! Но я пожадничала и схитрила – я ведь тоже из семьи Макферсонов. Я решила, что нам самим деньги пригодятся в дороге, ведь придется останавливаться в гостиницах и питаться в ресторанах.
«Нам», – сказала она, и опять у Ланселота не хватило духа признаться Дженни, что он никогда не принимал всерьез ее решения отправиться с ним в Иерусалим.
– Есть еще одна новость, которую ты проболел, – продолжала девушка, – теперь батарейки Тэсла уже не выдаются бесплатно, а стоят пять планет штука.
– У меня есть в запасе четыре батарейки.
– Ты думаешь, этого хватит на дорогу в Иерусалим?
– Не уверен. Обычно в год катамаран сжигает одну батарейку, но ведь в море я выходил не каждый день и ходил на катамаране самое большое пять часов. Ладно, на батарейки хватит. А насчет гостиниц и ресторанов, это ты, королек, зарвалась. Спать придется в каюте катамарана, а еду готовить на камбузе. Еще какие расходы предусмотрел мой королек?
– Самые важные. Непредвиденные.
– Да, обычно эти расходы как раз и оказываются самыми крупными. Ну что ж, мое королевское величество, я беру у тебя в долг твои тысячу двести планет в расчете на исцеление. Ну а уж как долго я тебе буду их выплачивать, этого я пока не могу тебе сказать.
– Надеюсь, что очень долго.
– ?
– Видишь ли, мне нравится твой остров, и я не покину его, пока ты не вернешь мне полностью дедушкино наследство.
– Это почему?
– Потому что я – из Макферсонов, а они все жадные, хитрые и очень осторожные. Я буду свирепым кредитором и постараюсь глаз с тебя не спускать. Знаешь, Ланс, я всегда так тосковала, когда тебя не было в Камелоте!
– Дженни! Я не хочу больше ни единого слова слышать от тебя ни о Реальности, ни о Камелоте! С Реальностью покончено, ты меня слышишь, Дженни?
– Да слышу я, слышу… Пойду-ка я лучше вместе с Патти цветы собирать, а то ты на меня кричишь. Ты пока подремли на солнышке.
Ланселот так и сделал и даже уснул.
Разбудила его Дженни, сунув ему в лицо нагретые солнцем цветы.
– Понюхай, сэр Ланселот, как они пахнут! В Логрисе таких не было!
Ланселот чихнул и похвалил цветы. Дженни бросила всю охапку на одеяло, села рядом и принялась их разбирать.
– Знаешь, моя мать не разрешает держать дома живые цветы ни в горшках, ни в вазах. Считает, что это негигиенично. Но зато у нас полон дом искусственных цветов. Перед Днем Месса и Хэллоуином все эти букеты отдают в химическую чистку.
– Что такое «химическая чистка», Дженни?
– Это такое особое предприятие в сфере обслуживания Семьи. Те, кому разрешено носить свободную одежду и пользоваться коврами, мехами и прочими старинными вещами, могут сдать туда эти вещи, чтобы их почистили.
– Дженни, так твоя семья имеет отношение к Семье?
– Разве я не говорила? Все мои старшие братья – члены третьего круга Семьи, как и все офицеры, а мать как дочь генерала входит даже во второй круг и имеет еще больше привилегий.
– А ты, Дженни?
– Я обыкновенная планетянка, но с некоторыми привилегиями, положенными мне как члену семьи членов Семьи… Фу, заговорилась!
– Не мудрено. Довольно запутанная иерархия.
– Угу… Мне разрешено носить любую одежду и длинные волосы, пользоваться косметикой и не пользоваться едальником. Ты пробовал еду из Центра питания? Это такая гадость! Но все это уже не имеет значения, потому что теперь все планетяне должны сами себя обеспечивать и едой, и одеждой, и бесплатное удаление волос упразднили, так что все планетяне начинают постепенно обзаводиться прическами… Ланс, ты случайно не умеешь плести венки? Я хочу сплести веночек, но у меня ничего не получается. Оказывается, это гораздо труднее, чем вязать на спицах.
– Когда-то мы плели венки с матушкой. Отбери цветы с гибкими длинными стеблями, одуванчики, например.
Ланселот не сразу, но все-таки вспомнил, как плетутся венки, и показал Дженни. Она очень старалась, и через полчаса венок был готов.
– Что это он у тебя такой растрепанный? – спросил Ланселот.
– Такой фасон.
– Впрочем, твоим буйным кудрям именно такой и подходит, другой в них просто потеряется.
Надев венок, Дженни спросила Ланселота:
– Хороша ли я, сэр Ланселот Озерный?
– Ослепительна!
– Теперь я больше похожа на принцессу, чем на короля, не правда ли, сэр Ланселот?
– Скорее на пейзанку.
– А это еще кто такое?
– Пейзанка – это на куртуазном языке значит крестьянка.
– А что такое «куртуазный язык»?
– Это тот язык, на котором рыцарям приличествует разговаривать с прекрасными дамами.
– А кто не разрешает мне вспоминать о Реальности?
– Дженни, ты же не думаешь всерьез, что рыцарство существует только в Реальности? Оно и на самом деле существовало.
– Все-то ты знаешь, Ланс.
– Не все, но многое мне известно.
– Задавака. А вот знаешь ли ты, что будешь делать, когда вернешься исцеленный из Иерусалима?
– Знаю. Сделаю тебе предложение.
– Я согласна!
– Ну, Дженни, ты покладиста, как настоящая пейзанка! К чему такая спешка? Мы же говорим о будущем.
– Мы говорим о том, что ты собираешься сделать мне предложение. Могу я заранее дать свое согласие, чтобы потом не было недоразумений? Или нет?
– Можешь, конечно.
– Значит, с этого дня мы можем считаться женихом и невестой?
– Считайся, пожалуйста. Можешь даже сказать доктору Вергеланну, что мы обручились. Но учти, я верну тебе слово, если мое исцеление не состоится.
Дженни резким движением убрала руки назад.
– Ну уж нет! Я свое слово назад не возьму, мое слово – королевское!
– Ребенок ты, а не король. И знаешь, что я тебе скажу, невеста? Пора нам собираться и увозить отсюда Патти, а то как бы он у нас не лопнул. Ты погляди, какое он себе пузо наел!
Патти и вправду стоял, свесив крепко набитое брюшко между расставленными точеными ножками, и травкой похрупывал больше из принципа, чем от голода. Он задумчиво жевал, а длинные стебли травы и цветов свисали по бокам его хитрой морды, чрезвычайно ее украшая.
– Тиран ты и деспот, сэр Ланселот. Тут так хорошо, и солнышко нет-нет да выглянет, и Патти так доволен жизнью, и я хотела еще травок лекарственных пособирать, а ты хочешь нас загнать домой…
– Скоро похолодает, и я могу простудиться.
– Ты нашел сногсшибательный аргумент! Собираемся.
Дженни помогала Ланселоту забраться в коляску, явно даже не вспомнив о «правиле вытянутых рук». «Это она уже чувствует себя невестой!» – подумал он. Потом она сложила плед и корзинку с остатками еды в сетку, прикрепленную под сиденьем коляски, и они отправились по лесной тропе к берегу. Цветы она несла в руках, а Патти шел за нею и время от времени через плечо поворовывал из ее букета цветочек-другой.
