Юлия Григорьевна Рубинштейн
Сампо
– Опять о проектных нормах, – вздыхал он. – Не герметичный и не умный!
Вздыхал, когда выдавалось время вздыхать. А случалось это редко. Понятия рабочего дня здесь не было. Был непрерывный график. Эскизирование – выдача рабочих чертежей – изготовление – испытание. Если, что, внесение поправок – и по кругу.
Больше трёх кругов не допускалось. Если ошибки, приводившие к неудаче испытаний, возникали дважды, и дважды разные – виновник отстранялся от разработки и отправлялся на рабочее место оператора, монтажника, да хоть кухонного рабочего. На место разработчика вставал наиболее способный из очереди, тот, кто уже подавал рацпредложения. Если возникали ошибки дважды одинаковые или если трижды – ликвидировался. По формуле Сен-Жюста: mors sans phrases. Без формальностей.
Пока необходимости в таком не случалось.
Горюновы жили в трёх комнатах дома. А в службах разместились мастерские для работы с керамикой.
– Не боги горшки обжигают, – сам и ёрничал.
НИИКристаллокерамики во время техногенного коллапса был распущен и воссоздан вновь, как Испытательный центр. Сохранились почти все рабочие места слесарей и токарей, испытателей и регулировщиков, чертёжников и конструкторов. Многое даже добавилось. Но схлопнулись контролёрские и диспетчерские места, а также начинавшиеся со слов «инженер по» или «начальник». И состоял этот центр при Базе, подчиняясь ведущему технологу темы.
– Тебе привет передавал… Ой, фамилию забыл, – сказал Шурка Горюнов, когда был принят чертёжником-механиком. – У него щека одна жжёная и голос такой… глуховатый, рычит, как хаски. Он меня оформлял и пропуск выдал.
– Не Константин звали, случайно?
– Ой, да, Константин Михалыч… а фамилия… Пугачёв? Нет, короче как-то…
– Разин! М-дас, – Горюнова передёрнуло ещё свежими воспоминаниями, потом он усмехнулся. Шурка тоже залыбился и закивал.
– Как Лизавету зачисляли, тоже слышал, через дверь. Ей сказали, что, мол, тут нет профессии галки расставлять. И компов для ВКонтактов нету, только наши, российские, для работы. Типа, либо учись нормальной профессии, либо вон, через подписку о неразглашении. В ученики оператора печей, в итоге.
Сосны пели глубоким, протяжным тоном.
Таким же глубоким был бархатный, исчерна-синий тон неба. Иногда помигивали колюче звёзды.
Горюнов рысцой бежал к бункеру. Распущенные уши шапки, трясясь, поглаживали по щекам. Мороз невелик, минус тридцать два градуса для архангельских краёв мелочь, но уж очень непривычно по сравнению с родной Балтикой. По пословице: а стоять не велит. В такую ночь можно надеяться не по радиоканалу, а прямым наблюдением увидеть то, что происходит на орбите.
Происходить должно было генеральное испытание. Испытание делом. Ради которого он уже пятый день сидел здесь в командировке. Пока – проверял комплектацию. Всё ли и в нужном ли порядке заряжают в автоматические «Прогресс-Керамики». Вчера и третьего дня они ушли на орбиту, сегодня предстояла стыковка.
Первая дверь, шлюзовая камера. Обязательно обмести валенки. Искусственный климат шизеет от испарения, если не обметёшь. Взял воздушный пистолет – по-местному, «дуло», нажал кнопку. Пшшш… Снег исчез с валенок в полминуты. Теперь можно вторую дверь.
– Привет, – не оборачиваясь, бросил дежурный наблюдатель. – Давай к делу.
Так здесь было принято. Это просто означало, что у собеседника есть минутка выслушать тебя и помочь. Советом, подсказкой, а то и конкретно руками.
– Понаблюдать.
– А, ведущий… Время стыковки знаешь?
– Двадцать три семнадцать.
Не отрываясь от наблюдения, дежурный пододвинул к Горюнову видеопланшет.
– Сюда глянь, там расписание.
Алексей листал на экране таблицу. Зоны радиовидимости – уверенной, неуверенной… А вот – прямой оптической видимости. Двадцать три пятнадцать вход, двадцать три двадцать две выход. Пять минут можно будет что-то видеть. Пять минут – это много.
– Семь минут до сеанса… Чаю? Ягод?
Алексей поблагодарил и засосал мочёную морошку. Ни дома, ни на Базе такого лакомства не водилось. Время бежало. За минуту до сеанса сел к окулярам.
В них небо было совсем не таким, как невооружённым глазом. Только одна звезда была теперь в поле его зрения. Она дрожала и переливалась от голубоватого до зеленовато-бирюзового. Как будто капля росы, лежащая на бархате неба. Мимо неё то и дело проносились пряди или струи белёсых нитей, или, может быть, рои кристаллов.
– Эт-чё прошмыгивает? И звезда как называется?
– Фекда. Она в Большой Медведице. А белые, как нити – влажность, иней в атмосфере.
Тем временем слева-сверху в поле зрения вошла яркая звёздочка.
– Вижу!
– Дай максимум… А, ты ж не знаешь…
Бормоча это, дежурный уже что-то вертел обеими руками, и звёздочка переставала быть яркой точкой, приближалась, обрастала подробностями. Вот – видна капсула, такая, как она изображалась на чертежах. Вот – раскрылись с одного конца четыре сектора, похожие на арбузные корки, только не зелёно-полосатые, а желтовато-белые в боковом свете Луны. Вот – выдвинулся, вырос между ними короткий стержень. И начал менять форму. Уже не стержень. Капсула уходила за край видимого поля, сеанс наблюдения заканчивался. Горюнов замычал от досады.
Дежурный наблюдатель понял.
– А-а… Ща дам радио… Видео…
Щелчки, плавный негромкий шум сервоприводов и маслянистый – механического перемещения видеоэкрана, похожего на древний чертёжный станок – кульман.
– Сюда гляди, ещё есть на чё!
На видеоэкране продолжалось действо, начало которого Алексей увидел напрямую. Стержень уже не был стержнем. Он сам себя лепил, вытягивался в бутылкообразную фигуру. Всё толще цилиндрическая часть, всё круче выгиб-переход от горлышка к основному объёму. Менялись и оттенки. От серо-синеватого через жёлтые тона слоновой кости к такому же бело-желтоватому, как исходная капсула.
– Крупней горло дай!
Формирование горлышка развернулось перед глазами наблюдавших во всей сложности. Не просто круглый цилиндр исходного стержня, а шестерёночная, зубчатая шайба, всё увеличивающаяся в размерах, обрастающая всё новыми зубцами. Они врезались в тело исходной капсулы, раздвигали его, одновременно лепились несколько соосных тел вращения. Зубчатое – похожее на эксцентрик, с одним зубцом – цилиндрическое с пазом – простой цилиндр. Горюнов знал, что у цилиндра, кажущегося простым, тоже есть паз сложной формы, пропиленный по образующей, концентрический. Тот самый, скопированный с разъёма типа байонет.
– А оконечность успеешь?
– Дык…
И оба увидели: бутылка деформируется дальше, свободный, обращённый в открытый Космос конец её делается полушарием. Но тут по экрану пошли помехи, побежали искровые разряды – и всё, зона радиовидимости тоже была не бесконечна, несмотря даже на наличие связных спутников-ретрансляторов.
– Полчаса, чё ты хошь… Два часа виток, четверть – это много…
Алексей помотал головой, только теперь ощутив, как устал.
– Сдулся? – совувственно улыбнулся дежурный наблюдатель. – Ну хоть из кресла сам выползешь, герой труда? Разве так можно. Чаю ща поставлю… Ты ж не мельница типа шаровой дезинтегратор, это он круглые сутки мелет, мелет…
Распивая чаи, спросил:
– Да, кстати, всё хотел узнать, да никто толком не… Почему «Сампо» назвали? Это сокращённо само-что?
– Самоприсоединяемая обойма. А вообще-то из старых песен взяли, раньше пели про мельницу такую. Она беду на счастье перемалывала.
Май 2022
