Юлия Григорьевна Рубинштейн
Сампо
Дальше был текст его статьи на «бадвисту» и переписка с Митькой. Со всеми почтовыми и mac-адресами.
– Алямов твой тоже уже где надо. И тебя приземлить можно и пожизненно. За такое, – медленно жевнули рельефные губы, ожили клочкастые чёрно-сивые брови. – Зачем, сам объяснишь?
– Бестолку, – сказал Алексей, глядя мимо камуфляжного волкодава.
– Хммрр… Ну, что, пари, сколько продержишься? По часам и минутам? – ощерился Разин, и стало видно, что почти все зубы у него железные.
Бывший инженер молчал.
– Но ты можешь сохранить шкуру и даже болт, – опять хищно ухмыльнулся Разин, – если поедешь от Ракетно-космической корпорации в Европу. И наведёшь там наш порядок.
– Ага, ваш. Костоломный, – словно плюнул Алексей.
Разин посмотрел длинным взглядом. Разбирающим по косточкам.
– Сказ-зать тебе, зачем ты эту подтирку накропал? – потыкал он опять в распечатку статьи на «бадвисту». – Мститель хренов неуловимый. Потому что никому, кроме нас, не нужный. Ни ты, ни твой разъём.
– Константин Михайлович, – перевёл дух Алексей, – а не затруднит вас остаться на вы?
– Хвалю, – рыкнул собеседник и положил перед собой толстую папку. – Это ты даже при том, что твою семью мы прекрасно знаем, и в случае чего – понимаешь.
Алексей ел его ненавидящим взглядом. Тот, казалось, получал от этого удовольствие.
– Переходим к заданию.
– Физиономию-то его видал? – спросил Медвецкий. – Это он сейчас безопасник. А так свой брат ракетчик. Химик нашенский, по топливам. Меддопуск утратил с того случая, вот и… Ты ж тоже химик?
– Металлург. А больше по керамикам, – трудновато Горюнову было привыкать, что около космоса все на ты, только такие вусмерть погрязшие в рыночной экономике конторы, как бывший его НИИ, не принимали этого порядка.
– Дык… по керамикам? Из этого института?
Горюнов посмотрел внимательно.
– Что, там правда изобрели… самостык? Самосбор на орбите?
– Изобрели бы, – зло сказал бывший инженер второй категории, – да кое-кто до сих пор ходит без петли на шее. События в рапортичках, понимаешь. Ну, ща «винтел-инсайды» грохнулись наконец. То-то у него, поди… абстиненция.
Медвецкий был по международной части. Сейчас он снаряжал Горюнова в Австрию. Твердокаменные нейтралы-австрияки не присоединялись ни к каким эмбарго. «Фибёк-Гмбх» продолжал сотрудничество с Роскосмосом. Предстояло не просто добраться до Австрии по охваченной техногенным коллапсом Европе, а разузнать, что за такой организуется «комитет по информационной открытости» – IOS. И по возможности использовать его деятельность в интересах России и Российского Космического Общества.
В Приморск ехали на бронированном лимузине, в салоне которого всё свободное место занимали канистры с бензином.
Сейнер, на котором Алексей двинулся дальше, назывался «Палтус». И был зафрахтован тем самым IOS’ом, ведь крупные судоходные компании приостановили свою деятельность из-за невозможности продажи билетов. Газеты издевались: «прIOSтановили». Дальше были частники, трое подряд. Из Оденсе в Киль, из Киля в окрестности Ганновера, оттуда до Людвигсхафена. Подвозили за солярку. В Дании и Германии было по-разному: местами так же, как дома – ни света, ни газа, ни горючки, пустые города, жители ковыряются в грядках, пытаясь добыть хлеб насущный или хоть насущную крапиву; местами цивилизация не сдавалась – обычно это был признак наличия поблизости серьёзного производства, управляемого не Виндой. Как в том же Людвигсхафене. Таких производств в Европе было немало, а главное – не было лапотной покорности чиновникам: велено прекратить всякую торговлю, пока господа учётчики не про…утся со своим учётом – и всё, все в анабиозе. Нет, датчане и немцы не собирались помирать по приказу своих налоговых и прочих держиморд. Нашёлся дальше, где-то в окрестностях Ульма, даже фермер на конном возке. Он понимал по-русски, обрадовался землякам и на смеси русского и немецкого воинственно требовал наказать тех, по чьей милости все в такой галоше.
Там, где цивилизация уцелела, часть пути удалось проехать на местных поездах. Электрички в Европе были комфортабельней родных, но ходили так же медленно.
На «Фибёке-Гмбх» встретили свои. Немецкоязычное название было только для отвода глаз.
– Знаешь, кто такой Петер Фибёк? Австрийская сторона программы «Интеркосмос»! – сказал встретивший Горюнова седой, но по-юношески подвижный дядька. – Здесь все наши. От Саши привет, ну, Медвецкого…
Угощал настоящим чаем.
– Здесь-то чай не пьют, кофейная, вишь, цивилизация.
Алексей выдул несколько чашек, с наслаждением отпыхивался.
– Про циолковит уже все знают. И что ты первый, у кого получилось. По грифу тебе нельзя этого показывать, но тут у наших вышла, гм… Привычка галочки расставлять, она долго ещё выветриваться будет. Смотри.
И Алексей увидел. Он знал, что это ещё не наяву. Что это называется «рендер». На экране компьютера под BSD’ой возникала – собиралась автоматически – непривычного масштаба орбитальная станция. Вот капсула. Вот, крупно – эмбрион сборки очередного отсека. Керамическая форма, довольно сложная, но размером от силы с ботинок. Схема: как приводится в действие с земного пункта управления процессор, находящийся внутри. Форм-эмбрион подлетает сам к месту пристыковки, бряк, звяк – звукоимитаторы постарались, очень правдоподобные щелчки и стуки изобразили, именно так и громыхают друг о друга керамические части. И вырастает следующий отсек. Изнутри, из существующего. Как только форм-эмбрион оказывается в космическом вакууме. Алексей видел это сам, пусть на малой модели, в испытательной камере.
– Вот тебе документы, – седой положил перед Горюновым нечто похожее на банковскую карту, – теперь ты комиссар IOS’а. А вот билет в Лондон – называется «комбинированный», самолёты-то не летают.
– В космос бы не смутило, а так – неуютно, признаться, – Алексей смотрел на документы, на собеседника глаз не поднимал. – Точно дадут ход… – и ткнул пальцем в сторону экрана.
– Точно. Не сумлевайсь, твоё степенство.
– Не остепенился, – хохотнул Алексей, но неловкость как-то растаяла. На прощанье даже обнялись.
Лондон ошеломил суматохой. До этого Горюнов думал, что понимает по-английски. Оказывается, когда все вокруг – по-английски, каждый со своим акцентом и наперебой – не очень въедешь. В отеле извинялись за трудности с водой – водопровод не действовал, её носили в номер вёдрами – и за отсутствие электричества. Два дня IOS договаривался с флотом Её Величества: предстояло отправиться в Штаты. Потому что, как выяснилось, IOS уже уполномочил Американское Агентство по национальной безопасности отловить живыми Билла Гейтса со Стивом Баллмером.
Шум на все Штаты поднялся неописуемый. «Нами командуют! Какой-то голландец, какой-то не то финн, не то швед – всех финнов и шведов в придачу можно накрыть одним авианосцем, а Голландию вообще одним эсминцем! Да ещё русско-китайская банда!» – верещали жёлтые газеты. Нежёлтые били себя в грудь: почему мы слушали всяких ловкачей-адвокатов, ведь был уже не один процесс над «Майкрософтом»? Ассоциация мелких предпринимателей, Ассоциация владельцев оружия, правозащитные организации в разных штатах наперебой предлагали Гейтсу убежище, защиту вплоть до вооружённой, адвокатов, деньги (система безналичного обращения в Америке рухнула, когда рухнул Инет). В этой обстановке никому не известный Горюнов прослыл «выбором IOS’а», чрезвычайным комиссаром, уже имевшим успех в борьбе с техногенным коллапсом, хотя бы в масштабе одного маленького российского города и одной крупной австрийской фирмы.
ПОБЕДИТЕЛЬ ТЕХНОГЕННОЙ КАТАСТРОФЫ И РУССКОЙ ТИРАНИИ! –
наперебой кричала пресса. И Конгресс проголосовал за решение IOS’а.
В Филадельфию Горюнова доставил эсминец «Ковентри». Всего за четыре дня.
Во главе сводного отряда полиции и ФБР, человек триста (ещё примерно вдвое больше народу добывало этому сводному отряду бензин, сливая его где можно – ведь и в Америке торговля почти встала, хотя предприимчивых, вроде него самого и Сани Повалишина, тут было до чёрта, в каждом втором городке процветала полная автономия, свои продукты, промтовары и законы), Горюнов прибыл в Редмонд. Вызвали туда и представителя Верховного Суда США. Именем закона Горюнов и этот высокопоставленный судейский опечатали всё, что можно было у «Майкрософта» опечатать. Привезли компьютеры на «Трансметах» под ReactOS, запустили кое-как, в аварийном режиме, локальную сеть в банке, где размещалась основная часть гейтсовских счетов. Всё! Деньги ушли в федеральное казначейство. Это был конец монополии.
Привычного благородного постукиванья колёс почти не было слышно. Колея бесстыковая, трансконтинентальный экспресс. От Силиконовой Долины до Бостона.
В купе Горюнов, чрезвычайный комиссар IOS’а, был не один. И не потому, что у IOS’а не было средств на билет класса люкс. Нет. Молчаливый его сосед был охранником. В соседнем купе – ещё двое.
Пойти и налить себе чаю тут было нельзя. Даже кофе нельзя. Титана в коридоре не предусматривалось конструкцией вагона. Дави кнопу и жди проводницу. То есть стюарда, здесь это был юноша. Горюнов нажал кнопку с пиктограммой чашки и дымка над нею, раздался лёгкий топоток по коридору, чмок открывания двери, на пороге возник красивый, коричневый и курчавый малый с чашкой на маленьком подносе.
– Your cappuchino, o-a, – поклонился он, пропев почти по-родному, по-саратовски. Будучи сам южанином, он говорил не «мистер», как в Бостоне, даже не «сэр», а это вот «о-а», выдававшее выходца с глубокого Юга.
– Thanks, – буркнул Горюнов, хотя и знал: не принято. Тот, однако, был вышколен – ничем не выдал недовольства, так, слегка удивлённо дёрнул головой и убежал.
Кофе был безвкусен и пережарен. Не индийское сырьё, не питерский помол. Что-то вроде печенья в пачке – осталось с прошлого раза – тоже отнюдь не «Юбилейное» и не «Наша марка». Жевал, как картон, потом надоело, не допил и кофе, хотя чашечка была крохотной, меньше видывал только в Австрии. Пихнул на столик, поднял поднимающуюся его часть, из умывальника под ним омыл пальцы от крошек. Столик на место. Откинулся на спинку дивана – своего спального места, опять даванул кнопку, на сей раз с пиктограммой корзины – пусть потрудится стюард, уберёт. Раньше говорили – угнетённые негры, но этот-то не угнетённый, у них две трети народу в сфере обслуживания, то есть попросту лакеи. А этот ещё и в престижной компании…
Тапочки в коридоре затопали особо быстро, поезд замедлял ход, стюарда сносило инерцией, поехала даже чашка по столику. Здесь же нет скатертей, одна синтетика.
В динамике раздался негромкий, мелодичный удар колокола – дань традиции, гордятся, заразы, что с позапрошлого века ходят. И голос диктора:
– Westerley station! Two minutes stop! – и что-то ещё, про «rings the bell» и тому подобные архаизмы, но слушать было уже некогда. Вместе со звуком открывающейся двери ворвался треск выстрелов. Крики. Звуки борьбы.
Молчаливый охранник кинулся к двери и выскочил в коридор. Дверь не захлопнул! Ещё пара резких ударов. Громкий щелчок! Алексей невольно дёрнул головой в сторону звука – пластик стены купе украсила дырка. От неё во все стороны побежали трещины. Прямо на глазах. Он резко рванул дверь. Хлоп. Повернул клювик замка. Поднёс карту пассажира – маслянисто сработала логика запора.
Но звуки схватки не исчезли. Теперь события разыгрывались под самой дверью. Кричали «unemployed», «hungry children», «revenge», ещё что-то. Поезд уже взял с места и набирал ход, за пределы станции выскочили давно, коттеджи пошли. В дверь колотили.
Прятаться? – мелькнуло в голове. Да вот ещё. Нажал кнопку POLICE. Ах ты. Палец провалился – кнопка была не подключена. Подёргал свет. Обесточено.
Бум, бум! – колотили по двери, по стене со стороны купе охранников.
Повинуясь лишь смутному, инстинктивному желанию действовать, не пропасть ни за понюх табаку, Алексей вскочил на диван, а с него – на багажную полку над дверью. Что-нибудь бы потяжелее… Поднос пластмассовый, углы скруглённые. Чемоданчик-дипломат? Дверь не выдержала, лязгнула, отъехав на полный распах. Две вспышки, два удара по ушам.
Саданул дипломатом сверху, целясь в темечко. Грузный, слитный шорох падения. Ещё вспышка, ещё раз – бабах! Снова ударил. На сей раз не попал. Схватили за руку, проехались когти по коже, врезал второй рукой, озверев от боли – не удержал равновесия, свалился вниз. На мягкое, пакостно вонючее. Дипломата из рук не выпустил и двинул им в морду нападавшего – заметил только, что морду эту не знает. Значит, правильно, не по своим. Тот тоже ударил чем-то твёрдым – дипломат сработал как щит. Ногой тебя! Перед самыми глазами сверкнуло, уши разлетелись в клочья. Почти теряя сознание, почувствовал только, как рванули за шиворот, придушили – из глаз посыпались искры… волокут по коридору, что здесь ещё такое длинное… Извивался, хватался, упирался в стены, несколько раз пнули по рёбрам, пару раз наступили на пальцы. Ругался, орал. Но в итоге очутился в купе. Когда отдышался и смог видеть – разглядел: не в своём.
– Здоров ты махаться, – сказал незнакомый тип, сидевший на диване без постели.
Горюнов упёрся руками в пол и сел в проходе между диванами. Тот протянул руку. Горюнов проигнорировал.
– Не дошло? – поинтересовался тип, оправляя воротничок, галстук, лацканы блейзера. Потом принялся мазать чем-то ссадину под глазом.
– Ракетно-космическая? – по какому-то наитию спросил Горюнов.
– РКО, – кивнул тот. – А теперь слушай внимательно. Сейчас будет Провиденс. Переоденься, выйдем там, а дальше со мной, – вымахнул свободной рукой откуда-то из-за спины спортивную куртку, кепку, тёмные очки, – да не вздумай капризничать, а то всё равно грохнут. Ты знаешь, что твоя охрана и мы по сумме восьмерых покушавшихся повязали? Из-за тебя же, из-а IOS’а, работу прорва народу потеряла. Пока с нами, будешь цел. И потом, самосбор, самостык – ага?
– Шантажисты, – бросил через губу Алексей и встал, опираясь на руку типа. Перекосило, заныло в боку. Тип довольно захохотал.
– Ничо, ничо, дальше уже все свои. Оцарапало? Помажь, – сунул тюбик.
Царапины на руке от мази стали затягиваться буквально на глазах. Алексей глянул на спутника – под глазом ничего не было уже заметно.
В Провиденсе выпрыгнули на пути со стороны нерабочего тамбура – у типа оказалась трёхгранка. Перебежали мимо складов, бетонных заборов, очень похожих на родной НИИ. Дальше начинался порт. Обходными тропами, лазами оказались у причала. Домой – то есть почти домой, в Кронштадт – Горюнова доставила подводная лодка.
Невысокий, ладный человек мягко, по-кошачьи, мерил шагами кабинет.
Люстра отражалась в паркете. Ещё гэдээровская.
Он смотрел в пространство, можно было бы сказать – бездумно, но нет. Он не умел не думать. Это была высшая степень внутреннего сосредоточения. Глаза, на цветных фото – карие, были прищурены. Те, кому доводилось в эти глаза взглянуть, не видели и не запоминали их цвета. Какой цвет у Космоса? Эти глаза насквозь проницали Пространство, Время и душу.
Человек с кошачьей походкой не умел отступать.
Подошёл к столу и взял трубку. Одну из многих.
– Как поживает Аутсайдер?
– Операция «Аутсайд» свёрнута по плану, – зашкворчало в трубке.
– Результаты?
Лицо человека, не умевшего отступать, выразило неудовольствие – цвет глаз исчез. Обычно наводящих вопросов задавать не приходилось.
– Крах экономики бывшего партнёра подтверждён всеми источниками, – слово «партнёр» прозвучало, как будто сразу в кавычках, – цифры в отделе статистики, рост преступности на всей территории бывшего партнёра, разрыв дипотношений, о чём в открытых СМИ не сообщается, нагнетание военного психоза, вероятна реализация бывшим партнёром плана упреждающего удара в ближайшие дни.
Неотступный слушал, пружинисто покачиваясь. С пятки на носок, с пятки на носок.
– Доклад закончил, – донеслось из трубки. Нет, из близкого, грозного Пространства.
Сухощавая рука поиграла кнопками управляющей панели.
– Дайте НИИКерамики.
Щелчки, гудение.
– Доложите степень готовности «Стыка».
– Закрыты пункты второго этапа по два-три-пять включительно, два-три-шесть ближайший квартал, – понеслось из трубки.
