Юлия Баранова
Пепельный свет Луны
Макдонахью тем временем продолжал.
– Шестеро взрослых, двое детей – это из простых, – перечислил он, возвращая меня к реальности. – Из не простых – известный нотариус, сэр Алфи Аддерли и ещё двое из его прислуги. Особняк стоял на границе с портовым районом и загорелся первым. Возможно, поджог, но пока сказать сложно.
Макдонахью задумчиво покрутил левый ус. Когда он отпустил его, тот сразу принял прежнюю идеальную форму. Что ж, раз уж сержант в настроении поговорить, то стоило, пожалуй, перейти к вещам, которые меня действительно волновали: кто-кто, а Макдонахью всегда был в курсе всего происходящего в Управлении. По части информации по делам – как свежим, так и давно забытым – ему и вовсе цены не было. Старожилы уверяли, что сержант помнит наизусть все происшествия в Лондоне с начала правления королевы Виктории, но проверить эту гипотезу мне так и не удалось.
Не получилось заняться этим и сегодня: меня интересовало дело гораздо свежее.
– А что по поводу смерти Олдриджа? – спросил я, надеясь, что Макдонахью не слишком удивит такая резкая смена темы.
Сержант на секунду наморщил лоб.
– А, Кенсингтонское отделение. Да, они прислали отчёт пару часов назад… Ничего интересного – самоубийство. Вам-то это зачем, Томас?
Я откашлялся и начал импровизировать:
– Вообразите, сначала начальство выдёргивает меня из постели посреди ночи и отправляет разбираться с делом этого Олдриджа! Хотя оно даже не в нашей юрисдикции… А потом, когда почти вся работа уже была сделана, подоспели местные из Кенсингтона и отправили меня восвояси! Вышла, видите ли, накладка при распределении!
Я ничем не рисковал, изображая жертву бюрократии. Извечные споры о разделении полномочий между центральным управлением и отделениями на местах не могли оставить равнодушным ни единого человека, проработавшего в полиции хотя бы год.
– Да уж, – покачал головой сержант, заглатывая приманку. Но тут же нахмурился. – Странно, конечно… Обычно всё происходит наоборот. Тот же пожар в портовом ушёл под нашу ответственность сразу, как только поступили первые све́дения. Ребята из местного не особенно расстроились: дело не самое приятное, да и спрос большой.
Я со вздохом кивнул – на этот раз вполне искренне: расследованию дел, связанных с гибелью кого-то из обеспеченных граждан, всегда уделялось большое внимание начальства. Немудрено: всем, что происходило и не происходило в стране, заправляла аристократия. В основном, конечно, потомственная. Нувориши не пользовались у пэров ни почётом, ни уважением, но нам, простым смертным, приходилось считаться и с теми и с другими. И как бы полицейское руководство ни старалось показательно дистанцироваться от любых связей с правящими верхами, всем было очевидно, что при сложившихся порядках ни о какой дистанции не может быть и речи.
Макдонахью кашлянул, напоминая мне о том, что я всё ещё торчу перед стойкой регистрации. Что ж, главное мне выяснить удалось: отчёт по делу Олдриджа пришёл, а значит, его копию скоро можно будет найти в архиве Управления.
Я поблагодарил сержанта и уже развернулся в сторону своего кабинета, но не успел сделать и шагу, как в меня врезался грузный господин с красным лицом. Он был явно чем-то раздосадован и практически кипел от злости.
– Мои извинения! – Джентльмен снял шляпу, пригладил взлохмаченные волосы и, не дожидаясь ответа, обратился к сержанту. – Уважаемый, ну сколько можно?! Я жду уже два часа! За что вам всем платят жалованье?!
Макдонахью бросил выразительный взгляд на пустую поверхность стола.
– Как видите, документы ещё не доставлены, но я потороплю секретариат, – пояснил он с ледяной вежливостью. – Прошу вас подождать в приёмной.
– Чёрт знает что! Я и так торчу здесь всё утро, дьявол вас всех раздери! – выругался посетитель. Его лицо приобрело совсем уж зловещий багровый оттенок, но он всё же отошёл от стойки.
– Так и до удара недалеко, – вполголоса прокомментировал я, пытаясь выбросить из головы зрелище вздувшихся на лбу нервного джентльмена вен.
– Было бы неплохо, – фыркнул сержант. – Неприятнейший тип… Спозаранку перевернул весь участок с ног на голову: мол, ему срочно нужно заключение о смерти Аддерли. Того самого нотариуса, чей особняк сгорел ночью, – пояснил он, заметив непонимание в моих глазах. – А с учётом того, что в сгоревшем доме нашли целых три тела – день уйдёт только на то, чтобы разобрать, кто есть кто… И это не считая того, что у нас ещё два десятка покойников со всех концов Лондона за сегодняшнюю ночь!
От флегматичной сдержанности сержанта не осталось и следа. Похоже, бесцеремонный посетитель умудрился разбудить дремавшие в Макдонахью испанские корни. Если, конечно, они существовали не только в моём воображении.
– А он объяснил, к чему такая срочность?
– Да, – сержант поморщился. – Этот джентльмен – клерк из нотариальной конторы «Вильямс и Кларкс». Он объявил, что Аддерли был их клиентом и теперь они должны выполнить его волю по завещанию в течение двенадцати часов. К чему покойнику такая спешка – дьявол разберёт…
Макдонахью снова ожесточённо покрутил ус, после чего продолжил:
– Так вот, завещание, видите ли, можно вскрыть только после официального заверения кончины! Вот они и забегали: по их контракту отсчёт уже пошёл, а заключения о смерти ещё нет. Кто знает, что мог запросить в своей последней воле этот тип и сколько он им заплатил, раз они готовы даже подкупить судмедэксперта, лишь бы уложиться в сроки…
– Подкупить? – я подумал, что ослышался.
Сержант стушевался, сообразив, что ляпнул лишнее. Все знали о взятках в Управлении, но немногие были готовы говорить об этом вслух. А те, кто не боялся, обычно не задерживались здесь надолго.
Тем не менее через несколько секунд Макдонахью встряхнулся и продолжил, хотя уже и не так решительно.
– Не знаю, самого́ судмедэксперта или кого-то из начальства. – Усы сержанта подпрыгивали в такт его речи. – Но сразу после утреннего инцидента, буквально через пять минут, поступило распоряжение в первую очередь заняться пожаром в особняке Аддерли, наплевав на все остальные дела!
Он в раздражении мотнул головой и уставился в одну точку. Чувствуя неловкость от необходимости распрощаться на такой ноте, я постарался соблюсти приличия единственным пришедшим на ум способом:
– Эм… Я могу чем-то помочь?
Неожиданно как для меня, так, кажется, и для себя самого, Макдонахью вдруг встрепенулся и пробормотал:
– Вообще-то, Томас… Вообще-то, если бы вы могли спуститься в секретариат и поторопить их с этими прокля́тыми документами – я был бы у вас в долгу! Иначе этот тип меня просто с ума сведёт!
Просьба сержанта показалась мне вполне оправданной: дежурным сотрудникам было запрещено отлучаться с поста. Решив, что вреда от моей помощи не будет, я кивнул и отправился в ненавистное мне левое крыло – обитель бюрократов и бумагомарателей ещё больших, чем теперь я сам…
Путь был неблизкий и пролегал через центральное здание. И, хотя в Управлении было легко заблудиться, места для некоторых вещей здесь всё ещё не хватало. Например, для архивов. Старые дела лежали разваливающимися стопками вдоль стен коридоров, в углах лестничных площадок, под самими лестницами, а иногда и в ещё более непредсказуемых местах. Одна из таких кип, опрометчиво оставленная неподалёку от туалетной комнаты, растаяла за пару дней. И я до сих пор надеюсь, что её просто догадались переложить в более подходящее место…
Миновав хитросплетения коридоров, я спустился на пару лестничных пролётов и наконец оказался у входа в секретариат. Обычно, здесь трудились сразу несколько измождённых и унылых мужчин неопределённого возраста, но сегодня из ряда огромных дубовых столов был занят всего один. На звук хлопнувшей двери владелец стола поднял раздражённый взгляд, хмыкнул – и снова уткнулся в бумаги.
На всякий случай я ещё раз огляделся и удостоверился, что больше здесь обратиться не к кому.
– Добрый день, – как можно отчётливее поздоровался я. – Мне нужно забрать свидетельство о смерти сэра… ммм…
Всё, кроме титула, уже успело вылететь из головы: плохая память на имена была моим проклятьем.
– В общем, то, что просили сделать срочно, – неумело выкрутился я.
Сидящий за столом секретарь снова неприязненно взглянул на меня и проворчал:
– И зачем так орать? Я не глухой. И ничего хлопать дверью – того и гляди стёкла вылетят! И между прочим, у меня этих срочных дел – целый шкаф! Кто именно тебе нужен? Я что, гадать, по-вашему, должен?! Будто мне больше нечем заняться!
Пока я лихорадочно напрягал память, служащий, не дожидаясь моего ответа, махнул рукой и поплёлся в сторону заваленного бумагами стеллажа, продолжая что-то бубнить себе под нос. Кажется, это были проклятья, и несложно было догадаться, кому именно они предназначались. Мне пришло в голову, что невозможность отлучиться с поста была вовсе не единственной причиной, по которой Макдонахью решил поручить дело по добыче бумажек мне…
– Срочно ему… Вам всем срочно, а что людей не хватает – на это плевать! Второй год на такое жалованье не могут никого найти, один я за всех отдуваюсь – и хоть бы сверхурочные платили, да где там!
Продолжая жаловаться на жизнь, начальство и меня лично как на главный источник всех своих проблем, секретарь вытащил из бумажных завалов какие-то мятые листы и бросил на стол.
– Забирай! – великодушно разрешил он. – Ах да, вот это тоже захвати – а то так и будете меня допекать весь день со своими бумажками!
Он подкинул в стопку ещё пару листов. Я решил не уточнять, что это и зачем – проще всего без вопросов передать бумаги Макдонахью. С остальным пусть разбирается сам: хватит с меня приветливых и доброжелательных клерков…
– И дверь за собой придержи! А то шляются тут… – прошипел секретарь мне вдогонку.
Я собрал документы со стола, как можно вежливее попрощался и вышел из комнаты, ощущая спиной его буравящий взгляд. А затем чуть выждал – и со всей силы захлопнул за собой массивную дубовую дверь.
Клянусь, скрежет зубов был слышен даже через неё.
***
– Всё здесь! – Стопка листков, добытых из недр бюрократического ада, шлёпнулась на стол перед сержантом.
Макдонахью мельком осмотрел её и подозвал недавнего скандалиста, который, мрачно сопя, всё ещё ожидал неподалёку.
– Эй, уважаемый! Проверьте, всё ли это, что вам нужно, и распишитесь вот здесь! – Он ткнул пальцем в амбарную книгу устрашающих размеров.
– Неужели! – Служащий из юридической фирмы фыркнул и начал просматривать документы.
Сержант постукивал по столу карандашом, откровенно надеясь вот-вот избавиться от настырного просителя. Но тот вдруг встрепенулся и протянул:
– Мину-у-точку, здесь, должно быть, какая-то ошибка! В свидетельстве о смерти фигурирует некий сэр Уильям Олдридж, а я пришёл получать бумаги на сэра Альфреда Аддерли!
Стук карандаша затих. Макдонахью напрягся.
– Э-э-э, это, должно быть, примешались бумаги по другим делам! Их просил передать секретарь, – поспешил я вмешаться и добавил, обращаясь в Макдонахью. – Извините, сержант, совсем забыл вас предупредить.
Быстро же они состряпали что-то по делу Олдриджа… Скорее всего, где-то здесь лежит и отчёт с места происшествия.
– Давайте я посмотрю и разберусь что откуда! – Я буквально выхватил листки у озадаченного юриста и принялся их сортировать.
Отчёт о пожаре в доме Аддерли, свидетельство о его смерти и справка о вскрытии тела шли за описью имущества некоего мистера Бэгсби с Флит-стрит, свежей лицензией кэбмена и списком обмундирования, которое требовалось закупить для полицейских в этом году. А вот и свидетельство о смерти Олдриджа, на которое наткнулся клерк. И следом за ним – рапорт с места происшествия.
«Следов посторонних в доме не обнаружено… Дворецкий ничего не слышал… Оружие принадлежит хозяину дома… Всё свидетельствует о самоубийстве, в связи с этим вскрытие и дальнейшее расследование считаю нецелесообразным». И подпись – «шеф-инспектор Эндрю Аткинсон».
Проклятье, ничего полезного! Я в раздражении дёрнул плечом и передал документы по Аддерли юристу:
– Теперь всё должно быть верно.
Тот, к моему немалому изумлению, продолжал стоять в оцепенении и нелепо шевелил губами, будто что-то вспоминая.
– Так, э-э… А про смерть сэра Олдриджа – это ошибка? – наконец выдавил он. Его глаз дёрнулся. А потом ещё раз. И ещё.
Макдонахью с удивлением смерил клерка взглядом:
– Вовсе нет. Сэр Уильям Олдридж тоже отошёл сегодня в мир иной. Ваш знакомый?
Юрист заметно побледнел и пробормотал:
– Не совсем мой… Нашего, э-э-э, клиента… бывшего клиента… сэра Аддерли. Согласно его завещанию я должен отправить письма сэру Олдриджу – его давнему другу, и ещё одному господину, но теперь… – Мужчина всплеснул руками. – Как такое могло случиться в одну и ту же ночь! Что же делать!
Мы с Макдонахью переглянулись. И правда – удивительное совпадение…
Мне нужно было срочно удостовериться, что уши меня не обманывают.
– То есть, вы хотите сказать, что ваш покойный клиент в завещании приказал передать письмо своему другу, сэру Олдриджу? И тот, по странному совпадению, умер с ним в одну и ту же ночь в разных частях города и при разных обстоятельствах?
Клерк ошарашенно кивнул – и тут же спохватился.
– Не думаю, что мне стоило об этом говорить! Пожалуйста, не рассказывайте никому об этом! – выпалил он, стремительно развернулся и с удивительной прытью понёсся к выходу.
– Дела-а-а, – протянул сержант, провожая юриста взглядом.
Я кивнул, всё ещё находясь в некотором замешательстве оттого, что дело Олдриджа приняло такой удивительный оборот. Оно, кажется, зажило собственной жизнью, начав преследовать меня ровно с того момента, когда я сам собирался сесть ему на хвост. Судьба? Вот уж вряд ли…
Я был так озадачен словами клерка из нотариальной конторы, что не сразу заметил ещё одного свидетеля. Слева от конторки стоял неизвестно когда появившийся констебль Доусон – тот самый нервный парень из дома Олдриджа. Не знаю, что он делал в центральном Управлении, так далеко от своего участка, но сейчас у него было лицо человека в распоряжение которого попали све́дения чрезвычайной важности. Поймав мой взгляд, Доусон молча развернулся и скрылся в том же самом коридоре, из которого так внезапно возник.
Меня посетило мерзкое предчувствие, что не пройдёт и пяти минут, как Смиттерсон окажется в курсе всех деталей этого разговора. Похоже, дело Олдриджа для него всё-таки важно. А значит, теперь и для меня тоже.
***
22 октября 1889 года,
западный Лондон
Подвал в особняке колдуна был источником всего зла. Так подсказывало Джимми рыцарское чутье, которое ещё никогда его не подводило. Мальчишка аккуратно выбил ногой остатки стекла и проскользнул в тёмное маленькое подвальное окошко, из которого веяло сыростью и плесенью.
Расстояние от окошка до пола в подвале было всего ничего, так что приземлиться на ноги не составило труда. Уф, самая трудная часть позади! Джимми довольно хлопнул в ладоши, но тут же спохватился: наделать лишнего шума вовсе не входило в его планы. Он собирался лишь разбить стекло по просьбе того констебля снаружи, чтобы отвлечь старика-дворецкого. А уж после под шумок пролезть в подвал и разобраться, что тут и как, без всех этих надоедливых взрослых, которые никогда не воспринимали его всерьёз.
Что говорить, они не поверили ему, даже когда пропал Уолли! Так что Джимми, как настоящему рыцарю, пришлось выручать друга самому. И, раз уж Уолли поймал колдун, то где он может держать его, кроме как в подвале? Если, конечно, Уолли ещё жив… Джимми помотал головой, отгоняя эту мысль. Настоящие рыцари не бросают товарищей, попавших в беду!
Мальчик обошёл комнату, но не увидел ничего интересного. Всё было завалено прогнившими бочками, сломанной мебелью и истлевшим тряпьём. Ничего колдовского, загадочного и опасного. Ну, кроме непонятной штуки на потолке – его покрывала то ли плесень, то ли очень старая паутина. Потолок был таким низким, что ничего не стоило поднять руку и дотронуться до него. Но желания сделать это почему-то не возникало. Джимми наморщил нос. На улице ему встречалась и большая гадость, но разводить такое в доме… Уф, кто поймёт этих колдунов?
Сверху послышался скрип половиц и негромкий разговор, затем где-то слева хлопнула дверь – и всё снова затихло.
«Видать, констебль уговорил дворецкого пустить его в подвал», – подумал Джимми и порадовался собственной сообразительности. Пусть взрослые сколько угодно считают его глуповатым – уж он-то знает, что это совсем не так!
Мальчик бросил презрительный взгляд на разочаровавшую его комнату и направился в коридор. Здесь было гораздо темнее: свет из маленьких окон под потолком освещал только небольшую часть огромного подвала, и Джимми приходилось перемещаться почти на ощупь. Шаги слышались теперь откуда-то справа, но всё ещё достаточно далеко. Вряд ли констебль – а кто ещё это может быть? – обрадуется самоуправству Джимми. Их уговор вовсе не подразумевал, что мальчишка тоже заберётся в подвал и будет мешать какому-то важному полицейскому делу.
Впрочем, Джимми это не смущало – он просто шёл дальше. Одна комната, другая, третья… Хлам, хлам и ещё раз хлам. Ни начертанных кровью пентаграмм, ни ужасных статуй неведомых существ… Джимми нахмурился и покачал головой. Он считал, что в доме любого уважающего себя колдуна должна быть хотя бы парочка страшных статуй. Зачем? Да просто так полагается, вот и всё.
Мальчик почесал голову и прошёл в соседний коридор. Снова ничего особенного – очередная каморка, заваленная мусором. Только в этот раз на стене слева явственно были видны какие-то рисунки. Мальчик подошёл поближе, чтобы их рассмотреть – и его глаза округлились.
Это были вовсе не рисунки. Это были царапины. Ряд коротких линий, которые прочертили с силой и явным упорством, будто что-то отсчитывая. Джимми вспомнил, что раньше отмечал так дни до Рождества. Только он для этого пользовался угольком и листом бумаги, а не стеной и, кажется, чем-то острым…
Внезапно из подвала донёсся приглушённый крик. Затем, спустя полминуты, ещё один. А потом Джимми услышал мерзкий скрежет. Такой, будто по каменному полу тащили что-то очень тяжёлое. После этого крики смолкли.
Джимми почувствовал, что ноги перестают его слушаться. Он попятился, озираясь в поисках выхода. Пролезть сюда с улицы не составило труда. Но вот выбраться обратно… Окна находились слишком высоко под потолком, чтобы дотянуться до них самому. Конечно, Джимми мог бы на что-нибудь встать, но в комнате, как назло, не было ничего подходящего.
– Эй… Эй ты… – послышалось вдруг.
Звук шёл откуда-то сверху. Мальчик огляделся, а затем наконец сообразил задрать голову вверх. За окном снаружи виднелся силуэт. Кто-то наклонился к самой земле и протягивал руку. Свет из окна слепил глаза так сильно, что даже прищурившись, Джимми не мог рассмотреть лицо незнакомца.
– Х-хватайся, – просипел тот и закашлялся. Казалось, что каждое слово даётся ему с огромным трудом.
Джимми огляделся. Никого не было видно, но скрежет приближался. «Была не была!», – решился мальчик, подбежал к окну и уже протянул было руку, когда его слегка привыкшие к свету глаза увидели лицо того, кто предлагал ему помощь. На Джимми смотрел… череп. Почерневший, обугленный, покрытый кровавыми язвами, с лопнувшей кожей и провалом на месте носа.
Мальчик пронзительно закричал, отдёрнул руку и упал на холодный каменный пол. Скрежет раздался совсем рядом. Теперь он был прямо у Джимми за спиной.
Незнакомец бросил на мальчишку последний взгляд и с трудом поднялся на ноги. Он поправил широкополую шляпу, лишившуюся красного пера, и похромал прочь от особняка.
К сожалению, здесь он больше ничем не мог помочь.
ГЛАВА 3
СВЕРХХИЩНИК
22 октября 1889 года
центральный Лондон
Найти Джимми не составило труда. Вместе с другими мальчишками он играл в камешки прямо во дворе Управления и, кажется, безнадёжно проигрывал. Когда я подошёл, у пацана уже закончились медяки и он ставил на кон свой старый драный ботинок. Почему-то левый. Правым он, видимо, дорожил гораздо больше.
Долго уговаривать беспризорников не пришлось – поторговавшись для порядка, они согласились организовать слежку за юридической конторой, домом Олдриджа и тем, что осталось от особняка Аддерли. Джимми при этом даже не пытался скрыть свою радость. Не знаю, что вдохновило его больше – возможность заработать пару шиллингов или так удачно выйти из игры, сохранив при этом лицо и единственную пару башмаков.
Самые большие ожидания я возлагал на фирму, в которой работал краснолицый тип – утренний посетитель Управления, поэтому туда отправились сразу два соглядатая. Если я прав и Смиттерсон заинтересовался письмом, то его люди тоже будут там. Хотя бы для того, чтобы проверить, нет ли в письме объяснения тому, что именно произошло минувшей ночью… И самоубийство, и якобы случайный пожар, которые привели к смерти двух знакомых между собой аристократов, были слишком похожи на попытки что-то скрыть. Так что, особняки Аддерли и Олдриджа я тоже не обделил вниманием – к ним отправились ещё двое мальчишек. Одним из них был Джимми, который сразу же вызвался шпионить за домом старика. Его энтузиазм показался мне нездоровым, но других желающих сунуться в пристанище «прокля́того колдуна» всё равно не наблюдалось.
Итак, ещё в полдень маленькая армия беспризорников отправилась на место расследования. Я же посчитал, что привлекать к себе лишнее внимание не стоит, прилежно отработал свою смену и около девяти вечера уже сидел дома у горящего камина, обложившись бумагами от информатора.
Последний, вопреки собственным обещаниям, так и не объявился, поэтому я размеренно перебирал страницы, пытаясь связать разрозненные обрывки информации хоть в какое-то подобие целого. Получалось не очень. Постель так и манила, но с минуты на минуту на порог должна была явиться моя личная армия соглядатаев-беспризорников и отчитаться о достигнутых ими результатах. Или об их отсутствии – оплату они получали в любом случае.
Первым явился оборванец, который дежурил на пепелище у особняка Аддерли. Он сообщил, что не видел ничего интересного: полицейские сняли оцепление уже к вечеру и около дома начали рыскать заинтересованные остатками чужого имущества граждане. Малец посчитал, что работёнка становится слишком опасной, и потребовал накинуть ему деньжат. Если я, конечно, хочу, чтобы он туда вернулся. Я не хотел – если за сегодня, по горячим следам, там ничего не случилось, то вряд ли случится позже. Не позволив втянуть себя в торг, я отдал мальчишке заработанные им деньги и выставил за порог не забыв, однако, поблагодарить: нужно же вносить свой вклад в воспитание подрастающего поколения… Пацан моих манер не оценил – он явно рассчитывал продолжить сотрудничество на более выгодных для себя условиях, поэтому только показал мне на прощанье неприличный жест и шустро скрылся за поворотом.
Что ж, первый блин комом.
Спустя час на пороге появились два запыхавшихся мальчугана, которые провели день следя за «Вильямс и Кларкс». Один, рыжий и чумазый, не давая второму вставить и слова, протараторил, что в контору приходили двое полицейских, которые искали нашего краснолицего юриста и те письма, находящиеся на его попечении.
– Именно его – и именно письма? – прищурился я. – Не одно письмо?
Конечно, перед отправкой на задание я описывал сорванцам внешность клерка, но их успехи всё равно выглядели подозрительно. Про количество писем речь не заходила, и, если в Участке краснолицый не оговорился, их и впрямь должно́ было быть как минимум два. Впрочем, мальчишки, так же, как часом раньше их меркантильный приятель, могли просто подогревать моё любопытство в надежде продолжить вытягивать деньги.
Рыжий уловил недоверие в моём голосе и перешёл в наступление.
– Да у них там окна огроменные! Мы пробежались вокруг дома и враз увидели, в какой комнате ваши ошиваются, – фыркнул он и дерзко добавил. – За бобиками следить – много ума не надо!
Я поморщился. Бобиками в народе пренебрежительно называли полицейских. Бобби, или Роберт Пиль, был основателем службы столичной полиции и по совместительству очень известным человеком. И, хотя меня не особенно задевала эта кличка, с откровенным и бессмысленным хамством мириться оказалось трудно…
Второй мальчишка, который всё это время молчал, правильно истолковал выражение моего лица и ткнул своего друга локтем под рёбра. Тот зашатался, еле устояв на ногах, и отвесил обидчику подзатыльник. С минуту они испепеляли друг друга взглядами, издавали странные звуки и корчили рожи. Кажется, за всё время этого представления первый так и не понял, в чём именно он провинился.
– Так что же вы видели? – Я прервал их потуги на незаметное выяснение отношений: слишком уж жалким было зрелище.
Рыжий, тут же забыв про ссору, с азартом продолжил:
– Значит так, двое бобиков этого свинорылого… Ну, мужика с красным лицом… хорошенько так прижали. Он сначала им всё на дверь показывал, орать даже начал, говорил, что главному доложит. Потом позвал какого-то другого из той же конторы, на грача похожего. Он точно поважнее свинорылого был, может, как раз и начальник его тот самый…
– Ты не придумывай, – остановил я пацана. – Говори только то, что видел.
– Ладно, ладно… – проворчал мальчишка с видом литератора, из гениального произведения которого редактор вырезал самые лучшие места. – Стало быть, этот второй, который пришёл, быстро всю спесь подрастерял. Бобики ему что-то такое сказали, что он аж белым стал. И свинорылому, видать, передал – тот тоже враз шелковым сделался… А потом «грач» вышел и вернулся с какими-то бумажками. Отдал их бобикам – те довольные были, даже руку ему пожали. Ну и всё, вышли они оттуда.
Я был обрадован и разочарован одновременно. С одной стороны, моя теория о важности писем оказалась верной, с другой – было непонятно, что же теперь делать с этим знанием дальше.
– А как выглядели те полицейские? – на всякий случай уточнил я.
– Бобики как бобики – в форме, да при дубинках, – пожал плечами рыжий. – Средние такие, ни светлые, ни тёмные, с усами, без бород. Рожи противные.
Под такое описание мог подойти любой из лондонских полицейских. По крайней мере, на взгляд беспризорника. Бесполезно. Я отдал мальчишкам заработанные деньги и уставился в окно. В голову приходила только одна мысль – оставить это дело в покое, пока оно не обернулось для меня новыми проблемами. Уж на что-что, а на проблемы у меня всегда был отличный нюх. Но разве это когда-то останавливало?..
– Кхе-кхе, – раздалось вдруг настырное покашливание.
Оказывается, беспризорники никуда не ушли и продолжали выжидающе на меня пялиться.
– Что ещё? Я уже заплатил, как и договаривались. Больше ничего не накину, – решил я внести ясность.
– Точно? А то за лишний шиллинг Остряк вам кой-чего ещё может рассказать, – небрежно бросил рыжий.
Второй пацан, который, похоже, и был пресловутым Остряком, степенно кивнул. Мелкие вымогатели…
– Так может рассказать – или расскажет? Если оно того не стоит – не то что не доплачу, а заберу обратно то, что уже дал! – пригрозил я.
На ладонь рыжего упала ещё одна монета. Тот покрутил её, залихватски проверил на зуб и продолжил:
– В общем, Остряк бобиков у выхода подкараулил и вроде как случайно врезался в того, что письма нёс. Хотел выдернуть их под шумок, но не вышло: второй бобик не растерялся и Остряка дубинкой по хребтине огрел.
Остряк снова закивал, явно гордясь собой. Я прикрыл глаза. Прекрасно, теперь Смитти в курсе, что за письмом кто-то охотится. Нетрудно догадаться, о ком он подумает в первую очередь в случае, если хоть немного догадывается о моей тайной расследовательской деятельности…
– Может, объяснишь, за что тут платить? – процедил я сквозь зубы. – И кстати, Остряк что, сам разговаривать не умеет?
Оба беспризорника смерили меня взглядами, которым позавидовали бы благочестивые монашки, узревшие распутных девок на воскресной мессе.
– Во-первых, это ещё не всё, – снисходительно пояснил первый. – А во-вторых, Остряк-то немой.
Час от часу не легче. Я недоверчиво посмотрел на Остряка. За всю встречу тот и впрямь не издал ни одного членораздельного звука.
– Ладно, и как же тогда он тебе всё это рассказал? – не выдержал я.
– Жестами, как же ещё!
Удивляться и спорить уже не было сил. За злостью пришли смирение и апатия.
– Допустим… Ну, так чем же дело кончилось?
– Тем, что бумажки спереть у Остряка не вышло – но разобрать, что там написано, он успел. Прочёл, пока письма по земле валялись, а тот бобик на Остряка орал. Там букв мало было – всего два конверта да подписи на них. Один на ту фамилию, что вы говорили, Олдридж или как его там, а вот второй – нет…
Грамотные беспризорники? Вот это новость! Кажется, меня снова хотят надуть.
– М-да, и что же было на втором? Сам прочитал, или Остряк шепнул? – не удержался я.
Оба мальчишки вновь смерили меня уничтожающими взглядами. Я даже устыдился и пообещал себе больше не обижать детей. По крайней мере, сегодня.
– Я-то нет, но вот Остряк читать умеет, – соизволил пояснить рыжий. – Он при церкви жил, пока не сбежал. Если дадите бумажку, то и написать сможет.
Я схватил первый попавшийся листок бумаги и карандаш и передал Остряку. Тот приложил бумажку к стене, посопел, примерился – ни дать ни взять, Микеланджело над куском мрамора – и начал что-то выводить кривым детским почерком. Затем Остряк сделал шаг назад, осмотрел своё творение под разными углами, посопел ещё, дописал несколько букв чуть ниже и, довольный результатом, протянул листок мне.
На помятом листке красовались всего две строчки. Первая гласила «АШФАРД». Вторая, чуть более мелкая и скромная, поясняла – «граф».
Понятия не имею, кто это. Я рухнул в кресло и задумался. Беспризорники как-то незаметно исчезли.
Джимми в тот вечер так и не появился.
***
1866 год
Лондон, дом семьи Ливингстон
Отец подкинул пару углей в камин, раскуривая трубку. Я сел поближе к его креслу и приготовился: вечерние посиделки у камина всегда были временем интересных историй.
– Ну, о чём ты хочешь послушать сегодня? – усмехнулся отец, заметив мои перемещения.
Я вытащил припрятанную под диваном книгу и, не удержавшись, провёл рукой по обложке. На бархатной поверхности красовалось имя «Капитан Томас Майн». Я понятия не имел кто это, но был уверен, что раз он капитан, то у него точно есть свой корабль, команда отчаянных головорезов и прекрасная дама сердца.
Но в книге, которую отец подарил мне на семилетие, обо всём этом не было ни слова. Речь здесь шла об охоте на бизона. Впрочем, это меня ничуть не расстраивало. Я читал и перечитывал эту книгу вот уже несколько недель, но до сих пор не имел ни малейшего понятия, как выглядит этот чудно́й бизон: во всей этой удивительной книге не было ни одной картинки!