Юлия Баранова
Пепельный свет Луны
ГЛАВА 1
ГЛАВА 1
ЗМЕЯ, СВЕРНУВШАЯСЯ В ЛАБИРИНТ
21 октября 1889 года
Лондон, район доков
Слабый лунный свет озарял выложенную брусчаткой мостовую. Добротная – камень к камню – она казалась единственной достойной частью всего этого жалкого портового района. В остальном гордиться здесь было нечем: бедность, клопы и нечистоты давно превратили его в гниющую смрадную дыру, в которую стоило соваться только имея на то очень веские причины.
Например, безграничное отчаяние и полную безысходность.
Но если это относилось лишь к местным жителям, то случайные гости могли оказаться здесь и по-другому: во времена моей службы констеблем, чтобы попасть сюда в патруль, достаточно было лишь прилично провиниться. Что-что, а это я знал не понаслышке – будучи ещё юнцом, пылающим бесконечной жаждой справедливости и такой же бесконечной глупостью, я поймал одного сержанта на взятках. Тот не глядя подмахивал справки о смерти, помогая родителям погибших детей получить у профсоюзов страховые выплаты. И его вовсе не волновало то, что многие дети погибали при весьма подозрительных обстоятельствах: содержать лишний рот в Лондоне могли себе позволить не все. Но вместо того, чтобы сдавать детей, которых они не могли прокормить, в работные дома, некоторые особо отчаянные готовы были лично избавиться от такого тяжкого бремени, предварительно застраховав своё чадо…
Как бы то ни было, особого толка мой отчёта не принёс: сержанта лишь слегка пожурили (и то скорее за то, что попался), а вот его покровители, с которыми он делился процентом, обеспечили мне смены в порту среди забулдыг, проституток и опиумных наркоманов на долгих три месяца. С тех пор жажды справедливости у меня поубавилось, а несколько лет примерной службы и повышение до инспектора позволили больше не морозить себе задницу в патрулях. Так что, к своей огромной радости, в районе доков я не появлялся уже несколько лет.
Сегодняшний день оказался исключением.
Я выругался и со злостью захлопнул за собой дверь паба. Та пронзительно всхлипнула и чуть не слетела с петель, но мне было решительно всё равно. Мне сложно было смириться с тем, что встреча в дешёвой забегаловке самой отвратительной части города оказалась лишь глупым розыгрышем. У меня были все основания так считать: таинственный информатор, на которого я возлагал большие надежды, спешно ретировался прямо посреди разговора, так и не сообщив ничего ценного. Напоследок он оставил лишь бесполезные бумажки, спутанные извинения и обещание связаться со мной позже.
Верилось в это с трудом: я понял, что не знаю о странном типе ровным счётом ничего. Своего имени он не назвал, а цилиндр с нелепо огромными полями отлично скрывал его лицо от скудного освещения газовых ламп. Пожалуй, единственной примечательной деталью гардероба моего собеседника было красное перо, заткнутое за ленту этой вышедшей из моды с тридцать лет назад шляпы. Вот только вряд ли этого хватит, чтобы найти человека в огромном, забитом как повозка могильщика после Рождества, городе…
Проклятье! Мысль об очередной неудаче настолько выбила меня из колеи, что я поскользнулся и чуть не угодил в сточную канаву, густо поросшую чертополохом и ракитником. Ботинки тут же промокли и покрылись зловонной рыбьей чешуёй. Что ж, заявиться сюда в приличной обуви было сомнительным решением. Дав себе зарок впредь ступать осмотрительнее, я сделал ещё один шаг и… чуть не споткнулся о тело.
Оно лежало прямо посреди дороги, преграждая путь свободолюбивому ручейку помоев. Настолько свободолюбивому, что ему пришлось проложить себе новое русло: ручеёк огибал правое плечо и голову лежащего на мостовой мужчины, возвращаясь к своему нормальному течению где-то в районе его коленок. Самому мужчине это, кажется, ничуть не мешало. А может, ему уже было всё равно.
Я подошёл чуть ближе и пригляделся. Дышит или показалось? В такой темноте и не разберёшь: тусклые газовые фонари в районе доков горделиво возвышались только у пабов и борделей. Конечно, не для удобства клиентов – так вышибалам было сподручнее выколачивать деньги из тех, кто попытался смыться не заплатив.
Я наклонился над лежащим и поморщился, прикрывая лицо рукавом. В нос ударила ядрёная смесь дешёвого пойла и давно не чищенного отхожего места. Как назло, ветер тут же усилился, давая шанс почувствовать каждую нотку изысканного аромата. Глаза предательски заслезились: кажется, насчёт «давно не чищенного» я погорячился. Вернее было бы сказать – никогда. Словно в подтверждение этой мысли мимо прошмыгнул тёмный шерстяной комок, остановился возле тела, принюхался и с возмущённым писком метнулся куда-то в сторону.
Что ж, кажется, даже крысы брезгуют местными жителями. Мне было сложно их в этом винить: преодолевая отвращение, я наклонился и протянул руку к плечу лежащего на земле мужчины.
– Эй, ты чего там удумал?! – тут же раздался визгливый голос откуда-то сзади.
Что-то, а неприятности, благодаря которым можно попасть в полицейские отчёты, этим вечером мне были совершенно не нужны. Я отдёрнул руку и обернулся – в распахнутых дверях клоповника за моей спиной стояла женщина. Сальные, непонятного цвета волосы, застиранное штопаное платье на пару размеров меньше нужного, кривой, не раз переломанный нос и рытвины от оспы, которые не могло скрыть даже отсутствие освещения и несколько унций смертельного оттенка белил.
– Ты кто такой, а? А ну, пошёл отсюда! – возвестила милая дама приближаясь. – Сейчас кузенов на тебя натравлю – будешь знать, как тут отираться!
Я молча пожал плечами, поднялся и нырнул в тень соседнего дома – судьба этого несчастного меня никак не касалась. Наверняка, он знакомый этой крикливая особы, которая вполне способна сама о нём позаботиться…
Тем временем дама подошла к лежащему, оглядела пропитанные грязью обноски и смачно выругалась:
– А ну, вставай, выродок! Думаешь, можешь вот так просто свалить, не заплатив за пойло?! Ты и так мне уже шиллинг должен! – она со всей силы пнула лежащего под рёбра. – Эй, ты там сдох, что ли?
Мужчина не шевелился. Дама в оспинах сплюнула на мостовую, с кряхтением наклонилась и начала обшаривать карманы его лохмотьев, ворча и приговаривая что-то себе под нос. Что ж, кажется, и правда знакомый. А вот насчёт заботы не задалось…
Впрочем, не моё дело. Я поднял воротник, перешагнул очередную кучу помоев и проверил, на месте ли полученные от информатора документы. Всё здесь. Надеюсь, я ошибся и в них обнаружится хоть что-нибудь полезное – тогда путешествие в эту клоаку того стоило.
Я вытер ботинки платком и без раздумий избавился от него прямо, по дороге. К сожалению, им это не сильно помогло. Глядя на обильные потёки едва ли не разъедающей их грязи и прочий налипший мусор, меня занимала лишь одна мысль: можно ли избавиться от дерьма, не нырнув в него с головой?
***
21 октября 1889 года
Лондон, район доков
Услышав глухой вскрик, старый нотариус не удивился. Он только переставил догорающую свечу ближе к краю стола, чтобы она ярче освещала дверь в комнату, и принялся ждать. Не прошло и нескольких секунд, как на лестнице раздались лёгкие, но уверенные шаги. Незваный гость даже не пытался скрываться.
– Как обычно, считаешь, что ты вправе делать всё что угодно, – покачал головой старик, но в недоумении замолк, когда дверь распахнулась.
Он ожидал увидеть кого-то другого, но тусклый свет свечи выхватил из темноты щуплый силуэт высотой не больше пяти футов. Простое лицо, курносый нос, непритязательная, порядком потрёпанная одежда. И белёсые, обжигающие холодным презрением глаза.
– Так это всё-таки ты, – хмыкнул старик. В его голосе послышалось восхищение. Он взял огарок свечи и вытянул руку вперёд, чтобы лучше разглядеть лицо стоя́щего перед ним мальчишки, беспризорника лет десяти-двенадцати.
От яркого света тот даже не поморщился, продолжая сверлить старика презрительным взглядом. Только губа слегка дёрнулась, будто пытаясь скривиться в усмешке.
– Зрачки уже не реагируют. Недолго ему осталось, – старик задумчиво пожевал губами, осматривая покрывающиеся бельмами глаза. – Но призна́юсь, когда ты в первый раз пришёл ко мне с этой идей, я посчитал её невозможной. Как же ты всё-таки смог?
Мальчишка не отвечал.
– Если только… Ты… – прищурился старик. Его лицо озарила догадка, смешанная со страхом. – Нет, это же безумие!
Свеча в руке дрогнула, а огонёк в ней заплясал от потока воздуха – мальчишка хрипло засмеялся. Надрывно, скомкано и слишком громко. Сложно было представить, что этот странный звук издают голосовые связки ребёнка.
– Не безумие, если я успею добраться до Врат, – звук прекратился, а рот мальчишки растянулся в ухмылке. Кукольной и неестественной, как все его движения.
– До Врат? И что потом? Откроешь их? – недоверчиво протянул старик и вдруг улыбнулся.
Мальчишка, который только что сам заходился смехом, дёрнулся. Его лицо перекосилось от ярости, а белёсые глаза сузились.
– Что в этом смешного? – прошипел он, но старик продолжал смотреть на него с той же безмятежной улыбкой. Ровно до тех пор, пока не упал на пол: мальчишка с воплем толкнул его, вскочив на тощую стариковскую грудь, и ухватился маленькими руками за хрупкую шею.
– Что в этом смешного? Что смешного?! – кричал он, сжимая хватку всё сильнее и сильнее. – Почему ты улыбаешься?!
Но старик уже не мог ответить. Свеча из его ослабевшей руки упала на пол. Пышный персидский ковёр занялся пламенем, которое отразилось в пустых бельмах глаз мальчишки. Он разжал руки – маленькие и слабые, – такие слабые, что их силы еле хватило задушить не́мощного старика, и покачал головой. Гнев на Аддерли был всего лишь наследием из прошлой жизни.
В этой, пусть пока и недолгой, пора было заканчивать с этим и переходить к следующему, более важному шагу. Мальчишка схватил с полки старика сургучную печать, быстро проглядел несколько писем – проверить, что он достаточно хорошо помнит почерк нотариуса – и выбежал на улицу по лестнице вниз, ловко переступив через несколько лежащих возле входной двери тел.
Не устояв, мальчишка обернулся на занимающийся пламенем богатый дом на самой границе с доками и вновь ухмыльнулся: устаревшие взгляды Аддерли разделили их на время двадцать лет назад и окончательно разделили сейчас. Жаль, что старик настолько закостенел, что так и не перешёл со свечей на газовые светильники…
***
21 октября 1889 года
центральный Лондон
Несколькими часами позже у себя дома я просматривал всё, что мне удалось достать на Смиттерсона. Этот тип занимал пост суперинтенданта всего пару лет, но и до этого умудрился наследить почти в каждом сомнительном происшествии, на которое полиция почему-то закрывала глаза.
Большинство этих происшествий объединяло одно: в Лондоне пропадали люди.
Они исчезали без причин и объяснений не допив чашку чая, не докурив сигару, не забрав у бакалейщика срочный заказ, не уложив детей спать. И как минимум части из этих исчезновений предшествовал визит странных джентльменов. Они были одеты в штатское, ходили по двое – трое, не имели оружия, но забирали своих жертв без какого-либо, даже формального сопротивления. Тихо и мирно, под покровом ночи.
И мне было сложно вообразить почему такое оказалось возможным. Всё это выглядело как заговор. Заговор хорошо организованных, обеспеченных деньгами и связями людей прямо здесь, в сердце Лондона. Казалось, в такое мог поверить только заядлый конспиролог. О, я бы тоже посчитал сумасшедшим любого, кто решился бы поведать мне такое хоть за стаканом бренди, хоть за чашкой чая.
Вот только… Одно из похищений я видел собственными глазами. Семнадцать лет назад люди в штатском забрали мистера Олсона, моего учителя по естественным наукам. Тогда, будучи двенадцатилетним бунтарём, я частенько сбега́л от матери. В вечера, когда её упрёки и болезненная, граничащая с одержимостью забота становились совсем невыносимыми, я отправлялся к мистеру Олсону в его скромные апартаменты на соседней улице. Там я занимался вместе с другими его подопечными, читал книги (те, что были дома, я давно выучил наизусть), но главное – слушал и впитывал удивительные истории, которые будоражили моё детское воображение: до работы гувернёром Олсон много путешествовал. Индия, Китай, Австралия, Греция… Даже Египет! Места, настолько отличающиеся от единственного, что я когда-либо видел – привычного грязно-серого Лондона, – что их сложно было даже вообразить.
Но я очень старался это сделать, забрасывая учителя самыми разными вопросами. И больше всего меня интересовал один: как после всех этих путешествий можно было вернуться назад, к скучной городской жизни? На что учитель, обожавший к месту и не к месту одаривать нас мудрыми поговорками, неизменно отвечал что-нибудь вроде: «Восток или Запад, а дом лучше». Конечно, я ему ни на йоту не верил и переспрашивал вновь, ведь мне казалось, что за причастность к этим историям, к другому, сказочному миру, полному чудесных вещей и удивительных приключений, можно отдать жизнь.
Тем не менее, в вечер, когда явились незнакомцы, я не сделал ничего. Только сидел в платяном шкафу, куда заставил меня спрятаться мистер Олсон, и держал скрипучую, пытающуюся открыться дверцу в надежде, что меня не заметят. И хотя всё длилось несколько минут, вылезти я решился только под утро – когда руку свело так, что она не разгибалась ещё месяц.
Влияние той, старой истории оказалось так велико, что даже сейчас, спустя годы, рука время от времени начинала подрагивать и ныть, словно одержимая призраком того вечера. К счастью, такое случалось нечасто, и в участке никому не было известно об этом маленьком странном недуге.
Что же до исчезновения мистера Олсона… Через пару дней к его дому пришла полиция – семья, на которую он работал, заявила о пропаже. Я видел это, потому что, мучимый чувством вины, крутился неподалёку всё это время в надежде… В надежде бог знает на что.
«Любопытство сгубило кошку», прокомментировал бы такую неосмотрительность учитель, и, возможно, оказался бы прав, но именно тогда мне повезло в первый раз – среди нескольких явившихся на вызов констеблей я узнал его. Одного из тех, кто был в доме Олсона. И пусть сидя в шкафу я ничего не видел, голоса человека, который попросил учителя пройти с ним, я запомнил на всю жизнь.
Ошибиться было невозможно.
Так я узнал о существовании Смиттерсона. В те времена он служил рядовым констеблем лондонской полиции, но и тогда, и, как это стало доброй традицией позже, возглавляемое им расследование закончилось ничем. Олсона с тех пор никто не видел, а через месяц прошли слухи, что он попросту сбежал от карточных долгов и осел где-то на севере. Потом о нём и вовсе перестали говорить – как и о многих других, кто пропал до и после него…
В побег учителя я никогда не верил – Смиттерсон и его подручные не были похожи на нанятых выбивателей долгов. Не верил я и в то, что похищения – работа тайной полиции или других королевских служб. Слишком уж случайными выглядели жертвы. Казалось, их не связывало ровным счётом ничего. Среди пропавших были и прачка из трущоб, и банковский клерк из шикарного офиса в центре города, и престарелая вдова, которая уже десять лет как ослепла и не показывала носа на улицу, и мальчишка-мусорщик, собирающий отходы на берегу Темзы… Список людей из разных мест, сословий и жизненных обстоятельств можно было продолжать вечно.
Но пока я собирал информацию о них, мне повезло во второй раз – парочка пусть и не очень надёжных свидетелей утверждала, что видела у ночных гостей странные рисунки на запястьях. Змея, свернувшаяся в лабиринт – знак, нарисованный по их описаниям, я назвал для себя именно так. Но мои наброски оказались не похожи ни на одну эмблему хоть сколько-то известных обществ или организаций, что удалось найти в библиотечных справочниках.
Нет, за всем этим стояло что-то другое. Кто-то другой. Новое тайное общество? Секретная антиправительственная организация? А может, группа продажных служителей полиции, купленная богатыми аристократами для своих нужд?
Я склонялся к последнему: спустя пару лет мне удалось найти ещё нескольких её участников. Они тоже оказались полицейскими, но выглядели совсем мелкой сошкой по сравнению со Смиттерсоном, который гигантскими прыжками взбирался по карьерной лестнице. Уже через два года не слишком выдающейся работы он дослужился до инспектора, а через десять – стал суперинтендантом. И все эти годы он оставался единственной ниточкой, которая вела меня к настоящим организаторам. Впрочем, других и не было – до поступления на службу мои возможности заниматься этим делом ограничивались лишь расспросами бродяг, да осторожными попытками выведать что-то у родственников и соседей жертв.
Думаю, именно желание изобличить Смиттерсона (а главное – его тайных нанимателей) и привело меня в полицию. Вопреки желанию матери. Это можно было понять – с неё вполне хватило страданий от того, как обернулась служба для моего отца. Он погиб при исполнении, когда мне не было и восьми, так что матушка вовсе не горела желанием расстаться и со мной. А уж после смерти Лиззи…
Впрочем, сопротивление матери оказалось единственной настоящей преградой: поступить на службу в лондонскую полицию оказалось совсем несложно. На здоровье я не жаловался, а сама работавшая гувернанткой мать дала мне отличное образование: большинство новобранцев с трудом могло читать, что уж говорить о письме. Пожалуй, это даже навлекло на меня кое-какие подозрения: с такими знаниями легко можно было устроиться на работу банковским клерком на куда более приличное жалованье, чем те жалкие подачки, что платили полицейским. Так что довольно скоро я привык не щеголять лишний раз своей хоть и не слишком впечатляющей для обеспеченных людей, но непривычной для служителей закона образованностью.
И тогда мне повезло в третий раз: когда я добился перевода в центральное отделение под командование Смиттерсона, ни он, ни его подручные меня не узнали. То ли я умудрился не попасться им на глаза возле дома Олсона, то ли десять с лишним лет прилично изменили мою внешность. И то и другое меня полностью устраивало и давало шанс находиться поближе к Смитте в надежде, что в один прекрасный день он себя выдаст.
Вот только он не торопился этого делать. Шли годы, информации не прибавлялось, новых исчезновений больше не было, и я постепенно погряз в служебной рутине, почти забыв о том, что именно привело меня в управление лондонской полицией… Ровно до вчерашнего дня, когда кто-то подсунул под дверь апартаментов, что я снимал на Уиллоу-стрит, сложенную в несколько раз записку, написанную аккуратным ровным почерком. Приглашение встретиться и поделиться тем, что интересует меня уже очень много лет… И, пусть это и означало, что о моём импровизированном расследовании против собственного начальника кто-то знал, я не смог устоять.
Но что это дало?
Я разложил бумаги, любезно предоставленные мне информатором, и наугад вытянул пару жёлтых, не первой свежести листов. Больничные выписки, сметы, отчёты о ремонтных работах… Что за странный набор! Я в раздражении швырнул бумаги на стол, стараясь сдержать зевоту. Время уже давно минуло за полночь, но с улицы доносился громкий шум и гул голосов. Разбираться, из-за чего весь сыр-бор, не было ни малейшего желания. Пьяная драка в пабе – самая частая причина такой суеты. Спасибо, я лучше вздремну.
Стоило об этом подумать, как в дверь раздался настойчивый стук.
Дьявол! Воображение уже рисовало бравых ребят Смитти, готовых прямо с порога выколотить из меня дух за попытки так бесцеремонно копать под их начальника. Я поморщился и тряхнул головой. Какая чушь! К чему думать о таком варварстве, когда есть гораздо более лёгкие и изящные способы от кого-то избавиться. Например, подкараулить в тёмной подворотне…
Стук повторился.
Это вряд ли были ребята Смиттерсона, но господа, что могли позволить себе шляться по домам в такое время, обычно не вызывали у меня доверия. Я потянул на себя ящик стола, вытащил из него купленный много лет назад револьвер и подкрался к входной двери.
– Мистер инспектор! Мистер инспектор, откройте! – донёсся с порога тонкий детский голос.
Узнать его было несложно. Джимми Заноза-в-Заднице работал мальчиком на побегушках у центрального отделения полиции больше года, за что еженедельно получал свои пару шиллингов. А иногда и горсть тумаков от других беспризорников, которые тоже были не прочь подзаработать. Обычный паренёк лет десяти с вечно спутанными соломенными волосами, непонятно как выживающий на улице в компании таких же невезучих сорванцов. Откуда он получил своё прозвище? Ну, для начала, мальчишка был прилипчив, как репей…
«Может, если я не открою, он просто уйдёт?» – пронеслась в голове наивная мысль. Я наклонился к двери и прислушался.
– Мистер инспектор, я слышу, что вы не спите! – раздался истошный вопль прямо из замочной скважины.
Я отшатнулся от двери, потирая чуть не оглохшее ухо. Чтоб тебя, мелкий засранец! Видимо, над бесшумной походкой ещё сто́ит поработать. Наверняка во всём виноваты скрипучие дряхлые половицы!
Спрятав револьвер за спину, я слегка приоткрыл дверь:
– Чего тебе? Моя смена начнётся только утром.
Джимми попытался просочиться внутрь, но я бесцеремонно перегородил ему дорогу. Впрочем, пацана это ничуть не смутило.
– Смитти велел всех созывать! Дел невпроворот! – выпалил он и выдохнул, будто опасаясь, что вся эта архисложная информация в любой момент может покинуть его голову и больше никогда не вернётся.
Впрочем, этого нельзя было исключать: сообразительностью и памятью мальчишка никогда не отличался.
– Сам Смитти и совсем всех? – усомнился я.
Хотя Смиттерсон и руководил всем центральным отделением, моим непосредственным начальником был Генри Гудман. Правда, занимал он эту должность исключительно благодаря своим прошлым заслугам: последние лет десять старик не расставался с бутылкой.
– Берите выше! Шеф МакКинли велел Смитти, Смитти велел Гудману, а Гудман велел всем нашим передать! Вот, даже приказ есть! – Джимми продемонстрировал засаленный листок, извлечённый откуда-то из складок одежды.
Я взял его двумя пальцами и развернул. Неровная закорючка под текстом и правда была похожа на подпись Гудмана. А жирные пятна вокруг неё на следы разгульного застолья. Сами детали приказа разобрать оказалось сложно – почерк начальника и на трезвую голову оставлял желать лучшего. Приходилось надеяться только на то, что мальчишка в точности запомнил поручение…
– А чем заняты все остальные? – уточнил я.
Джимми посмотрел на меня как на последнего недоумка:
– Так, пожар тушат в портовом районе! Полыхает уже добрых полночи – того и гляди весь сгорит! А может, и дальше разойдётся, тогда вообще ой-ёй что будет!
Пожар?..
Я посмотрел на восток. На покатых крышах домов отражалось слишком яркое для ночного города зарево. Что ж, значит, не пьяная драка… И именно в том районе, где я побывал всего несколько часов назад. Совпадение? Не исключено – плотность застройки и нравы местных часто приводили и к более плачевным последствиям. Впрочем, это ничего не меняет. Проблемой при пожарах в Лондоне всегда был недостаток воды для тушения, а не людей.
– А мистер инспектор тут причём, потому что…? – постарался навести Джимми на мысль я.
Тот на секунду задумался. На его лице отразилось мучение, но затем он посветлел и взмахнул руками:
– Так это, пожаром занятые ж все! А тут ещё в богатейском особняке мертвеца нашли! Смитти сказал нужно срочно разобраться – и с пожаром, и с мертвецом тем! Но на пожар-то я уже поднял всех, кого велели, а вот сходить мертвеца посмотреть некому…
На секунду он задумался, проводя в уме сложные расчёты, а затем подытожил:
– Значится, это… Вам с ним и разбираться!
Кто бы сомневался. Один мёртвый аристократ – и полиция бросается расследовать дело сломя голову. А смерть бедняков, что отправляются исследовать лучший мир по три дюжины за сутки только в центре Лондона, не заставит никого в Управлении даже почесаться…
Впрочем, неважно: раз сегодня уже вряд ли удастся уснуть, можно и поработать. А вот револьвер лучше оставить дома: лондонским полицейским, по заветам Пиля, полагалось орудовать только деревянными дубинками. Объяснять наличие при себе оружия не входило в мои планы, как и делиться с Джимми информацией об имуществе, нажитом не самым законным путём – паренёк то ещё трепло.
Пока мальчишка ждал на улице, я бросил револьвер обратно в стол и рассыпал поверх него кипу полученных от информатора бумаг. Не очень надёжно, но хотя бы не на виду. Окинув эту картину взглядом, я решил, что достаточно постарался, накинул сюртук, надел шляпу и направился на очередную неожиданную встречу с промозглым, желтовато-серым Лондоном.
***
21 октября 1889 года
западный Лондон
На поиски извозчика и дорогу ушло около часа. Я спрыгнул с чуть не отвалившейся даже под моим скромным весом подножки кеба и размял затёкшие ноги. Джимми, ничуть не растерявший энергии, деловито выскочил следом. Это чуть не стало последней каплей для несчастной ступеньки. Она издала такой истошный скрип, что кебмен смерил нас подозрительным взглядом, уже готовясь выставить счёт за порчу имущества. Я только пожал плечами (ступенька ведь всё ещё была на месте!) и поторопил зазевавшегося мальчишку: пришлось прихватить его с собой – Джимми утверждал, что его семья раньше жила в этом районе, и что он неплохо знал окрестности. Будто стараясь это доказать, беспризорник обсуждал каждую кочку и всю дорогу не замолкал ни на секунду.
Вплоть до момента, когда мы вышли из кеба…
Луна сегодня светила особенно ярко и разглядеть, куда мы прибыли, не составило особого труда. Перед нами высились массивные кованые ворота в два человеческих роста, которые внезапно продолжались в обе стороны изгородью едва ли по колено. Кажется, хозяин особняка очень избирательно защищал свою приватность… Впрочем, перешагивать даже такой невразумительный забор казалось дурным тоном.
Я подошёл к воротам и слегка толкнул гигантскую створку. Она отъехала без единого скрипа, будто вовсе ничего не весила, и мы оказались на территории особняка сэра Уильяма Олдриджа. Именно этот джентльмен, по словам Джимми, отбыл на тот свет сегодня ночью. Имя мне ни о чём не говорило, но, глядя на огромный дом, сомнений в высоком положении его хозяина не оставалось: массивный фундамент и несколько ярусов, венчаемых колоннадой, должны были кричать о достатке и статусе, но наводили лишь мысли о мавзолее. И мне казалось решительно невозможным, что кто-то в здравом уме готов был здесь жить, а не покоиться…
Рука вдруг предательски заныла, хотя уже несколько лет до этого никак меня не беспокоила.
– Жуть, да? – надрывно прошептал Джимми.
Я утвердительно хмыкнул, но мальчишка продолжал пялиться на меня, словно фокусник, ожидающий реакции публики на вытащенного из пустой шляпы кролика. Сам же он, кажется, был не слишком впечатлён этим мрачным строением.
– Не первый раз за воротами? – озвучил свою догадку я.
Глаза Джимми сверкнули азартом.
– А то! Мы с уличными иногда пробираемся сюда, чтобы это… ну… обряд Посвящения провести! Только тс-с, никому ни слова, это секрет!
Малец состроил серьёзное лицо и уставился на меня. Ох уж эти детские развлечения… Впрочем, можно и подыграть.
– Посвящение? И куда?
– В рыцари, куда ж ещё! – мальчишка удивлённо округлил глаза, словно вступление в ордены было привычным занятием для местной детворы.
М-да, во времена моего детства игры были как-то попроще. И не подразумевали проникновение на чужой двор. По крайней мере, такой…
– А места поприятнее не нашлось? – не удержался я.
Этот Олдридж, конечно, носил титул «сэр», но таких рыцарей было достаточно и поближе к центру города. Впрочем, оказалось, что дело было вовсе не в этом.
– Долг рыцаря – защищать простых людей от всякой чертовщины, и… это… – кажется, Джимми решил процитировать свой рыцарский кодекс, но сбился и закончил как мог, —… а тут, в общем, всякое творится! Так что, кто докажет, что он ого-го какой смелый, чтобы нечисти местной не пугаться – того, значит, и принимаем к нам в Орден!
– И что же такого тут творится? – уже неподдельно заинтересовался я.
– Ну, это… Слышат тут всякое и видят иногда… Голоса из-под земли, будто демоны из ада ревут, огни мелькают, тени. Говорю же – чертовщина! – кажется, Джимми был всерьёз озадачен таким непонятливым собеседником. – Сам-то я не видел, но наши говорят… Они-то уж врать не станут!
Вот оно что, очередные байки дворовых мальчишек. Что ж, не очень надёжный источник – эти вечно найдут себе приключения на ровном месте…
Конечно же, вслух я озвучил немного другое:
– Угу, ясно.
– Не верите, да? – прищурился малец. – Вот и Уолли тоже не верил! Говорил, мол возьму да пролезу в дом колдуна этого! И трофей прихвачу, чтобы вам всем доказать!
Джимми сделал театральную паузу.
– Ну и? – не удержался я, хотя не планировал сдаваться так быстро.
– А потом взял, да так и не вернулся! – торжественно провозгласил Джимми.
Какая удивительная история…
– Беспризорник?
Мальчишка наморщил лоб и кивнул, явно не понимая причину вопроса.
Я вздохнул и пояснил, в очередной раз удивляясь, как этот пацан умудряется выживать на улице:
– Скорее всего, Уолли поймали и сдали в полицию за какую-нибудь мелкую кражу. Или чем вы там обычно промышляете… А полиция определила его в ближайший работный дом.
«Или парень струсил, сбежал и прибился к другой дворовой шайке», добавил про себя я. Что ж, одной загадкой меньше. Надеюсь, с трупом сэра Олдриджа удастся разобраться так же легко.
Джимми надулся и замолчал. Кажется, моя версия, в которой не было места таинственным тёмным силам, его совсем не устроила.
– Знаешь ещё что-нибудь о хозяине? – я решил перевести разговор в другое русло.
Беспризорник почесал затылок и с сомнением глянул на меня.
– Да так-то я кроме имени ничего толкового и не слышал. Поговаривают, конечно, всякое. И про хозяина, и про дом этот…
Мальчишка опять многозначительно замолчал. Кажется, решил отомстить мне за неверие в мистическую природу исчезновения его друга.
– Не тяни, выкладывай уже, – поморщился я.
Долго уговаривать не пришлось – Джимми сложно было молчать дольше пяти секунд.
– Место это про́клятое – все в округе так говорят! А виной всему хозяин – он что ни на есть самый колдун! – мальчишка успел сорвать где-то прут и теперь размахивал им как мечом в такт своим словам. – На люди не показывается, никто его и не видел почти. Даже из тех, кто давно здесь живёт! Говорят, он за этот домище и богатства душу дьяволу продал! О, а ещё он порчу насылать умеет – вот на мужика одного зыркнул из окна, так тот сразу в навоз конский ка-аак упал! Прямо лицом вниз, ого-го! Ещё бы чуть-чуть да и задохнулся – еле вытащить успели!