Йоханнес Вильгельм Йенсен
Хутор переселенца
Теперь Ханс стал искать правды. Он мог предъявить длинную царапину на нёбе и поклясться на Библии. Но свидетелей у него не было. Суд вынес решение, что рана вовсе не обязательно была нанесена наконечником палки. На этом дело само собой прекратилось.
Вскоре «новосел» бежал в полной растерянности из усадьбы, бросил семью и снова осел в родных краях.
И тогда жене его пришлось отступиться. Она начала перевозить домашнюю утварь в родительский дом по другую сторону реки.
Но Андерс Могенсен не дремал. Однажды в полдень он, вместе с двумя свидетелями, явился в усадьбу – вырос там, словно из-под земли. И доказал, что бывшая хозяйка погрузила то, что принадлежит ему. Мол, она покусилась на недвижимое имущество.
На другое утро молодую женщину никак не могли отыскать. Но под конец ее нашли наверху, на чердаке. Она висела под самым коньком крыши, на ногах у нее были тяжелые деревянные башмаки. Страшно было смотреть, как она висит, ведь она была на сносях.
Родные похоронили ее, а Андерс Могенсен завладел усадьбой, о Хансе же ничего никогда больше не слыхали.
В первые годы Андерс Могенсен сам хозяйничал в усадьбе на выселках, посылая туда днем кого-нибудь из своих работников, которые вечером возвращались в Гробёлле. Но если в начале практические соображения диктовали правила игры, то, возможно, постепенно правила игры стали диктовать практические действия. Окончив работу, люди, разумеется, возвращались вечером домой. Так уж повелось. Долгие годы в усадьбе никто не жил. Домом, правда, пользовались днем, потому что там кормились работники. Но стоило им управиться, как они тут же торопились уйти домой, в Гробёлле.
Люди знали, что, как только зайдет солнце, ни одной живой души на хуторе не останется. Четыре мрачных строения под одной крышей стояли далеко от селения в открытом поле, словно четверо животных. Неловкие и неуклюжие, они будто бы устроились так на ночь и хотели согреть друг друга своими телами. В окнах не светилось ни огонька, и это казалось странным, ведь по вечерам люди привыкли видеть свет в усадьбе. На фасаде, обращенном к Гробёлле, было наверху два слуховых оконца, а посредине – окно со ставнями, напоминавшее человеческое лицо, и сходство это подчеркивало болезненное подслеповатое и ошарашенное выражение, какое появляется на лице, когда человека ударят по носу или по губам. Каждый вечер это вызывающее жалость лицо, одинокое и неизменное, мерцало в сумерках, не отрывая глаз от Гробёлле.
