Эмбер Стоун
Аббатство Торнхилл

Глава 1

– Ну прекрати уже упираться, поехали!

– Николь, отвали.

– Пожалуйста!

– Нет!

Николь устало вздохнула, откинулась на спинку кресла и уставилась в потолок. Я демонстративно посмотрела на часы у себя на руке.

– Не делай вид, что тебе куда-то надо.

– Вообще-то… – я возразила и подняла руку, но Николь лишь отмахнулась.

Закатив глаза, я поднялась с дивана и подошла к барной стойке. Перегнувшись через неё, достала стакан и бутылку виски.

– Ты не можешь вечно сидеть в своей шикарной квартире и пить.

Я усмехнулась.

– Конечно, могу, – я выдохнула и залпом выпила полстакана. – Будешь?

– Буду. Не хочу, чтобы ты пила в одиночестве.

– Так говоришь, как будто это что-то плохое.

Я взяла ещё один стакан, подошла к журнальному столику между двумя креслами и поставила на него бутылку. Николь тонкими пальцами с аккуратным маникюром достала сигарету из пачки и закурила. Она откинула свои длинные тёмно-медные волосы назад. Краем глаза я наблюдала за ней, покручивая стакан в руке.

Николь всегда была красива: высокая, тоненькая, с шикарными ногами и лебединой шеей. Её фарфоровую кожу украшали веснушки, и из-за этого она всегда выглядела моложе своих лет. Огромные зелёные глаза создавали иллюзию беззащитности и ранимости, но Николь была далеко не из робкого десятка.

Мы подружились в школе-интернате. Меня туда отправила сумасшедшая религиозная мать, потому что “не хотела иметь ничего общего с дочерью, одержимой демонами”. Николь отдали в интернат родители, постоянно разъезжающие по миру: её отец – музыкант, а мать – менеджер его группы. Стоит ли говорить, что куда больше дочери их интересовал алкоголь и наркотики. Если бы моя мать знала, что родители Николь вовсе не образцовые католики, то запретила бы с ней не то, что дружить, но и находиться в одном помещении. К счастью, она не умела пользоваться интернетом, чтобы навести справки о родственниках моей лучшей и единственной подруги.

Я всегда удивлялась, что Николь, несмотря на образ жизни своих родителей, выросла “нормальной”. За нашу многолетнюю дружбу я лишь один раз видела её с косяком в руке и всего пару раз жутко пьяной. К сожалению, Николь не смогла бы сказать такого обо мне.

Меня никогда не интересовали наркотики, чего, конечно, нельзя было сказать об алкоголе. Мне было 4 года, когда я осталась дома одна, и обнаружила у своей святой матери в шкафу сливочный ликёр. Тогда мне хватило и пары глотков, чтобы понять одну важную вещь: эта странная жидкость, обжигающая все внутренности, делает меня счастливее. Мать догадалась, что со мной что-то не так, когда вернулась домой и застукала свою дочь танцующей на диване под Modern Talking. Спустя четырнадцать лет, когда Николь впервые отвозила меня в рехаб, мать призналась, что никогда не видела меня такой счастливой, как в тот день. “Счастливее я буду только на твоих похоронах”. Вот что я ей ответила. Иногда, когда я вспоминаю это, мне стыдно, но потом вспоминаю, какой сумасшедшей сукой она была, и стыд мгновенно исчезает.

– Ева, выслушай меня ещё раз, – Николь потушила сигарету в пепельнице. Я мотнула головой, словно выныривая из воспоминаний. – Давай хотя бы попробуем. Ты сможешь уехать в любое время.

– Мне не придётся уезжать в любое время, если я не поеду вообще.

Николь опрокинула в себя виски, схватила кресло за подлокотники и передвинула так, чтобы оказаться прямо напротив меня. Я закусила губу, чтобы не рассмеяться от серьёзности её настроя, и нарочито меланхолично отвернулась в сторону. Николь схватила меня за колени и придвинулась.

– Ты же понимаешь, что я не отстану? – она улыбнулась. – Ну пожалуйста. Дай этому шанс. И перестань делать вид, что ты античная статуя.

Я не выдержала и усмехнулась. Николь взяла меня за руки.

– Ладно, расскажи ещё раз, что там. Не могу сказать, что в первый раз я очень внимательно слушала – была слишком занята тем, чтобы не взорваться от злости.

Николь снова улыбнулась и сжала мои руки ещё сильнее.

– В общем, это как ретрит, только в монастыре.

Я почувствовала тошноту сразу же, как услышала слово “монастырь”. Николь заметила это по моему лицу и осеклась. Она знала, что всё, касающееся религии, вызывает у меня только злость, иногда перерастающую в ярость. На похоронах матери у меня случилась паническая атака. Все подумали, что я просто очень любящая дочь, которая не может смириться с утратой, но на самом же деле я просто не могла зайти в церковь из-за того, что в голове сразу же всплывали не самые приятные воспоминания.

– Хочешь, я буду называть это по-другому?

– От того, что ты станешь называть это место как-то иначе, оно не перестанет быть монастырём, – я протянула руку к пачке сигарет. – Продолжай.

– Помнишь, мы с тобой ездили на ретрит в пустыню? Так вот тут всё немного иначе.

Николь щёлкнула зажигалкой, и через пару секунд я выдохнула серую струйку дыма.

– Как минимум потому, что этот твой монастырь находится в промозглой Шотландии, а не в тёплой солнечной Калифорнии, да-да.

– Это во-первых, – кивнула Николь. – В тёплой солнечной Калифорнии мы занимались тем, что гуляли по пустыне, смотрели на звёзды, пили смузи, занимались йогой и плавали в потрясающем бассейне, но тут всё не так, – её глаза сверкали от возбуждения. – Здесь ты не греешь зад на солнце…

– Потому что его попросту нет в Шотландии, – фыркнула я.

– …здесь это больше как ролевая игра.

Я откинулась в кресле и потёрла глаза. Мне всё ещё казалось это бредом. С самого утра Николь прислала мне несколько статей и отзывов с каких-то непонятных сайтов и форумов про это место, но такого восторга, как у неё, у меня не возникало. Как по мне, это просто было похоже на коммуну хиппи, которой управлял какой-то безумец, возомнивший себя великим лидером. Ещё немного, и эти сумасшедшие ворвутся в дом какого-нибудь известного режиссёра и всех там убьют.

– Ещё раз, кто тебе об этом рассказал?

– Роджер. Помнишь его? Владелец нашей любимой “Чёрной кошки” и кучи других баров.

– Не помню, – я отпила виски из стакана. – Возможно, коктейли Роджера меня интересовали сильнее, чем он сам.

Николь выхватила сигарету их моих рук.

– Он был там в начале года, и он в восторге! Сказал, что это перевернуло его жизнь.

– Рада за него, – я почувствовала, что начинаю злиться. Нога нервно затряслась.

– Он ездил на две недели – это минимальный срок. На входе у тебя забирают телефон, а на следующий день распределяют обязанности. Роджер был садовником.

– Ты что, просто предлагаешь мне поехать копать картошку в какую-то срань? – нога затряслась ещё сильнее. Николь заметила это и положила руку мне на колено, чтобы успокоить тремор. – Это рабство, а не ретрит.

– Ева, ручной труд облагораживает человека.

– Николь, это просто место, куда едут психи, богачи и психи-богачи. Им либо нечем заняться, либо некуда девать деньги, либо они уже настолько привыкли жить как короли, что иногда, для разнообразия, им хочется пожить в шкуре крестьянина, – сказала я, казалось, на одном дыхании.

Николь немного растерялась после моей пылкой речи. Она быстро окинула террасу взглядом, собираясь с мыслями.

– Ты сможешь использовать этот опыт для написания книги…

Это было ударом под дых. Я почувствовала, как от злости брызнули слёзы из глаз.

Первая книга, которую я написала не потому, что хотела, а потому, что надо было избавиться от накопившихся негативных эмоций, стала бестселлером в нескольких странах. На момент релиза я уже несколько лет ходила к психологу, и именно она посоветовала мне сделать это. Сказала, что будет легче. Она оказалась права, легче мне стало. Но не так сильно, как я себе представляла. Если бы мать прочитала эту книгу, она бы упекла меня уже не в школу-интернат, а в подвал, куда позвала бы священника проводить обряд экзорцизма. А я всего лишь по-честному написала, каково это – жить с матерью-фанатичкой. Как вытерпеть 10 ударов розгами за то, что я забыла прочитать перед обедом молитву. Как всю ночь стоять голой на коленях перед иконами и просить прощения за то, что у меня начались месячные. Как пролежать привязанной к кровати два дня и терпеть обливания “святой водой” за то, что я стала носить лифчик.

Как оказалось, людям нравятся истории про деспотичных матерей и про религию, поэтому книга продавалась лучше, чем я могла бы предположить. На волне вдохновения я выдала ещё одну, но на этот раз написала то, что было для меня по-настоящему интересно – я написала детектив. Он и убил во мне писателя.

Вот так в 23 года я поняла, что абсолютно не переношу критику. Детектив разнесли в пух и прах. Увидев комментарий “жалко, что твоя мать уже умерла, а то, может, ты и наскребла бы событий на ещё одну приличную книгу”, я позвонила агенту, разорвала контракт и закрылась ото всех, как говорит Николь, “в своей шикарной квартире”.

Сейчас идёт восьмой месяц, как я не могу написать и слова. Первое время я пыталась это проработать с психологом, но потом перестала ходить на терапию вообще. Зачем терапия, если в магазинах ещё есть куча алкоголя?

– Почему ты это делаешь, Николь?

– Я хочу сделать всё, чтобы тебе стало лучше… – она опустила глаза и снова погладила меня по коленке. – Прости, что я сказала про книгу. Просто… Вдруг это поможет.

Переведя взгляд на Николь я поняла, что ей неловко – порозовевшие щёки выдавали её. Почему-то в этот момент я резко вспомнила, сколько раз она меня выручала, сколько раз забирала пьяную домой, а потом держала волосы, пока я, согнувшись над унитазом, пародировала девочку из фильма “Изгоняющий дьявола”. Как мы с ней, а иногда даже с её родителями, отмечали какие-то праздники или вместе летали на отдых. Как она отвозила меня на реабилитацию. И как всегда встречала после. Будто бы я только в этот момент поняла, что Николь никогда в жизни не делала мне ничего плохого. Безусловно, я злилась на неё, когда она запрещала мне пить или отказывалась везти в бар. И только сейчас, смотря на её прекрасное лицо с огромными зелёными глазами, до меня дошло – она ведь действительно из кожи вон лезет, чтобы вытащить меня из той задницы, в которой, волею судеб, я оказалась.

Резко ощутив любовь и привязанность, я не выдержала, подскочила с места и сжала Николь в объятиях.

– Ты…

– Нет. Не-а. Ничего не говори, – я перебила её. У меня редко случались “приступы” любви и ещё реже “приступы” тактильности.

Николь обняла меня в ответ. Я вдохнула персиковый аромат её волос и прикрыла глаза от удовольствия. Это был её запах.

– Ты очень хочешь туда поехать? – спросила я, продолжая сжимать её в объятиях. Казалось, что, если я спрошу её об этом в лицо, то будто проиграю эту битву ещё позорнее, чем сейчас.

– Да, – плечом я почувствовала, как она кивнула. – Мы ведь всегда сможем уехать, если захотим, и…

– Поехали.

– …нас же никто насильно там не…

– Николь. Поехали.

Она оттолкнула меня от себя и вцепилась взглядом. Я несколько раз утвердительно кивнула, подтверждая, что ей не послышалось.

– Серьёзно? – она почти пискнула. Николь всегда говорила на несколько тонов выше, когда была чем-то очень сильно взволнована.

– Серьёзнее некуда.

Она взвизгнула и снова обняла меня. Я тихонько рассмеялась.

– Надеюсь, ты знаешь, куда ты нас втягиваешь.

Глава 2

– Николь, ты уверена, что мы правильно едем?

– Абсолютно точно! – она не отрывала взгляда от карты на телефоне. – На следующем перекрёстке налево!

– Как скажешь… – я откинулась на сиденье и чуть сильнее надавила на педаль газа.

Уверена, что мы заблудились ещё сорок минут назад, но говорить об этом Николь я не стала. Вдруг нас никто не пустит, если мы опоздаем.

После того вечера, когда она уговорила меня туда поехать, прошло два месяца: оказалось, что в этот “монастырь” очередь расписана на год вперёд, но нам удалось попасть туда раньше – отец Николь “знает парня, который знает парня”. Она хотела попасть в ретрит именно в эти даты, так как выяснила, что намечается “что-то грандиозное”. Николь не стала вдаваться в подробности, и у меня возникло подозрение, что она и сама не до конца понимает всё, что будет там происходить.

С великим разочарованием я заметила впереди перекрёсток. Внутри меня всё ещё теплилась надежда, что Николь запуталась в картах, и мы едем не той дорогой. С моей стороны было довольно глупо цепляться за эту соломинку, потому что если Николь чего-то хочет, то обязательно получит. Она доставит нас в этот монастырь, чего бы ей это ни стоило.

Я повернула налево, как она и сказала. Николь удовлетворённо кивнула, положила телефон в подстаканник и расслабленно откинулась на сиденье, поджав под себя ноги.

– Теперь 36 километров по прямой. Можно расслабиться.

Она нажала на кнопку включения радио. Из колонок раздался громкий шум. Я вздрогнула от резкого звука, а Николь тихонько ойкнула, сделала тише и начала щёлкать кнопками, пытаясь найти хоть какую-нибудь радиоволну.

– Напомни, почему мы не полетели на самолёте до Эдинбурга? Это сэкономило бы кучу времени.

– У тебя и так куча времени, которое ты бесцельно просираешь, – отмахнулась она. – А сейчас у нас настоящее дорожное путешествие! О, наконец-то!

Из колонок донёсся голос Дэйва Гаана, который пел хит Depeche Mode – Never let me down. Николь начала притопывать в ритм и тихонько подпевать.

Я вспомнила, как однажды мы пришли из кинотеатра к ней домой, а на кухне с её отцом сидел Дэйв Гаан, пил текилу и громко смеялся.

Мать не разрешала мне слушать музыку, поэтому моим проводником в этот мир стала Николь. Она всегда после летних или рождественских каникул притаскивала в интернат чемодан кассет (чуть позже – чемодан дисков). Я жила весь день с мыслью о том, что после всех занятий мы вернёмся в комнату и включим магнитофон. Как-то раз она включила Depeche Mode, и это стало любовью с первой ноты. Я была очарована не только их песнями, но и Дэйвом Гааном – его природный магнетизм, харизма и сексуальность делали что-то невероятное с моим неокрепшим подростковым разумом. Он стал моей первой любовью. Как и любая влюблённая тринадцатилетняя девочка, я фантазировала о том, как мы внезапно встретимся, и что я ему скажу, а Дэйв, конечно, влюбится в меня без памяти, потому что я “не такая, как все”. Я сочинила и отрепетировала несколько речей, чтобы быть готовой к любой ситуации.

Поэтому, когда я увидела его на кухне у Николь в паре метров от себя, я густо покраснела, буркнула под нос что-то вроде приветствия и убежала наверх. Для такой ситуации у меня речи не нашлось.

– Это заправка? – воскликнула Николь, когда увидела приближающуюся к нам ярко-жёлтую вывеску. – Останови, пожалуйста, мне надо в туалет.

Я остановила машину на парковке и потянулась в кресле.

– Тебе что-нибудь взять? – спросила Николь, отстёгивая ремень безопасности.

– Огромную банку энергетика, пожалуйста.

Я вышла из машины и потёрла глаза. Хоть мы и выехали в 11 утра, всё равно жутко хотелось спать. Перед сном я очередной раз начала думать про то, куда я ввязываюсь, и так сильно разнервничалась, что не смогла уснуть.

К тому же Николь продолжала хранить молчание насчёт монастыря, и я очень смутно представляла, к чему нужно быть готовой. Она скинула несколько статей, но они так и не пролили свет на ситуацию.

Всё, что я знала, так это то, что мы едем в какое-то место под названием “Аббатство Торнхилл”, находившееся в 60 километрах южнее Эдинбурга. Раньше там были руины, но несколько лет назад этот участок земли выкупил некто по имени Артур Блэкбёрн и полностью реконструировал аббатство, “строго следуя средневековым планам постройки”. Я пыталась найти хоть какую-нибудь информацию про этого Блэкбёрна, но не нашла ничего, кроме маленькой расплывчатой фотографии на отсканированной странице местной газеты.

Не буду скрывать, этот жуткий налёт секретности нагонял тревогу. Меня смутило, что у этого “ретрита”, как продолжает называть его Николь, не было ни официального сайта, ни контактов, НИ-ЧЕ-ГО. Как будто это место существовало только у неё в голове. Откровенно говоря, пару раз у меня возникала мысль, что это либо какой-то мастерский розыгрыш, либо Николь специально везёт меня чёрт знает куда, чтобы там убить и расчленить.

– Ваш энергетик, юная леди, – я вздрогнула, когда услышала за спиной голос Николь. Она заметила это и хихикнула. – Ты в порядке?

– Я в порядке. Просто думала о том, что ты везёшь меня в какую-то жопу мира, чтобы убить.

Николь усмехнулась и отпила кофе из стаканчика.

– Перестань, зачем так всё усложнять? – она облизала пенку с губ. – Если бы я хотела тебя убить, то просто инсценировала самоубийство в твоей…

– …шикарной квартире, да, – я закончила за неё фразу, и мы рассмеялись.

Николь протянула мне холодную банку и облокотилась на машину.

– Ты нервничаешь, – сказала она.

– Вот это проницательность, Шерлок.

Николь улыбнулась и достала пачку сигарет.

– Мы на заправке.

– Мы на парковке заправки, – она щёлкнула зажигалкой и втянула в лёгкие дым.

Я открыла банку энергетика и с удовольствием сделала пару глотков. Хотелось задать Николь миллион вопросов об этом проклятом аббатстве, но, каждый раз, когда я заводила об этом разговор, она переводила диалог в другое русло. Иногда, когда я особенно сильно настаивала на том, чтобы получить ответы, она говорила только одну фразу: “Скоро ты сама всё узнаешь”.

Телефон Николь звякнул, она достала его из кармана и замерла, читая сообщение.

– Что-то случилось? – спросила я, делая глоток из банки. Здесь явно не хватало водки.

– Сколько нам осталось ехать, как думаешь? – Николь глубоко затянулась, не отрывая взгляда от экрана.

– Я… Я не знаю, у тебя же карта.

Николь посмотрела на часы и нахмурилась.

– Мне только что написали, что ждут нас к шести вечера. Мы должны успеть, чего бы это ни стоило, – она бросила недокуренную сигарету на землю и растоптала её. – Поехали.

Мы выехали на трассу. Николь нервничала – она закусила нижнюю губу и нахмурила брови.

– Эй, всё хорошо? – я бросила на неё быстрый взгляд.

– Я просто боюсь, что мы не успеем.

У Николь были сложные отношения со временем. Она из тех людей, которые приезжают в аэропорт за 5 часов до вылета, или приходят на встречу на сорок минут раньше. Она ненавидит опаздывать и ненавидит, когда опаздывают другие. Мы много раз ссорились из-за этого (особенно когда летали куда-то вместе), но потом нашли компромисс: мы просто начали по отдельности приезжать в аэропорт – она всё так же за 5 часов, а я за полтора.

– Мы успеем, Николь, – бросив взгляд на часы, я сильнее нажала на педаль газа. – Можно тебя кое-что спросить?

– Господи, опять! – она закатила глаза.

– Только один вопрос! Один!

Она выдохнула и перевела на меня взгляд.

– Хорошо, валяй.

На пару секунд я растерялась, так как была уверена, что она снова откажет.

– Почему эти люди связываются только с тобой?

Николь поставила пустой от кофе стакан на подлокотник и как будто немного расслабилась. Видимо, она точно так же мысленно готовила себя к более каверзному вопросу.

– Я просто знаю, что ты не очень любишь возиться с бумажками и общаться с людьми. Поэтому я взяла это на себя.

– И всё?

– И всё.

Мой внутренний параноик немного почувствовал облегчение, но, правда, не до конца. Эта секретность была мне не по душе: я строила тысячу планов в своей голове о том, что же это может быть (всё ещё розыгрыш или убийство были моими основными претендентами). Конечно, я допускала мысль, что это секта, и что нас с Николь в лучшем случае принесут в жертву, а в худшем – заставят остаться там навсегда. Меня беспокоило то, что из всех тех малочисленных отзывов, найденных мною на этот “ретрит” не было ни одного плохого. Беспокоили те вещи, которые я слышала от Николь. Беспокоил этот Блэкбёрн со своей расплывчатой фотографией. Но больше всего меня волновала одержимость Николь этим местом.

Несмотря на это, я продолжала мчаться по шоссе, чтобы скорее доставить нас к назначенному времени в Аббатство Торнхилл.