Эльвира Смелик
Неправильный ангел
Глава 5
о том, что искренняя благодарность всегда уместна
Праздник урожая отмечали в Ригании каждый год. Устраивали большую ярмарку, хвалились тем, что смогли вырастить, приготовить и создать. Гуляли, играли, пели и танцевали. Особенно веселились дети: ни в какой другой день в году не удавалось им попробовать сразу столько сладостей и вкусностей. Угостить бесплатно своим товаром хотя бы одного ребёнка – непременное условие того, что и дальше будут с тобой и благополучие, и достаток.
Хотя недавняя гибель правителя не располагала к восторгам и ликованию, хотя неизвестная угроза нависла над страной, отменить праздник урожая не решились. Отменить – значит проявить свою неблагодарность по отношению к щедрой земле Ригании, к её природе, к источнику питающих её сил. Просто вели себя более сдержанно: меньше было криков и хохота, музыка звучала не столь развеселая. Только дети, радовались от души, как обычно. Не умели они ещё ограничивать захлёстывающие их эмоции.
– На твоем месте, – заявил Мартин, оценивающе оглядев Дашу, – я бы переоделся. И накинул что-нибудь на голову. Чтобы скрыть эту рыжую копну.
Долго ещё он собирается цепляться к её внешнему виду?
– На твоем месте, – передразнила Даша Мартина, – я бы укоротила челочку. Во-первых, не модно. Во-вторых, из-за неё ты ничего не видишь дальше собственного носа. А заодно и язык.
Но переодеться она всё-таки переоделась – Лала подарила ей один из своих нарядов.
Вниз надевалась длинная белая сорочка, сшитая из тонкой чуть прозрачной ткани, с рукавами-фонариками и пышными оборками по подолу, а сверху что-то типа сарафана, более плотного и яркого. Даше достался изумрудно-зелёный. И напоследок ‒ широкий пояс с вышивкой и шнуровкой сзади. Лала сама помогла его завязать. А вот накрывать голову Даша ничем не стала.
Подумаешь, какие-то древние предрассудки! Её волосы ‒ её и невезение. Других-то не касается.
Однако, попав в шумную веселую толпу, Даша непроизвольно отметила: а ведь, действительно, ни одной рыжей шевелюры! И люди её немного сторонятся, бояться прикоснуться, словно она способна передать другим свою несчастливость. Но это только взрослые, а дети не обращают внимания на цвет её волос.
Младшим выделили на празднике свой уголок. Его местоположение определишь издалека, по неумолкаемому шуму, смеху, озорным закличкам.
Стоило им появиться, воздух прорезал восторженный звонкий голос:
– Мартин!
Из веселой кучи-малы выскочил черноволосый мальчик лет семи, бросился в их сторону, подлетел к Мартину, подпрыгнул и повис на нем, обвив руками и ногами.
Мартинового лица Даша не видела (а очень бы хотелось посмотреть!), спина же выражала обычную ироничную невозмутимость.
Мартин стряхнул с себя малыша, и тот, наконец-то, обратил внимание на девочек. По Лале он просто скользнул взглядом, а на Дашу уставился с любопытством и заинтересованностью.
– А я – Листик, – без стеснения сообщил мальчик, наклонив голову сначала к одному плечу, потом к другому.
Не ответить ему оказалось делом невозможным.
– А я – Даша.
– Необычное имя, – прозвучало немного по-взрослому.
– Да и у тебя, надо сказать, тоже.
– Что ты! – рассмеялся Листик. – Это не имя. Но все меня так называют. Говорят, что я, как осенний лист на ветру. Куда дунет, туда и лечу. А зачем? почему? – не знаю.
– Интересно! – Даша не нашлась, что сказать. А Листик подошел к ней, потянул за рукав и, когда Даша нагнулась, заговорщицки прошептал в ухо:
– Я – тоже рыжий. Только мама мне волосы покрасила. Чтобы отогнать несчастья.
И Даша сразу заметила, что и ресницы, и брови у Листика золотистые. У черноволосых такого не бывает.
– О-о-о! – раздалось возле другого уха, громкое и саркастичное. – Даша себе уже кавалера нашла. Быстро ты!
Нет, ну что ему вечно от неё надо? Почему он обязательно комментирует всё, что с ней происходит? Да ещё столь язвительно и насмешливо.
Даша с тревогой посмотрела на Листика: не обидела ли того ехидная тирада Мартина? Но малыш улыбался.
– Ты лучше сыграй, Мартин! Хорошо?
Мартин – удивительно! – ломаться не стал, запустил руку за пазуху, вытянул оттуда свою флейту, поднес к губам.
Те, кто заметили его движение, возбужденно зашумели, задвигались, берясь за руки и образуя широкий круг.
Каплей дождя прозвенела одна нота, маленькой птичкой выпорхнула другая. Флейта ожила, пробуя голос, и, наконец, запела, радостно и звонко, зовя за собой. Хоровод закружился, замелькали ребячьи пятки.
Листик снова потянул Дашу.
– Пойдем!
Даша смешалась.
Танцевать она не умела. Теоретически знала, как это делается, а вот практически последний раз занималась танцами ещё в детском саду, то есть жутко давно. Хороводы ей водить приходилось – на ёлке, естественно – но замкнутая в кольцо ребячья цепь уже распалась. Теперь танцевали маленькими группами, парами и даже поодиночке.
Даша так сможет?
– Пойдем! – настойчиво звал Листик.
Мартин, не отрываясь от инструмента, глазами спросил: «Трусишь? Да?» и даже сумел ухмыльнуться уголком рта. Даша поскорее отвернулась от него, позволила Листику утащить себя в гущу танцующих.
Малыш ухватился за Дашины ладони, запрыгал по кругу, размахивая руками.
На танец не слишком похоже, зато свободно и проказливо, под стать музыке Мартина.
Создавалось такое впечатление, будто он играл не какое-то заученное произведение, а придумывал на лету. Или флейта в его руках пела сама? То, что ей хотелось, то, что она ощущала в данный момент, превращая в мелодию яркие краски летнего дня и настроение веселящихся вокруг ребят. И Даша под её наполненные жизнью трели кружилась, скакала, смеялась, дурачилась и даже пыталась подпевать: «Та-та-тата-там-татам!» А ещё она иногда поглядывала на Мартина. Не верилось в эти его удивительные музыкальные способности.
Лицо у Мартина не выглядело ни вдохновенным, ни просветленным, глаза озорно и ехидно поблёскивали из-под чёлки, невольно вызывая ассоциации с гамельнским крысоловом. Даша была уверена: юный флейтист, если захочет, запросто сможет, зачаровав своей музыкой всех детей, увести их куда угодно. Даже без причины. Просто из вредности.
Мартин прервал игру внезапно, ни с кем не считаясь.
– Все! – заявил категорично и своевольно. – Во мне весь воздух закончился.
– Тогда пойдем играть, – предложил неугомонный Листик, а Даша удивленно подумала: «Почему малыш так привязан к Мартину? Почему легко прощает ему и резкость, и несносность?»
Мартин скривился.
– Вон пусть лучше Даша с тобой идет.
– Нет-нет-нет! – Даша протестующе замахала руками. – Я устала. Мне отдохнуть надо. Я не привыкла так много двигаться.
– Почему? – вопросительно глянул Листик.
Даша не стала вдаваться в подробности.
– Я болела.
Листик изогнул золотистые брови.
– А я тоже болел, – доложил довольно. – Очень-очень долго. Так долго, что даже когда поправился, говорили, я всё равно умру. Потому что у меня все силы кончились. Но потом пришел…
Мартин, стоявший чуть поодаль, внимательно наблюдал за резвящимися детьми и, видимо, тоже заразился их весёлым озорством.
– Ты, кажется, играть хотел! – не дал он закончить Листику фразу, дёрнул за собой, увлекая в толпу.
Даша уселась на траву, повертела головой в поисках Лалы, но той нигде не было видно. Наверное, увлеклась, заигралась, забыла обо всём на свете. Зато опять появился Мартин. Бессовестно спихнул прилипчивого Листика и удрал. Уселся рядом, не проронив ни слова, не удостоив взглядом, будто никого вокруг и не было, сплошные пустота и одиночество.
И ладно! Даша станет воспринимать окружающее точно так же. Вот сидит она, свободная и независимая, и никто ей не мешает.
Даша вытянула ноги. Ещё утром она воспринимала их, как предателей, как своих главных врагов. А они – ничего. Сильные, выносливые. Даже танцевать могут. И если захочется, Даша в любой момент может вскочить, побежать, влиться в общую кутерьму. Как равная. Без всяких ограничений.
Она, конечно, участвовала в коллективных играх, и не раз. В реабилитационном центре, на разных там мероприятиях, устраиваемых специально для многодетных семей и детей-инвалидов.
Они выстраивались в круг или в линию, вперемешку, колясочники и ходячие дети, повторяли за ведущим жесты, передавали мячик или что там ещё, толпились в очереди на аквагрим, с изумлением следили, как всего в несколько движений из длинного, похожего на бесконечную сосиску шарика получается собачка или цветок. Было весело, было здорово. И все равно больше любых чудес хотелось оказаться на месте тех, кто свободно бегает, прыгает, кто, спрятавшись за высоким диваном, пугает родителей своим исчезновением, а потом выскакивает радостно, несётся им навстречу и вопит: «Мама! Папа! Я здесь!»
Мама! Папа!
Дашу так и подбросило вверх.
– Сколько времени?
Родители приходят с работы после пяти. Папа – иногда позже, но мама старается не задерживаться. А дома – совершенно пусто. И нет надежды на веселый розыгрыш: Даша в коляске не спрячется за придвинутым к стене диваном и не поместиться в шкаф.
Мартин неторопливо повел рукой куда-то в сторону.
– Уже вечер.
Солнце клонилось к закату, примеряя прилёгшим у горизонта облакам сиреневое и розовое, но Даше было не до красот. За невероятную точность в определении временных интервалов Мартина хотелось придушить, но и на это не было ни минуты.
– А у нас там сейчас столько же?
– Если Лала не поставила разделитель времени, то да, – неспешно произнёс Мартин, тщательно выговаривая каждое слово. – Но она, скорее всего, поставила. В чём-чём, а в этом она немного соображает. Значит, здесь и там время теперь течёт независимо. Пока отсутствуешь, там пройдёт минут десять, от силы – полчаса. Если, конечно, не задержишься здесь слишком надолго. Так что можешь частично не волноваться.
– Можешь совсем не волноваться! – раздался голос Лалы. – Поставила я разделитель.
– Ты где пропадала? – поинтересовалась Даша.
– Везде помаленьку, – принцесса беззаботно махнула рукой, но во взгляде её скрывалась какая-то тайна, вспыхивала яркими искрами, затухала под взмахом ресниц.
Секрет для двоих, Лалы и Даши. А Мартину знать не обязательно.
Солнце одним боком уже коснулось облачной перины. Наползали сумерки, приглушая не только свет, но и громкие звуки, обволакивая покоем и умиротворением. Шум стих, на какое-то мгновенье окрестности накрыла тишина, густая и осязаемая, как туман, но потом, из глубины её плотных клубов вынырнул голос. Сначала одинокий и робкий, он креп постепенно, вбирая в себя другие голоса. Песня, тягучая, плавная, торжественная, заполнила мир, поплыла ввысь, к темнеющему небу, зажигая первые звезды.
Опять неведомый язык, его слова не понимаешь, но чувствуешь. Они проникают в тебя, вызывая печаль и радость, придавая сил и успокаивая.
Когда замолкли последние отзвуки песни, Даша не сразу решилась нарушить молчание, хотя очень хотелось узнать.
– Что это?
Словоохотливый Мартин почему-то смолчал, отодвинулся в тень, будто спрятался. Ответила Лала.
– Это очень древняя песня. Её всегда поют на празднике урожая. Она, как благодарность сердцу Ригании.
Глава 6
о том, что иногда вполне допустимо начинать день с пирожного
Перед сном они сидели рядышком, забравшись с ногами на кровать. Как настоящие подружки. Как сестрёнки.
Даша устала, её клонило в сон, и все равно хотелось, чтобы Лала не уходила в свою комнату как можно дольше. А принцесса и не торопилась.
– Знаешь, что я услышала на празднике?
Даже среди всеобщего веселья, когда другие беззаботно развлекаются, она не переставала думать о деле. Какая же она!
– Говорили, что на Синих болотах есть какой-то древний тайник. Может в нем и спрятано сердце?
– И до сих пор никто не выяснил, что там? – засомневалась Даша.
– Пытались. Да только одни вернулись, так ничего и не найдя. А другие… – Лала сделала паузу, вздохнула, – совсем не вернулись. Это же Синие болота! Бездорожье, топи, туманы.
Принцесса посмотрела на Дашу немного виновато, не решаясь предложить рискованное путешествие, но и с надеждой.
– Но если туда никак не пройти…
Не то чтобы Даша очень испугалась – получив возможность свободно передвигаться после долгого затворничества, она чувствовала в себе огромные силы и неизбывное желание что-то делать, действовать, куда-то стремиться, – не хотелось, чтобы старания пропали напрасно. Вдруг они тоже заблудятся в болотах, или бессмысленно проплутают несколько дней (про вариант «совсем не вернулись» думать не хотелось), а у них нет права и времени на бесконечные ошибки и впустую закончившиеся попытки.
Но выражение лица Лалы казалось вполне оптимистичным.
– Не обязательно проходить, – загадочно заявила она. – Можно воспользоваться зеркальным порталом и попасть сразу на место.
Сколько же в Ригании удивительных вещей, о существовании которых Даша представления не имела? Манящие чары, разделитель времени, а теперь ещё и зеркальный портал.
Даша захотелось сразу узнать: что это такое? Но из открытого рта вылетел не вопрос, а широкий зевок.
Лала улыбнулась.
– Завтра все увидишь и узнаешь, – пообещала она. – А сейчас давай спать.
Уже на полпути к дверям она обернулась и многозначительно произнесла:
– Оно может тебе присниться.
– Что?
– Сердце Ригании.
Дверь тихонько щёлкнула замком, но Даша ещё несколько мгновений смотрела на нее, будто бы ожидая появления новых чудес, а потом без сил рухнула на подушку.
Надо же – что с ней случилось! Такое-такое-такое… невероятное, запредельное. До сих пор не верится. Столько новых знакомств, столько событий всего за один день! А она уже забыла, что могут существовать наполненные до отказа дни, которые считаешь не часами, а минутами. Или даже секундами.
Спать хочется, а не засыпается. Потому, что переполнена впечатлениями. Они теснятся, толкаются, стараются раньше остальных напомнить о себе, будоражат, волнуют.
Вспомнилось, как услышала шорох за спиной, испугалась и поначалу (ха-ха!) подумала: вот и пришел твой конец. А оказалось, это не конец, а самое-самое что ни на есть начало. Первый шаг на долгом пути, а потом ‒ очень-очень много всего.
Волшебные переливы флейты, и абсолютно не вяжущийся с ними нахальный взгляд юного музыканта. «Я, между прочим, стопроцентный ангел». Самая настоящая королева, красивая и гордая. Странное наваждение в подвале, когда показалось, что он наполнился тьмой и жуткая тень возникла за спиной.
Вот что это было? Даша слишком сосредоточилась на своих несчастьях и страхах, и те на несколько минут обрели материальность, превратились в живое существо?
Но лучше не надо про такое, лучше вспомнить о другом.
Про малыша Листика. Искреннего, шаловливого, непосредственного. «…мама мне волосы покрасила. Чтобы отогнать несчастья». Если бы все решалось так просто! Про строгую песнь, родившуюся из торжественной тишины.
Даша бесконечно перебирала в памяти события.
Вот она поднимается по огромной лестнице с неподвижно застывшими, словно неживыми солдатами по краям. Вот идет за Лалой по переходам и залам дворца, и от количества и разнообразия мелькающих перед глазами помещений, возникает впечатление, что тот изнутри гораздо больше, чем выглядит снаружи. Окна, картины: портреты и пейзажи, словно ещё одни окна в существующие параллельно миры; и двери. Одна особенно привлекает, и рука сама тянется к ней в желании открыть. Но за дверью лишь мрак. Тот самый. Тянет сыростью, будто с болота. Но вот в темноте зажигается огонек, крошечный, едва различимый. Набирает силу, разгорается все ярче, пульсирует. Как сердце. Даше начинается казаться, что она даже различает слабый стук.
Нашла! Неужели нашла? В самóм королевском дворце? Или же на болоте, незаметно для себя пройдя зеркальный портал?
Лала! Где ты, Лала? Смотри!
Но ни Лалы. Ни пульсирующего живого огня. Только широкий проем окна, взгляд из-под темно-русой чёлки и ироничная ухмылка. «Опять мимо! Никакого от тебя толку».
– Ну, конечно! От тебя, можно подумать, много, – хотела огрызнуться Даша и проснулась.
Утро ещё не наступило, и в комнате было довольно темно, а за окном царили хмурые полупрозрачные сумерки, предвестники приближающего утра.
Даша не торопилась вставать, по-прежнему лежала, размышляя: а действительно ли она проснулась? Может, это все ещё сон, начавшийся дома, в душной комнате, перед экраном компьютера, и на самом деле ничего нет: ни Ригании, ни королевского дворца, ни королевы Магнолии, ни принцессы Лалы?
Вот еще! Никакой не сон. Самая настоящая реальность.
Даша ущипнула себя, на всякий случай, чтобы последние сомнения выскочили из её сознания вместе с лёгкой болью, и, чтобы убедиться ещё окончательно, села, спустила ноги с кровати, выпрямилась, вставая. Получилось! Сделала шаг. Тоже получилось! Легко! А потом ещё один и ещё, подошла к окну.
Она и дома, просыпаясь, почти каждый день начинала со взгляда в окно. Вроде как проверяла: мир не ограничен стенами её комнаты, он – широк и просторен. Из дворцового окна это особенно заметно. Но главное, теперь у неё есть возможность не только смотреть. Захочет – выскочит из комнаты, пробежится по галереям и залам, спустится с парадной лестницы, а дальше – хоть на все четыре стороны.
Только уж точно не сейчас, слишком рано и темно, все ещё спят. И Даше лучше снова лечь, заснуть, если, конечно, получится, чтобы потом не вырубиться от недосыпа прямо в болоте.
Она направилась назад к кровати, уже почти легла и вдруг услышала ‒ или только показалось? ‒ лёгкий щелчок дверного замка. Будто кто-то попытался тихонько открыть дверь и войти.
Даша резко развернулась, посмотрела в сторону выхода. Ничего такого: дверь плотно закрыта, нет даже маленькой щели, и никто тайком не протискивается внутрь. Значит, наверняка показалось.
И всё-таки она опять поднялась, неслышно на цыпочках подошла к двери, хотела на всякий случай запереть её, повернув торчащий в замочной скважине ключ, но не удержалась, ухватилась за ручку, потянула на себя, осторожно выглянула наружу.
Никого. Да само собой ‒ совсем никого. Ни возле комнаты, ни в одном конце коридора, ни в другом, ни…
Даша посмотрела вниз. Потому что ногам вдруг стало зябко, словно сквозняк пронёсся над полом. Пролетел порывом студёного ветра, но не только обжёг холодным дыханием, но и притащил с собой клочья грязно-серой мглы. Или дыма?
Хотя горелым вот совсем не пахло. Да и случись где пожар, в замке давно бы забили тревогу, а тут ‒ полные тишина и покой. И мгла уже исчезла ‒ осела, растаяла, как ей и полагалось.
Или Даше опять только примерещилось?
Всё-таки надо лечь и постараться заснуть. Что-то у неё совсем голова кругом от переизбытка впечатлений, от невероятности ситуации. Она закрыла дверь, заперла её поворотом ключа, вернулась в кровать, улеглась, закуталась, зарылась носом в подушку, закрыла глаза.
Второй раз Даша проснулась, когда уже рассвело, но новый день разительно отличался от прошедшего. Небо недовольно хмурилось, солнце лениво дремало, завернувшись в печально-серое одеяло. Но даже несмотря на пасмурное настроение природы, день обещал быть замечательным. Потому что Даша теперь точно знала, с ней и правда происходило нечто невероятное, и это не сон, не пустая фантазия. А появление Лалы стало лишним тому подтверждением.
Принцесса принесла для своей гостьи на бледно-голубом с золотой каёмкой блюдечке из тонкого фарфора маленькое пирожное ‒ со взбитыми сливками, с фруктами. И, увидев его, Даша рассмеялась.
Есть на завтрак пирожное ей ещё ни разу не доводилось. Не то, что не позволяли финансовые возможности, в голову не приходило начинать утро со сладкого десерта. А ведь это так здóрово!
Лала в первую очередь спросила про сны, а Даша честно призналась, она не помнит, когда кончились воспоминания и мысли, когда она по-настоящему заснула, но, конечно, всё рассказала. И про комнату во дворце, и про запах болота, и про таинственный огонь. Только про Мартина умолчала. Он-то тут при чём? Случайно вклинился в Дашино сновидение по своей мерзкой привычке во все соваться и вмешиваться. И вдруг ещё Лала подумает, будто Даша на него запала.
Принцесса задумалась.
– А, может, это как раз и означает, что мы действительно найдём сердце на болоте?
– Не знаю, ‒ Даша с сомнением пожала плечами. ‒ Но давай тогда отправимся туда побыстрее.
– Конечно, ‒ с воодушевлением поддержала её Лала. ‒ Только сначала соберёмся. ‒ Она на мгновенье неуверенно замялась, прежде чем добавить: ‒ И найдем Мартина.
Мартина?
– Это ещё зачем?
Даша рассердилась и смутилась. Она же не обмолвилась ни словечком, а получилось, будто бы Лала и так знала про окончание её сна и осуждала Дашину неискренность. Зачем молчать, если нет никаких тайных поводов для скрытности?
