Эльвира Ивановна Сапфирова
Долгий путь в Гридни
Глава 6.
Мерцана еще покоилась в объятиях вод, а часы стерегли вход и выход из дома Солнца, а Ратибор со Свеем уже подходили к потаенной дверце, надежно спрятанной от посторонних глаз. вьющимся плющом
Был тот сладкий для сна час, когда ночь покидала землю. Тусклым светом светили звезды на небе. Мирно стрекотали кузнечики, и весь мир, казалось объяла нега сна. Свей вдыхал полной грудью запахи летней ночи, смотрел, как светлело небо, и думал, что жизнь прекрасна и он просто не может расстаться с ней.
Осторожно расправив стебли растений воевода оглянулся и, молча, кивнул отроку, пропуская его вперед.
– Да помогут тебе боги! – прошептал воевода, обнимая Свея и еще раз придирчиво оглядывая.
На мальчике была просторная печенежская рубаха, вышитая на вороте и рукавах узором из золотых ромбиков, широкие шаровары, на ногах кожаные сандалии, какие шьют печенежские женщины, а в руках Свей держал печенежскую плеть, камчи, плетенную из тонких полосков кожи. Через плечо висела сбруя, украшенная дорогими серебряными бляхами.
– Спаси город, сынок, постарайся, – чуть слышно прошептал Ратибор и подтолкнул Свея к потаенному ходу. Отрок нырнул в отверстие крепостной стены и очень скоро наткнулся на другую дверь. Открыв ее, уперся в колючий кустарник. Воевода предупреждал, что выход зарос. Свей вытянул руки, обернутые кожаным мешком и, наклонив колючие ветки, шагнул вперед. Нога, не ощутив твердой земли, провалилась в пустоту, потянув за собой тело. Он упал и, прокатившись кубарем по валу, неуклюже сел, но обращать внимание на ссадины некогда. Он торопливо разделся и, держа узел с одеждой высоко над головой, переплыл глубокий ров, наскоро вытерся пучком травы, облачился опять в печенежское платье. Согреваясь на ходу, побежал к вражескому лагерю. Каждый мускул, каждая жилка, каждый нерв его тела были напряжены. Он кожей чувствовал опасность и все равно бежал ей навстречу.
Позади остался город и Ратибор. Воевода будет волноваться за него и молить Перуна, чтобы тот помог гридню.
Наконец, перед Свеем раскинулся лагерь врага. Кое-где тлели головешки в печенежских кострах, освещая юрты ханов-арахонтов и арахонтов-младших князей, а возле костров выделялись на фоне ранней зари очертания воинов, растянувшихся на земле и подложивших под голову седло. Как все знакомо Свею и ненавистно. Он сжал кулаки и закусил губу. Пока еще темно, надо пройти вокруг стены на северо-запад, ближе к реке Почайне, что впадает в Днепр, но лучше подняться вверх по течению, чтобы меньше плыть.
Пригибаясь к самой земле, он бежал, падал, опять бежал, неумолимо приближаясь к цели. Сухая выжженная степь не могла теперь спрятать гридня. Он зорко всматривался в окружающую его темноту, превратившись в слух и зрение. Мысли и действия были ясными и четкими, и тело беспрекословно подчинялось отданным приказам. И все-таки Свей чуть не наткнулся на печенежского дозорного. Он тут же упал ничком в траву и замер. К счастью, тот ничего не заметил. Кажется, целую вечность неподвижно лежал Свей на земле, выжидая удобный момент. Он уже приготовил уздечку для того, чтобы накинуть на шею врага, когда того негромко позвал другой дозорный.
–Быстрее, быстрее, – командует он сам себе, – теперь каждый миг на счету.
И, обдирая локти в кровь, ползет по-змеиному к черной стене кибиток, пробирается под них. Все, он в стане врага. Теперь можно вздохнуть.
Растянувшись, подобно печенежскому воину, на теплой земле, Свей лежит и смотрит на потухающие звезды. Скоро рассветет, печенеги проснутся, оживет лагерь, и он свободно пройдет сквозь посты, не вызывая подозрения у дозорных. Он будет вежливо, виновато улыбаться им и разговаривать на их ненавистном ему языке, хотя совсем недавно ему очень нравилось болтать с печенегом Куркутэ, веселым брюнетом, невысокого роста, но сильным и выносливым.и Печенег носил рубаху до колен, но всегда почему-то без рукавов. Это было очень необычно и любопытно. В конце концов Лютода рассказал дотошному сыну, что в древние времена кочевая орда подчинялась злому и жестокому хану Бече. Они жили разбоем и грабежом, и назвали их по имени этого хана, беченегами а поляне назвали печенегами. Когда на этих разбойников напали гузы, кочевники еще свирепее и сильнее, печенеги разделились: одни ушли со своих земель к Днестру грабить и убивать, а другая часть остались жить на своих землях. Изменилась их жизнь, другой стала и одежда: они укоротили рубаху до колен, а рукава обрезали до плеч. Так они отличались и от своих сородичей-грабителей , и от разбойников гузов. Одежда показывала, что они отрезаны, отторгнуты от своих соплеменников. Но жили бедно и часто нанимались в работники. Куркутэ родом был из такого улуса.
Свею очень нравилась кожаная безрукавка работника. Тот никогда с ней не расставался. Она была вышита руками его любимой, которую отдали в жены арахонту.
Печенег рядович вместе с другими помогал отцу перевозить товары, страстно любил лошадей и брезгливо морщился за столом, видя хлебные крошки, застрявшие в бороде русича. А Свей смеялся до коликов в животе, а потом с удовольствием слушал его рассказы о диковинных местах.
Вдали прокричала какая-то птица, смахнув своим криком, как крылом, и былые воспоминания, и остатки дремы. Рассветало. Слышались голоса проснувшихся воинов, и степь огласила звонкая победная песня жаворонка. Наступил новый день: свет опять победил тьму.
Подождав еще немного, Свей встал, потянулся, простер руки к светилу, молясь, взял свои вещи и спокойно зашагал мимо спящих и уже вставших воинов. Иногда, когда видел, что на него подозрительно смотрят, он подходил и спрашивал по-печенежски с виноватым видом:
– Вы не видели моего коня? Такой черный весь, с белым пятнышком во лбу?
Ему отвечали, что не видели, и успокаивались, приняв за пастушка. Свей шел дальше. Ему не было страшно. Он оставил страх там, в городе. Сейчас у него была цель, и он шел к ней твердыми, уверенными шагами.
Остались позади шатры, малые и большие группы печенегов-воинов, раздирающих на кусочки сухое мясо, а потом медленно и долго их пережевывая. Для них наступил еще один скучный однообразный день под стенами богатого города. Каждый с надеждой смотрел на ворота, а вдруг они откроются. Гортанные выкрики, смех слышны отовсюда. Сегодня они веселятся, а завтра, если ворвутся в город, будут без пощады убивать детей, стариков… Нет, нельзя позволить им ворваться в стольный град. И Свей, помахивая камчи и стараясь держаться в тени, направился к воде.
До реки осталось еще метров десять. На берегу расположилась небольшая группа воинов, там грели на костре воду и громко смеялись, разговаривая. Вернее, говорил один немолодой богато одетый печенег. Его волосы,когда-то черные, как ночь, перемешала седина, а в руках он держал знакомый Свею музыкальный инструмент, карнай, и увлеченно рассказывал что-то.
Инстинктивно замедляя шаг, Свей решал, как быть дальше: пройти мимо печенегов и, пробежав два-три метра, сразу броситься в воду или подойти. Но берег высокий, не видно, какая там глубина. А вдруг мелко! Разобьешься. Да и стрела мгновенно настигнет бегущего.
– Стой, – окликают его. – Куда идешь?
– У печенегов даже в лагере дозорные!– мелькнула мысль.
Свей прижал к груди руки с камчи, проверил на месте ли убрус, что надо передать черниговскому воеводе и подошел к сидевшим печенегам.
– Коня ищу, – отвечает отрок по-печенежски.
– Садись, – кивнул воин. – отдохни и послушай.
Воин рассказывал древнюю легенду кочевых народов о крылатом коне. Это была любимая история Куркутэ, который мечтал заработать столько денег, чтобы купить коня. После трудового дня он садился на землю, и, скрестив ноги, раскачивался из стороны в сторону то ли пел, то ли рассказывал о юноше, у которого был прекрасный крылатый конь.
Они никогда не разлучались. И когда юноша мчался на своем любимце к возлюбленной, буйная грива и шелковый хвост коня издавали чудесную мелодию. Все живое и неживое, даже золотая пыль с солнечных дорог, по которым летел крылатый конь, замирала в сладостном томлении.
– Но если у тебя есть красивая любимая, значит, есть и соперница, – вещал седой воин, мягко пощипывая смычком струны карная. – Злая соперница в черной зависти отрезала крылья коню – и конь умер.
Как печалился юноша, как убивался, потеряв друга. А потом решил в память о неразлучном спутнике создать нечто звучащее. Он сделал каркас из дерева, обтянул его шкурой, а конец грифа, получившегося инструмента, украсил головой коня. Из волос он сплел струны, а из хвоста сделал смычок.
– Вот как у меня.
И певец протянул руку со смычком, показывая воинам, рассматривающим теперь все очень внимательно. Они сочувственно кивали головой рассказчику, будто это у него горькое горе, будто это он сотворил такое чудо. А музыкант продолжал:
– И вновь полилась песня над просторами степей, чудная мелодия, рожденная летящим по солнечным дорогам конем.
Лилась тягучая, однообразная музыка, такая же бесконечная, как степь, и воины внимали ей , закрыв глаза и покачиваясь в такт, как травинки в степи.
Инструмент затих. Все вокруг оживились. Седой печенег недовольно и подозрительно посмотрел на Свея. Воины повернулись и тоже впились глазами в сидящего юношу. Чернобровый, безусый, худощавый, он смотрел спокойно и открыто. Дорогая сбруя, висевшая через плечо, вызывала уважение, а рубаха с длинными рукавами, расшитыми золотыми ромбиками, говорила о том, что пастух принадлежит богатой семье.
– Какой же ты воин, если теряешь коня? – прищурив глаза спросил печенег.
Свей пожал плечами, виновато улыбнулся и развел руками: оплошал, мол.
