Эльвира Ивановна Сапфирова
Будет воля твоя. Том 1
Часть1
Глава 1 Встреча в квартире.
Еще в начале лета Вера скатала помытые и высушенные половики за диван, чтобы не мешали. Комнаты сразу потеряли уют, будто оголились. Зато ничто не мешало мыть полы, задерживая прохладу.
Последние дни августа в Вирске, предгорном посёлке, были невероятно жаркими. Окна в квартирах не закрывались ни днем, ни ночью. Тяжелое душное марево давило круглые сутки и отпускало лишь под утро и то ненадолго. Потом опять наваливалось с новой силой, не давая дышать.
В это утро, как всегда, босые ноги скользили по линолеуму, половая тряпка собирала осевшую за ночь пыль, а передача «Радио- няня» будила ее учительскую фантазию, благодаря чему домашняя уборка казалась не такой пустой и бессмысленной. На плите доваривался борщ, аромат которого плыл по комнатам и щекотал ноздри и соседям, и прохожим. В августе это блюдо имело особый, неповторимый вкус, будто овощи торопились отдать все ценное, взятое за лето у солнца и земли. Ощущение блаженной свободы (мама взяла к себе на неделю детей) переполняло.
Не успела насладиться отдыхом, лежа на диване с книгой, как в дверь постучали. Она удивленно посмотрела в сторону прихожей, прикрыла книгу и, подумав, что это пришла соседка, не вставая, крикнула:
– Заходи, не заперто.
Дверь открылась, и Вера услышала полузабытый мелодичный баритон, который шутливо, на еврейский манер произнёс:
–И где же здесь хозяева?
Вера замерла от неожиданности, покраснела, вскочила с дивана. Руки на ходу то одергивали застиранный ситцевый халат, то поправляли волосы.
В распахнутых дверях перед ней стоял он, ее бывший друг и жених, Олег Сошенко. Осиная талия, косая сажень в плечах, будто и не было двадцати лет разлуки. Жара, а он, как всегда, в отглаженных брюках, нарядной рубашке с открытым воротом и расстегнутыми наполовину пуговицами. Герой! Не устоять!
Ее удивление было так велико, что высокий красавец, зорко смотревший на реакцию хозяйки, довольно рассмеялся:
–Рада, да? Тогда приглашай!
И тут Вера увидела за мужской спиной Татьяну, бывшую подругу и его жену, которая разглядывала ее в упор, и когда, наконец-то, перехватила восторженный взгляд хозяйки, устремленный на Олега, обожгла предупреждающе: «Он мой!» В глазах Веры вспыхнула искра недоумения, растерянности, она засуетилась, смущенно улыбаясь, всплеснула руками, и, не понимая, что говорит одни и те же слова, радостно пригласила:
–Конечно, конечно, вот это гости! Конечно, проходите в зал – прямо.
– Мы с моря. Дай, думаю, заедем, – уже весело говорил Олег, преодолевший прихожую в два шага и ожидавший, когда войдут остальные. – А это мои кумовья: Томчик и Петр.
– Очень приятно. Вера, – представилась она миловидной шатенке и невзрачному, русоголовому мужчине среднего роста,
Кумовья? Вера с интересом посмотрела еще раз на пару. Старомодно звучит. Этот вид родства, вроде бы, изжил себя или нет? Она вопросительно посмотрела на Олега, и он тут же, поняв ее взгляд, подтвердил:
–Да, да, кумовья, и не смотри так. Они крестили мою единственную дочку. В церкви.
Вера покачала головой. Совсем недавно веру в Бога скрывали, но Олег, как всегда, действовал всему наперекор. Ничуть не изменился!
–Нет, нет, не разувайтесь, – кинулась Вера к гостям, которые теснились в прихожей, – полы все равно два раза на день мою.
Но они, сбросив шлепки, с удовольствием наступали на влажный прохладный пол. Напряжение спало, все заговорили разом, стало весело, шумно. Вера метнулась в кухню, принесла в зал еще один стул и, рассадив гостей, стала у двери, радостно улыбаясь, и все повторяя:
– Откуда? Как? Как вы нашли меня?
Олег, возбужденно поворачиваясь, то к жене, то к друзьям, говорил радостно:
– А вы не верили! Эх вы! Прав я был, прав!
И вдруг вскочил:
–Ну-ка, что рассиживаться? Покажи, как живешь?
Шагнул к Вере, взял за плечи, не обращая внимания на ее растерянный вид, развернул боком, протиснулся, обдавая еле уловимым запахом дорогого парфюма и пошел по коридору.
Не успела Вера прийти в себя от бесцеремонности, как Олег из спальни уже громко докладывал друзьям:
– Ну, как я и предполагал, мужиком здесь не пахнет.
Вера недоуменно смотрела на бывшего жениха, расхаживающего по комнатам, но вспомнив его последнее письмо, где он желал ей никогда не знать женского счастья, поняла, зачем посетили ее гости. Приехал проверить, сбылись или нет его пожелания.
Ладоням стало горячо, словно их опять обожгло, словно они опять прикоснулись к той бумаге. Быстро спрятала руки в карманы халата. А тогда, на свадьбе, она стояла счастливо растерянная, с распухшими губами от постоянных поцелуев на крики «горько!». Не глядя, открыла конверт, кем-то положенный перед ней, достала двойной тетрадный листок в клеточку, где прочитала: «Будь проклята!»
На неё пахнуло таким жаром ненависти и жгучей обиды, что Вера покраснела, зарделась, потом побледнела и с испугом выронила лист на стол, будто обожглась; покачнувшись, села, Строчки казались змеями, шипели, извивались, кусали. Успокоившись, она взяла письмо двумя пальцами, боясь запачкаться, вложила в конверт и этим же вечером отослала его обратно, без комментариев.
Теперь Вера вспыхнула от негодования и стыда. Хуже всего, что Олег оказался прав, но признать это невозможно, и у Веры вырвалось:
– Вот еще! Глупости какие! Просто у мужа аллергия на амброзию, вот он и уехал, а дети у мамы, на недельку.
Оправдываясь, она вдруг увидела свою квартиру глазами сурового критика: оторванные края обоев в углу детской, болтающаяся около двери розетка, а дверка встроенного шкафа, не закрываясь, повисла на одной петле. «Ну, и пусть!, – упрямо подумала она. – Не это главное». И, как это часто делала на уроке, поменяла тему:
– А все-таки, расскажи, – уже сдержанно повторила вопрос. – как же вы нашли меня?
Олег щелкнул языком, загадочно закатил глаза и, вернувшись в зал, пропел:
– Секрет! Секрет! Чего стоишь? Стулья еще есть?
Не дожидаясь ответа, он по-хозяйски, уверенно пошел на кухню, принес еще один стул под одобрительные возгласы сидящих и серьезно, заботливо сказал:
– Садись, – и тут же, войдя в роль, ерничая, раскланялся, – присаживайся, будь, как дома.
Его чуткие ноздри не чувствовали мужского запаха, ни одна вещь не говорила о присутствии мужчины. «Да, женское счастье здесь не живёт!» – он, довольный, усмехнулся Бросил взгляд на волосы. Нет, не крашенные ещё, свои, какими были тогда, в шалаше. Он всматривался в её глаза, такие знакомые, до боли родные и не видел никаких признаков раскаяния. Она была рада неожиданной встрече и до невозможности простодушна и подкупающе искренна. Удовлетворённо крякнул и, наконец, поздоровался, шумно, радостно, открыто, расставив руки, сверкая золотым перстнем с бриллиантами, улыбаясь:
– Ну, здравствуй!
Но Вера застеснялась распахнутых объятий, поспешно шагнула вперед и схватила обеими руками его большую широкую ладонь и стала трясти. Огонёк в глазах Олега погас. Он сел, вздохнул, устало улыбнулся, а потом наиграно серьезно спросил:
– Ты кем работаешь?
Не понимая подвоха, Вера пожала плечами и ответила, что учителем.
– А что это значит? – он многозначительно поднял указательный палец, предлагая всем подумать. – Это значит, что тебя в округе каждая собака и то провожает домой.
С удовольствием закинул ногу на ногу и хлопнул в ладоши, явно гордясь, то ли Верой, то ли собой. И под ждущий вопросительный взгляд хозяйки, наконец-то просто ответил:
–На автобусной остановке спросили, где ты живешь. Нестройный хор жителей и показал, и рассказал, как лучше проехать, а прохожий мальчишка довел до подъезда и номер квартиры назвал. Вот так-то!
Гости, довольные, рассмеялись, а Вера улыбнулась несколько разочаровано:
–Ларчик просто открывался. Я и забыла, что ты ученик Шерлока Холмса.
–Вот тебе и а…а, – пропел Олег и опять распахнул руки, приближаясь и пытаясь обнять Веру со словами, – помнишь, значит. А сарай в саду?
Вера, принимая игру, рассмеялась, отступая к двери:
– И сарай, где ты прятался от уроков, и чтение книг под партой на географии.
Как забыть?! Она тащила его из трясины двоек в восьмом классе, крепко схватив за шиворот. Заставляла, выполняя комсомольское поручение, писать упражнения, решать задачки, готовиться к экзаменам. Улыбнувшись, вспомнила, как он, онемев от ее натиска, послушно выполнял домашние задания в первый день, а на второй взбунтовался и не пустил в дом. Замкнулся. На следующий день, получив двойку по математике и взбучку от родителей, хмурился, злился, но занимался прилежно, бросая на одноклассницу косые взгляды.
Девчонка бесцеремонно вторглась в его мир. Он как раз осваивал азы игры на гитаре или пропадал в сарае за чтением «Зверобоя». Но самым потаенным местом был шалаш в глубине заросшего колхозного сада.
Конечно, помнила, поэтому опять опередив действия бывшего двоечника, Вера радостно и решительно сказала, уже обращаясь ко всем:
–Знаете, что? Вы с дороги. Разносолов еще не сготовила: утро все-таки, а вот борщ только что поспел. Хотите?
Все дружно стыдливо отказались, а Олег, молча, внимательно посмотрел на Веру и вдруг громко произнес, потирая руки:
–А давай, наливай!
ГЛАВА 2 Познакомились заново
Под общий гомон удивления и шипение хмурой Татьяны, дергавшей его за рукав: «Хватит тебе, скоро домой приедем», Олег уже шел в кухню садиться за стол и вдруг понял: Вера не понимает своей вины. Он страдал, а она и сейчас считает себя правой, не осознаёт своего предательства. Эта догадка сдавила, сжала обручем.
А хозяйка суетливо гремела посудой, доставала хлеб, ставила солонку и, наливая в глубокую тарелку борщ, громко спрашивала, не поворачиваясь, может, кто-то еще все-таки проголодался.
–Тогда я налью вам из холодильника компотика. Только идите со своими стульями!
Артель дружно переместились в небольшую кухню, где под грохот и смех Олег сосредоточенно ел, вылавливая гущу, дул на нее и с наслаждением отправлял в рот.
Говорить ему не хотелось. Он с шумом тянул в себя вкусно пахнущую жидкость, закатывал глаза от удовольствия, смеялся, а внутри все сжималось от досады на самого себя, на жизнь, на разлуку. Вернуть! Вернуть во что бы то не стало! Это его невеста! Это его мечта!
Видя, с каким наслаждением он ест, Татьяна, смеясь, шутливо подсела рядом и спросила, не сумев скрыть зависти:
– Что, так вкусно?
Олег, молча, кивнул и причмокнул:
– Смотри, ложка стоит! А как капуста нарезана! Настоящая соломка!
– Я режу не хуже, – буркнула недовольно Татьяна. – Ну-ка, дай попробовать, чтобы знать, какой же борщ тебе все-таки нравится. А то никак не угодишь тебе!
Таня протянула руку к ложке мужа, но хозяйка поспешно достала чистую. Не успела положить рядом, как злой пронзительный взгляд бывшей подруги заставил Веру быстро убрать ложку со стола. Татьяна победно усмехнулась, посмотрела на мужа и наткнулась на его потемневший от гнева взгляд. Она вспыхнула на секунду негодованием, протестующе приподнялась, и тут же обмякла, покорно придвинулась, взяла из его рук ложку, и, наиграно смеясь и размахивая ладошкой, сказала:
–Нет, нет. Я есть не буду, лишь попробую. А то, что ни сварю, все не так, да не так.
Вере было неловко: совсем не хотелось быть причиной ссоры. Она понимающе кивнула, повернулась к кумовьям с вопросом об их кулинарных пристрастиях, рассказывала о своём любимом торте «Рыжик» и, с добродушным любопытством глядя на семейную пару друзей, думала. Изменилась? Прическа другая, но пряди волос так и свисают с висков. Студенческая косичка, которую она никак не хотела обрезать, сменилась модной стрижкой. Вера вздохнула. Ей идет. Замужество меняет всех. «Счастливы? Казак есть казак, да еще терский. Привыкнуть нужно».
Предки Олега поколениями жили бок о бок с горцами, многое переняли от них, и тактику воспитания жены тоже. Вроде бы поучал без злобы, а ощущение того, что больно высекли, останется надолго. У казаков чувство собственности развито гораздо сильнее, чем у других мужчин, а жена – собственность. С ними жить сложно. Вера была рада видеть друзей юности. Что было, то прошло. Сейчас у всех другая жизнь, они другие. Особенно радостно, что Олег больше не сердится на нее, раз приехал, а еще думала о том, как хорошо распорядилась судьба, отправив жениха в армию на два года, и, дав ей возможность понять себя, подумать. С Валентином такого роскошного подарка не получила.
***
Вера смотрела на препирающуюся пару и будто впервые увидела себя с мужем. Совсем, как они с Валентином в первые годы совместной жизни.
Он вот также решил утвердиться, унижая ее. Хорошо, что она сразу это поняла. Однажды Вера приняла душ, и села в кресло передохнуть. Вернулась – ни крестика, ни золотой цепочки, подарка мужа, в ванной нет на месте. Недоумевая, спросила Валентина о них. И тут на нее обрушился шквал упреков: растяпа, без памяти, только покупай тебе. Он кричал нравоучительно, назидательно, важно вышагивая по комнате с высоко поднятой головой, описывая ее недостатки. Сначала она растерялась, но павлинья походка мужа подсказала: он утверждался, унижая ее. Что отвечала, кричала в ответ, помнит смутно. Взрыв негодования от напрасных обвинений был таким сильным, что душевная боль не прошла до сих пор. У Олега с женой этот процесс идет по-другому.
***
Когда кумовья, как по команде, поставили пустые чашки со вздохом сожаления, Вера засуетилась:
–Еще? – и, с молчаливого согласия гостей, наполнила опять посуду компотом..
Ей было жаль Татьяну, глотающую горячий борщ. Вера понимала, что сочувствие еще больше злит женщину, видела, как та обжигалась, и от бешенства не чувствовала боли. Наконец, улыбнувшись через силу, весело произнесла, передавая Олегу ложку:
–Ну, ничего особенного. Борщ, как борщ.
Полные губы мужа растянулись в ехидной улыбке:
– Да что ты говоришь! – и, кивнув в сторону Веры, жестко протянул, – в ученики пойдешь или сама тренироваться будешь?
–Ребята, ну что вы,– бросилась спасать положение хозяйка. -Расскажите лучше, где же вы теперь живете? Как здесь оказались?
– Ну, не одной тебе в теплых краях жить. И нам тоже должно было повезти, – выпрямившись на стуле, резко ответила Татьяна, оглядывая кухню недоброжелательным взглядом. Хмыкнула, воскликнув:
– Олежек, да у нее тут одно старье!
Живо встала и сняла с холодильника вазу из цветного чешского стекла с узором, повертела в руках и радостно сообщила:
–Она же склеенная! Понимаешь? Мало того, что старая, еще и разбитая! – и обращаясь уже к неподвижно стоявшей хозяйке, произнесла назидательно и с пренебрежением, обличая ее в невежестве, – битая посуда приносит бедность и болезни. Так-то, милочка!
Вера залилась румянцем, взяла из рук вазу и прижала к груди.
– Знаешь, это на Западе, всеми любимом, так считают. А японцы, например, берегут старые вещи, реставрируют их, передают детям, внукам, – Вера осторожно поставила вазу на место. – Это любимая вещь моей мамы. За нее в свое время отдано было половину зарплаты, и мы с сестрой долго хлебали пустые щи и любовались этой красотой.
Кума с интересом подошла к холодильнику и, глядя вверх, в раздумье протянула:
– Да, может, японцы и правы.
– Господи, да о чем вы говорите?! Это же стекло, простое стекло! – резко одернула куму Татьяна. – Сейчас этого добра завались. Иди, покупай, даже учительской зарплаты хватит на три таких.
– Мне они не нужны, – спокойно ответила Вера, давая понять, что дискутировать на эту тему она не будет, и перевела взгляд на Олега, ожидая ответа.
Он сидел, широко раздвинув ноги в дорогих туфлях, его руки с расставленными локтями, были заведены за голову, полные губы твердо сжаты. Такая мелочь, как битая посуда, была для него бесконечно безразлична. Он размышлял: борщ она варит, как его мама. Вкусно. А запах! Как же это он не удержал её, не сберег свою мечту. Ведь это её он искал среди многочисленных поклонниц, перебирал, выбирал, бросал… А она рядом была, своевольная, упрямая. Такая, какая нужна в жизни, рядом.
Взгляд Веры, обращенный на него, отвлёк от раздумий. Он опустил руки, вздохнул:
–Как оказались? Да, перевели меня в этот край.
–Не просто перевели, – вступила в разговор Томчик, -а назначили начальником полиции.
Олег скромно прикрыл веками глаза, но наблюдал сквозь длинные ресницы за реакцией хозяйки, которая радостно выпалила, всплеснув руками:
– Вот это да! Вот здорово! Поздравляю! Ты молодец, Олег, Казак!
Она трясла его руку, похлопывала по плечу, повторяя восхищенно:
– Настоящий казак! Я так рада за тебя.
Искреннее восхищение сбило с толку. Он стушевался. Заставив друзей и жену заехать к Вере, он хотел похвастаться, жаждал увидеть, как она будет жалеть, мучиться от сознания того, что ее материальное положение ни в какое сравнение не идет с его богатством. Надеялся увидеть досаду, или, наконец, сожаление, а тут – искренняя радость, гордость и никакого раскаяния! А ведь это ей он доказывал все годы, что способен быть равным. Не получилось. Пока. Опять вырвался тяжелый вздох.
Придется заставить её признать свою вину, заставить помучиться и пожалеть о неправильно сделанном когда-то выборе. Будет рыдать и страдать, как он в армии плакал, уткнувшись в песок, когда прочитал письмо от незнакомки об измене. Если бы он только мог, прилетел бы, прибежал, приполз бы на эту свадьбу и обязательно расстроил бы её. Произошла ошибка, и он должен это доказать. Пальцы сжались в кулак, глаза потемнели.
Самое трудное было сделано: теперь он живет рядом.
Олег решительно встал, потянулся, разминая длинные сильные ноги, и весело произнес:
– Всё, други-товарищи, поехали дальше.
Гости шумно поднялись и так же быстро скрылись, как и появились, оставив Веру растерянно стоять посреди зала. Потом она долго ходила взад и вперед по квартире, глаза блестели, на губах играла улыбка, и картины далекой юности будоражили душу.
ГЛАВА 3 Первые встречи
После школы они не виделись четыре года. Встретились летом. Олег весной защитил диплом в техникуме, стал работать на заводе слесарем. Жил в ожидании повестки в военкомат. Вера перешла на третий курс института, считала себя девушкой, мудрой, образованной но, к сожалению, одинокой. Ей было уже двадцать лет, и никакой личной жизни, она даже ещё не целовалась! Это удручало.
Сдав на отлично сессию, и страдая весенними вечерами, Вера прилетела домой на каникулы в Вирск. Отсыпалась, читала, гоняла, как в детстве, по просёлочным дорогам на велосипеде, и случайно увидела Олега, проходившего мимо. Разговорились. Он был очень красив. А как божественно играл на гитаре! В его больших руках она млела и стонала, длинные пальцы любовно перебирали струны, и лукавая, соблазнительная улыбка не сходила с его красиво очерченных губ.
С ним было уютно и весело. Вечно что-нибудь придумывал! То в горы тянет снег потрогать летом, то на стареньком отцовском мотороллере везет ее в степь смотреть васильковое море, то у горного, бурлящего потока шепчет слова любви, и не понятно: он говорит, или вода шумит. Ну, совсем как герой Чехова! Эта необузданная фантазия завораживала, очаровывала. Было все так непривычно, ново, хорошо. Любовь? Может быть. Только вот какая-то она спокойная, уравновешенная, расчётливая. В его движениях, взглядах так и читалось: «Хочешь быть моей – будь лучшей! Старайся!».
Иногда казалось, что у Олега даже мысли не возникало, что его можно не полюбить. Он все знал наперед, Знал, что можно, что нельзя, что будет завтра или через месяц. Вера удивлялась этому умению и пока не противилась расчетливости и рациональности. Рядом с ним возникало чувство, что тебя несут на руках, прижав крепко-накрепко к груди. Ни вздохнуть, ни охнуть, главное, замереть и не трепыхаться. А сколько можно просидеть, затаившись, спрятавшись на груди любимого?!
ГЛАВА 4 любить или наказать?
В пышущую жаром машину садились молча. Каждый обдумывал то, что увидел и услышал.
Если раньше Татьяна только чувствовала горячее дыхание беды, то теперь увидела источник пламени. Она шла позади, одна. Все-таки это случилось. Они опять встретились. Их пути опять пересеклись. Татьяна, не мигая, смотрела вперед и сокрушалась, как же всё не вовремя! Они с Олегом, наконец-то, переехали в теплые края, построили дом, муж получил отличную должность начальника полиции, и ее пристроил в районо методистом. Тепло, светло и от учеников далеко. Чего лучше!? Вроде бы все бывшие связи забылись, их семейная жизнь устоялась. Ан, нет! Тесен мир. А для них двоих он невозможно узок! Не разойтись. Внутри все кипело, даже мысли. Мало того, что притащился в эту халупу, еще и высмеивает ее. Ничего, отольются кошке мышкины слезы. Отыграется на хозяйке. Тихоня! В комнатах одни диваны да книжные шкафы. Голь перекатная. Подумаешь, борщ! Хорош муженёк! Дочь выросла, а он детскую любовь вспомнил, притащился посмотреть, как живет!
Прикоснувшись к дверце, отдернула руку: обожглась. Демонстративно, молча, села рядом с Тамарой.
Петр сразу включил кондиционер, пахнуло прохладой, мотор тихо и неназойливо загудел.
Погружённый в переживания Олег не чувствовал горячей обивки кресла. Мысленно был там, с ней. Она, явно, несчастлива, как и предсказал. Это сразу стало ясно, как только он окинул взглядом убитую трехкомнатную квартиру. Женщина, она и есть женщина: ни смастерить, ни починить, ни склеить. Аллергия у мужа! Это прекрасно. Но как смела все-таки не дождаться?! Ведь обещала! Кто первый погладил, к тому и ушла. Нога сама с силой дернулась и ударила дверцу машины. Петр лишь покачал головой. А Олег накрыл колено ладонью и усмехнулся: «Эх, не надо было мать слушать в тот последний вечер перед расставанием. Может, все сложилось бы иначе. Не любила?». Эти мысли и раньше терзали, мешали жить. Не стало яснее и теперь, после встречи. Ну, не спрашивать же самому об этом?!
Неожиданно пришла мысль, что надо поехать куда-нибудь отдохнуть, и там все невзначай узнать. Женщинам сделать это легче. Природа раскрепощает. Олег схватился за эту идею, даже обрадовался. «Если не любила,– размышлял он, – значит, надо поставить точку и забыть, вычеркнуть из памяти и жить дальше. Или все-таки наказать? Нет, сначала все выяснить и снять с души камень неразделенной любви. Решено».
– Ну, что, вперед? Домой, – встрепенувшись, сказал он, нарочито бодро.
На Татьяну не смотрел специально, и так ощущая на расстоянии её рвущуюся наружу злобу. Неподвижная, с отсутствующим взглядом, она была похожа на кипящий котел, готовый взорваться в любую секунду. Олег усмехнулся. Ничего, перебесится. Не мог же он один прийти к Вере?! Оглянулся и примирительно произнес:
– Зато теперь все ясно.
– Ясно? – тут же взорвалась Татьяна, будто только и ждала, когда он заговорит. – Тебе все ясно? Что тебе ясно? Значит, мы сюда переехали не из-за твоей мамы, а чтобы выяснить твои любовные переживания, да?
Казалась, она сейчас вцепится в побагровевшую неподвижную шею мужа, но побелевшие пальцы воткнулись в сиденье, боль исказила пухлые губы, в глазах стояли слёзы. Олег молчал, только видно было, как на бритом затылке часто-часто пульсировала кровь.
–Значит, ты прикрывался мамой, да? – уже кричала Татьяна, не сдерживаясь, не обращая внимания на кумовьев, привыкших к таким сценам.
– Не говори глупостей, – наконец, отозвался муж. Рано или поздно нам все равно пришлось бы переехать, не маму же тащить в холодную зиму?! И чего взбеленилась? Это не имеет для тебя никакого значения. Твой статус остаётся незыблемым. Успокойся. Томчик, объясни ты ей, что ли.
Нижняя губа Татьяны задрожала от обиды, и чтобы не заплакать, она прикусила её и откинулась на сиденье, поняла: муж все годы доказывал своей невесте, что он лучше, что это она совершила ошибку. Значит, все из-за неё и для неё. А теперешняя обеспеченная жизнь, двухэтажный дом с бассейном и зимним садом – лишь доказательства для этой курицы! А она? Где любовь к ней?
Татьяна рванула нитку жемчуга на груди. Дышать стало нечем, что-то сдавило внутри, и в глазах потемнело.
Кума суетливо брызгала в лицо теплой водой.
– Пей, ну, пей же, – говорила она, вставляя бутылку в сжатые губы Татьяны.
– Поехали, – устало сказал Олег шоферу, мельком взглянув в зеркало на заднее сиденье. – Я не все еще выяснил. Придется тебе потерпеть и помочь мне, чтобы я мог поставить точку на этом. Нужно поехать с ней в поход на денёк. Недалеко. В горы.
– Нет! Слышишь, нет! – истерично закричала Татьяна, только что лежавшая без чувств. – Я не могу её видеть! Я не хочу встречаться!
В ответ прозвучало жестко и спокойно:
– Придётся.
Глава 5 Августовское совещание
На районное августовское совещание учителей Татьяна Львовна Сошенко, миниатюрная, изящная брюнетка средних лет, пришла в деловом строгом костюме, в туфлях на высоком каблуке и, как всегда, раньше сотрудников. Ей не стоило никакого труда свободно и легко влиться в небольшой коллектив методистов: то шоколадку к чаю, то совет вовремя, то помощь в отчёте. Она умела быть незаменимой, послушной и властной, смотря по обстоятельствам. Совещание учителей района для неё – обычный рабочий день, только не в кабинете народного образования, а в Доме Культуры. Четко продуманные распоряжения рабочим сцены – и она свободна за час до начала заседания. Можно осмотреться.
Перед двухэтажным зданием, успевшим уже обветшать за долгие годы перестройки и революционных перемен – небольшая площадь, прожаренная южным солнцем и разбитая дождями.
На площадке раскинулась ярмарка. Хозяйки маленьких и больших палаток, раскладушек вертелись под палящим солнцем, с азартом отсчитывали сдачу и вновь исчезали под прилавком за дефицитным товаром: книгами и продуктами. И не понять: около каких прилавков толпится больше народу. Начальство с зимы копило учебники, методические пособия и не пускало дефицит в продажу, чтобы именно сегодня учителя почувствовали радость от покупки.
Разве можно не оценить отеческую заботу руководителей: они же хотят, как лучше. Именно поэтому учителя вынуждены прийти раньше времени, чтобы выстоять очередь, схватить в давке, не листая, очередное пособие, потратив последние рубли (их всегда не хватало после отпуска), а потом в прохладном зале рассматривать, блаженно улыбаясь, что же приобретено, выхвачено в суматохе и, листая покупку, вспоминать щедрое, заботливое начальство.
Татьяну Львовну такой товар никогда не интересовал, а потому, близоруко прищурив глаза и подняв кверху твердый квадратный подбородок, она смотрела издали на эту шумную, радостно жужжащую женскую массу, мечущуюся от одного прилавка к другому, и думала: «Интеллигенты! Никакого самоуважения! Зарплата мизер, а из школы не выгонишь. На книги набросились, чуть лавку не снесли. Нашли ценность!» Она презрительно усмехнулась и дунула, выпятив нижнюю губу, на упавшую русую прядь.
Веселые, залихватские казачьи песни гремели на всю округу, оглушали. Татьяна Львовна недовольно пожала плечами. Ее, как человека приезжего, не местного, раздражала редкостная любовь казаков к своим обычаям, Поскольку свои, русские, давно ею забыты, то в этой преданности она видела лишь навязчивую кичливость и заносчивость.
Скорее бы в зал. Августовская жара изнуряла с утра, а учителя, как первоклассники, радостные, торжественные. стекались на площадь яркими пестрыми ручейками. Для них августовское совещание – особенный день, когда вскакиваешь ни свет ни заря, суетишься в поисках самого красивого платья, выдирая из кудрей бигуди, как саднящую занозу, и сердце замирает и трепещет от предвкушения долгожданных встреч, новостей, накопившихся за лето.
Их суетливая торжественность вызывала у Татьяны Львовны скуку. Она зевнула, отвернувшись от бурлящей площади, и увидела яркое кремовое платье с большими фиолетовыми цветами. Красиво. Лица хозяйки не видно, но что-то знакомое почудилось в этой летящей походке. Присмотрелась, и когда женщина подошла ближе и помахала кому-то рукой, Татьяна Львовна инстинктивно сделала шаг назад, Кровь прилила к щекам, в голове застучало, а сердце забилось громко и часто. Она, бывшая подруга, её враг!
Конечно, знала, что Вера придет на совещание, но не думала, что будет так больно.
Встретиться сейчас? Нет, она не готова. Татьяна поспешно вошла в полупустой зал, села на последний ряд амфитеатра и достала из сумки очки. Из полумрака можно наблюдать за всеми входящими в зал. Может, ошиблась? А вдруг! Глубоко вздохнула и резко дунула на лоб. Прядь густых волос, свисавших с висков, взвилась на секунду над ухом и опустилась на подрумяненную щеку.
Прозвенел заливистый громкий звонок. Зал сразу стал быстро заполняться. Вокруг витала та радостная счастливая атмосфера всеобщего воодушевления, которая объединяет творческих людей, любящих свое дело, свой труд вопреки всему.
Новый учебный год как новая ступень жизни, когда верится в светлое, доброе, верится в победу над разрухой, нищетой и бандитами, навалившимися густой тьмой. Резко полярное мятущееся время, и разобраться в происходящем не так-то просто. Ещё обращение «господа», «господин» в битком набитом автобусе или в толчее рынка, вызывали такой же откровенный смех, как и неприязнь, настороженность слова «товарищ»; когда в переполненных детских домах нечем кормить брошенных детей, а «новые русские» сжигают доллары для увеселения гостей. Время, когда в одиночку не проживёшь: трудно и опасно, а квартира дороже жизни. Вернее, жизнь ничего не стоит. Беспредел на всём пространстве распавшейся огромной империи по имени Советский Союз.
В просвещении ещё царствовали старые, советские порядки. Государства с таким названием уже не было, промышленность разрушена, сотнями по стране исчезали заводы и фабрики, а школа еще держалась за старый уклад, и многим даже казалось, что процветает, но образование уже захлёбывалось в волнах свободы. Такое разнообразие новых программ, предметов, учебников! Выбирай!
Выбирали все: кто понимал что-либо в педагогике и кто думал, что понимает. Всё, как на заре советской власти. Долой стандарты! На такую мелочь, как жесткая корректировка патриотических произведений по русской литературе и искусственно созданная совершеннейшая неразбериха в истории, и внимания не обратили. А ведь когда на смену старому приходит новое, ещё надо подумать, что выбрасывать, а что оставлять. Какие книги ребенок читает, таким он и вырастит. Аксиома!
Хотелось верить… Верили, что этот новый учебный год просто обязан быть лучше, легче прошедшего.
Татьяна не утруждала себя социальными проблемами. каждый должен их сам решать. Она же выбилась из нищеты Работать, шевелиться надо, а не ждать, готового. Простой рецепт, но ведь не слышат, или не хотят. Теперь у неё было всё, и это всё требовало защиты.
