– Я хотел, – я собирался, играть джаз на Бродвее!
Элли очень удивилась.
– Джаз?
– Угу.
Джоэл заулыбался.
– Музыка Майалза Дэвиса свела меня с ума! Его подача – его манера…
Она смутилась.
– Сколько тебе тогда было лет?
– Двадцать с небольшим. Всё, что я хотел – это музыка!
Он вдруг рассмеялся, так счастливо, что Элли его не узнала.
– Знаешь, как о Нём говорили?
– Как?
– Один музыкальный журналист писал: когда слушаешь музыку Майалза Дэвиса, понимаешь, кто он – король Ночи!
– Почему «ночи»?
– Мы играли по ночам, забыв самое себя, даже свои имена! Принцы Ночи…
Она посмотрела на него по-другому.
– Не знала, что Ты такой!..
Не договорила, задумалась.
И Джоэл спросил, почти со страхом:
– Какой?!
– Твоя Богоматерь – это Музыка!
В её голосе прозвучало: я только сейчас поняла, – осознала, прочувствовала!
Элли ощутила… Что это было? Как много жизнь отнимает… Или, то Судьба? Вернее – Не Судьба…
Она вспомнила «Я всегда буду с Тобой – Ты это знаешь! Не можешь, не знать…».
«Лифт на эшафот» – фильм Луи Маля, о котором рассказывал ей Джоэл.
Один человек хочет убить другого – переиграть Судьбу… Или Не Судьбу? Но застревает в лифте…
Как глупо, как нелепо в последний решающий момент… проиграть!
Всё уже было готово к выигрышу, но… Жюльен Тавернье потерпел крах!
A défaut du pardon, laisse venir l’oubli!16
– Да, – Подумала Элли. – Ты тоже потерпел… забвение! Не благодать забвения.
И вновь это странное, почти непостижимое чувство… Она смотрела на него, смотрела – не насытиться, ни утолить жажду!
Усмехнулась – мысленно, над собой – с иронией, с иронией трагедийной и полной эйфории: мир порушен, а она любит. Мир поруган, а она как тот монах, которому мешал демон Титивилус – бегает от одной стены замка к другой, проверить, как близко подобрались турки, а потом бежит обратно, писать свою книгу… Пока монах пишет, его мир не может рухнуть.
И эта рука в её руке… Большая мужская кисть. Она смотрела на руку эту с удивлением, так, словно не видела её раньше, эти выпуклые вены и длинные жёсткие пальцы.
Рука была тяжелой, рука была натруженной.
Удивилась: как рука может быть такой притягательно красивой?!
– Не насмотрелась? – Улыбнулся он.
– Ещё – нет!
Элли посмотрела на Джоэла.
– Ты всегда был таким красивым?
Он рассмеялся, – так весело, что и она заулыбалась, обезоруженная этим весёлым смехом.
– Нуу, – Лукаво, не переставая смеяться, сказал он. – Как тебе сказать…
– Скажи правду! – Развеселилась Элли.
Ямочка на его правой щеке…
– В молодости я был горячим парнем!
Она захохотала.
– «Горячим»? Что значит это слово!?
– Мачо. – Скромно улыбнулся Джоэл.
– Ооо…
Он прыснул со смеху.
– Не веришь?!
– Верю! – С трепетом вздохнула Элли.
Его морионовые глаза вспыхнули.
– Веришь?
– Угу.
Джоэл нежно обнял её за плечи.
– Стар я для тебя, девочка моя, стар!
И странно она посмотрела на него, – Элли…
– Знаешь…
– Что?
Они прижались друг к другу.
– Есть такие мужчины… Они не стареют – они всегда остаются Мужчинами, – за это их и любят!
Он посмотрел на неё, ласково посмотрел, – очарованно.
Сказал тихо, – с тихой нежностью:
– Значит, любишь!?
– Да!
Поднял руку, прикоснулся к щеке.
– Знаешь, чего я тебе искренне желаю?
– Чего? – Удивилась Элли.
– Переболеть!
– Тобой?
– Мной.
– А это возможно? – Спросили рубиновые губы. – Ещё, – возможно, Джоэл?..
Она заглянула ему в глаза.
Шепнула:
– Любимый!
Он был счастлив, – по настоящему, счастлив – возможно, впервые в жизни. Тогда, много лет назад, когда он ещё был собой, он увидел картину – «Великий крик» Любомира Типлта. Младенец, – на ней был изображён кричащий младенец – кричащий от жизни.
Картина заворожила его, очаровала, такая искренняя, яркая, откровенная. Только родился, и расплакался…
Тогда Джоэл ещё не знал, как много он потеряет, – не знал, что потеряет себя!
Казалось бы, достойный, честный выбор – ребёнок, благополучие ребёнка, любимый ребёнок… А он, – что-то в нём, погасло.
Он стал заниматься тем, что позволяло выжить, но не приносило удовлетворения – строительством, – брат занимался строительством домов для семей среднего класса… И он стал этим заниматься вместе с ним – не любя, выживая.
Слава Богу, он никого в том не винил, – ни ребёнка, ни брата, что он в сути своей – неудачник! Он никогда их обоих ни в чём не винил, он просто… пошёл на компромисс – во имя любви к Саре. Не во имя чего-то другого – Любви!
Это било по нему, тяготило его – мысль о том, что он неудачник! Тогда он начал злиться – на всё и ни на что, просто – зол изо дня в день.
Тогда он начал ссориться с братом, спорить с ним, не любить его любя. И брат страдал, страдал, но терпел, терпел, зная, что он похоронил свою мечту. Брат его понимал!
Томми тоже стал заниматься строительством не потому, что ему очень этого хотелось – он просто ничего другого не знал, кроме просто жизни среднестатистического человека – у него не было мечты, стремлений – он просто жил, как большинство людей.
Счастлив… Любовью Элли, – счастлив! Он сам её выбрал…
Сейчас наблюдая за тем, как она гладит его руку, он ощущал покой.
– Человек, – Думал Джоэл Миллер. – Сам должен делать выбор, – сам быть счастливым этим выбором, или несчастным – некого винить!
Они сидели на диване в гостиной, в камине горел огонь – высокое, яркое, жаркое пламя… то горел он сам.
«Вот внутренний ландшафт, география души; мы пытаемся различить его очертания всю нашу жизнь. Те, кому посчастливится найти их, как воду, бегущую среди камней, но не покидающую своего русла, обретают покой и кров. Некоторые обретают их там, где родились. Другие, гонимые вечной жаждой, покидают родной город у моря, ища свежести в пустыне. Это люди, рожденные в холмистой деревенской местности, достигающие существенного облегчения в напряжении и одинокой суете большого города.
Для некоторых поиск – повод раствориться в другом, ребенке или матери, дедушке или брате, возлюбленном, муже, жене или непримиримом враге. Несчастные и счастливые, баловни Фортуны и неудачники, отверженные и любимые, мы скользим по жизни, не холодея от предчувствия, не агонизируя, когда железные оковы наших душ распадаются, и мы становимся наконец собой.
Я склонялся над умирающими, уже не узнававшими собственного имени, покидавшими мир, в котором они никогда не чувствовали себя дома. Я видел мужчин, для которых смерть брата была страшней, чем смерть единственного ребёнка. Видел невест, превратившихся в матерей, которые лишь однажды, в далеком детстве, излучали счастье, сидя на коленях собственного дядюшки»
Он закутал её, – как маленькую, в плед, сед рядом, положив ногу на ногу, такой длинноногий, и Элли вновь не могла насмотреться на него!
Джоэл.
Мужчина по имени Джоэл Миллер.
Ей захотелось сказать ему:
– Тогда, до встречи с Тобой, мне казалось, что «Бог создал меня одинокой»!
Он посмотрел на неё, такой, словно помолодевший – даже глаза прояснились!
– Почему?
Какое тихое «почему?»…
– Ты – счастливый человек! Ты сказал мне: Элли, смогу ли я стать прежним?..
Руку подняла, прикоснулась к щеке, к «губам похожим на ленту алую».
– А я не смогу! Этот новый-старый мир меня обокрал – я никогда ни о чём не мечтала!
Он улыбнулся, – так мягко…
– Разве?
И голос стал бархатным, и зазвучал, успокоено.
– Разве обо мне не мечтала!?
Элли рассмеялась – обескуражил!
И кровь прилила к лицу.
– Мечтала!
– Да?
– «Каких близких может иметь человек? Родителей? Детей? Друзей? Женщин?»17…
Кивнула.
– Мечтала – ближе Тебя – нет!
Сифонофоры (лат. Siphonophorae, Siphonophora) – отряд пелагических, стрекающих из класса гидроидных (Hydrozoa). Половозрелые стадии представляют собой колонию с высоким полиморфизмом составляющих её зооидов. В жизненном цикле сифонофор отсутствует ярко выраженное чередование поколений, характерное для многих других гидроидных. Известно около 160 видов, обитающих преимущественно в тропических морях. К сифонофорам относится ряд ядовитых форм, смертельно опасных для человека, например, португальский кораблик (Physalia physalis)18
Джоэл смотрел на озеро, – на его гладь, похожую на кольца супер-Сатурна, там, на громаде его колец была Элли.
Он посмотрел на неё, – повернул голову – посмотрел. Не расстаться!
Она тоже смотрела на озеро – Der Saturn!
– Элли? – Тихо позвал он.
Она посмотрела на него.
– Как тихо!.. Ты слышишь?
– Да.
– Как долго я об этом мечтала…
– О тишине?
Джоэл понял – о спокойствии, – о покое…
– Я тоже, – Сказал ей, он.
Захотелось сказать:
– Я так долго слышал её крик…
– Сары? – Поняла Элли.
– Да.
– И до сих пор слышишь? – Поняла она.
– Да!
Джоэл сжал её руку в своей руке.
– «Wenn es dunkel genug ist, kannst du die Sterne sehen»…
Элли удивлённо посмотрела на него.
Он сказал:
– «Когда достаточно темно, можно увидеть звёзды»…
Он тоже посмотрел на неё.
– И я думаю; почему звёзды видны только в темноте? Во тьме!
– Думаю, чтобы ночь не казалась такой страшной…
Он улыбнулся, и она.
– Что ты скажешь ей?
– Кому?
– Хелене.
– Я уже давно всё сказал.
– Что? Что ты сказал?!
– Она – бледный огонь.
– А я?
– Душа.
Джоэл вновь посмотрел на озеро.
– Я – «камень, парящий над бездной»…
– Что это значит?
– Не поняла?
Он улыбнулся, смотрел с нежностью.
– Скажи!?
Её глаза загорелись лаской.
– Над Тобой – над бездной Любви!
Сказал:
– Что я могу сказать, того, что она не знает!? «Я – костёр среди льдин»! Мир – рухнул, Элли! Всё рухнуло! Мир стал льдиной дрейфующей в моей памяти…
– Почему?
Она сама не знала, о чём спрашивает.
– Всё просто, девочка моя, – меня изнасиловала Смерть!
– Я рассказывала Тебе о Сифонофорах?
– Нет…
– Это такие странные ребята, сбивающиеся в один большой организм – живущие на очень большой глубине без света…
Элли вновь посмотрела на озеро.
– Дьявол продал свою душу – над Журавлиным озером темно!
Она вновь посмотрела на Джоэла.
– Я думаю, переживать смерть – значит жить без света на страшной глубине – никому туда нет хода!
Элли посмотрела на него покрасневшими глазами.
– Это проклятие, которое так нежно называют надеждой!.. Надеждой – они не потеряны в этой темноте, и мы!
«В прошлой жизни ты должен был трудиться изо всех сил, чтобы с позволения Судьбы, пересекая реку, вы сели в одну лодку. А потом ты будешь трудиться ещё сто лет, чтобы вам было позволено разделить одну подушку»
Он пришёл.
Пришёл отдать ей сапоги.
– Привет!
– Привет!
Джоэл посмотрел ей в глаза, – всё-таки, посмотрел – пришёл, посмотреть.
Хелена улыбнулась, – не ожидала!
– Как дела, ковбой?
Он тоже улыбнулся.
– Хорошо, Хелена.
Посмотрел на сапоги.
– Не подошли… Размер!
– Правда?
Она заглянула ему в глаза.
– Оставь их себе… Пожалуйста!
Ей это в нём понравилось – не трус, пришёл объясниться!
Хелене захотелось сказать ему, – Люби, кого хочешь, только не уходи навсегда!
Она понимает, понимает – с его юной любовью невозможно бороться! Слишком многое их связывает – не развязаться!
Мадонна пела в её доме «Waiting», Луиза пела:
Если приходится выпрашивать [любовь]
Значит, она не предназначена Тебе, детка, – смирись!
Хелена подумала, смотря на этого мужчину полного шарма, – Кого ты так напоминаешь мне? Всех кого я любила?! Всех моих мужчин, – и ни одного!?
Сколько их было у неё! Молодых и не очень, умных, но скучных, глупых – ещё скучнее! Не было нежных… Всякие были, а нежных один или два…
Ей вновь захотелось сказать ему; люби, кого хочешь, но приходи!
Внутренний голос спросил её, – За что ты так его любишь?!
И она ответила:
– Он – Человек!
Ответила:
– В этом мире почти не осталось ничего человеческого!
Вспомнила:
«Нет возлюбленных нежных:
Все из жизни ушли!
И в краю безмятежном
Все покой обрели!»
– Нет, – Подумала Хелена. – Больше никого нет, и никогда не будет!
– Джоэл!? – Взмолилась она.
И глаза посмотрели в глаза, – глаза всё друг другу сказали:
– Не уходи навсегда!
– Не ухожу!
– Прости!
– Ты – прости!
– Люблю!
– И я – люблю!
– Я всё Тебе пойму!
– Знаю!
– И я знаю… Всё!
– Что Ты знаешь, Хелена?
– Что так бывает: любим мы многих, а стремимся только к кому-то одному!
Он обнял её, – положил сапоги на пол, и обнял, и она прижалась к нему – счастливая и несчастная, – замерла…
«Задвинув засов,
Оглянусь – пронизана тьма
Звоном сверчков…»
Он подарил ей розу, ангел Музыки, – розу и письмо.
Элли прочитала:
Помнишь, я рассказывал Тебе о фильме, который мне очень нравится – «Ущерб» Луи Маля? Он о душе, этот фильм, – не о пошлой и даже грязной страсти, которая привела к трагедии. Страсть, Элли, – сильная страсть, всегда приводит человека к трагедии. Страсть – это не всегда плоть, желание – это внутреннее стремление. Страсть можно перепутать с силой воли – истинная сила воли – это тоже внутреннее стремление, – сила, внутреннего стремления.
Так вот о фильме. Я был молод, когда посмотрел его впервые – тогда я почти не понял, это кино. Счастливые люди такое кино не понимают… Я был счастлив! Если бы ты только знала, моя юная любимая женщина, как я был счастлив! Я был собой! Я занимался любимым делом – у меня не было сожалений – я был, Элли, – самым счастливым человеком на земле – я жил, так как я хочу!
Прошли годы, и я посмотрел этот – без преувеличения, страшный фильм, вновь. И он поразил меня… Поразил, как «Солярис» Тарковского, после которого я неделю не мог писать музыку. Но это другая история.
Анна, – Анна Бартон, лишена души – её… её лишили, – брат. Его самоубийство, его настойчивое желание того, что она может быть (в душе) и хотела, но не могла ему дать.
Анна – сломалась. Лишилась себя. Человек, Элли, может жить без души, но это уже не человек… И Анна – не человек. Ущербное существо, произведение своего брата идиота и маньяка!
Анна вмешивается в жизнь других людей, – семьи, она вступает в отношения, романтические отношения, с молодым человеком, с хорошим и потому наивным, человеком. А потом она связывается с его отцом, вступая с ним в извращённую связь…
Она разрушает всё – жизни. Она разрушает себя. Она оставляет после себя не руины даже, а выжженную землю.
Я тоже оставил после себя выжженную землю, Элли. Мне страшно говорить Тебе об этом, но это так. Я сохранил душу, как смог – насколько у меня это получилось, но… Девочка моя, ты любишь человека, который не достоин твоей любви!
Я это понимаю, – что недостоин, и меня это спасает, спасает от самолюбования – от гордыни, – от дьявольского надменного самодовольства: ты меня любишь!
Я счастлив, малышка моя, – встречей с Тобой в этом мире! В этом одиноком мире!
Я счастлив тем, что мы с Тобой есть друг у друга!
Знаешь, что самое трагически страшное в любви? Начать думать, что её заслуживаешь…
Ты – заслуживаешь, – Ты безгрешна и чиста, а я любовь моя, я себя уронил – не смог, не уронить, не понял, что… не смогу стать прежним!
«– Положив в основу широко известный библейский сюжет о первом в истории человечества убийстве, автор определяет пьесу как мистерию, использовав возможности этого популярного в Средние века жанра религиозной драмы. Внося некоторые коррективы в описание событий, Байрон вводит и дополнительных персонажей: помимо самих прародителей и их сыновей в действии принимают участие дочери Ада и Селла, образующие семейные пары с Каином и Авелем. Кроме этого одним из главных действующих лиц становится персонаж, согласно каноническому источнику не имеющий непосредственного отношения к этой ситуации, но играющий в мистерии Байрона важнейшую роль, – Люцифер… Меня это поразило: «кроме этого одним из главных действующих лиц становится персонаж, согласно каноническому источнику не имеющий непосредственного отношения к этой ситуации, но играющий в мистерии Байрона важнейшую роль, – Люцифер»…
– Почему вас это поразило?
– К трагедии в «датском королевстве» приплели ещё и Сатану!»
У Джоэла Миллера дрожали руки.
Что она подумает, Господи?!
Зачем он написал ей это всё?!
Глупец!
Он вновь работал в кухне, – не мог ни на чём сосредоточиться. Чистил овощи, варил кашу – булгур…
Что Элли подумает?..
Повёл плечами, – испугается?!
Боже!
Джоэл пнул кастрюлю, выпавшую из шкафчика, она и так видала виды, эта кастрюля, а он пнул.
Мать твою!
Потянулся, – пожалел кастрюльку, убрал в шкаф – вздохнул: не виновата, что он такой дурак!
Он поздравил Элли с днём рождения, – ей сегодня исполнилось восемнадцать лет.
Юная какая… Девочка совсем!
Он же, правда, её не заслуживает – архонт…
При всём том, что она пережила, – она… не грешна!
Он – грешен, – она нет!
Грех – это когда ты делаешь что-то плохое, осознавая… зло. И он делал, оправдывал себя – выживаю!
Джоэл вдруг осознал… Другой, – стал, другим – уже нет гнева, есть боль и страх – сожаление, но не злоба.
О как он был обозлён после гибели Сары – возненавидел всё! Брата возненавидел…
Они долго не общались, очень, долго. Он его не прощал! Не прощал за то, что они не спасли ребёнка…
Брат приедет сегодня – успеет к празднику. Джоэл попросил Марию испечь пирог.
Внутренний голос спросил его, – Что ты скажешь Томми об Элли и себе?
Он почувствовал, что краснеет.
– Да, – Подумал он. – Что я ему скажу?
– Нет-нет! – Сказал этот внутренний голос. – Что он скажет!? Он скажет, что ты – сумасшедший!
– Даст по лицу? – Спросил себя Джоэл. – Ну что ж… Заслуживаю! Не виновен, но не безгрешен – заслуживаю!
Джоэл вспомнил чувство блаженства, которое он испытал вчера рядом с Элли, – в объятиях Элли!
Пусть хоть убьёт… Брат! Пусть не поймёт, возненавидит, начнёт презирать… он хочет только одного – вернуться к своей сладкой безумной всепонимающей любви!
Он вспомнил «Одинок, как пёс, одинок,
Как безумец или слепец,
Одинокий словно мертвец,
Словно флюгер, сбившийся с ног, —
Одинок, одинок, одинок.
Одинок, как будто святой,
Окруженный людской толпой;
Как блаженный, он одинок;
Словно дом, на котором замок;
Словно в полночь пустой магазин…
Он один, он один, он один.
И никто не придет к нему
Постучаться в глухую тьму;
Почему его, почему
Никому спасти не суметь?
Одиночество – тоже смерть!»
Он понял: жизнь без любви – смерть…
Элли наблюдала за тем, как Мария замешивает тесто для пирога – безумна от благодарности!
Удивилась: безумна! То от любви к Джоэлу, то от благодарности Марии…
Он ушёл утром так тихо, – любимый! Обычно он её будит – завтракать, или просто сидеть рядом с ним, пока он завтракает… Не любит есть один!
Бывает шебутным – сходи со мной туда, сходи сюда… Без тебя не пойду!
И она идёт (а у неё есть выбор?) – идёт!
И всегда вместе…
Элли посмотрела на книгу, которую Мария подарила ей – «Час Быка» Иван Ефремов.
– Интересно?
– Очень.
Мария посмотрела на неё.
– Странно, но интересно!
– Почему «странно»?
– Знаешь, что значит слово «утопия»?
– Нет…
– «Место, которого нет». Он, правда, писал об этом… О неоантичности.
Мария закончила замешивать тесто, вымыла руки.
– Тебе понравится, – твой страстный ум, оценит эту книгу по достоинству!
– «Страстный»? – Удивилась Элли.
– «Эрф Ром заметил тенденцию всякой несовершенной социальной системы самоизолироваться, ограждая свою структуру от контакта с другими системами, чтобы сохранить себя. Естественно, что стремиться сохранять несовершенное могли только привилегированные классы данной системы – угнетатели»…
Мария посмотрела Элли в глаза.
– Страсть не позволяет человеку «самоизолироваться».
– «Страсть»? – Смутилась Элли.
Вновь это слово…
– Душа! «В час вечерний, в час дневной
Люди входят в мир земной.
Кто рожден для горькой доли,
Кто для радости одной;
Кто для радости беспечной,
Кто для ночи бесконечной»…
Элли задумалась – о том, что Джоэл написал ей в письме, – о словах Марии.
Страсть.
Она вышла на террасу перед озером, и села в кресло, – закурила, пока нет Джоэла.
Она поняла, почему именно Мария стала мэром этого города – думающий человек, думающий о будущем…
Невозможно строить настоящее без мысли о будущем. Человек не живёт даже в настоящем – он живёт в будущем, – с будущим связаны его мысли…
Странно – ей захотелось кофе, кофе, которое она не любит…
Поняла: ей хочется, чтобы он наконец, пришёл, – Джоэл! Соскучилась…
– Как вы? – Спросила её, Мария. – Как ваши отношения?
Она тоже вышла на террасу, подошла к балюстраде.
– Хорошо.
Мария задумчиво усмехнулась.
– Вы никогда ничего не говорите!
Посмотрела на Элли через плечо.
Элли поняла, что она знает о её любви к Джоэлу-мужчине.
– Он скажет, если ты спросишь.
Мария внезапно улыбнулась, внезапно и бурно.
– Знаешь, какой он, Джоэл?! Он говорит всем то, что они хотят услышать… Он никому не раскрывается! По-настоящему, – никому, Элли!
Элли поняла её, она сказала ей: даже тебе!
Элли строго посмотрела на Марию.
– Говорят, чем ближе один человек другому, тем больше людям хочется столкнуть их лбами…
– Я не…
– Замолчи!
Элли прохладно усмехнулась, усмехнулась очень ласково – со льдом в зелёных глазах.
– Я люблю его! Он – не вещь. Не моя вещь. И я не его вещь – то, что мы посчитаем нужным сказать друг другу, мы скажем!
– Значит, любишь!?
Мария посмотрела на неё по-другому.
– Я же уже сказала…
Элли надменно усмехнулась.
– То, что посчитала нужным, сказать.