Элинор Портер
Трилогия о мисс Билли
Глава XXXIII
Уильям встревожен
Билли удалось покататься на санках из-за запоздалой метели, удивившей всех в конце марта. После этого март, как будто устыдившись своего неуместного поведения, натянул самую сладкую улыбку и был таков, как ягненок из басни. С приходом апреля, когда в деревьях закипела жизнь, Билли стала тревожиться. В первую же удобную минуту она запланировала свое давно чаемое «копание в грязи».
К ее удивлению, Бертрам бросился ей помогать. Он, очевидно, знал, где и как нужно копать, и вообще многое понимал в садоводстве (эти знания были приобретены только что, но Билли об этом не было известно). Он с ученым видом рассуждал об однолетниках и многолетниках и, не раздумывая, составил список цветущих кустов и других растений, которые «будут цвести друг за другом все лето». Все эти громкие слова и фразы он почерпнул из новейших каталогов для флористов, но Билли этого не заметила. Она просто дивилась его почти безграничной мудрости.
– Я боюсь, нам лучше было бы начать прошлой осенью, – озабоченно сказал он однажды. – Но мы многое можем сделать и теперь. Посадим несколько быстрорастущих цветов только на этот сезон, пока не придет пора чего-нибудь долговременного.
Они работали вместе, изучали книги, чертили схемы, заказывали саженцы и семена, склонившись над яркими разноцветными каталогами. Потом настала пора заняться непосредственно работами в саду, и хотя большую часть тяжелой работы делали крепкие мужчины, для ловких пальцев Билли и Бертрама все равно осталось достаточно дел. И если иногда в процессе высеивания семян и укоренения черенков прикосновение тонких пальцев вызывало дрожь загорелых пальцев, Бертрам и вида не подавал. Он очень следил за тем, чтобы оставаться радостным и умелым помощником – и на этом все.
Билли немного тревожилась из-за того, что она проводила с Бертрамом так много времени. Она боялась повторения тех слов, которые услышала после катания на санях. Девушка говорила себе, что у нее нет никакого права мучить Бертрама, причинять ему боль, находясь рядом с ним, но в следующий миг она уже спрашивала себя, мучает ли она его на самом деле? Тогда она смотрела на его сосредоточенное лицо, видела радостную улыбку и отвечала себе «нет». Через некоторое время ее страхи несколько ослабли.
В эти дни Билли старалась избегать общества Сирила. Она не забыла его обещания прояснить некоторые вещи. Она думала, что знает, что он имел в виду, он хочет убедить ее (как она раньше убеждала сама себя), что она будет ему хорошей женой.
Билли была уверена, что если удержать Сирила от этого разговора прямо сейчас, то со временем он передумает, и решила дать ему такую возможность.
Избегать Сирила было еще легче оттого, что Билли на время полностью отказалась от музыки. Новые песни были закончены и отправлены издателям, и у Сирила исчез предлог для визитов. Кроме того, он, казалось, и сам старался приходить пореже.
Билли радовалась этому в том числе и потому, что Мари больше не могла быть третьей. Мари, к тревоге Билли, вернулась к урокам музыки.
– Я же не могу остаться здесь навсегда! – говорила Мари.
– Но я бы этого хотела! – возражала Билли с не меньшей решимостью.
Мари проявила твердость и уехала, и маленький домик словно бы опустел.
Если не считать работы в саду, Билли избегала Бертрама так же, как Сирила. Неудивительно, что из-за всего этого она потянулась к Уильяму. Девушка говорила себе, что от него не стоит ждать опасности. Поэтому она радовалась его приходу, пела ему, играла ему, долго гуляла с ним и иногда с удовольствием навещала маленькие магазинчики, где он как раз нашел очередной чудесный браслет или ожерелье.
Уильям был в восторге. Он очень любил свою прежнюю воспитанницу и втайне досадовал из-за того, что его братья полностью монополизировали ее внимание. Он радовался тому, что теперь она ищет его дружбы, и с удовольствием проводил с ней все время, которое она могла ему уделить.
Честно говоря, после короткого пребывания Билли под его крышей, имевшего место много лет назад, Уильям чувствовал себя все более одиноким. Несколько коротких недель показали ему, каким пустым был дом без нее. Он все с большей горечью думал о белом фланелевом свертке и надеждах, которые когда-то связывал с ним. Если бы мальчик выжил тогда, грустно думал Уильям, в его доме не поселилась бы эта жуткая тишина и сердце бы у него не болело.
Едва увидев Билли, Уильям начал строить множество чудесных планов, и в них во всех Билли присутствовала. Он понимал, что она не его ребенок по крови, но она принадлежала ему по праву любви и заботы. В своих мечтах он смотрел на много лет вперед и везде видел Билли, любящую и любимую дочь, счастье его жизни, солнце его преклонных лет.
Уильям никому не говорил об этом – и никому не показывал всю силу своего горя, когда его видения растаяли из-за того, что Билли раз за разом отказывалась жить под его крышей. Только он знал о боли, одиночестве и нестерпимой тоске, которые терзали его зимой, пока Билли жила в Гнезде. Только он знал, какая всепоглощающая радость охватила его, когда ему показалось, что Билли изменила свое отношение к нему.
Но как бы ни велика была радость Уильяма, его тревога была еще сильнее. Он ничего не сказал Билли о своих новых надеждах, хотя время от времени он пытался намекнуть, роняя слово-другое об одиночестве, которое воцарилось в доме на Бекон-стрит после ее отъезда. И еще одно обстоятельство заставляло Уильяма хранить молчание: он видел, что происходит между Билли и Бертрамом.
Он догадался, что Бертрам влюблен в Билли, и очень боялся, что Билли его не любит. Он боялся сказать лишнее слово, лишь бы ничего не испортить. Уильяму брак между Билли и Бертрамом казался идеальным решением проблемы, потому что после свадьбы Билли, разумеется, переедет в его дом и он получит свою «дочку». Но дни шли, а Бертрам ничуть не приближался к своей цели, Билли не менялась, и Уильям начал всерьез беспокоиться и показывать это.
Глава XXXIV
Выпускной
В начале июня Билли объявила, что на это лето не собирается никуда уезжать.
– А зачем? – сказала она. – У меня есть чудесный прохладный дом, свежий воздух, солнечный свет и великолепный вид из окон. К тому же я намерена исполнить свой план.
Друзья Билли несколько испугались, узнав, в чем состоит этот план: самые скромные из знакомых Билли должны были разделить с ней этот дом, свежий воздух, солнечный свет и великолепный вид.
– Билли, дорогая моя, – в ужасе вскричал Бертрам, – вы же не хотите сказать, что собираетесь превратить свой милый маленький домик в дачу для нищих бостонских детей?!
– Конечно, нет, – улыбнулась девушка. – Хотя если бы могла, то превратила бы, – загадочно добавила она, – но это же совсем другое. Это никакая не благотворительность. Для начала, мои гости не настолько уж и бедны, и они слишком горды, чтобы принять помощь от настоящих благотворителей. Но они ведь тоже нуждаются в свежем воздухе.
– Кажется, у вас не так много свободного места в доме, – сказал Бертрам.
– К сожалению, вы правы, так что я буду звать по два-три человека за раз, на неделю или дней десять. Это же просто еще один леденец, Бертрам. Ничего больше, – пояснила она неожиданно, но глаза ее светились мягким светом.
– И кто же ваши гости? – справившись с ужасом, в голосе Бертама зазвучал искренний интерес.
– В первую очередь, Мари. Она останется на все лето и поможет мне развлекать моих гостей. При этом ее обязанности будут не слишком обременительны, и она сможет развлекаться и сама. На одну неделю я планирую позвать старую деву, которая держит пансион в Вест-Энде. Многие годы она оставалась практически привязана к своим дверям, и у нее ни разу не было и дня, чтобы вздохнуть свободно. Я договорилась, что ее сестра присмотрит за пансионом, и собираюсь показать старой деве то, чего она не видела годами: океан, зеленые поля, пьесу-другую.
Затем пара, которая живет в квартирке на четвертом этаже в Южном Бостоне. Муж и жена молоды и любят веселиться, но супруг очень мало зарабатывает, и они часто болеют. Из-за больничных муж не может взять отпуск, и даже если бы мог, у них нет денег поехать куда-нибудь. Я собираюсь пригласить их на неделю. Жена проведет здесь все время, а он будет приезжать на ночь.
Потом вдова с шестью детьми. На детей обычно обращает внимание и «общество свежего воздуха», но не на их мать. Я приглашу их к себе и буду целую неделю кормить ее едой, которую ей не придется готовить.
Затем позову женщину, не такую уж и бедную, которая недавно потеряла ребенка и очень тоскует. И еще нескольких детей, одного калеку и еще мальчика, который говорит, что ему очень одиноко. Бертрам, вы не представляете, сколько их!
– В это я без труда поверю, – выразительно сказал Бертрам, – это делает честь вашему благородному сердцу.
Билли одновременно зарделась и обиделась.
– Бертрам, это никакое не благородство и не благотворительность, – возразила она, – вы ошибаетесь, если думаете так, правда. Я буду радоваться каждой минуте не меньше их самих, а то и больше.
– Но вы на все лето останетесь в городе ради других.
– И что с того? И вообще, это не совсем город, – возразила Билли. – Тут столько деревьев и лужаек. И, кстати, – она доверительно наклонилась вперед, – я должна признаться, что меня все равно этим летом не выманить из города. Я должна дождаться, пока вырастет все, что мы посадили.
Бертрам засмеялся и, уходя, почему-то показался очень счастливым.
Пятнадцатого июня с Запада прибыла Кейт со своим мужем. Младший брат мистера Хартвелла заканчивал Гарвард, и Кейт заявила, что они должны представлять семью на выпуске, поскольку здоровье старших мистера и миссис Хартвелл не позволило бы им совершить такое путешествие. Кейт отлично выглядела и была очень весела. Она с подкупающей сердечностью поприветствовала Билли и бурно восхищалась Гнездом. Женщина пристально вглядывалась в лица братьев и осталась довольна Сирилом и Бертрамом, а вот Уильям понравился ей меньше.
– Уильям плохо выглядит, – как-то сказала она, когда они с Билли остались вдвоем.
– Он болен? Дядя Уильям болен? Надеюсь, что нет, – забеспокоилась девушка.
– Не знаю уж, болен он или нет, – ответила миссис Хартвелл, – но что-то явно не так. Он встревожен. Я собираюсь с ним поговорить. Его что-то беспокоит, и он страшно похудел.
– Он всегда был худым, – справедливо указала Билли.
– Да, но не таким. Вы, возможно, не замечаете этого, поскольку видитесь с ним каждый день. Но я знаю: его что-то тревожит.
– Надеюсь, что это не так, – прошептала Билли, – мы не хотим тревожить дядю Уильяма, мы слишком его любим.
Миссис Хартвелл ничего не ответила, но целую минуту задумчиво изучала лицо Билли, склоненное над рукоделием. Заговорив наконец, она сменила тему.
Юный Хартвелл должен был произнести речь на Стадионе во время выпускного, и все Хеншоу с нетерпением этого ждали.
– Вы, конечно, уже видели Стадион, – сказал Бертрам Билли за несколько дней до заветной пятницы.
– Только через реку.
– Неужели? И на выпускном никогда не бывали? Отлично! Тогда вас ждет неплохое развлечение, осталось только дождаться.
Билли дождалась – и все увидела. На самом деле она начала понимать все еще раньше. Юный Хартвелл был очень популярным юношей и мечтал познакомить своих друзей с Билли и братьями Хеншоу. Он был членом клубов «Институт 1770», «Д.К.Е.», «Перо», «Печатка», «Круглый стол» и «Заварные пудинги», и каждый из этих клубов планировал что-либо на выпускную неделю. Когда наступил великий день, Билли уже волновалась не меньше самого Хартвелла.
Уром выпускного дня лил дождь, но к девяти часам выглянуло солнце и ко всеобщему восторгу разогнало облака. День Билли начался в полдень, с завтрака, устроенного клубом «Заварных пудингов». Потом Билли удивлялась, сколько раз за этот день ей говорили что-то вроде:
– Конечно, вы уже бывали на выпускном и видели, как бросают конфетти. Нет? Подождите немного!
В десять минут четвертого Билли и миссис Хартвелл в сопровождении мистера Хартвелла и Бертрама вступили в прохладную тень Стадиона и, выйдя снова на солнце, полезли по широким ступеням к своим местам.
– Я хотел места повыше, – пояснил Бертрам, – потому что оттуда лучше видно. А вот и они.
Билли наконец огляделась и тихо вскрикнула от восторга.
– Как тут красиво! Как чудесно!
– Подождите, – велел Бертрам, – если вы думаете, что это красиво, просто подождите.
Билли его не услышала. Она жадно разглядывала все вокруг, и лицо ее светилось от радости.
Подковообразный стадион был великолепен сам по себе. Широкий изгиб подковы был отгорожен для сегодняшней публики, а по бокам от него высились пустые ряды кресел, сверкающих на солнце. Отгороженная часть сияла калейдоскопом красоты. Везде гуляли, болтали и смеялись очаровательно одетые юные дамы и тщательно причесанные кавалеры. Тут и там виднелись яркие пятна солнечных зонтиков и шляпок с цветами. На небе не было ни облачка, и где-то вдалеке небо смыкалось с землей, и казалось, что сами небеса создали декорации для сегодняшнего спектакля.
Когда вступил оркестр, возвещающий появление выпускников, Бертрам сказал почти с тоской:
– Выпускной – единственный день, когда я чувствую себя лишним. Понимаете, я единственный мужчина семьи Хеншоу за много лет, который не учился в Гарварде, а сегодня такой день, когда старые выпускники возвращаются и проказничают, как дети, если только могут (а некоторые еще как могут!). Они маршируют целыми выпусками перед старшекурсниками и пытаются перекричать друг друга. Вы увидите Сирила и Уильяма, если у вас достаточно острое зрение. И увидите такими, какими не видели никогда раньше.
Далеко внизу, на зеленом поле, Билли заметила длинный строй людей и оркестр впереди них. Они подходили все ближе, пока под дружный рев тысяч голосов первые не вступили на стадион.
Они кричали и вопили – мужчины, первый выпускной которых миновал пять, десять, пятнадцать, двадцать или даже больше лет назад, об этом говорили вымпелы, которые они гордо несли. Мужчины разом склоняли головы и вскрикивали: «Ра! Ра! Ра!», не сводя глаз со своего предводителя! Как синхронно кидали шляпы в воздух! И как кричала и хлопала толпа зрителей, надрывая глотки, особенно когда показались выпускники, одетые в черные мантии.
И когда строй людей превратился в толпу, наполнившую весь стадион от края до края, зрители расселись по местам, и запел хор.
Юный Хартвелл оказался отличным оратором, его звенящий голос слышен был даже в самом верхнем ряду. Билли была очарована. Все, что она видела и слышала, доставляло ей радость, и она совсем забыла, что должна чего-то «ждать», и вдруг увидела, что по проходам идут капельдинеры с корзинами разноцветных конфетти и бессчетными мотками бумажных лент.
И тут началась веселая битва между студентами внизу и зрителями наверху. Воздух в мгновение ока наполнился сверкающими красными, синими, белыми, зелеными, фиолетовыми, розовыми и желтыми точками. Со всех сторон полетели ленты всех цветов радуги. Падая на специально натянутую проволоку, они превращались в разноцветные кружева невиданной красоты.
– Господи! – воскликнула Билли, вытирая слезы восторга. – В жизни не видела ничего настолько красивого.
– Я знал, что вам понравится, – похвастался Бертрам. – Не зря я велел немного подождать.
И этим выпускной для Билли не закончился. Еще был фуршет у Хартвеллов с шести до восьми, и президентский прием, и танцы в Мемориальном зале и в Гимнасии. Двор превратился в страну фей, где плавно двигались красивые женщины и солидные мужчины. Но лучше всего Билли запомнила странное чувство гармонии, охватившее ее, когда ночью хор запел гимн Гарварда на ступенях Холворт-холла.
Глава XXXV
И снова Кейт
В воскресенье после выпускного миссис Хартвелл исполнила свое намерение «поговорить с Уильямом». Запад не отнял у Кейт любви командовать, и она считала, что ситуация требует ее чуткого руководства.
Похудевшее лицо Уильяма, его встревоженный вид и нервные движения волновали ее с момента приезда. А потом вдруг пришло озарение: Уильям влюблен. В Билли.
После этого миссис Хартвелл стала пристально следить за Уильямом. Она видела, как он провожал Билли глазами, увлеченно и беспокойно. Она замечала его неприкрытую радость при ее появлении, при любом крошечном проявлении внимания, при любом ее взгляде и слове.
Она помнила, как Бертрам говорил, что Уильям очень тоскует из-за отъезда Билли из Страты. Она полагала, что видит и кое-что еще: Билли увлечена Уильямом, но сам Уильям этого не понимает, судя по тому, каким жалким взглядом он смотрит на нее.
Сестрица Кейт не понимала, почему это недоразумение должно продолжаться. Она уверенно улыбалась: скоро это все прекратится.
В воскресенье Кейт попросила старшего брата отвезти ее покататься.
– Не на автомобиле, хочу проехаться в экипаже. Тогда я смогу разговаривать.
– Конечно, – с улыбкой ответил Уильям, а Бертрам, который случайно услышал разговор, тихо добавил:
– Как будто есть на свете лошадь, которая могла бы ей помешать.
На прогулке Кейт немедленно начала болтать, но не переходила к заветной теме, пока искусными наводящими вопросами не заставила Уильяма пуститься в радостное перечисление немыслимых достоинств Билли. Тогда она сказала:
– Уильям, почему ты не уговоришь Билли переехать к тебе?
Уильям неуклюже заерзал на месте, как всегда делал, когда ему задавали неудобные вопросы.
– Моя дорогая Кейт, я ничего не хочу так, как этого, – ответил он.
– Тогда почему ты этого не сделаешь?
– Я надеюсь… когда-нибудь.
– Но почему не сейчас?
– Я боюсь, что Билли еще… не готова.
– Чепуха! Молодые девушки часто и сами себя не понимают. Просто нужно немного надавить. Любовь творит чудеса… иногда.
Уильям зарделся как девушка. Для него эти слова имели одно лишь значение: любовь Бертрама к Билли. Уильям никогда не говорил об этом предполагаемом романе ни с кем. Он даже думал иногда, что никто, кроме него, ничего не замечает. И когда сестра походя коснулась этой темы, он страшно удивился.
– Значит, ты тоже это заметила?
– Заметила! – засмеялась Кейт, уверенно глядя на покрасневшего Уильяма. – Еще бы! Это все заметили!
Уильям покраснел еще сильнее. Любовь всегда казалась ему священной, он полагал, что о ней следует говорить шепотом и в сумерках. Веселое обсуждение чужой любви среди бела дня его смущало.
– Ладно, Уильям, – продолжила Кейт, – поговори с Билли и реши все раз и навсегда. Это тебя мучает, я же вижу.
Уильям снова неловко заерзал.
– Кейт, я ничего не могу сделать. Я же уже говорил тебе, что Билли еще не готова.
– Чепуха! Спроси ее!
– Кейт, но ни одна девушка не выйдет замуж против своей воли!
– Мне не кажется, что она против.
– Кейт! Неужели?
– Честное слово. Я же ее вижу.
– Тогда я поговорю с ней, – лицо Уильяма просветлело, – если ты считаешь, что мои слова могут… помочь. Я ни о чем так не мечтаю, Кейт, как о том, чтобы она вернулась домой. А так, конечно, и будет. Она же будет жить с нами, сама понимаешь.
– Ну… конечно, – озадаченно нахмурилась Кейт. Последние слова Уильяма она не совсем поняла. Разумеется, он не мог думать, будто бы она считает, что после свадьбы с ним Билли будет жить в другом месте.
Какое-то время нехотя подумав об этом, она сменила тему, так как считала, что сказала уже достаточно для этого дня – семена посеяны, теперь нужно дать им шанс взойти.
Потом миссис Хартвелл решила поговорить с Билли и позаботилась о том, чтобы сделать это немедленно и подготовить почву для Уильяма.
Она начала разговор с заискивающей улыбки и фразы:
– Ну, Билли, мне пришлось провести небольшое расследование.
– Расследование?
– Да, я об Уильяме. Вы же помните, я говорила пару дней назад, что его явно что-то беспокоит. Я и выяснила, в чем дело.
– И в чем же?
– В вас.
– Во мне? Миссис Хартвелл, о чем вы?
Старшая дама многозначительно улыбнулась.
– Моя дорогая, это всего лишь еще одна ситуация, когда робость мешает успеху. Я помогаю робкому, вот и все.
– Не понимаю вас.
– В самом деле? Я вам не верю, дорогая моя. Разумеется, вы знаете, как мой брат Уильям надеется вернуть вас под свою крышу.
Билли покраснела, в точности как сам Уильям.
– Миссис Хартвелл, никто лучше вас не знает, что это совершенно невозможно, – она нахмурилась.
Миссис Хартвелл сконфузилась.
– Я понимаю, о чем вы, но, Билли, клянусь, я страшно жалею о том, что я тогда вам сказала, особенно учитывая то, как ваш отъезд расстроил моего брата Уильяма. Если я тогда ошиблась, то прошу прощения, а скорее всего, так и было. В любом случае, это только усиливает мое желание сделать все возможное, чтобы исправить эту былую ошибку и помочь Уильяму добиться вашей благосклонности.
К немалому удивлению миссис Хартвелл, Билли расхохоталась.
– Уильяму! – весело повторила она. – Миссис Хартвелл, Уильям вовсе не ищет никакой благосклонности. Он вовсе не хочет на мне жениться.
– Разумеется, хочет.
Билли перестала смеяться и села прямее.
– Миссис Хартвелл!
– Билли, неужели вы этого не знаете?
– Конечно, нет, и, простите, мне кажется, что и вы ничего подобного не знаете.
– Знаю. Я говорила с ним, и он серьезен в своих намерениях, – очень быстро проговорила миссис Хартвелл, – он говорит, что хочет этого больше всего на свете. И, Билли, вам он тоже нравится, я же знаю!
– Нравится, конечно, но… не так.
– Билли, вы только подумайте. – Миссис Хартвелл стала серьезной и даже слегка испугалась. Она чувствовала, что должна каким-то образом убедить Билли, потому что уже уговорила Уильяма попытать судьбу. – Просто вспомните, как Уильям всегда был добр к вам, подумайте, кем вы были для него и кем можете стать, если захотите, как украсите его одинокую жизнь. Подумайте, как страшно он горевал много лет назад. Подумайте о пустых годах, прошедших с того дня.
Представьте только, что он раскрыл свое сердце вам и ищет любви, уюта и отдыха.
Билли, вы не можете отвернуться! Ваше сердце не позволит вам отказать этому доброму человеку, который так вас любит! – голос миссис Хартвелл задрожал, а на глазах показались слезы. Мысленно женщина поздравила себя: она и не думала, что сможет вести себя так трогательно.
Девушка напротив нее сидела очень тихо. Она была бледна, и во взгляде ее читались страх и озадаченность. Сначала она молчала, а потом встала.
– Миссис Хартвелл, я прошу вас никому не говорить об этом, – тихо попросила она. – Я очень… удивлена. Я должна обдумать это в одиночестве.
Билли плохо спала ночью. Она постоянно видела перед собой лицо Уильяма, и в ушах ее звучали слова миссис Хартвелл: «Вспомните, как Уильям всегда был добр к вам, подумайте, кем вы были для него и кем можете стать, если захотите, как украсите его одинокую жизнь. Подумайте, как страшно он горевал много лет назад. Подумайте о пустых годах, прошедших с того дня. Представьте только, что он раскрыл свое сердце вам и ищет любви, уюта и отдыха».
Какое-то время Билли металась в постели, пытаясь забыть об этих словах. Поняв же, что это невозможно, она решила всерьез это обдумать.
Уильям ее любит. Это кажется немыслимым, но это факт, так сказала миссис Хартвелл. И что она должна сделать? Что может сделать? Она никого не любила, в этом она была совершенно уверена и начинала думать, что никогда никого не полюбит. Были Калдервелл, Сирил, Бертрам, не говоря уже о других, которые любили ее, но она никого не могла полюбить. Но если она неспособна к любви, почему бы ей не принести жертву, отказавшись от своей карьеры и независимости и доставив огромную радость дяде Уильяму. Произнося про себя «дядя Уильям», Билли прикусила губу и поняла, что больше не должна называть его «дядей», если собирается выйти за него замуж.
Выйти за него замуж. Эти слова ее пугали. Выйти за него замуж.
Ну и что из этого? Разумеется, она будет жить в Страте, и там будут Сирил и Бертрам. Это может быть неудобно… но все же она не верила, что Сирил влюблен во что-то, кроме своей музыки, а что до Бертрама… а Бертрам влюблен в живопись и скоро забудет, что якобы любил ее. И после этого он станет для нее отличным другом и товарищем. Думая об этом, Билли поняла, что одним из лучших последствий брака с Уильямом будет чудесная дружба с новым «братом» Бертрамом.
Билли подумала о любви Уильяма к ней, о его желании быть рядом с ней, о долгих годах одиночества… И он всегда был к ней так добр. Да, конечно, он старше, точнее – намного старше. Но, в конце концов, не так уж и сложно будет научиться любить его. Что бы ни случилось, она всегда будет знать, что принесла в жизнь дяди… нет, в жизнь Уильяма мир и радость, которых никто, кроме нее, не мог ему дать.
Уже почти рассвело, когда Билли остановилась на этой, не совсем горькой, картине будущего мученичества. Она вздохнула и наконец заснула, обрадовавшись, что приняла решение.
Она радовалась, что сразу сможет ответить Уильяму, когда он заговорит.
Он очень хороший и добрый человек, и она не будет его мучить и станет женой Уильяма.
