bannerbannerbanner
Сорок правил любви

Элиф Шафак
Сорок правил любви

Полная версия

Взглянув на судью, я понял, что под маской спокойствия и уверенности он скрывает раздражение. В то же время, будучи умным человеком, он понимал, что попал в затруднительное положение. По правилам ему нужно было бы наказать дервиша за дерзость, но тогда дело примет серьезный оборот и все узнают, что простой дервиш посмел противоречить верховному судье. Так что выгоднее было сделать вид, что ему нечего беспокоиться, так как к нему эта история не имеет никакого отношения.

Солнце заходило. Вскоре судья поднялся, сказав, что его ждут важные дела. Кивнув мне и холодно посмотрев на Шамса Тебризи, он вышел из комнаты. Его свита безмолвно последовала за ним.

– Боюсь, судья невзлюбил тебя, – сказал я, когда мы остались наедине с дервишем.

Шамс убрал волосы с лица и улыбнулся:

– О, это ничего. Я редко нравлюсь людям. Я привык.

Меня охватил страх. Я понимал, что такие гости нечасто бывают у нас.

– Скажи, дервиш, что привело тебя в Багдад?

Я очень хотел услышать ответ, но, как ни странно, и боялся его услышать.

Элла

20 мая 2008 года, Нортгемптон

Той ночью, когда Дэвид не пришел домой, Элле снились полуголые женщины, танцующие танец живота, и дервиши; она видела во сне и грубых воинов, обедающих в придорожном постоялом дворе; им одну за другой таскали тарелки с пирогами и сладостями.

Потом Элла увидела себя. Она искала кого-то то на шумном базаре, то в какой-то крепости, находящейся в какой-то чужой стране. Вокруг нее медленно двигалось множество людей, как будто они тоже танцевали под неслышную ей мелодию. Элла остановила толстяка с обвисшими усами, чтобы спросить о чем-то, но забыла, о чем хотела его спросить. Он непонимающе посмотрел на нее и побрел прочь. Потом она попыталась заговорить еще с кем-то, но никто ей не отвечал. Поначалу она решила, что ее не понимают, потому что она не знает местного наречия. Но потом поднесла руку ко рту и с ужасом обнаружила, что у нее отсутствует язык. В панике она стала оглядываться в по исках зеркала, чтобы посмотреть на себя и понять, сильно ли она изменилась, однако зеркала нигде не было. Тогда Элла заплакала и проснулась от странных звуков.

Когда она открыла глаза, то увидела, что Спирит отчаянно скребется в заднюю дверь. Наверное, какой-то зверек забрался на крыльцо. Особенно пес не любил скунсов. Наверное, он до сих пор не забыл столкновение с одним из них прошлой зимой. Элла несколько недель пыталась вывести отвратительную вонь, тщательно мыла собаку, но запах, напоминающий паленую резину, все-таки оставался.

Элла взглянула на часы, висевшие на стене. Без пятнадцати три. Дэвид все еще не вернулся и, может быть, никогда не вернется. Дженет не перезвонила. В полном унынии Элла усомнилась, что та вообще когда-нибудь перезвонит. В ужасе оттого, что муж и дочь отвернулись от нее, Элла открыла холодильник и несколько минут взглядом перебирала продукты. Хотелось съесть вишнево-ванильного мороженого, но страх набрать лишний вес перевесил. Сделав над собой усилие, Элла отошла от холодильника и резко захлопнула дверцу.

Она открыла бутылку красного вина. Вино было хорошее, легкое, с горьковато-сладким привкусом, как она любила. Только наполнив второй стакан, Элла подумала, что могла бы открыть дорогое бордо Дэвида “Шато Марго 1996”. Не зная, что предпринять, она с мрачным видом уставилась на бутылку.

Слишком устав за день и засыпая на ходу, Элла решила напоследок проверить электронную почту. Среди дюжины никчемных сообщений она обнаружила послание от Мишель с вопросом о том, как продвигается работа над рукописью, и письмо от Азиза З. Захары.

Дорогая Элла (если мне будет позволено так Вас называть)!

Ваше письмо застало меня в гватемальской деревне, которая называется Моностенанго. Это одно из немногих мест, где люди все еще придерживаются календаря майя. Прямо напротив моей гостиницы стоит дерево желаний, украшенное сотнями кусочков ткани всевозможных расцветок. Его тут называют Деревом разбитых сердец. Люди с разбитыми сердцами пишут свои имена на клочках ткани и привязывают их к веткам, молясь о том, чтобы их сердца были излечены.

Надеюсь, Вам это не покажется слишком дерзким, но, прочитав Ваш e-mail, я пошел к дереву и помолился о том, чтобы Вы и Ваша дочь помирились. Ни одна искра любви не должна остаться незамеченной, потому что, как говорил Руми, любовь – живая вода.

В прошлом мне помогла одна вещь. Я перестал мешать окружающим меня людям жить, как они хотят, и перестал отчаиваться, когда не мог изменить их. Если позволите, то вместо вмешательства я бы предложил Вам смирение.

Некоторые делают большую ошибку, принимая “смирение” за “слабость”, тогда как к слабости это не имеет никакого отношения. Смирение – это форма мирного приятия условий человеческого общежития, включая все то, что мы не можем в данное время изменить или понять.

Согласно календарю майя, сегодня хороший день. Большая часть астрологических перемещений пока в пути и возвещает о новом человеческом сознании. Мне следует поспешить и отправить Вам это послание до захода солнца, то есть до конца сегодняшнего дня.

Любовь может настичь Вас, когда и где Вы меньше всего ее ждете.

Искренне Ваш
Азиз

Элла выключила ноутбук, тронутая тем, что совершенно незнакомый человек на другом краю света помолился о ее благополучии. Закрыв глаза, она представила, что ее имя написано на клочке ткани, привязанном к дереву желаний, и трепещет, словно воздушный змей.

Несколько минут спустя Элла открыла дверь кухни и, выйдя во двор, с наслаждением ощутила прохладный порыв ветра. Недовольный, беспокойный Спирит стоял рядом и все время нюхал воздух. Сначала он словно прищурился, потом в страхе широко открыл глаза и насторожил уши, как будто учуял вдалеке что-то пугающее. Элла и ее пес стояли рядом в свете луны и вглядывались в густую необъятную тьму, одинаково боясь того, что двигалось во мгле, и одинаково страшась неизвестности.

Послушник

Апрель 1242 года, Багдад

Бесконечно кланяясь и расшаркиваясь, я проводил судью до двери и поспешил обратно, чтобы собрать грязные миски и чашки. Как ни странно, Баба Заман и странствующий дервиш сидели в тех же позах, что и прежде, не произнося ни слова. Краем глаза я отметил это, не понимая, как такое возможно – вести беседу без слов. Поддавшись искушению, я нарочно тянул время, поправляя подушки, подбирая мусор, собирая крошки с ковра, но в конце концов мне все же пришлось уйти.

Неохотно поплелся я в кухню, где повар, едва увидев меня, принялся командовать.

– Протри стойку, вымой пол! Не забудь о посуде! Ототри печь и стены вокруг! А потом проверь мышеловки!

Прошло уже около полугода, как я пришел в этот приют суфиев, а повар все не давал мне житья. Каждый день я уставал от работы как собака, а он называл эту пытку духовной подготовкой, как будто мытье жирных мисок могло быть духовным занятием.

Человек не очень красноречивый, повар любил повторять одну мантру: “Чистота – это молитва, молитва – это чистота”.

– Если бы это было так, все женщины Багдада стали бы духовны, – один раз осмелился проговорить я в ответ.

Он бросил мне в голову деревянную ложку и закричал во всю мочь:

– Такие разговоры не кончатся ничем хорошим, сынок! Если хочешь стать дервишем, будь бессловесным, как деревянная ложка. Дерзость – плохая черта в послушнике. Меньше говори, больше думай!

Я ненавидел повара, но еще сильнее боялся его. И никогда не смел ослушаться его приказов. До нынешнего вечера.

Едва повар отвернулся, я выскользнул из кухни и на цыпочках, сгорая от любопытства, вернулся к дверям главной комнаты, решив что-нибудь разузнать о странствующем дервише. Кто он? Зачем пришел к нам? Он был непохож на других дервишей. У него был пронзительный и непокорный взгляд, даже когда он в смирении опускал голову. В нем чувствовалось нечто необычное и непредсказуемое, и это пугало меня.

Я приник к щели в двери. Поначалу ничего не было видно. Но понемногу глаза привыкли к сумраку в комнате, и я стал различать лица учителя и дервиша.

– Шамс Тебризи, – спросил учитель, – что привело такого человека, как ты, в Багдад? Ты видел наш город во сне?

Дервиш покачал головой:

– Нет, меня привел сюда не сон. Мне было видение. Сны я никогда не вижу.

– Все видят сны, – ласково произнес Баба Заман. – Возможно, ты просто их не помнишь. Но это не значит, что ты их не видишь.

– Не вижу, – стоял на своем дервиш. – Таков был мой уговор с Богом. Понимаешь, когда я был ребенком, я видел ангелов, и моим глазам открывались тайны вселенной. Я рассказал о своих видениях родителям, но им это не понравилось, и они сказали, чтобы я перестал выдумывать. Я рассказал друзьям, но они тоже приняли меня за пустого мечтателя. Потом я рассказал о видениях своим учителям, и их ответ был таким же. Наконец я понял, что люди все необычное называют сном или мечтой. И я отверг эти слова.

После этого дервиш умолк, словно неожиданно услышал какой-то шум. И случилось нечто странное. Он поднялся на ноги, выпрямился и стал медленно, с осторожностью приближаться к двери, все время глядя в мою сторону. Как будто ему было известно, что я подглядываю за ним.

Неужели он видел сквозь дверь?

У меня бешено заколотилось сердце. Я хотел убежать в кухню, но не мог. Руки, ноги, все тело словно потеряло подвижность. Сквозь дверь черные глаза Шамса были устремлены на меня. Я был в ужасе, но в то же время тело мое налилось какой-то небывалой энергией. Дервиш подошел, положил ладонь на дверную ручку, однако, когда я уже решил, что сейчас дверь откроется и он схватит меня, что-то его остановило. Мне не было видно выражение его лица, и я не понимал, что изменило его намерения. Так мы стояли по разные стороны двери пару минут, длившиеся невыносимо долго. Потом дервиш повернулся ко мне спиной, отошел от двери и продолжил свой рассказ:

 

– Когда я немного повзрослел, то попросил Бога, чтобы Он забрал у меня способность видеть сны, чтобы каждый раз, видя Его, я точно знал, что это не сон. Он согласился. Вот почему я точно знаю, что у меня не сны, а видения.

Шамс Тебризи остановился возле открытых окон на другой стороне комнаты. На улице моросил дождь, и он долго смотрел на него, прежде чем сказать:

– Бог забрал у меня способность видеть сны. Однако, возмещая эту потерю, Он позволил мне понимать сны других людей. Я объясняю людям смысл их снов.

Я был уверен, что Баба Заман не поверит этой чепухе и посмеется над дервишем, как он постоянно смеялся надо мной.

Однако вместо этого учитель почтительно кивнул:

– Похоже, ты не такой, как другие. Говори же, что я могу для тебя сделать.

– Не знаю. На самом деле я надеялся, что ты сможешь сказать мне это.

– То есть как? – удивленно переспросил учитель.

– Почти сорок лет я был странствующим дервишем. Я научился понимать законы природы, а вот законы общества все еще далеки от моего понимания. Если нужно, я могу сразиться с диким зверем, но не могу причинить вред человеку. Я могу назвать любое созвездие на небе, любое дерево в лесу и как открытую книгу читать всех людей, которые сотворены Вседержителем по образу своему и подобию.

Шамс опять ненадолго замолчал, пока учитель зажигал масляную лампу. Потом он продолжил:

– Одно из правил гласит: “ Ты можешь понять Бога через все и всех на свете, потому что Бог не только в мечети, синагоге или храме. Однако если ты все еще хочешь знать, где он пребывает, тогда ищи Его в сердце истинного приверженца Всевышнего”. Нет никого, кто остался бы в живых, увидев Его, так же как нет никого, кто умер бы, увидев Его. Кто отыщет Его, навсегда останется с Ним.

В сумрачной комнате Шамс Тебризи казался выше, чем был на самом деле, и волосы ниспадали ему на плечи.

– Много лет я молился Богу, чтобы Он дал мне собеседника, с которым я мог бы разделить свое знание. Наконец мне было видение в Самарканде. Мне было сказано, что я должен идти в Багдад и исполнить свое предназначение. Насколько я понимаю, тебе известно имя моего собеседника, известно, где он живет, и ты скажешь мне это, если не сейчас, то позднее.

Постепенно ночь сошла на землю, но, лишь когда комнату осветила луна, я понял, насколько уже поздно. Наверное, повар искал меня. Но мне было все равно. В первый раз мне было хорошо оттого, что я нарушил правила.

– Понятия не имею, какого ответа ты ждешь от меня, – пробормотал учитель. – Однако, если мне будет дано знание, которое я должен открыть тебе, уверен, оно придет ко мне в свой час. А до тех пор оставайся с нами. Будь нашим гостем.

Услышав это, странствующий дервиш смиренно поклонился и благодарно поцеловал руку Баба Замана. И тогда учитель задал дервишу странный вопрос:

– Ты говоришь, что готов отдать все свои знания другому человеку. Ты держишь Истину на ладони, словно жемчужину, и хочешь предложить ее кому-то. Однако открыть свое сердце для духовного света – непростая задача для смертного. Ты крадешь право Бога. И чем ты собираешься заплатить за это?

До конца жизни мне не забыть ответ дервиша.

– Я собираюсь заплатить своей головой.

По телу у меня побежали мурашки, я задрожал. Когда же я снова посмотрел в щелку, то обнаружил, что учитель потрясен не меньше моего.

– Наверное, достаточно на сегодня разговоров, – вздохнул Баба Заман. – Ты устал. Позволь мне позвать послушника. Он покажет тебе твою кровать, даст чистые простыни и стакан молока.

Шамс Тебризи вновь обернулся к двери, и у меня не осталось никаких сомнений в том, что он видит меня. Больше того. Он как будто видел меня насквозь, рассматривал мою душу, изучал ее тайны, которые были скрыты даже от меня самого. Возможно, он знал черную магию, которой его научили Гарут и Марут, два ангела из Вавилона, которых отвергает Кур’ан. Или он владеет сверхчеловеческим даром, который помогает ему видеть сквозь двери и стены. Так или иначе, но он напугал меня.

– Не надо звать послушника, – сказал дервиш, несколько повысив голос. – У меня такое чувство, что он находится поблизости и слышит нас.

Я так громко вздохнул, что, верно, разбудил бы мертвых в их могилах. В панике я подпрыгнул и бросился в сад, надеясь скрыться в темноте. Однако там меня ждала неприятная неожиданность.

– Так вот ты где, негодник! – услышал я голос повара, который бежал ко мне, держа в руке метлу. – Ты попал в большую беду, сынок, в большую беду!

Я отпрыгнул в сторону и едва избежал столкновения с метлой.

– Иди сюда или я обломаю тебе ноги! – пыхтя, кричал мне вдогонку повар.

Но я не остановился. Вместо этого я стрелой помчался прочь из сада. Пока перед моими глазами стояло лицо Шамса Тебризи, я бежал и бежал по извилистой тропе к большой дороге, а потом по большой дороге, потому что никак не мог остановиться. Сердце стучало у меня в груди, в горле пересохло, но я все равно бежал, пока у меня не подогнулись колени и я не повалился на землю.

Элла

21 мая 2008 года, Нортгемптон

Подбадривая себя перед неминуемым скандалом, Дэвид вернулся домой рано утром и обнаружил жену сладко спящей в постели. Рядом с ней лежала рукопись “Сладостного богохульства” и стоял пустой стакан из-под вина.

Через десять минут Элла проснулась. Ее не удивило то, что Дэвид в ванной комнате принимает душ. Муж мог флиртовать с другими женщинами, даже провести с ними ночь, однако утренний душ он всегда принимал у себя дома. Когда Дэвид вернулся в спальню, она притворилась спящей, избегая объяснений по поводу его отсутствия.

Меньше чем через час Дэвид и дети разъехались по своим делам, и Элла снова осталась одна в кухне. Жизнь как будто входила в обычное русло. Элла открыла свою любимую поваренную книгу “Кулинарное искусство – легко и просто” и, прочитав несколько рецептов, выбрала довольно сложное меню, которое должно было загрузить ее работой на весь день.

Похлебка из морских моллюсков с шафраном, кокосом и апельсинами.

Спагетти с грибами, пряными травами и пятью видами сыров.

Телячьи ребрышки, вымоченные в розмарине, с уксусом и чесноком.

Зеленые бобы в соке лайма и салат из цветной капусты.

Потом она выбрала десерт: теплое шоколадное суфле.

Элла любила готовить. Приготовление вкусных блюд из самых обычных продуктов не только доставляло ей удовольствие, но и, как ни странно, и некое чувственное наслаждение. Готовка приносила ей удовольствие еще и потому, что у нее это отлично получалось. А кроме того, это успокаивало ее. В ее жизни кухня была тем местом, где она могла отгородиться от мира и как бы остановить бег времени внутри себя. На некоторых такое же воздействие оказывает секс, размышляла Элла, но для этого нужны два человека, тогда как на кухне нужны лишь время, любовь и продукты.

Ведущие кулинарных программ на телевидении представляли дело так, будто их искусство требует вдохновения и творческих способностей. Постоянно они произносили слово “эксперимент”. Элла не соглашалась с ними. Почему бы не оставить эксперименты ученым, а причуды – художникам? Все, что нужно, – это следовать проверенным временем традициям и ни в коем случае не экспериментировать с ними. Умение готовить – это обычаи и правила. И хотя очевидно, что в нынешние времена преуменьшают их значение, нет ничего зазорного в том, чтобы следовать им в кухне.

Элла дорожила своей домашней рутиной. По утрам, примерно в одно и то же время, вся семья завтракала, выходные они проводили в одном и том же месте, в первое воскресенье каждого месяца приглашали на обед соседей. Так как Дэвид был трудоголиком и у него совсем не было времени, то домашние обязанности лежали исключительно на плечах Эллы: распоряжение финансами, содержание в порядке дома, режим детей, их уроки, и так далее, и так далее. По четвергам Элла отправлялась в Кулинарный клуб, члены которого обменивались опытом и рецептами. Каждую пятницу она проводила несколько часов на рынке, обсуждая с фермерами их продукцию и пробуя ее или давая советы какой-нибудь неопытной молодой домохозяйке. Недостающее Элла покупала в магазине по дороге домой.

Субботними вечерами Дэвид водил Эллу в ресторан (обычно японский), и если они были в настроении – и при этом не очень усталыми и не слишком пьяными, – то, вернувшись домой, занимались сексом. Короткие поцелуи и ласковые прикосновения выражали не столько страсть, сколько привязанность. Когда их брак стал надежным и привычным, секс потерял привлекательность. Иногда они неделями не вспоминали о нем. Элла даже удивлялась, что когда-то секс был для нее важной частью жизни, и теперь чувствовала облегчение, почти свободу. Ей нравилась мысль о давно женатой паре, постепенно отказывающейся от плотских радостей ради более надежных и важных отношений.

Единственной проблемой было то, что Дэвид отказывался не вообще от секса, а от секса со своей женой. Открыто она никогда не пеняла ему за его интрижки, даже не намекала на свои догадки. Оттого что их друзья ни о чем не догадывались, ей было легче изображать неведение. Все было скрыто, так что не было ни скандалов, ни предметов для сплетен. Элла понятия не имела, как Дэвид устраивает свои делишки. Учитывая его довольно частое общение с другими женщинами, особенно с юными ассистентками, это было, по-видимому, не очень сложно. Но ее муж проявлял ловкость и сдержанность. Тем не менее Элла это знала. Неверность имела запах.

Элла не могла бы сказать в точности, в чем тут было дело. Что было причиной обмана – ее равнодушие к сексу или нечто иное? Неужели сначала Дэвид пошел на обман, а уж потом она перестала любить свое тело и у нее пропало желание?

Так или иначе, результат один. От былой страсти, которая не угасла даже после двадцати лет брака и рождения троих детей, теперь не осталось и следа.

Следующие три часа разные мысли не давали Элле покоя, тогда как руки делали свое дело. Она резала помидоры, рубила чеснок, крошила лук, кипятила соус, терла кожуру апельсинов и замешивала тесто для пшеничного хлеба. Хлеб она всегда пекла сама, следуя золотому совету матери Дэвида.

– Ничто не напоминает мужчине о доме так, как аромат свежеиспеченного хлеба, – сказала мать Дэвида, когда они объявили ей о помолвке. – Никогда не покупай хлеб в магазине. Пеки его сама, дорогая, и он будет творить чудеса в твоем доме.

Проработав целый день, Элла принялась красиво накрывать на стол. Положила салфетки, поставила ароматизированные свечи и вазу с желтыми и оранжевыми цветами. Последним штрихом стали сверкающие кольца для салфеток.

Усталая, но довольная, Элла включила телевизор, чтобы послушать местные новости. Молодой психиатр зарезан в собственном доме; в результате короткого замыкания в больнице случился пожар; четверо учащихся старшей школы арестованы за вандализм. Элла слушала и качала головой, думая о том, сколько опасностей поджидает человека вне дома. Откуда же у людей, подобных Азизу З. Захаре, берется желание и мужество путешествовать по диким странам, когда даже в городских пригородах Америки стало небезопасно жить?

Эллу озадачивало то, что непредсказуемая, опасная и непонятная жизнь загнала ее и подобных ей в четыре стены, но та же жизнь действовала совершенно иначе, например, на Азиза, заставляя его отправляться за приключениями.

Рубинштейны собрались за нарядным столом ровно в половине восьмого. Ароматизированные свечи придавали просторной столовой некий священный оттенок. Чужой человек мог бы счесть их семью образцовой. Даже отсутствие Дженет не портило картинки. За едой Орли и Ави болтали о школьных делах, и Элла была благодарна им за то, что они такие неугомонные, шумные и не умолкают ни на минуту, иначе она и ее муж были бы обречены на гнетущую тишину.

Искоса Элла наблюдала, как Дэвид воткнул вилку в цветную капусту, поднес ее ко рту и стал медленно жевать. Ее взгляд переместился на его тонкие бледные губы и белые, как перламутр, зубы. Этот рот она когда-то любила целовать… Она представила, как он целует другую женщину. Перед ее мысленным взором появилась юная и полногрудая ассистентка Дэвида. Сильная и уверенная в себе, она смело выставляла свои груди напоказ в тесном платье, носила кожаные сапоги до колен на высоких каблуках, а ее лицо блестело, даже переливалось от слишком густого слоя косметики. Элла воображала, как Дэвид с торопливой жадностью целует эту женщину – совсем не так, как он ест цветную капусту за семейным столом.

Именно тогда, когда она подавала обед и представила женщину, с которой ее муж завел роман, у нее что-то оборвалось внутри. С пугающей ясностью, несмотря на свою неопытность и робость, она вдруг поняла, что рано или поздно бросит все: свою кухню, свою собаку, своих детей, своих соседей, своего мужа, свои поваренные книги и домашний хлеб… Она попросту уйдет в мир, где все время случаются страшные вещи.

 
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru