Элиф Шафак
Сорок правил любви
Пролог
Возьмите камень и бросьте его в реку. Вы можете даже не заметить, как он упадет в воду. В лучшем случае на поверхности появится легкая рябь; возможно, послышится слабый, почти заглушенный бегущим потоком всплеск. Вот и все.
Бросать камень надо в озеро. Результат будет гораздо более наглядным. Покой стоячей воды нарушится. Из того места, куда упадет камень, пойдут волны, и рябь покроет все зеркальное пространство воды. Волны достигнут берега и успокоятся нескоро.
Если камень бросить в реку, то река в своем беспокойном беге даже не обратит на него внимания. Если же камень упадет в озеро, оно уже никогда не будет прежним.
Вся сорокалетняя жизнь Эллы Рубинштейн была похожа на спокойное озеро – предсказуемая, состоящая из привычек, мелких каждодневных потребностей и их удовлетворения. И хотя кому-то это может показаться обыденным и скучным, ей самой такая жизнь не надоедала. В последние двадцать лет все ее желания, все проблемы и их решения, даже ее подруги – все было так или иначе обусловлено ее положением замужней женщины. Ее муж Дэвид, преуспевающий дантист, много работал и хорошо зарабатывал. Миссис Рубинштейн понимала, что связывающие их чувства не являются безумной страстью, но всегда отдавала себе отчет в том, что этого и ожидать невозможно после долгих лет совместной жизни. Не на страсти держится брак, а на куда более важных вещах – на взаимопонимании, привязанности, жалости, на способности прощать. По сравнению со всем этим любовь отходит на второй план. Страсти хороши только в романах или кинофильмах.
Первое место в списке жизненных приоритетов Эллы занимали ее дети, очаровательная студентка колледжа Дженет и подростки-двойняшки Орли и Ави. Еще в семье жил двенадцатилетний золотистый ретривер Спирит, с которым Элла гуляла по утрам и который многие годы был ее веселым другом. Теперь Спирит постарел, отяжелел, совсем оглох и почти ослеп. Его жизнь шла к концу, однако Элла предпочитала не думать об этом.
Рубинштейны жили в Нортгемптоне, штат Массачусетс, в большом доме эпохи королевы Виктории, требовавшем некоторого косметического ремонта, но все еще красивом. Пять спален, три ванных комнаты, гараж на три машины, огромные окна и – самое замечательное – джакузи в саду. Рубинштейны застраховали свою жизнь, застраховали автомобили, пенсию, банковские сбережения, а еще, помимо дома, в котором жили, фешенебельную квартиру в Бостоне и апартаменты на острове Родос. Все это Элле и Дэвиду досталось не даром. Вместительный, элегантно меблированный дом для большой семьи с ароматом домашних пирогов, возможно, кому-то может показаться делом самым обычным. Но Рубинштейнам так не казалось. Для них все это было символом идеальной жизни. Они построили свой брак на разделяемых обоими представлениях о совместной жизни и добились исполнения если не всех, то почти всех своих желаний.
В последний Валентинов день Дэвид подарил Элле бриллиантовую подвеску в форме сердечка с карточкой, в которой было написано:
Моей милой Элле – женщине со спокойным характером, щедрым сердцем и святым терпением. Спасибо за то, что принимаешь меня таким, каков я есть. Спасибо за то, что ты – моя жена.
Твой Дэвид
Элла, не признаваясь в этом Дэвиду, прочитала его записку, словно некролог. “Вот так они напишут обо мне, когда я умру”, – думала она. Но будь они честными, то прибавили бы еще несколько фраз:
“Элла построила свою жизнь вокруг мужа и детей и поэтому утратила способность выживать в одиночку. Она была не из тех, кто плывет против течения. Даже поменять сорт кофе было для нее поступком едва ли не героическим”.
И никто не мог понять, даже сама Элла, почему она в конце 2008 года – после двадцати лет брака – подала на развод.
Причиной была любовь.
Они жили в разных городах. И даже на разных континентах. Их разделяло не только расстояние, они и сами были разными, как день и ночь. Их жизненные принципы были до того непохожими, что казалось, им невозможно не то что полюбить, но даже терпеть присутствие друг друга. Но что случилось, то случилось. И случилось так быстро, что Элле даже не хватило времени осознать происходящее и защититься, если, конечно, можно защититься от любви.
Любовь буквально ворвалась в сердце Эллы – внезапно и бесцеремонно, как камень, упавший ниоткуда в стоячее озеро ее жизни.
Элла
17 мая 2008 года, Нортгемптон
Солнечным весенним утром за окном кухни вовсю распевали птицы. Впоследствии Элла так много раз мысленно реконструировала детали произошедшего, что в конце концов оно перестало быть для нее воспоминанием и она чувствовала, будто все это продолжается.
Радуясь воскресенью и позднему совместному завтраку, все семейство сидело за столом. Муж положил в тарелку жареную куриную ножку. Ави играл ножом и вилкой, а его сестра-близнец Орли считала каждый глоток, чтобы не нарушить диету – 650 калорий в день. Дженет, учившаяся на первом курсе в расположенном неподалеку Колледже Маунт-Холиок, намазывала хлеб сливочным сыром и, казалось, была погружена в свои мысли. Рядом с ней сидела и тетушка Эстер, которая пришла, чтобы угостить родственников своим знаменитым мраморным тортиком, и осталась с ними позавтракать. У Эллы была намечена масса дел на день, но она не спешила вставать из-за стола. В последнее время не так уж часто выпадал случай всем вместе, по-семейному, посидеть за столом, и Элла считала, что нельзя упускать такой великолепный шанс сплотить семью.
– Эстер, а Элла уже сообщила тебе свою чудо-новость? – неожиданно спросил Дэвид. – Она нашла прекрасную работу.
Хотя Элла имела степень бакалавра по английской литературе и очень любила читать, после колледжа ей не слишком повезло: приходилось довольствоваться редактированием небольших статеек для женских журналов, сотрудничеством с немногочисленными книжными клубами и изредка написанием рецензий для местных газет. И все. Было время, когда Элла мечтала стать известным критиком, но потом смирилась с тем, что жизнь уготовила ей другой путь, и стала заботливой матерью, погруженной в бесконечные домашние дела.
Будучи матерью троих детей, женой, хозяйкой собаки и домоправительницей, она не знала ни одной спокойной минуты. К счастью, ей не надо было зарабатывать на хлеб. Правда, подруги по Колледжу Смита не одобряли выбор Эллы, но сама она с удовольствием занималась домом и благодарила судьбу за все то, что они с мужем имели. К тому же она продолжала оставаться страстной читательницей.
Однако несколько лет назад жизнь Эллы начала меняться. Дети взрослели и ясно давали понять, что больше не нуждаются в постоянной материнской опеке. Обнаружив, что у нее появилось свободное время, Элла подумала, что правильно было бы поискать работу. Дэвид поддержал жену. Правда, несмотря на бесконечные разговоры об этом, она не слишком старалась, да и предложения поступали очень редко. Когда же она все-таки приходила на собеседование, то выяснялось, что потенциальные наниматели предпочитают кого-нибудь помоложе и по опытнее. Обескураженная и немного напуганная отказами, Элла фактически прекратила поиски и пустила это дело на самотек.
Тем не менее в мае 2008 года, за две недели до своего сорокалетия, она вдруг оказалась в литературном агентстве, центральный офис которого располагался в Бостоне. Это муж нашел ей место через одного из своих клиентов или – не исключено – через одну из своих любовниц.
– Ой, да ничего особенного, не о чем и говорить, – рассказывала Элла тетушке Эстер. – Я всего лишь читаю для литературного агента, и то не полный рабочий день.
Однако Дэвид решительно пресек попытку Эллы принизить свою работу.
– Нет, это известное агентство, – настаивал он, пытаясь расшевелить жену, и, не добившись толку, сам стал развивать свою мысль: – Понимаешь, Эстер, это престижная работа. Посмотрели бы вы на других ассистентов! Все они из лучших колледжей. Элла там одна такая, которая много лет просидела дома. А теперь у нее тоже приличное положение!
Интересно, подумала Элла, неужели ее муж в глубине души считает себя виноватым в том, что она не сделала карьеру? Или совесть не дает ему покоя из-за того, что он изменяет ей? Другие объяснения его чрезмерного энтузиазма не приходили ей в голову.
– Это я называю хуцпа[1]. Мы гордимся нашей мамой, – улыбаясь, заключил Дэвид.
– Она своего добьется. Всегда была такой, – произнесла тетя Эстер с таким волнением, словно племянница вдруг вышла из-за стола и навсегда покинула своих родных.
Все смотрели на Эллу с любовью. Даже Ави не решился на ироничное замечание, да и Орли задумалась о чем-то еще, кроме своей внешности. Элла оценила это, но, как ни странно, ощутила вдруг бесконечную пустоту, какой никогда прежде не знала. Ей захотелось, чтобы кто-нибудь поменял тему застольной беседы.
Дженет, старшая дочь Эллы, как будто услышала ее, потому что неожиданно вмешалась в разговор:
– У меня тоже есть хорошая новость.
Все повернулись к ней.
– Мы со Скоттом решили пожениться, – объявила Дженет. – О, я знаю, что́ вы все хотите сказать! Что мы еще слишком молодые, что не закончили колледж и все такое прочее. Но вы должны понять, мы оба чувствуем себя готовыми к перемене в нашей жизни.
Тягостная тишина воцарилась за кухонным столом. Только что объединявшая всех теплота и душевность как испарились. Орли и Ави озадаченно переглянулись, а тетя Эстер замерла, зажав в руке стакан с яблочным соком. Дэвид отложил вилку, как будто вдруг лишился аппетита, и, сощурив светло-карие глаза так, что в уголках глубоко прорезались морщины-смешинки, уставился на Дженет. Но он не смеялся. Лицо у него сморщилось, как будто он сделал большой глоток уксуса.
– Отлично! Я-то надеялась, что вы порадуетесь за меня, а вместо этого получила холодный душ, – протянула Дженет.
– Ты только что сказала, что собираешься выйти замуж, – произнес Дэвид, словно напоминая дочери ее слова.
– Папа, я знаю, мы немного торопимся, но Скотт вчера сделал мне предложение, и я согласилась.
– Но почему? – спросила Элла.
По тому как Дженет посмотрела на нее, Элла поняла, что должна была задать совсем другой вопрос.
– Потому что я думаю, что люблю его, – несколько покровительственно ответила Дженет.
– Дорогая, я хотела спросить, к чему такая спешка? – пояснила Элла. – Ты беременна?
Тетя Эстер заерзала на стуле, и всем стало ясно, что она шокирована. Немного погодя она достала из кармана противокислотную таблетку и принялась ее жевать.
– Я стану дядей, – хихикнул Ави.
Элла взяла Дженет за руку и ласково погладила ее.
– Ты можешь сказать нам все. Ты же знаешь, правда? Мы будем рядом, что бы с тобой ни случилось.
– Мама, пожалуйста, хватит, – резко произнесла Дженет, вырывая руку. – Нет никакой беременности. Ты сбиваешь меня с толку.
– Я просто стараюсь тебе помочь, – спокойно отозвалась Элла, хотя это давалось ей с трудом.
– Помочь, обижая меня? Очевидно, ты думаешь, что мы со Скоттом можем пожениться только по одной причине! А тебе не пришло в голову, что я хочу, очень хочу замуж за этого парня, потому что люблю его? Уже восемь месяцев, как мы встречаемся.
Элла не удержалась от насмешки:
– Ну конечно, целых восемь месяцев! И теперь ты знаешь его как свои пять пальцев. А вот мы с твоим отцом прожили вместе двадцать лет и все еще не слишком друг друга знаем. Восемь месяцев – ничто для серьезных отношений!
– Бог всего за шесть дней сотворил мир, – вмешался Ави, однако холодные взгляды родственников заставили его замолчать.
Чувствуя нарастающее напряжение, Дэвид не сводил внимательного взгляда со старшей дочери.
– Милая, – нахмурясь, заметил он, – мама всего лишь хотела сказать, что встречаться – это одно, а жить в браке – совсем другое.
– Но, папа, ты же не считаешь, что мы можем встречаться вечно?
– Если говорить прямо, – тяжело вздохнув, произнесла Элла, – то нам хотелось бы, чтобы ты нашла кого-нибудь другого. Слишком вы оба еще молоды, чтобы вступать в серьезные отношения.
– Знаешь, мам, что я думаю? – переспросила Дженет унылым тоном, столь не похожим на ее обычный веселый голосок. – Я думаю, ты говоришь о собственных страхах. Однако, если ты вышла замуж совсем юной и родила меня, когда тебе было столько же лет, сколько мне сейчас, это не значит, что я повторю твою ошибку.
Элла покраснела так, будто дочь влепила ей пощечину. До сих пор она не забыла свою тяжелую беременность, закончившуюся преждевременными родами. А потом ребенок потребовал от нее столько энергии и сил, что только через шесть лет Элла снова решилась на беременность.
– Малышка, мы были рады за тебя, когда ты начала встречаться со Скоттом, – осторожно произнес Дэвид, решив поменять тактику. – Он хороший мальчик. Но кто знает, какой ты станешь через несколько лет, закончив университет? Все может перемениться.
Дженет едва заметно кивнула, мол, она приняла его слова к сведению.
– Это все потому, что Скотт не еврей?
Дэвид закатил глаза, будто не веря словам дочери. Он всегда гордился своими свободными взглядами и тщательно избегал разговоров о расах, религиях, половой принадлежности и тому подобном.
Однако Дженет была неумолима. Повернувшись к матери, она произнесла:
– Посмотри мне прямо в глаза и скажи, что, будь Скотт евреем по имени Аарон, у тебя возникли бы те же самые возражения.
Столько горечи и сарказма звучало в голосе Дженет, что Элла боялась даже подумать о том, что творится в сердце дочери.
– Родная, я буду говорить с тобой честно, даже если тебе это придется не по вкусу. Мне известно, как приятно быть молодой и любить. Поверь мне, я тоже это знаю. Однако большой риск выходить замуж за человека не своего круга. Просто как твои родители мы хотим быть уверены, что ты поступаешь правильно.
– Вы полагаете, что поступать правильно для вас – то же самое, что поступать правильно для меня?
Вопрос несколько смутил Эллу. Она вздохнула и потерла рукой лоб, словно у нее начиналась мигрень.
– Мама, я люблю его. Для тебя это что-то значит? Ты еще не забыла слово “любовь”? Стоит мне увидеть Скотта, и у меня сердце бьется быстрее. Я не могу без него жить.
Элла непроизвольно хмыкнула, хотя вовсе не собиралась смеяться над чувствами дочери. По непонятным для нее самой причинам она ужасно нервничала. Ссоры с Дженет у нее бывали и прежде, и бывали неоднократно, но сегодня у Эллы появилось ощущение, что она столкнулась с чем-то более серьезным, чем обычно, с чем-то ей до сих пор незнакомым.
– Мама, а ты сама когда-нибудь была влюблена? – спросила Дженет, и в ее тоне ясно прозвучал унизительный намек.
– Да перестань ты! Хватит витать в облаках и вернись на землю. Ты слишком… – Элла выглянула в окно как бы в поисках подходящего слова. – Ты слишком романтична, – в конце концов нашлась она.
– И что в этом плохого? – обиженно переспросила Дженет.
“И в самом деле, что плохого в том, чтобы быть романтичной? – мысленно согласилась с дочерью Элла. – С чего это вдруг меня стало это раздражать?” Не в силах ответить на возникшие в голове вопросы, Элла продолжала гнуть свое:
– Послушай, милая, ты в каком веке живешь? Вбей в свою юную головку, что женщины не выходят замуж за мужчин, которых они любят. Когда приходит время, они выбирают мужчин, которые будут хорошими отцами и надежными партнерами по жизни. Любовь – приятное чувство, но оно приходит и уходит.
Закончив говорить, Элла повернулась к мужу. Медленно, как будто он находился в воде, Дэвид сцепил пальцы и стал смотреть на жену так, словно никогда прежде ее не видел.
– Я понимаю, почему ты это говоришь, – сказала Дженет. – Ты ревнуешь к моему счастью и моей молодости. Ты хочешь сделать из меня несчастную домохозяйку. Ты хочешь, мама, чтобы я стала похожа на тебя.
У Эллы появилось странное ощущение тяжести в животе. Неужели она несчастная домохозяйка? Средних лет мамаша, пойманная в капкан брака? Значит, так дети воспринимают ее? И муж тоже? А друзья и соседи? У нее вдруг возникло чувство, что все втайне жалеют ее, и это чувство было таким острым, что у Эллы перехватило дыхание.
– Ты должна извиниться перед мамой, – сказал Дэвид, с мрачным видом повернувшись к старшей дочери.
– Да ладно. Не надо извиняться, – удрученно произнесла Элла.
Дженет искоса бросила на мать насмешливый взгляд, потом отодвинула стул, швырнула на стол салфетку и вышла из кухни. Почти сразу же за ней в полном молчании последовали Орли и Ави, то ли выражая солидарность со старшей сестрой, то ли наскучив взрослыми разговорами. Тетя Эстер что-то неразборчиво бормотала, дожевывая последнюю таблетку.
Дэвид и Элла продолжали сидеть за столом, ощущая опасную напряженность, которая повисла за столом. Элле стало не по себе: она чувствовала, что эта напряженность не имеет отношения к Дженет.
Схватив вилку, которую недавно отложил, Дэвид принялся с преувеличенным вниманием рассматривать ее.
– Должен ли я сделать вывод, что ты вышла замуж не за того человека, которого любила?
– Ох, пожалуйста, я совсем не это имела в виду.
– Тогда что ты имела в виду? – спросил Дэвид, не отрывая взгляда от вилки. – Мне казалось, ты любила меня, когда согласилась стать моей женой.
– Я любила тебя… тогда, – проговорила Элла не в силах вовремя остановиться.
– И когда же ты перестала меня любить? – бесстрастно переспросил Дэвид.
Элла удивленно посмотрела на мужа, как будто увидела его впервые. Когда я перестала его любить? Этого вопроса она никогда себе не задавала. Она хотела ответить, но не могла, не могла подобрать подходящие слова. В глубине души Элла осознавала, что тревожиться надо больше о них с мужем, а не о детях, но вместо этого они делают то, что у них всегда лучше всего получалось, – пускают жизнь на самотек. Рутина жизни побеждает.
И Элла заплакала, не в силах удержать привычную грусть, которая стала уже частью ее натуры. Дэвид со страдальческим видом отвернулся. Оба знали, что он ненавидит, когда она плачет, а она ненавидит плакать в его присутствии. К счастью, зазвонил телефон, спасая их от дальнейших объяснений.
Дэвид взял трубку:
– Привет… да, она рядом. Подождите, пожалуйста.
Элла постаралась взять себя в руки и заговорила так, словно у нее отличное настроение:
– Да. Это я.
– Привет. Говорит Мишель. Извините, что побеспокоила вас обоих в выходной, – прощебетал юный женский голос. – Но вчера Стив попросил меня связаться с вами, а я и забыла. Вы уже начали работать над рукописью?
– А… – вздохнула Элла, только теперь вспомнив о своих служебных обязанностях.
Ее первым заданием в литературном агентстве было прочитать роман неизвестного европейского автора, после чего предстояло написать пространный отчет.
– Передайте ему, чтобы не беспокоился. Я уже начала читать, – солгала Элла. Ей ни за что не хотелось, получив первое задание, разочаровать Мишель.
– Ну и отлично. Как он вам?
Элла помолчала, собираясь с мыслями. Она еще не прикоснулась к рукописи и знала только то, что это исторический роман, в центре которого образ знаменитого поэта-мистика Руми[2], считающегося, как сказали Элле, “Шекспиром исламского мира”.
– Ну… он очень… мистический, – хмыкнула Элла, надеясь шуткой закрыть тему.
Однако Мишель было не до шуток.
– Правильно, – тусклым голосом произнесла она. – Послушайте меня. Возможно, вам понадобится больше времени на написание отчета, чем мы думали…
В телефоне послышались невнятные голоса, тогда как голос самой Мишель куда-то пропал. Элла представила, как Мишель делает сразу несколько дел – проверяет электронную почту, читает отчет об одном из своих авторов, ест сэндвич с тунцом и салатом, полирует ногти – и при этом говорит по телефону.
– Вы слушаете? – спросила Мишель минутой позже.
– Да-да.
– Хорошо. Знаете, у меня тут сумасшедший дом. Я ухожу. Просто помните, что у вас три недели.
– Я помню, – резко произнесла Элла, стараясь казаться более уверенной в себе, чем могло показаться. – Я успею.
На самом деле Элла не была так уж уверена в том, что хочет оценивать рукопись. Поначалу она была нетерпеливой и самонадеянной. Ее волновала мысль о том, что она первой прочитает неопубликованный роман неизвестного автора и сыграет пусть незначительную, но все же некую роль в его судьбе. А теперь она сомневалась, что сможет сосредоточиться на предмете, столь далеком от ее собственной жизни, как суфизм и далекий тринадцатый век.
Наверное, Мишель уловила ее сомнения.
– Вас что-то беспокоит? – спросила она. Ответа не последовало, и она стала более настойчивой. – Вы можете говорить со мной откровенно.
Помолчав еще немного, Элла решила сказать Мишель правду:
– Просто я не очень уверена, что смогу сконцентрироваться на историческом романе. Мне интересен Руми, и все такое, но все же этот предмет совершенно мне незнаком. Может быть, вы дадите мне другой роман – знаете, что-нибудь попроще.
– Странный подход к делу, – фыркнула Мишель. – Думаете, вам будет проще с книгами, о которых вы имеете некоторое представление? Ничего подобного! Вы не можете рассчитывать на редактуру рукописей исключительно массачусетских оттого только, что вы живете в этом штате.
– Я не это имела в виду… – проговорила Элла и тотчас же сообразила, что сегодня слишком часто повторяет эту фразу. Она повернулась к мужу, желая понять, обратил ли он на это внимание, но по лицу Дэвида ничего не было заметно.
– Как правило, мы читаем книги, которые не имеют ничего общего с нашей собственной жизнью. Такая уж у нас работа. На этой неделе мне досталась книга иранской писательницы, которая раньше держала бордель в Тегеране и была вынуждена бежать из страны. Надо было сказать ей, чтобы она послала рукопись в иранское агентство?
– Нет, конечно же, – пробормотала Элла, чувствуя себя глупой и к тому же виноватой.
– Разве сила настоящей литературы не в том, чтобы объединять людей и континенты?
– Да, вы правы. Знаете, забудьте все, что я наговорила. Мой отчет будет лежать на вашем столе в оговоренный срок, – произнесла Элла, ненавидя Мишель за то, что та вела себя с ней как с глупой гусыней, а себя – за то, что позволила ей это.
– Прекрасно, так держать, – певуче заключила Мишель. – Не поймите меня неправильно, но думаю, вам лучше не забывать о десятках людей, которые были бы не прочь занять ваше место. И кстати, большинство из них вдвое моложе вас. Полагаю, это хорошая мотивация.
Когда Элла положила трубку, то заметила, что Дэвид сосредоточенно наблюдает за ней. Похоже, он ждал, что они начнут выяснение отношений с того места, на котором их прервали.
Позднее, ближе к вечеру, Элла сидела на крыльце дома в своем любимом кресле-качалке и смотрела на оранжево-красный заход солнца над Нортгемптоном. Небо казалось близким, как будто до него нетрудно было дотянуться рукой. Мысли Эллы приняли обычное направление: Орли плохо ест. У Ави неважные оценки. Спирит все слабеет. Дженет со своими матримониальными планами, тайные интрижки Дэвида, отсутствие любви… Все эти привычные домашние неприятности Элла мысленно разложила по отдельным ящичкам и надежно заперла до будущих времен.
Затем она вынула рукопись из конверта и подержала ее на ладони, словно взвешивая. Название романа автор написал на конверте синими чернилами: “Сладостное богохульство”.
В агентстве Элле сказали, что никто ничего об авторе не знает – некто А. З. Захара, который живет в Голландии. Рукопись отправлена в агентство из Амстердама, а в конверте имелась еще почтовая карточка, вся лицевая сторона которой была разрисована тюльпанами – розовыми, желтыми, красными. На обратной стороне изящным почерком было написано:
Дорогой сэр /мадам!
Приветствую Вас из Амстердама. История, которую я посылаю Вам, имела место в Конье, что в Малой Азии. Однако лично я верю, что она актуальна для всех стран, культур и веков.
Надеюсь, у Вас найдется время прочитать “Сладостное богохульство”, исторический и мистический роман об удивительных узах, связавших Руми, величайшего поэта своего времени и почитаемого исламского духовного лидера, с дервишем Шамсом из Тебриза, вся жизнь которого была полна скандалов и неожиданностей.
Пусть любовь всегда пребудет с Вами и Вы всегда будете окружены любовью.
А. З. Захара
Элла поняла, что именно эта записка вызвала любопытство литературного агента. Однако у Стива не было времени читать рукопись писателя-любителя, поэтому он передал ее своей заместительнице Мишель, а та в свою очередь отдала ее своей новой ассистентке. Вот так “Сладостное богохульство” оказалось у Эллы.
Элла и понятия не имела, что эта книга станет не просто ее первой работой, а перевернет всю ее жизнь. Что рукопись Захары изменит ее судьбу.
Элла открыла первую страницу. Прочитала сведения об авторе:
“Когда А. З. Захара не путешествует по миру, он живет в Амстердаме в окружении книг, кошек и черепах. “Сладостное богохульство” – первый роман Захары и, скорее всего, последний. У него нет намерения становиться профессиональным писателем, и эту книгу он сочинил исключительно из чувства восхищения и любви к великому философу, мистику и поэту Руми и его солнцу[3] Шамсу Тебризи”.
Ее взгляд скользнул ниже, и она прочитала нечто, показавшееся ей на удивление знакомым:
“Вопреки мнению многих любовь не только сладостное чувство, которое неожиданно приходит и быстро уходит”.
Элла от удивления даже приоткрыла рот, настолько прочитанное противоречило тому, что она утром за завтраком сказала старшей дочери. На мгновение она замерла, потом вздрогнула от странной мистической мысли: некая сила или навязанный ей автор, кем бы он ни был, следят за ней. Возможно, он написал свою книгу, заранее зная, кто будет ее первым читателем. Он имел ее в виду, когда писал роман. По какой-то непонятной причине Элла встревожилась и разволновалась.
“По многим параметрам двадцать первый век не очень отличается от тринадцатого. Оба останутся отмеченными в истории беспрецедентными религиозными разногласиями, взаимным непониманием культур, общим ощущением незащищенности и страхом перед потусторонним миром. В такие времена любовь нужна людям больше чем когда бы то ни было”.
Вдруг прохладный и сильный порыв ветра бросил на крыльцо упавшие листья. Солнце ушло за горизонт, и все вокруг стало скучным и безрадостным.
“Любовь есть суть и цель жизни. Как напоминает нам Руми, она поражает всех, даже тех, кто остерегается ее, даже тех, для кого слово “романтический” имеет негативный смысл”.
Элла удивилась так, словно прочитала: “Рано или поздно любовь поражает всех, даже домохозяйку средних лет из Нортгемптона по имени Элла Рубинштейн”.
Внутреннее чувство подсказывало ей, что надо отложить рукопись, позвонить Мишель и сказать ей, что она не будет писать об этом романе. Но вместо всего этого Элла тяжело вздохнула, перевернула страницу и стала читать.
