Элен Алекс
Счастье где-то рядом
И тут уж я очень возмутилась. Попыталась встать. Но он стал держать меня еще крепче.
– Так нечестно! – сказала я.
– Что нечестно? – спокойно сказал он.
– Вы все время играете какую-то роль.
– Тебе это не нравится?
Я чуть не улыбнулась, потому что вдруг поняла, что вообще-то нравится. Но я не собиралась сдаваться.
– Отпустите, – сказала я.
– Не уходи, – тихо выдохнул он.
– Хорошо, – тихо сказала я.
Он ослабил руки. Я осталась сидеть на его коленях.
– Не уйдешь? – тихо спросил он.
– Не уйду, – тихо сказала я.
– Что бы я тебе ни сказал, не уйдешь?
– Но вы же ничего обидного не скажете?
Он улыбнулся.
– Никогда, – сказал он, – я тебя никогда не обижу.
– Правда?
– Правда, – сказал он. – Ложись на мое плечо. Я расскажу тебе сказку.
– Я боюсь заснуть, – сказала я, – я сегодня очень рано встала.
– От моей сказки не заснешь, – пообещал он.
Я положила голову на его плечо. Сбоку мне был виден его красивый подбородок с маленькой ямочкой посередине. Я очень хотела протянуть руку и потрогать эту ямочку.
Но решила, что мы с ним еще недостаточно знакомы. А тут такая фамильярность.
Впрочем, это не мешало мне сидеть у него на коленях. И все еще считать его таинственным незнакомцем.
– Ты замерзла, – сказал он и покрепче обнял меня.
Но это вряд ли бы помогло. Меня ведь колотило вовсе не от холода, а от его присутствия. Но встать у меня тоже не было сил.
Поразительно, как я лишалась власти над собой рядом с этим человеком. Просто волшебство какое-то.
– Он шел к ней осторожно, – сказал он, – шаг за шагом, год за годом.
– Кто? – сказала я.
– Не мешай, – сказал он, – я и сам собьюсь.
– Хорошо.
Он помолчал.
– И однажды он приехал в один маленький неприметный город, в котором уже когда-то случилась похожая история. Но только эта история тогда кончилась немного не так, как она должна была окончиться.
Я закрыла глаза. Мне было уютно и тепло. И я уже почти привыкла к электрическим разрядам в моем теле.
– Он не понимал, что его сюда манило. Он не знал, как переписать эту историю. Да ее уже и невозможно было переписать. Эта история произошла очень давно. Много лет тому назад. – Он немного помолчал и продолжил: – Тогда здесь тоже жил один юноша. У него все было хорошо, он был счастлив и любил свою профессию. Но не было в его жизни чего-то нереального, таинственного и волшебного. Того, чего не заменят ни друзья, ни любимая работа, ни обычное счастье существования на этой земле.
А меня совсем разморило. Я еще пыталась уследить за нитью его рассказа, но делать это было все труднее и труднее. Я не привыкла так рано просыпаться.
– Да ты и правда засыпаешь, – сказал он.
– Нет-нет, – тут же сказала я, – история, юноша, очень много лет назад.
– Да, – сказал он, – тогда этот юноша увидел одну девушку. И его молнией сразило.
– Молнией? – сказала я.
– Да, – сказал он, – самой настоящей. Так бывает. Когда-то и с тобой это будет.
Я согласно кивнула.
– И юноша остался стоять на месте. Он не пошел вслед за незнакомкой. А чуть позже ее и след простыл.
Сквозь сон я почувствовала, что он слегка коснулся рукой моей щеки и стал осторожно гладить ее.
Но я уже совсем засыпала. У меня даже не было сил разлепить рот и сказать: «Угу, я не сплю». Но сквозь сон я тем не менее еще слышала его рассказ.
– А потом стал искать ее по всему городу. И он нашел ее. Она пришла сама. К нему. В театр. Но было уже слишком поздно. Рядом с ней уже был другой. Он увидел их со сцены. И понял, что уже слишком поздно. И что ему в этом городе больше нечего делать. И он уехал из этого города навсегда.
Он осторожно гладил меня по щеке. А я уже почти совсем спала.
– Прошло время, – сказал он, – И другой юноша увидел другую девушку. И его тоже ударило молнией. И он не мог двинуться сдвинуться с места. А девушка ушла. – Он тяжело вздохнул. – Парень не знал, что делать. Он был в полном отчаянии. Ведь с каждым последующим мгновением они все больше отдалялись друг от друга. Даже не успев встретиться по-настоящему.
Сквозь сон я все еще осознавала эту историю.
– И тогда парень кое-что придумал, – сказал он. – Он попытался проложить к ее сердцу невидимые дорожки и попытаться по этим дорожкам пойти навстречу к ней. Он стал писать ей письма. И среди сотен ответов он почувствовал ее ответ. И он понял, что нашел ее. И между их сердцами потянулись тонкие невидимые нити. А еще она пришла сама. К нему. В театр. Он совсем не ожидал, что она придет. Он растерялся. И ему пришлось сыграть роль.
Я почувствовала, что он осторожно взял меня на руки и куда-то понес. Он положил меня на кровать и сел рядом.
– У нее имя героини его любимого романа, – сказал он. – Он понимает ее мысли, может предчувствовать ее поступки. И у нее внешность девушки его мечты.
А потом он наклонился ко мне, убрал с моего лица волосы, легко и нежно поцеловал меня в лоб и сказал совсем тихо:
– Ты – мой необработанный алмаз. И ты – самое ценное, что я нашел в этом городе.
А потом он встал и ушел. Я слышала, как скрипнула большая кровать, прощаясь с ним. Но я не могла ни открыть глаза, ни произнести хоть слово.
Потому что параллели и меридианы, горячие лучи и теплые облака, ветра и дожди как обычно проходили через меня. Потому что где-то внутри меня жило и кипело осторожное и нежное, большое и таинственное чувство.
И потому что отныне я чувствовала, что счастье где-то совсем-совсем рядом. Только руку протяни.
19
Проснулась я только к обеду! Во второй раз в жизни проспав на работу!
Я вскочила с кровати и чуть не пропустила некое волшебство. Рядом со мной лежала тонкая серебристая полумаска.
Умопомрачительный запах одеколона был рассеян в воздухе. И все еще чувствовалось присутствие самого заколдованного принца, какой только мог встретиться на моем пути.
Я взяла тонкую серебристую полумаску и прижала ее к своему сердцу. Мне хотелось плакать и смеяться.
На работе миссис Ланг смотрела на меня как на инопланетянина, который прибыл на Землю случайно и не понимает, как нехорошо пренебрегать земными обязанностями. Но инопланетянину отныне было решительно все равно.
Потому что он знал, о чем по утрам поют птицы и шепчут деревья в ночной тиши. Слышал шепот соседних галактик и понимал их разговор. И все загадки мира были отныне у него в ладонях.
Вечером у Джессики просто не было слов. Она только качала головой, разглядывая, как я с аппетитом поглощаю огромный овощной сандвич и запиваю его молочным коктейлем. Конечно, я ведь сегодня без обеда осталась.
– Неужели ты опять сидела у него на коленях? – недоумевала Джессика.
– Должна же я была тоже куда-то присесть.
– Но там же еще была большая кровать, села бы туда!
Джессике как подруге было неудобно за мое поведение.
– Он себя неважно чувствовал, – сказала я.
– Это как? – недоверчиво спросила Джессика.
– Плохо видел, плохо слышал.
Джессика несколько раз раскрыла и закрыла рот, кипя от возмущения.
– А ничего нового он не мог придумать?
– Это и было новое, в прошлый раз он хорошо слышал, – сказала я.
– У меня слов нет! – сказала Джессика.
– Я вижу, – виновато сказала я.
– Ты обещала советоваться со мной, когда тебе что-то придет в голову!
– Но это пришло мне в голову в пять часов утра! – попыталась оправдаться я.
– Надо было позвонить и разбудить меня!
Я улыбнулась. Если бы Джессика увязалась со мной, в моей жизни не было бы этой утренней сказки.
– Но согласись, – не сдавалась Джессика, – это просто неприлично – сидеть на коленях у незнакомого человека!
– Ну. Мне кажется. Что мы с ним. Уже немножечко знакомы.
– Но не до такой степени, – возмущалась Джессика, – чтобы восседать у него на коленях, а потом еще вдобавок и заснуть на его плече!
– Согласна, – вздохнула я.
Джессика видела, что мне и так не по себе после всего, что происходило со мной в здании театра. Сейчас, на другой территории, когда с меня спадали чары, я и сама не могла понять, как со мной могли приключиться такие вещи, которые легко и запросто происходили в сумраке театра.
– Ну а о чем сказка-то была? – Джессика постаралась сменить тему.
Я надолго задумалась. Я не могла вспомнить.
– Ты что, правда ничего не помнишь? – безмерно удивилась Джессика.
– Но я же спала!
– Слушать надо было! Ты же сама хотела что-нибудь поподробнее узнать об этом человеке!
– Но я не привыкла в пять часов утра сказки слушать! – опять оправдывалась я.
– Невнимательная моя, – сказала Джессика, – а теперь мы с тобой даже этой сказки не знаем! И у нас, как обычно, ни одной зацепки нет!
– Ну почему же нет, – сказала я, – мое подсознание наверняка все внимательно выслушало. И когда-нибудь оно поделится с нами тем, что запомнило.
Джессика качала головой и смотрела на меня ну просто с восхищением.
А после бара я не пошла домой. Ноги сами привели меня к дому бабушки Урсулы.
И бабушка Урсула ничему не удивилась. Она усадила меня за стол, заварила чай и выложила на большое блюдо теплые пирожки.
Я осторожно взяла горячий чай и стала скрывать за его паром свои новые слезы. Бабушка Урсула терпеливо ждала моего откровенного рассказа.
И я, всласть наобжигавшись горячим чаем, начала этот рассказ.
– Три имени, – сказала я.
– Что три имени? – не поняла бабушка Урсула.
– Написать на запотевшем стекле хочется.
– Как? Сразу три?
Я кивнула.
– Да, – сказала я, – и еще одно про запас.
– Что-что? – сказала бабушка Урсула.
Ничто в нашей жизни не проходит бесследно. Все события, маленькие и большие, грустные и веселые, бередят наши души и постоянно изменяют нашу жизнь.
Даже если событие произошло много лет назад, его отпечаток навсегда остается во времени. И эхо его будет влиять на какие-то последующие события.
Причем это будет происходить даже с теми людьми, которые никак не были связаны, знакомы или близки. А уж с теми, кто что-то значил в жизни другого, эти отголоски могут сыграть какую-то совсем новую и удивительную роль.
– И какие это имена? – терпеливо спросила бабушка Урсула.
Я сделала еще пару спасительно-горячих глотков чая и ответила:
– Луи, A.M. и Рассел.
И стала терпеливо ждать, когда бабушка Урсула скажет: «Что-что?».
Но бабушка Урсула даже не удивилась. Она немного помолчала, а потом сказала:
– Так, значит, душу моей девочки смущают мальчики Лимбарди?
И надо ли говорить, что следующие несколько мгновений я провела с раскрытым от изумления ртом?
А бабушка Урсула тем временем подошла к большому шкафу и вытащила оттуда внушительный бумажный сверток. Она развязала розовую атласную ленту и развернула оберточную бумагу. И я увидела письма. Много писем.
– Больше всего, когда он все это обнаружил, твоего дедушку Альберто оскорбила именно эта лента, – сказала бабушка Урсула. Она тяжело вздохнула. – Но я не могла не писать письма этому человеку и не хранить его письма, – продолжила она, – и ты поймешь, почему я это делала.
– Какому человеку? – спросила я.
– Аарону Лимбарди, – сказала бабушка Урсула.
Я так и ахнула.
– Ты писала ему письма и хранила его письма?
– Да, – сказала бабушка Урсула, – ведь это все, что у него было от меня.
– Но почему?
– Потому, что его жизнь без меня была разбита вдребезги.
Я смотрела на свою бабушку Урсулу и не могла поверить своим ушам. Связь времен и поколений незримо тянулась издалека в наше время. И с этим никто ничего не мог поделать.
– И из-за этого ушел дедушка Альберто? – сказала я.
– Да, из-за этого и ушел дедушка Альберто, – печально сказала бабушка Урсула.
– Он обиделся на тебя?
– Нет, что ты. Он обиделся вовсе не на меня.
– А на кого?
– Он обиделся на жизнь.
Я смотрела на нее во все глаза.
– Это как? – не поняла я.
– У него было много вопросов к жизни, – сказала бабушка Урсула, – я тут была совершенно ни при чем. Он это прекрасно понимал.
– Какие вопросы?
– Почему два друга могут вдруг одновременно полюбить одну и ту же женщину. Почему жизнь другого человека должна быть разбита вдребезги, если рядом с ним никогда не будет именно этой женщины.
– А почему два друга могут полюбить одну и ту же женщину?
– Так случается, – сказала бабушка Урсула, – и никто в этом не виноват. Если два друга вместе росли, мечтали об одном и том же, имели одинаковые идеалы, то вполне возможно, что они могут встретить и в жизни один и тот же идеал. Так бывает, – задумчиво повторила бабушка Урсула.
Я слушала ее затаив дыхание. Никогда, никогда бабушка Урсула даже не пыталась мне об этом рассказывать. Но, быть может, просто еще не приходило время?
– Аарон Лимбарди встретил меня на улице, – сказала бабушка Урсула, – он просто увидел меня издалека. И его сразило молнией.
– Настоящей?
– Дитя мое, конечно, не настоящей, – сказала бабушка Урсула, – это фигуральное выражение. Когда человек перестает чувствовать свои ноги и не может сдвинуться с места. Когда человек вдруг видит, что перед ним его судьба, и ничего, ничего не может поделать.
– Потому что его сразила фигуральная молния? – продолжила я.
– Да, примерно так. Аарон Лимбарди так и остался стоять на месте. А я ушла.
– А когда вы встретились и стали переписываться? – спросила я.
Бабушка Урсула внимательно посмотрела на меня.
– Душа моя, – сказала она, – если ты проявишь хоть минимум терпения, твоя бабушка расскажет тебе всю эту историю от начала до конца. И обещаю, что к утру мы постараемся уложиться.
– Конечно, – тут же сказала я, – я проявлю максимум терпения.
Я пересела на диван и стала обкладываться подушками. Бабушка Урсула наблюдала за мной поверх очков. Когда я совсем успокоилась и затихла, она продолжила:
– Много лет назад Аарон Лимбарди и твой дедушка Альберто договорились, что, когда они встретят девушку своей мечты, они зададут ей только один вопрос – любит ли она театр.
– Почему именно этот вопрос?
Бабушка Урсула слегка развела руки в стороны.
– Полагаю, это Аарон придумал.
– А почему дедушка Альберто тоже решил задать этот вопрос?
– Наверное, потому, что жизнь каждого человека так или иначе связана с театром. В жизни каждого человека сплетаются воедино вымысел и реальность, прошлое и настоящее, сказка и правда жизни. А театр объединяет все эти составляющие человеческого счастья.
Никогда бабушка Урсула еще не разговаривала со мной так серьезно. Значит, я действительно взрослею? Если у нас руки уже и до этой истории дошли?
– А Аарон Лимбарди так и не успел задать тебе этот вопрос?
– Нет, – покачала головой бабушка Урсула. – Этот вопрос задал мне в тот же день дедушка Альберто.
– В тот же день?
– Так уж судьба распорядилась.
– А его не сразила молния?
– Сразила. Он тоже просто увидел меня на улице. Но он понял, что если я сейчас уйду…
– То его жизнь будет разбита вдребезги?
– Именно так, дитя мое.
– И он догнал тебя?
– О да. Он бежал за мной несколько кварталов.
– Но почему вы все раньше встречались?
– Я сама думала об этом не раз, – сказала бабушка Урсула. – Но, быть может, это происходило, потому что еще не пришло время.
– Но вы же жили в одном городе. А раньше были такие маленькие расстояния между домами.
– Не скажи, город и раньше был достаточно большим. Да и жили мы на разных концах. Но, быть может, мы еще не были готовы к этому чувству.
– К какому чувству? – задала я очередной глупый вопрос.
– К любви, дитя мое, – терпеливо пояснила бабушка Урсула.
Она надолго задумалась.
– Дедушка Альберто догнал тебя, – осторожно напомнила ей я.
– Да, – сказала она. – Он был такой красивый, взъерошенный от быстрого бега, тяжело дышал. Мне казалось, что я встретила самого симпатичного великана, какой только мог встретиться на моем пути.
– Ты влюбилась с первого взгляда, – поняла я.
– Да, – сказала бабушка Урсула, – все так и было. И все это было как будто вчера.
– И ты ни о чем не жалеешь?
– Конечно нет, – сказала бабушка Урсула. – И, если бы все повторилось, я бы пошла по этому пути только с ним.
– По какому пути?
– По земному пути любви.
– А-а, – сказала я.
– Он был красивый, голубоглазый, – вспоминала бабушка Урсула, – с отросшими волосами и добрыми глазами. И вдруг он задал мне этот вопрос.
– Любишь ли ты театр?
– Люблю ли я театр. – Бабушка Урсула улыбнулась. – И мое сердце раскрылось перед ним навеки.
– И что ты ответила?
– Конечно, люблю!
– И вы пошли в театр?
– Да, – кивнула она, – в тот же вечер мы пошли в театр к его лучшему другу.
– В театр Лимбарди?
– Да. В театр Лимбарди.
– А почему ты раньше там не была?
– Даже не знаю, – сказала бабушка Урсула, – все время собиралась, да все как-то руки не доходили.
– Может быть, еще не приходило время? – предположила я.
Бабушка Урсула с улыбкой посмотрела на меня поверх очков.
– Все может быть, дитя мое.
– А дальше?
– А дальше – Аарон Лимбарди увидел меня со сцены. Мы с Альберто сидели в первом ряду – И бабушка Урсула надолго замолчала.
– Его опять сразило молнией?
– Как он потом написал мне, его сразило тысячами молний. Он не мог дальше играть. Он не мог разговаривать. Это был первый и последний его провал.
– Спектакль остановился?
– Нет, спектакль шел дальше, и шел так гладко, что никто ничего не заметил.
– Но хоть кто-то что-то заметил?
– Да. Я заметила.
– Что ты заметила?
– Его взгляд, полный отчаяния, боли, грусти и тоски. И я все поняла.
– Что ты поняла?
– Что его жизнь отныне и навсегда была полностью разбита.
– А дедушка Альберто?
– Дедушка Альберто ничего не заметил.
– Почему?
– Как тебе сказать… – Бабушка Урсула задумалась. – Люди не очень внимательны к проблемам других людей. По большей части они видят только свои собственные проблемы и радости. А влюбленные люди вообще лишаются зрения и слуха в том, что касается проблем окружающих.
– Марк Тоснан сказал, что все в городе знают эту историю, – сказала я, – и что только я не знаю о ней.
– Да, – сказала бабушка Урсула, – все окружающие нас люди в принципе очень наблюдательны. Но все только что-то предполагали. Некоторые, может, тоже заметили его взгляды со сцены на меня. Но разве кто-нибудь мог подойти и сказать об этом напрямую дедушке Альберто? Он бы никому не поверил. Наверняка он думал, что Аарон просто с интересом рассматривал девушку своего друга. Альберто был счастлив, и ничто не могло омрачить его счастье.
– А когда вы с Аароном Лимбарди договорились переписываться?
– Он узнал мой адрес и написал прощальное письмо. Он пожелал мне счастья и сообщил, что в этом городе ему больше делать нечего. И я поняла, что ему очень-очень плохо. И предложила ему хотя бы эту дружбу в переписке.
– И он согласился?
– Это все, что у него могло быть от меня.
– Но ты никогда бы не пошла вслед за ним?
– Нет, – сказала бабушка Урсула, – мой человек был только дедушка Альберто.
– А если хотя бы только предположить, что вы с дедушкой Альберто никогда бы не встретились?
– Я бы ждала его всю жизнь, дитя мое, – сказала бабушка Урсула. – И даже не провоцируй меня подобными вопросами, – улыбнулась она, – у каждого человека может быть только одна вторая половина.
Я сидела раскрыв рот. Вон, оказывается, как бывает в жизни.
Бабушка Урсула встала с кресла и пошла заварить новый чай. Я сидела среди подушек на диване, и мне было невероятно уютно и комфортно.
Все мои тревоги последнего времени ушли куда-то далеко-далеко. И как это я раньше не догадалась выплакать все свои проблемы бабушке Урсуле? Оказывается, люди с опытом вполне могут помочь, утешить или хотя бы просто обогреть своим теплом.
Бабушка Урсула принесла нам чай, села в кресло и продолжила.
– Мне очень нелегко об этом говорить, – сказала она, – Аарон Лимбарди был великим актером и режиссером. Но из-за этой истории мир потерял его как человека искусства. Он не мог больше играть. Он решил, что ему больше не для чего заниматься творчеством.
– И чем он стал заниматься?
– Сам он перестал играть, но его пьесы ставились на многих театральных сценах.
– Правда? – Я очень удивилась. – А почему его имя больше не звучало?
– Он писал под разными псевдонимами.
– И ты знаешь все его пьесы?
–– Да, – сказала она, – я знаю все его пьесы. Он присылал мне их.
– Какие они?
– О, это самые замечательные, удивительные и захватывающие истории, которые мне когда-либо довелось читать.
– Ты ознакомишь меня с ними?
– Конечно, дитя мое, – сказала бабушка Урсула. – Он писал не просто хорошо. Он писал неприлично хорошо. Он такое вытворял с простыми словами, выстраивал их в волшебные, непредвиденные, неожиданные хороводы. Я ни разу не смогла дочитать его до конца с первого раза. Я вынуждена была бросать пьесу, так как у меня заходилось сердце от какого-то его словесного экзерсиса, художественного беспутства, от очередного найденного им необработанного алмаза.
– Но почему он писал их под псевдонимом? – не понимала я.
– Если бы он открыл свое имя, у людей возникло бы к нему много вопросов. Почему он бросил играть на сцене и так далее. А он хотел изменить свою жизнь. Он и детей-то решил завести только через несколько лет после того, как уехал из этого города. Луи у них самый младший. Они все его опекают. A.M. старше Луи, а Рассел старше А.М.
– А где сейчас Аарон Лимбарди? – спросила я, потому что у меня как-то странно зашлось сердце от того, что я сейчас услышу что-либо о четвертом сыне.
У меня даже во рту все пересохло, так я разволновалась.
– Аарон Лимбарди умер десять лет назад, – сказала бабушка Урсула.
– Что?
– Да, – сказала бабушка Урсула, – и я рассказала твоему дедушке о том, что все эти годы переписывалась с ним и была в курсе его жизни.
– И дедушка решил обо всем этом подумать в одиночестве?
– Что-то в этом роде.
Я видела, что ей тяжело об этом вспоминать.
– Расскажи еще про пьесы, – сказала я. Она улыбнулась.
– Через некоторое время после того, как не стало Аарона, мне прислали еще одну пьесу. Когда я стала ее читать, я поняла, что дело Аарона, его корни и его история продолжаются. Эту пьесу написал A.M.
– Это его псевдоним?
– Да. Он решил так же, как и его, отец писать под псевдонимом. На самом деле его зовут Алекс.
– Алекс? – Я попробовала это имя на вкус.
Надо же, а у A.M., оказывается, неплохое имя.
– Это была очень сильная и трудная пьеса.
– В каком смысле трудная?
– Я не знаю, как объяснить, но тут подходит только это слово. Это была история любви. Вымученная, выстраданная, и было удивительно, как он написал о таких чувствах тоже в столь юном возрасте, в каком начинал творить его отец. Они не стали ставить ее сами, они отдали ее в один из театров, и она имела успех. Потом мне прислали еще три пьесы. Одну тоже написал A.M., но две другие написал какой-то другой человек. И хотя она тоже была под псевдонимом А.М., я почувствовала, что ее написал кто-то другой.
– Как ты это почувствовала?
– Сердце подсказало, – ответила бабушка Урсула.
– А подробнее?
Она задумалась.
– Там был немного другой стиль.
– И все?
– Что значит «и все»? Немного другой стиль – в искусстве это вообще все! Знаешь, меня давно тянет послать в черту всех тех современных авторов, которые не могут не то что выстроить сильную пьесу, но и даже более-менее связно выразить свои мысли. Они не знают элементарных законов написания хороших пьес. Они думают, что достаточно просто изложить события, которые пришли им на ум, и даже не подозревают, что в написании хорошей пьесы, как в любой прозе, прежде всего важен стиль. Так вот, о чем я?
– О стиле, – кротко напомнила я.
– Так вот, автор третьей и четвертой пьес творил со своим стилем невообразимые вещи. Он играл им как музыкант, шаман, волшебник. Когда ты читаешь его диалоги, ты забываешь, где находишься. Ты чувствуешь брызги водопада, дыхание звезд, запах океана и дуновение тишины. Вот что с тобой происходит, когда ты слово за словом погружаешься в его стиль. Ну надо же! Она спрашивают меня, что такое стиль! Это связь времен, код человечества, эволюция людского творения.
Ну надо ли говорить, что я смотрела на свою бабушку раскрыв рот! Она, оказывается, хорошо разбиралась во многих делах, связанных с театром. Я и не знала, что она им тоже так увлечена!
Но что еще хуже – она точно описала то состояние, в которое я впадала, когда попадала под влияние этого человека, под его завораживающий голос, когда я слышала слова, которые он так точно находил, чтобы сказать мне от том, что я сама же чувствовала и больше всего на свете желала.
– Его зовут Дермот, – сказала бабушка Урсула.
– Что?
– Четвертого парня зовут Дермот.
Я хотела спросить – и все? Но по счастью вообще лишилась голоса.
Помните? Бывает слово как щелчок, как дверь в другой мир. Услышишь его – и ты уже в другом мире.
Это имя я даже на вкус попробовать боялась. Я боялась до него дотронуться. Мне хотелось просто закрыть глаза и раствориться в нем. Это было все равно что прикоснуться к сказке и пустить ее в свою жизнь.
Бабушка Урсула наблюдала за мной поверх очков.
– И ты думаешь, что это он? – только и могла произнести я.
– Что он, дитя мое? – спросила бабушка Урсула.
– Это он написал третью и четвертую пьесы?
– Думаю, да, – сказала бабушка Урсула. – Уверена, что это он.
– Почему уверена?
– Потому что потом мы с ним стали переписываться.
– Да? – потрясенно сказала я.
– Да, – обыденным тоном сказала бабушка Урсула.
Мол, ничего в этом такого необычного. Ну надо же, она и с ним переписывалась. Я с интересом разглядывала свою бабушку Урсулу.
– И он сказал тебе, что это он написал?
– Нет, он не сказал мне этого, я поняла это по его письмам.
– А почему эти последние две пьесы тоже были под псевдонимом A.M.? – спросила я.
– Думаю, что они все пожалели его, – сказала бабушка Урсула.
– Кого?
– A.M.
– Это как?
– Думаю, он выдохся и больше не пишет, – сказала она, – а они дают ему второй шанс. Ну чтобы все думали, что это тот же самый автор. И чтобы A.M. знал, что он вот-вот скоро начнет писать.
– А разве автор может высказать все свои мысли и больше не писать?
– Это не значит, что человек может высказать все свои мысли. Просто он не может оформить их так, как нужно, как он хочет и чувствует.
– Так бывает? – удивилась я.
– Конечно, – кивнула бабушка Урсула. – Есть много авторов одного романа. И это прекрасные романы. Просто люди высказали какой-то запас информации, которая пришла к ним, освободились от неких чувств и эмоций, и их организм решил передохнуть.
– И вся эта компания оберегает своего А.М.?
– О да, компания – это точное слово, – улыбнулась бабушка Урсула, – но они все очень хорошие ребята. Они и художники, и актеры, и драматурги. У кого-то лучше получается одно, у кого-то другое.
– Рассел – художник, – сказала я.
– Да, – сказала бабушка Урсула, – он может нарисовать все и постоянно этим занимается. Луи пытается писать пьесы.
– Получается?
– Немного.
Мы посмеялись.
– A.M. сейчас играет на сцене и ждет, когда к нему опять вернется его муза, – продолжила бабушка Урсула, – а Дермот – самый старший. Это с ним ты целовалась на кровати?
Вот так, без всякого перехода. Я раскрыла рот.
Я-то думала, что она и не заметила моих прошлых горячечных откровений, а она, оказывается, давно все понимала. Все мои слезы и метания, счастье и помутнение рассудка уже давно лежали в ее уютных и мудрых ладонях.
Я немного похватала ртом воздух, а потом стала оправдываться.
– Нет, – сказала я, – не на кровати, а в кресле. На кровати – в следующий раз.
– В следующий раз – на кровати?
– Нет, на кровати мы просто лежали.
– Просто лежали? – Бабушка Урсула смотрела на меня поверх очков.
– Мы просто разговаривали, – сказала я, – он просил меня почувствовать шепот соседних галактик.
– И как? – сказала бабушка Урсула. – Я надеюсь, дитя мое, ты почувствовала этот шепот? Не подводи свою бабушку.
– Конечно, почувствовала, – сказала я, как будто это была самая обыденная вещь.
– Ну теперь твоя бабушка спокойна, – сказала бабушка Урсула.
Мы немного посмеялись.
– А почему ты сказала нам с мамой, что их трое? – спросила я.
– Не хотела вас огорчать таким большим количеством жильцов в нашей квартире.
– О да, мы бы этого не перенесли, – улыбнулась я.
– Я тоже так подумала, – сказала бабушка Урсула, – я знала, что что-то начнется. Что-то непременно произойдет. Но даже не могла предположить, что именно. Значит, они приехали в город, чтобы изменить твою жизнь?
Я улыбнулась.
– С их присутствием в моей жизни у меня уже сбылось две мечты, – сказала я.
– Какие же?
– Я поняла, в чем мое призвание, и сыграла главную роль в спектакле.
– И как тебе эта роль? – улыбнулась бабушка Урсула.
– Это было так захватывающе и необычно! Если бы я знала, на что иду, я бы ни за что туда не пришла.
– Значит, они все сделали правильно? – сказала бабушка Урсула.
– Значит, они все сделали правильно, – улыбнулась я.
– А что у вас с ним происходит? – сказала бабушка Урсула.
– С кем? – глупо спросила я.
– С тем, чье имя ты так и не решилась до сих пор произнести.
Я растерялась. Как я могла рассказать ей эту историю? Разве ее можно было поместить в слова? Как описать сладкий дождь, запотевшее стекло, пение птиц и боль во взгляде?
– Все случилось так неожиданно, – сказала я.
– Все так и бывает, – понимающе кивнула бабушка Урсула.
– Да, я знаю, – сказала я.
– Тебе очень нравится этот человек? – спросила она.
– Я не знаю, – сказала я.
– Как это ты не знаешь? – не поняла бабушка Урсула.
– Меня просто немного бьет током, когда он рядом, – сказала я. А потом подумала и добавила: – И даже когда его нет рядом. Но я еще даже толком-то и лица его не видела.
– Как это ты еще толком его лица не видела?
– Он все время играет какую-то роль. Он все время что-то придумывает.
– Он что, в маске с тобой встречается?
– О, у него столько подручных материалов, – сказала я, – ты мне не поверишь.
– Почему же, душа моя, я поверю тебе, – сказала бабушка Урсула. – Но, может, еще просто не пришло время, чтобы он открыл тебе свое лицо?
