Элен Алекс
Счастье где-то рядом
15
– Ты знал, что она придет сама?
– Что ты, я не знал, что она придет.
– А где ты ее в первый раз увидел?
– Просто на улице.
– Как ты понял, что она тебе нужна?
– Просто меня молнией сразило.
– И ты догнал ее и сказал ей об этом?
– Что ты, я так и остался стоять на месте.
– И она ушла, а ты стал ее искать?
– Да, а потом я кое-что придумал.
– И у тебя все получилось?
– Все вышло случайно, я даже не ожидал, что она придет сама.
– Она поняла, что это ты?
– Что ты, она меня не узнала.
16
Во вторник ничего особенного в моей жизни не произошло. Работа, бар, Джессика, снова работа.
А в среду меня как будто подменили. Я стала повсюду чувствовать электричество.
Меня ударяло током, когда я брала в руки ручку, карандаш, лист бумаги или когда дотрагивалась до своего рабочего стола. Меня ударяло током, когда я смотрела в окно или когда миссис Ланг обращалась ко мне с каким-нибудь простым вопросом.
В обеденный перерыв я забыла пойти в бар к Джессике. А это было из ряда вон выходящим случаем. Джессика пришла сама ко мне на работу и принесла мне сладкую булочку и молочный коктейль.
Джессика села напротив и долго и внимательно осматривала меня на предмет, не произошло ли в моей жизни опять каких-нибудь приключений за те полдня, пока мы с ней не виделись с утра.
Но со мной вроде бы все было нормально. За исключением того, что меня сегодня от любых мелких обстоятельств било током.
И Джессика сама была свидетелем того, как меня просто передернуло, когда с моего стола упала тоненькая папка бумаг, зазвонил телефон, секретарша принесла очередную распечатку сообщений, а вторая секретарша зачем-то попросила карандаш.
Джессика еще немного поизучала меня и покачала головой. Но, видимо решив, что в этом ничего такого экстраординарного нет, ну трясет человека сегодня, что ж поделать, отправилась на свою работу. Смешивать коктейли, подавать горячительные напитки и шоколадные пирожные и заигрывать с неженатыми клиентами. Ну с теми, у которых на лбу будет написано, что они не женаты.
А я усердно доработала до конца своего рабочего дня в таком вот странном и новом для себя состоянии. Под конец рабочего дня ко мне кто-либо, начиная с самой миссис Ланг, и подходить-то близко боялся. Все оставили меня в покое, раз я сегодня вся такая дерганная и так остро на все реагирую.
После работы я вышла на улицу и села в машину. И в трезвом разуме и в абсолютно ясном сознании поехала к себе домой.
И поэтому, как моя машина оказалась перед огромными и массивными дверями театра Лимбарди, мне никто не мог в тот день ответить.
Я подошла к огромным массивным дверям и налегла на них. Двери открылись, я ввалилась в фойе.
Театр молча и с интересом наблюдал за мной. Как я, маленькая песчинка мироздания, двигаю свою судьбу своими собственными руками.
Я осторожно пошла по мозаичному полу. Дошла до входа в зрительный зал. Но у меня сегодня и правда был какой-то странный и сумасбродный настрой, и я не пошла по проторенной тропе.
Я не стала заходить в зрительный зад, как обычно, я повернула вбок и пошла по длинному коридору. Вошла через служебный вход и пошла по темному проходу. Прошла мимо каких-то комнат с запертыми дверями и надписями типа «реквизит», «гримерная» и так далее.
Затем я оказалась в большом светлом помещении, в конце которого были огромные темные занавеси. В этом помещении тоже был какой-то реквизит, стояли старинные шкафы, столы и стулья.
Я поняла, что это театральные декорации. На стульях лежали деревянные трости, зонты с большими костяными ручками, сапоги с позолоченными шпорами, красивые платья, камзолы, шляпы с перьями и широкими полями. Словом, тут был полный беспорядок.
Я выбрала себе свою старую знакомую – длинную серую накидку, накинула ее себе на плечи и завязала на шее. Шляпу и посох на этот раз решила не примерять.
Стала искать какое-нибудь древнее зеркало, чтобы убедиться в своей неотразимости. И тут вдруг я услышала тихий и размеренный низкий голос.
Я стала в недоумении оглядываться по сторонам, пока не определила, что голос идет со стороны больших занавесей. Этот голос был мне знаком, я уже где-то его слышала.
Я осторожно пошла на голос.
Между занавесями лился приглушенный бледный свет. Я встала в полосу света и увидела сцену. На сцене все так же стояла большая кровать, и на этой кровати сидел молодой человек в образе чудесного заколдованного принца.
Это был он. Тот, кто мог запросто усадить меня к себе на колени и сказать, чтобы я закрыла глаза и представила, что за окнами мороз и вьюга, луна и солнце, поют птицы и цветут цветы.
Это был тот человек, который мог заставить меня услышать шепот соседних галактик. Тот, кто мог загадать мне любую загадку мира. Я почему-то сразу его узнала, я почувствовала его.
У него были темные, слегка отросшие волосы. Одет он был в светлый костюм, который серебрился в бледном свете ламп. Ни огромной шляпы, ни бороды, ни темных очков.
Но все-таки он был еще заколдован. Потому что еще до конца не расколдовался. На его лице была тонкая серебристая полумаска.
Я прошла между занавесями и почти вышла на сцену театра. Молодой человек не видел меня, потому что опустил глаза.
Тонкие лучи электричества пронзали весь мой уставший организм. Я смотрела на заколдованного принца и не могла вымолвить ни слова.
И тут он опять заговорил.
– Когда города были такие маленькие, что их можно было обойти пешком, – сказал он своим низким размеренным голосом, – принцы собирали свои котомки и отправлялись в путь на поиски прекрасных принцесс. – Он немного помолчал. – Потому что каждому принцу необходимо, просто безотлагательно необходимо найти свою принцессу. А принцессы надевали свои лучшие платья и садились около окна.
Ощутимое тепло шло от его голоса, от его присутствия. И с этим просто невозможно было что-то поделать.
Это был он, незнакомец из театра. Только он мог творить с моей душой такие вещи, обжигать электрическим разрядом посреди бела дня и при этом не давать вспомнить напоследок, где я нахожусь, как меня зовут и кто я такая.
– Один принц долго не мог понять, зачем он едет в этот город, – тем временем сказал он. – А оказывается, он приехал сюда найти ее.
И тут он поднял голову и стал смотреть мне в глаза. Он уже давно знал, что я здесь. Наверное, он знал, что я окажусь здесь, еще когда я в трезвом уме ехала на своей машине к себе домой.
– Ему кажется, что они чем-то похожи, – сказал он, глядя мне в глаза, – он может предчувствовать ее поступки. Все его чувства к ней – это что-то новое, такого он еще никогда не испытывал.
Раскрыв рот, я смотрела на него. Но как я его понимала! И со мной тоже в последнее время творилась какая-то полная неразбериха.
– И у него к ней множество вопросов, – сказал молодой человек.
Я молчала, я боялась что-то порушить. Таким серьезным он еще не был. Все остальное время он только играл какую-то роль, но на этот раз все как будто и правда было по-настоящему.
– Любит ли она, как и он, просто наслаждаться жизнью? Поездка на машине мимо изумрудных полей, глоток родниковой воды у старого леса, закат, разбросанный по краю неба, запах хвои у камина на Рождество. Любит ли она все это, как и он? Захватывает ли у нее дух от холодных капель дождя? Слышит ли она шепот соседних галактик? Может ли она заснуть без света далекой звезды в окно? Любит ли она театр так же, как он любит его? Снятся ли ей его поцелуи? – Он обхватил ладонью свой подбородок, продолжая смотреть мне в глаза. – Но это любят многие люди, а как понять, что перед тобой именно твой человек? – Он опять немного помолчал. – Принц много думал обо всем, что с ним сейчас происходит, – продолжил говорить он, – он даже пытался написать об этом пьесу. Он использовал всю палитру слов, которую знал. Но как описать на бумаге любовь? Боль во взгляде? Мелодию страсти? – Он тяжело вздохнул. – Теперь он знает, что счастье где-то рядом, нужно только руку протянуть.
Он опять замолчал.
На меня лился свет, и я вся была как на ладони. Я стояла между занавесями и на все его вопросы была готова ответить одним словам – да.
Я люблю просто наслаждаться жизнью. Поездка на машине мимо изумрудных полей, глоток родниковой воды у старого леса, закат, разбросанный по краю неба, запах хвои у камина на Рождество, холодные капли дождя, шепот соседних галактик, свет далекой звезды в окно. И меня тоже всегда манил театр.
Молодой человек долго и серьезно смотрел мне в глаза. А потом протянул перед собой руку. И я увидела, что на его ладони лежит маленькая серебристая корона.
И я осторожно пошла к нему по тонкому льющемуся со сцены свету. Я подошла к нему взяла корону в свои руки. Она была легкая, почти воздушная. А я ненароком разглядывала принца.
Я пыталась понять, какие у него глаза, но из-за серебристой маски это все еще было невозможно понять. Зато я почти разглядела его лицо. У него был красивый подбородок, волнистые темные волосы и невозможные тонкие складки около губ.
Это был самый симпатичный принц из всех принцев, которые когда-либо встречались на моем пути. И теперь я наверняка запомню его и узнаю в следующий раз.
По низкому размеренному голосу. По печально-грустной улыбке. По невозможным складкам около губ. Теперь я знала, что я его чувствую, и по всем дорожкам мира я теперь иду навстречу ему.
Я стояла перед ним растерянная и в растрепанных чувствах. Тем не менее я сказала ему то, что пришло откуда-то из самых глубин моей души.
– Я чувствую тебя, – сказала я, – и отныне моя жизнь без тебя будет разбита вдребезги.
– О мой бог, – сказал он и схватился за сердце.
И тут вдруг произошло что-то странное.
Справа от нас был зрительный зал. Я ушам своим не поверила. Но со стороны зрительного зала вдруг послышались аплодисменты.
И это были не просто редкие и жалкие хлопки. Там сидел не один человек, и не два. Там было много людей.
Наверное, это была генеральная репетиция. Наверное, это уже вообще был спектакль. Хотя я не видела никаких афиш, как я их пропустила? И как они все вообще допустили, чтобы я сейчас стояла тут?
Я постаралась взять себя в руки и не упасть при всех в обморок. Я просто вскрикнула и опрометью бросилась со сцены. По дороге я уронила свою корону несостоявшейся принцессы.
На следующий день я пришла на работу раньше всех. Напевая веселую песенку, навела порядок на своем столе и уже совсем приготовилась приступить к работе, когда в дверь вошел наборщик текстов Майк и стал смотреть на меня, как на пришелицу с другой планеты.
Я оглядела себя внутренним взором. Поняла, что со мной все в порядке. Накраситься успела, одежду одеть не забыла. И весело помахала Майку.
Ну смотрит он на меня. Может, ему блинчик сегодня на завтрак не в то горло пошел, что ж поделать. Но потом на меня точно так же уставились обе секретарши, верстальщик Джон, бильд-редактор Джоуи, да и сама миссис Ланг.
Я привстала и посмотрелась в зеркало. Нет, внешне я сегодня воистину была такая же, как и всегда. И, не считая вчерашнего душевного раздора, со мной все было в полном порядке.
Миссис Ланг не выдержала первая.
– Кэндейси, – спросила она, – скажи, пожалуйста, а что ты делала вчера вечером?
– Я много разных дел делала вчера вечером, – напряглась я. – А что?
– А у тебя сестры-близнеца актрисы случайно нет? – не сдавалась начальница.
– Вы же меня давно знаете. У меня нет сестры-близнеца.
Миссис Ланг задумалась.
– Тогда получается, это ты вчера там была?
– Где?
– На спектакле в театре Лимбарди.
– В театре кого?
– Ты не знаешь, что в городе опять театр Лимбарди открывается? – Миссис Ланг была удивлена тем, что я таких простых вещей не знала.
– Какой-какой театр?
Мне было трудно разыгрывать из себя полную дуру, ведь я всегда была неглупой девушкой.
Миссис Ланг покровительственно вздохнула. И начала длинную историю. Из тех историй, какие любят люди, уже много пожившие и накопившие таких историй в своей жизни вагон и еще вагон. Пару вагонов.
– Аарон Лимбарди, – мечтательно рассказывала миссис Ланг, – он был непревзойденным актером. Он был настоящим мастером рассказа. Он творил чудеса на сцене. Его спектакли длились часов по пять, не меньше. Но ни один человек никогда не уходил из зала. Это был театр одного актера. Великий Аарон Лимбарди.
Вся редакция окружила начальницу и тревожно слушала ее рассказ.
– Ну а дальше-то что? Дальше? – наперебой спрашивали сотрудники редакции, которым было лень с утра пораньше приступать к своей работе.
– Дальше все это прервалось неожиданно, – печально сказала нам миссис Ланг. – Аарон Лимбарди неожиданно уехал из нашего города. И вот теперь сюда приехали его сыновья. И они собираются продолжать дело своего отца. И открывают новый театр. И похоже, одна Кэндейси еще не знает, что театр Лимбарди открывается.
Я сидела радом со всеми и тоже внимательно слушала и улыбалась.
– Но как же девушка на вчерашней генеральной репетиции была похожа на нашу Кэндейси, – сказал наборщик текстов Майк.
– Да, очень похожа, – подтвердил верстальщик Джон.
– Да-да, очень-очень, – подхватили две секретарши миссис Ланг.
Похоже, весь город был вчера на этой чертовой генеральной репетиции. Все смотрели на меня.
– А что, – сказала я, – на генеральные репетиции можно приходить?
– Ну конечно, – снисходительно пояснила миссис Ланг. – Генеральные репетиции – это уже готовые спектакли!
– И откуда вы все узнали, что вчера будет эта репетиция? – наивно спросила я.
– Да об этом афиши по всему городу висят! – сказала мне вся редакция.
В обеденный перерыв, обняв свой коктейль, Джессика смотрела на меня с сожалением. Такой ненаблюдательной особы она еще в жизни своей не видела.
– Но ты, – горько вопрошала я свою подругу, потягивая джин с тоником посреди бела дня, – почему ты мне этого не сказана?
– Так тебя же током весь день колотило, я боялась! – вытаращилась на меня Джессика. – Я собиралась после работы тебе об этом сказать! И вместе с тобой туда пойти!
– Куда пойти?
– В театр!
– А ты откуда знала?
– Так афиши везде висят!
– И ты туда же?
– Я на твоей стороне! Я собиралась сказать! Но ты куда-то делась сразу после работы! Ведь если тебе в голову что-то стукнет, за тобой разве уследишь?
– Но я не собиралась туда идти! – оправдывалась я.
– А как же ты там оказалась?
– Меня туда ноги сами понесли!
– Сами ноги? Вот так, прямо во время спектакля?
– Так я же не знала, что там спектакль!
Джессика покачала головой и налила себе вторую порцию коктейля.
– В следующий раз обо всем докладывай мне и советуйся со мной! – строго сказала она. – Пока еще чего не вышло!
– Да, наверное, так и придется делать, – полностью согласилась с ней я.
17
– Мы в восхищении.
– Да, мы все в восхищении.
– Ты был великолепен.
– Да, он был просто неподражаем.
– Но как тебе это удалось?
– Ты такой мастер импровизации.
– Ты вообще текста не придерживался.
– Это все Луи подстроил.
– Почему сразу Луи, у нас еще А.М. есть.
– Я тут ни при чем, я был в гримерной.
– И я ни при чем, я осматривал реквизит.
– Но ты мог что-то подстроить.
– И вы могли что-то сделать.
– Думаю, никто из нас ничего не мог поделать.
– Думаю, всем этим руководил кто-то гораздо выше нас.
– Думаю, все-таки это Луи все устроил.
– Ну вот, он теперь на нас обидится.
– И два дня с нами разговаривать не будет.
– Да больше, больше. Может, даже целую неделю.
18
Никогда! Никогда больше не пойду в этот чертов театр! Это же черт знает что такое! Я уже у них главные роли в пьесах играю!
И меня видел весь город! Весь город может читать афиши! Интересно, а куда я смотрю, когда двигаюсь по улицам? Надо будет проследить за собой в следующий раз. Но в театр больше ни ногой!
Так. А я же собралась стать дизайнером по театральным костюмам. Интересно, где этому учат? У кого спросить? Но в театр не пойду. Только не в театр.
Выручила меня мама.
– Дочь моя, – сказала она, – мы тут всем домом моды трудились над одним невыполнимым заказом и все-таки одолели его.
– Над каким заказом? – наивно спросила я.
– И теперь мне готовые костюмы нужно отвезти, – продолжила она, не обратив внимания на мой вопрос, – а у меня поясницу скрутило, я не могу ехать.
– Куда отвезти? – задала я новый вопрос, совершенно не требующий обоснованного ответа.
Можно сказать, вообще не требующий ответа.
– К нашим странным джентльменам в темных очках и с красивыми подбородками, к кому еще?! – возмущенно сказала мама.
– И что ты предлагаешь?
– Костюмы уже лежат в моей машине, садись и поезжай! – коротко ответила мама, видимо, ее и правда там сильно скрутило.
– А тебе ничем помочь не надо?
– Это и будет твоя помощь! – сказала мама и повесила трубку.
Мое изворотливое подсознание тут же стало изгаляться передо мной: «Ну может. А если. Я поеду. Туда. На маминой машине. Они все подумают. Что это не я?!»
Ну должна же я посмотреть на них всех и высказать им всем то, что я о них всех думаю!
Мама позвонила поздно вечером. Завтра рабочий день. Придется везти завтра вечером или в обеденный перерыв. И в это время там наверняка кто-то будет.
А вот если я поеду туда с утра пораньше, еще до работы, то там вполне никого может и не быть. Я только оставлю там костюмы и уеду.
Ладно. Разговаривать не буду. А что я скажу? Какая я непутевая, крупные афиши не вижу? Зачем им это? Они опять что-нибудь придумают.
Выспалась я прекрасно. Ничего не снилось. Видимо, и правда от всего устала. Проснулась ни свет ни заря. За окном золотился рассвет, беззаботно пели птицы.
Вышла на улицу в легкий туман и умопомрачительный запах раннего утра. Села в мамину машину и поехала по проторенной в последнее время дороге.
А кругом и правда были эти злополучные афиши. Театр Лимбарди вновь открывается, интересная новая пьеса, приглашаем посетить.
Остановила машину, выключила мотор. Взяла огромный пакет с костюмами. Подошла к дверям, налегла на них, ввалилась в фойе, чуть не упала, пошла по мозаичному полу.
Сегодня – только по проторенной тропе, через зрительный зал. Заодно убедиться, что там никого нет.
Зал был пуст – конечно, ранее утро, кому ж тут быть? Великолепный замок светился вдали бледным искусственным светом.
Подошла к сцене. Пока любовалась замком, выпустила из виду кровать и кресло. Кровать была пуста, а вот в кресле с утра пораньше уже кто-то обитал.
В шляпе. Темных очках. При бороде. Делал вид, что читает какую-то рукопись.
Я остановилась неподалеку. Не знала, что сказать, не решалась беспокоить. Все-таки читает человек что-то в такую рань.
Хоть бы немного помог мне. Ну там тяжело вздохнул или слегка потянулся. Чтобы я поняла, что уже можно начинать светский разговор.
Протянуть пакет с костюмами, сказать: «Нет-нет, не стоит благодарности. А что в такую рань, так я всегда вместе с птицами просыпаюсь».
Я, можно сказать, вообще практически не сплю. В последнее время особенно.
– Привет, – сказал мне низкий обволакивающий голос.
Я так вздрогнула, чуть пакет не выронила.
Сидящий в кресле мужчина усмехнулся.
Ох как я рассердилась. Самое время бороду оторвать. В таком вот состоянии лучше всего искусственные бороды отрывать.
– Извини, – сказал мне тем временем тихий низкий голос, – я сегодня себя неважно чувствую.
И я уже попалась, уже рот раскрыла и давай жалостью вся наполняться.
– А что случилось? – спрашиваю.
– Что-то не то.
– Что не то?
– Слышу сегодня плохо, вижу неважно.
– На колени не присесть? – спрашиваю.
– Ой, я бы сам и не посмел попросить, – говорит.
Он наблюдал за мной сквозь темные очки. Я подошла поближе и решила для начала завести светский разговор.
– А что это вы читаете? – спросила я.
– Да так. Свою пьесу.
– Вы и пьесы пишете?
– Да, пишу.
– И замки рисуете?
– Какие замки?
– И грим из золы делаете?
– Какой грим?
– И волосы в белый цвет красите?
Он рассмеялся. Смех низкий и серебряный.
– Ну вот, – сказал он, – ты справилась.
– С чем справилась?
– С наваждением театра, – сказал он.
Несколько мгновений я молчала.
– Так это наваждение театром было?
– Ну конечно, – сказал он, – а что же еще?
– Я не знаю, – сказала я.
– Не любовь же, – тихо сказал он.
– Почему не любовь? – тихо сказала я.
– Я тебя не знаю, – сказал он, – ты меня совсем не знаешь.
– А для этого надо знать друг друга?
– Говорят, что да.
Он смотрел на меня через темные очки, и меня била дрожь. Неужели, чтобы тебя вот так била дрожь, нужно хорошо знать человека?
– Я только вот эти костюмы вам отдам и уйду, – слабым голосом сказала я, – но вы, пожалуйста, не смотрите их при мне, хорошо?
– Почему?
– Я боюсь.
– Чего ты боишься?
– Вдруг что-то не так.
– Ты их не видела?
– Нет, не видела.
– Чего же ты боишься?
– Я не знаю.
Я поставила костюмы на пол рядом с креслом, но так, чтобы он не мог достать их.
Молодой человек немного подумал. А потом протянул мне руку. И я пошла к нему.
Когда читаешь про любовь или смотришь фильмы про нее же, мечтаешь, чтобы и у тебя было так же красиво, замечательно и прекрасно. А когда все эти непредсказуемые чувства сваливаются на тебя, ты теряешься.
Тебе кажется, что у тебя все не так сказочно, волшебно и неповторимо. Ты заикаешься, падаешь на ровном месте, у тебя напрочь пропадает голос, зато возникает дрожь в коленях и мурашки по всему телу.
И потом, все случается так неожиданно, когда ты совсем не готова. Когда ты еще не переделала все свои главные дела, не сшила себе красивое платье или, на худой конец, не сходила в парикмахерскую.
Вот тогда-то жизнь и наваливается на тебя огромным клубком неизведанных чувств, в которых ты не можешь сама разобраться. А спросить совета не у кого. Потому что у каждого своя история, свои неизведанные чувства и свои ответы на вопросы.
Я подошла к молодому человеку и тоже протянула ему руку. И он осторожно взял ее в свою теплую ладонь.
Неизвестный мне человек в темных очках и с накладной бородой творил со мной какие-то невообразимые вещи. Некое невыразимое электричество вновь стало разливаться по всему моему телу.
– Я оставлю костюмы и пойду, – сказала я.
– Уже уходишь? – грустно сказал он.
– Мне на работу надо.
– А пустить все на самотек не можешь?
– Нет, меня уволят.
– Ты так любишь свою работу?
– Нет, – сказала я, – не так.
– Тогда в чем дело?
Я подумала и стала давать подробный и обстоятельный ответ.
– Каждый человек должен выполнять свои обязанности, – сказала я. – Если все люди перестанут выполнять свои обязанности, в мире начнется неразбериха.
– Если сегодня на полдня остановится твоя работа корректора, мир не перевернется, – философски заметил молодой человек.
– Что?
– Бури и ураганы не начнутся.
– Откуда вы знаете, кем я работаю?
– Но если прямо сейчас одному человеку очень нужно, просто необходимо твое тепло, а ты уйдешь на работу, – совсем печально сказал он, – вот тогда, пожалуй, мир остановится.
Мне было очень тяжело. Мое сознание опять начинало существовать отдельно от меня.
– Отпустите меня, – попросила я.
– Я тебя не держу.
Да, моя рука просто лежала на его ладони. А я не могла уйти.
– Один принц очень долго ждал, – сказал он.
– Чего он ждал? – тихо сказала я.
– Он ждал, когда в его жизнь придет одно чувство, – продолжал он.
– Какое чувство?
– Неведомое. Незнакомое. Непредсказуемое.
Он надолго замолчал.
– И что? Это чувство пришло? – спросила я.
Меня опять стало затягивать в его сети. Я уже не помнила ни о раннем утре где-то далеко за окнами, ни о своей работе, ни о том, как меня зовут.
– Он этого не знает, – тихим низким голосом сказал парень.
– Почему он этого не знает?
– Он не может разобраться.
– А как в этом надо разбираться?
– Этого он тоже не знает.
– А если спросить совета у кого-то старше его, – предложила я, – с опытом?
– Что ты, – сказал молодой человек, – у каждого должен быть свой опыт.
– Но если нельзя разобраться самому, значит, все-таки нужно кого-то попросить помочь? – сказала я.
Он поднял голову и стал смотреть мне в глаза.
– А знаешь, – сказал он, – это идея.
Эта похвала несколько притупила мою бдительность. И он осторожно подвел меня за руку поближе к себе и посадил на колени.
Меня стал обволакивать все тот же терпкий запах одеколона. На сцене был полумрак, лица парня я по-прежнему так и не видела, я шла на поводу только у своих неизведанных чувств.
– Ты поможешь мне разобраться? – сказал мне тихий обволакивающий голос.
Мне трудно было поверить, что я уже опять сижу у него на коленях. Тем не менее это было так, и я ничего не могла с этим поделать.
Даже самой себе я не могла признаться, что больше всего на свете я хотела бы, чтобы сейчас все было именно так и никак иначе.
– Что вы сказали? – спросила я.
Он улыбнулся. Если я сейчас подниму руку, то смогу снять темные очки. Он как будто понял.
– Ничего, что я в очках? – сказал он.
Я вздохнула.
– Конечно, ничего, – сказала я, – ведь это я у вас в гостях, а не вы у меня.
– А если бы это я был у тебя в гостях? – опять улыбнулся он.
Я снова вздохнула.
– Все было бы точно так же.
Он подумал.
– Я могу снять бороду.
– Правда?
– Правда.
Я чувствовала его дыхание, его тепло. А мы с ним довольно-таки интересно вели тут светскую беседу. Как будто женщина сейчас не сидела на коленях у мужчины, и их обоих не бил электрический разряд.
– Будет здорово, – сказала я.
– Что будет здорово?
– Увидеть ваш подбородок.
Он рассмеялся.
– Попробуй, – сказал он.
– Я?
– А кто же еще?
– А вы сами не можете?
– Конечно, не могу, – сказал он, – ты же видишь, у меня руки заняты.
И я увидела, что у него действительно руки заняты. В одной руке он держал мою руку, а другой рукой нежно обнимал меня за талию.
Рукопись, которую он так заинтересованно читал в самом начале, давно лежала на полу.
И еще я давно заметила, что, когда с тобой начинает происходить что-то неизведанное, жизнь вообще не собирается отвечать твоим фантазиям. У ворот настоящего замка тебя вовсе не ждет интересный тебе принц в серебристой накидке или, на худой конец, в белоснежной заколдованной медвежьей шкуре.
Когда тебе всего лишь нужно наклониться и поцеловать его. И все эти накидки или шкуры сами упадут к твоим ногам. О нет.
Ты должна будешь сидеть в мерцающем свете рампы на коленях у незнакомца, и одной отрадой тебе будет – наконец увидеть вблизи его прекрасный подбородок.
Я подняла руку, прикоснулась к его щеке и стала отклеивать накладную бороду.
– Осторожнее, – попросил он, – вообще-то тут специальный раствор нужен.
– Может, раствор принести? – предложила я.
– Нет-нет, я тебе доверяю, – сказал он, – ты не станешь причинять мне боль.
Я видела, что он улыбается. Мне нравились его шутки. Мне было уютно в его обществе.
У меня было очень странное и теплое ощущение. Нет, не такое, как будто бы мы с ним давно друг друга знаем и это и есть тот человек, за которым я согласна идти на другой конец света.
Было ощущение, что мы познакомились совсем недавно. А я все равно согласна идти за ним на другой конец света.
Я осторожно отклеивала его бороду. Нежно вела рукой по его лицу. Он был близко-близко.
Я поймала себя на том, что мне хотелось бы, чтобы это длилось бесконечно. Чтобы я могла слегка касаться его лица, чувствовать его дыхание и тонкий запах одеколона. И даже не обращать внимания на его темные очки.
Чтобы это я хоть немного была хозяйкой ситуации, а не он, как обычно. Хотя вся эта ситуация тоже была целиком и полностью придумала им.
Он был здесь главный режиссер по всем этим ситуациям, в которых я медленно и зачарованно тонула, мучилась и наслаждалась.
В конце концов мне пришлось проснуться и прийти в себя – я отклеила всю бороду целиком. Да, мама была права, у него и правда красивый подбородок.
Теперь я лучше видела его улыбку. И невероятные складки около губ. Я вытащила свой платок и осторожно вытерла с его подбородка тонкий налет театрального клея.
В этом было даже нечто интимное. Это практически напоминало поцелуй у ворот сказочного замка. Уставшей принцессы и заколдованного медведя.
– Ты собираешься дальше заниматься дизайном театральных костюмов? – спросил кандидат на роль медведя.
– Да, – кивнула я, – но не знаю, где этому учат.
– Ну, главное у тебя уже есть.
– Что у меня есть?
– Внутренний дар и наваждение театра.
– Вы же сказали, что я с этим справилась.
– Я пошутил, – улыбнулся он, – с этим невозможно справиться. Здесь мы пишем свою жизнь и свои мечты. И нам кажется, что они потихоньку осуществляются.
Он опять делился самым сокровенным. Я была очень осторожна.
– Как вы пишете свои пьесы? – спросила я.
– Сюжет приходит, как будто кто-то спускает курок, – сказал он. – А до этого – дни, недели, месяцы ожиданий.
– Значит, театр – это трудно?
– Трудно само творчество.
– Тогда, может, этим не нужно заниматься? – сказала я, хотя прекрасно знала ответ.
– Что ты, – сказал он. – А как же без этого жить? Пока человек творит, он живет.
– А что еще трудно? – сказала я.
Он подумал.
– Трудно, чтобы твое творчество нашло отклик в душах людей.
– Это как?
– Не всем может понравиться одно и то же произведение. В данном случае спектакль. Кто-то почувствует в нем, в каких-то простых словах, старую незажившую обиду. Кто-то увидит не лучшие черты своего характера в незначащих деталях, и это расстроит его до глубины души. В жизни все бывает. Театр – это диалог со зрителем. Когда человек получает ответы на вопросы, которые он задавал самому себе и этому миру. И тебе хочется, чтобы ты дал правильные ответы.
Какое-то мягкое, нежное и ощутимое тепло шло от его голоса, от его присутствия. И с этим просто невозможно было что-то поделать.
Мне казалось, что я потихоньку открываю двери в другой мир. И если бы эти двери вдруг захлопнулись на полпути, я бы этого уже не пережила.
С самой первой нашей встречи, когда он стал аплодировать мне у театральных занавесей и его кресло поехало на меня, а я от удивления чуть не упала в оркестровую яму, моя жизнь пошла по новому пути.
Так бывает у всех людей. Бывает, что какое-то услышанное тобой слово – как щелчок, как дверь в другую жизнь. Скажешь его – и ты уже в другом мире.
Например, твой друг говорит тебе: «Мы расстаемся», и ты слышишь этот щелчок. И перед тобой открываются двери в иной мир, в другую жизнь.
Или какое-то событие. Оно происходит – и ты понимаешь, что отныне ты будешь уже совсем другая. Потому что твоя душа меняется.
– Ты еще здесь? – спросил меня заколдованный принц.
– А можно, я сниму ваши темные очки? – сказала я.
Он опять улыбнулся. Маленькие тонкие морщинки солнечными лучиками пошли около его губ.
– Сними, – сказал он.
Я еле дышала и не верила своим ушам. Я боялась и не решалась. Но я понимала, что однажды это произойдет, почему бы этому не произойти прямо сейчас?
Я протянула руки и медленно сняла с него темные очки.
Но на его глазах, черт возьми, осталась серебристая полумаска. И в этом призрачном театральном свете мне все равно не было видно его глаз.
