Эдвард Резерфорд
Ирландия
Она была хороша собой. Многие даже называли ее красавицей. Но сама она не считала себя какой-то особенной и была уверена, что на острове найдутся десятки девушек с такими же мягкими золотыми волосами, пухлыми алыми губами и белоснежной улыбкой, как у нее. Нежно-розовые щеки Дейрдре напоминали цветы наперстянки. А еще у нее была прелестная маленькая грудь, правда, как она всегда считала, слишком маленькая. Но главным ее украшением были глаза – совершенно необычного и удивительно красивого зеленого цвета.
– Не знаю, от кого они у тебя, – удивлялся отец. – Хотя, говорят, в роду моей матери когда-то была женщина с колдовскими зелеными глазами.
Больше ни у кого в их семье, да и во всем Дуб-Линне, таких глаз не было. Может, они и не были колдовскими – Дейрдре уж точно не считала, что обладает какой-то особой силой, – но каждый, кто видел ее, всегда замирал в восхищении. Мужчины засматривались на Дейрдре, когда она еще была ребенком. Так что она всегда знала, что в свое время без труда найдет себе хорошего мужа.
Однако она не торопилась. Ей было всего семнадцать. И пока она еще не встретила такого человека, за которого хотела бы выйти, к тому же замужество, скорее всего, вынудило бы ее уехать далеко от любимого Дуб-Линна, а ей этого очень не хотелось. И несмотря на все денежные затруднения отца, Дейрдре вовсе не была так уверена, что должна уехать именно теперь, когда в доме нет другой женщины, способной управлять хозяйством.
Лугнасад всегда был порой свадеб. Но Дейрдре не хотелось замуж. Во всяком случае, не в этом году.
Остаток дня прошел тихо. Вопросов Дейрдре больше не задавала, потому что не надеялась получить на них ответы. Довольно и того, что отец повеселел, девушку это радовало. Быть может, если повезет, он не ввяжется ни в какую перебранку и не найдет подходящего претендента на ее руку. Тогда они смогут все вместе спокойно вернуться домой.
Вскоре они добрались до маленькой лесной деревушки. Здешних жителей Фергус хорошо знал, но впервые не остановился, чтобы поболтать с ними. Сразу за деревней Лиффи резко поворачивала на юг, а дорога от сузившейся в этом месте речной долины уходила наверх, забирая на запад. К полудню, когда деревья наконец поредели, они выехали на окраину большой вересковой пустоши, поросшей редкими кустами можжевельника.
– Вон там отдохнем, – сказал Фергус, показывая на небольшой холмик чуть впереди.
Под ласковым летним солнцем они уселись на траву и перекусили тем, что собрала в дорогу Дейрдре. Фергус глотнул немного эля, чтобы запить хлеб.
Место, которое он выбрал для привала, представляло собой небольшую круглую насыпь, возведенную рядом с одиноко стоящим камнем. Такие камни, поодиночке или поставленные в некоем порядке, были нередки в этих краях. Считалось, что установили их то ли далекие предки, то ли сами боги. Этот камень, высотой примерно со взрослого мужчину, стоял в полном одиночестве и словно вглядывался в лесистую равнину, которая тянулась далеко на запад, до самого горизонта. В торжественной тишине под теплыми лучами августовского солнца старый серый камень показался Дейрдре дружелюбным. После обеда все решили немного отдохнуть и улеглись на согретую солнцем траву; лошади паслись неподалеку. Уже скоро раздалось негромкое сопение Фергуса, а потом и сама Дейрдре погрузилась в сон.
Проснулась она внезапно и поняла, что проспала какое-то время, потому что солнце переместилось. Дремота еще не отпустила ее, голова была как в тумане. Когда она посмотрела на ярко-желтый диск, висевший над огромной равниной, ее вдруг посетило странное видение. Как будто солнце превратилось в колесо боевой колесницы и стало каким-то чужим и зловещим. Дейрдре встряхнула головой, чтобы прогнать остатки сна, и велела себе не выдумывать глупостей.
Но весь остаток дня и позже, уже вечером, когда она пыталась заснуть, чувство смутной тревоги не покидало ее.
Гоибниу добрался до места поздним утром.
Его единственный глаз не упускал ни одной мелочи.
Лугнасад наступал спустя месяц после летнего солнцестояния; это был праздник предстоящего урожая и заключения новых браков. Гоибниу любил покровителя этого праздника – бога Луга Сияющего, Луга Длинная Рука, храброго воина, врачевателя, знатока искусств и ремесел.
Люди прибывали в Кармун отовсюду: вожди, воины, силачи из всех племен. Интересно, думал Гоибниу, сколько же всего племен на острове? Наверное, сотни полторы. Одними, самыми крупными, правили могущественные кланы, другими – поменьше – объединенные септы; были и такие, которые состояли всего из нескольких семей, возможно с общими предками, но и они гордо именовали себя племенем и выбирали своего вождя. Для острова, разделенного горами и болотами на несметное число крохотных территорий, это было естественно, и каждое племя владело своей землей, в центре которой обычно находилось священное жилище предков, часто обозначенное всего лишь каким-нибудь старым ясенем.
А кто же входил в эти племена? Откуда пришли они, эти Сыновья Миля, изгнавшие под землю прославленных Туата де Данаан? Гоибниу знал, что много веков назад на западный остров прибыли воинственные племена из соседней Британии и из-за далекого моря на юге. Люди, населившие остров, были частью огромного и пестрого, словно лоскутное одеяло, смешения племен, чьи культура и язык, названные позже кельтскими, распространились почти по всей Северо-Западной Европе. Кельтские племена, с их железными мечами, великолепными боевыми колесницами, непревзойденными мастерами по металлу, с их жрецами-друидами и поэтами, давно уже вызывали страх и восхищение. Когда Римская империя стала расширяться дальше на север, вплоть до Британии, и все главные поселения родовых земель становились римскими военными центрами или торговыми городами, кельтские боги местных племен точно так же надевали римские одежды. В Галлии, к примеру, кельтский бог Луг, чей праздник теперь начинался, дал свое имя городу Лугдун, который однажды превратился в Лион. Да и сами племена одно за другим постепенно становились римскими и даже теряли свой старый язык, начиная говорить на латыни.
Но только не на окраинах. Север и запад Британии почти не попали под влияние римлян, поэтому там прежняя речь и племенные обычаи продолжали жить. Более того, на соседнем западном острове, за проливом, куда римляне отправлялись торговать, но не завоевывать, старая кельтская культура осталась нетронутой во всем своем богатстве. В Северной Британии, которую римляне называли Албой, жили древние племена пиктов. Когда обитатели западного кельтского острова добрались туда, они построили там несколько поселений и постепенно вытеснили пиктов обратно на север Британии, а римляне назвали этих кельтских переселенцев «скотти», или «скоттами». Но сами кельты с западного острова не приняли это римское прозвание. Они знали, кто они на самом деле, знали с тех самых пор, как появились на этом острове и встретились здесь с одной доброй богиней. Они были народом Эриу.
Гоибниу холодно наблюдал за тем, как на праздник прибывали все новые и новые кельтские соплеменники. Был ли он сам одним из них? Отчасти да, без сомнения. Но точно так же, как рядом с теми загадочными древними курганами над рекой Бойн, он ощущал необъяснимое единение с миром, так и здесь, среди огромного скопления кельтов, он неосознанно чувствовал себя чужим среди них и не мог отделаться от мысли, что произошел от какого-то другого племени, жившего на этом острове в незапамятные времена. Возможно, Сыновья Миля и завоевали его народ, но он знал, как извлекать пользу из этих людей.
Его единственный глаз продолжал следить за толпой, разделяя, как ножом, пестрые стайки людей на важных и не очень, полезных и бесполезных; на тех, кто задолжал ему или чем-то ему обязан. Вот в большой колеснице двое прекрасных молодых борцов, с могучими, словно стволы деревьев, руками, раскрашенными краской. Это сыновья Каса – сына Донна. Богатые. С ними надо дружить. Чуть в стороне стояли два друида и старый бард. Гоибниу знал, что старик остер на язык и опасен, но у него в запасе всегда были свежие сплетни, которые могли пригодиться. Слева он увидел Фанн, дочь великого вождя Росса. Гордячка. Но Гоибниу-то знал, что она спала с одним из сыновей Каса, а ее муж и не подозревал об этом. Знание – великая сила. Никогда не угадаешь заранее, какие сведения могут пригодиться в будущем. И все же, рассматривая толпу, Гоибниу в основном отмечал людей, которые что-нибудь ему задолжали.
Вот осанистый, полноватый Диармайт: девять коров, три плаща, три пары обуви, золотой торквес. Кулан: десять золотых слитков. Рот Мак Рот: один золотой слиток. Арт: овца. Все они что-то брали в долг, все они в его власти. Хорошо. А потом Гоибниу увидел Фергуса.
Этот верзила из Дуб-Линна задолжал ему стоимость двадцати коров. А что за милая девушка с ним? Должно быть, дочь. Вот это уже интересно. Гоибниу направился в их сторону.
Дейрдре тоже разглядывала толпу. Кланы и септы все еще прибывали со всего Ленстера. Здесь было на что посмотреть. Тем временем между ее отцом и каким-то торговцем происходил любопытный обмен. Касался он золотого торквеса вождя.
На острове существовал обычай: если ты отдавал свою драгоценность в залог под заем, ты должен был выкупить ее на следующем большом празднике, чтобы избежать бесчестья. Вполне справедливо. Если Фергус и чувствовал смущение, когда получал роскошное золотое украшение из рук купца, то виду не показал, а даже наоборот – торжественно принял фамильную ценность из рук другого человека, словно исполнял некий священный обряд. Когда подошел Гоибниу, он как раз надевал блестящий обруч на шею.
Что бы кузнец ни думал о Фергусе, никто не смог бы обвинить его в неучтивости. Гоибниу обратился к Фергусу с такой любезностью, с какой мог бы заговорить с самим королем:
– Да сопутствует тебе удача во всем, Фергус сын Фергуса. Торквес твоих благородных предков очень тебе идет.
Фергус с удивлением посмотрел на него. Он никак не ожидал увидеть кузнеца в Кармуне.
– В чем дело, Гоибниу? – довольно грубо откликнулся он. – Что тебе нужно?
– Нетрудно догадаться, – все так же вежливо произнес Гоибниу. – Я просто хотел напомнить тебе об обещании, что ты дал мне еще до начала прошлой зимы. О стоимости двадцати коров.
Дейрдре с тревогой взглянула на отца. Она ничего не знала об этом долге. Неужели отец сейчас затеет ссору? Но лицо вождя осталось бесстрастным.
– Верно, – кивнул он. – Твое право. – И добавил, чуть понизив голос: – Вот только не ко времени это. Тем более на празднике.
Был и такой приятный обычай: пока длились торжества, Гоибниу действительно не мог востребовать долг.
– Возможно, ты захочешь уладить это дело, когда праздник закончится, – предположил кузнец.
– Без сомнения, – ответил Фергус.
Пока они говорили, Дейрдре не спускала глаз с отца. Что он чувствует? С трудом скрывает гнев, и это лишь затишье перед бурей? У Гоибниу было много влиятельных друзей. Может, это сдерживало отца? Дейрдре очень надеялась, что так будет и дальше.
Гоибниу медленно кивнул, а потом перевел свой глаз на Дейрдре.
– У тебя красивая дочь, Фергус, – заметил он. – У нее удивительные глаза. Собираешься просватать ее на празднике?
– Возможно, – уклончиво ответил Фергус.
– Тот, кто ее получит, будет настоящим счастливчиком, – продолжил кузнец. – Не опозорь ее красоту и свое благородное имя, не соглашайся на слишком низкую цену. – Кузнец немного помолчал. – Хотелось бы мне быть бардом, – сказал он наконец, вежливо кивнув девушке, – чтобы я мог воспеть в стихах ее красоту.
– Стихи обо мне? – рассмеялась Дейрдре, надеясь поддержать легкий тон разговора.
– Конечно. – Гоибниу уже повернулся к Фергусу.
И вдруг Дейрдре заметила, что отец как-то странно на него смотрит. Уж не собирается ли этот одноглазый хитрец найти ей богатого жениха? Девушка знала, что Гоибниу был куда более влиятельной фигурой, чем ее отец. И кого бы ни присмотрел в женихи Фергус, Гоибниу наверняка найдет лучше.
– Давай-ка пройдемся, – вдруг предложил Фергус уже более мягким тоном, и Дейрдре ничего не оставалось, как только проводить их взглядом.
Вот, значит, как. От ее хорошего настроения не осталось и следа. С отцом она, по крайней мере, могла хоть как-то владеть ситуацией. Да, он мог кричать на нее в гневе, но никогда не заставил бы выйти замуж против ее воли. А если ее судьба окажется в руках Гоибниу – доверенного лица королей и друга друидов, кто знает, какую каверзу может замыслить его изощренный мозг? Против него она бессильна. Девушка посмотрела на братьев. Они завороженно разглядывали какую-то колесницу.
– Вы хоть заметили, что тут произошло?! – воскликнула она.
Мальчики растерянно переглянулись и затрясли головами.
– Что-нибудь интересное? – спросили они.
– Нет! – раздраженно бросила Дейрдре. – Вашу сестру продают, только и всего.
Лугнасад. Разгар лета. На торжествах друиды наверняка будут делать подношения богу Лугу для доброго урожая; женщины будут танцевать. А ее, вполне возможно, отдадут какому-нибудь незнакомцу, и она никогда больше не вернется в Дуб-Линн.
Дейрдре решила немного пройтись одна. На просторной поляне, рядом с яркими лотками, где было разложено угощение и разные товары, толпилось много людей. Когда она проходила мимо, все оборачивались и смотрели ей вслед, но девушка едва ли замечала их любопытные взгляды. Так, в задумчивости, она миновала несколько палаток и загонов для скота и только тогда заметила, что подошла к большой дорожке для скачек. Состязания еще не начались, но несколько молодых людей, вероятно, чтобы поупражнять лошадей, готовились провести парочку дружеских забегов. Некоторые скакуны, скорее всего, были из той породы, которую вывели специально для скачек. Близился полдень, солнце ослепительно сияло в небе, когда Дейрдре подошла к огражденной площадке, где наездники уже собирались сесть на коней.
Она остановилась у ограды и стала наблюдать. Неоседланные лошади норовисто били копытами. Дейрдре слышала, как мужчины смеются и подшучивают друг над другом. Справа она заметила темноволосого юношу, окруженного группой таких же нарядно одетых молодых людей. Девушка сразу выделила его среди остальных – он был чуть выше ростом, а когда она разглядела его лицо, то увидела, что оно необычайно красиво. Юноша улыбался, но лицо его оставалось задумчивым и чуть отстраненным, казалось, мысли его далеки отсюда. Дейрдре подумала, что он больше похож на высокородного друида, чем на воина. Ей стало интересно, кто же это мог быть. Меж тем молодые люди начали расходиться, и Дейрдре поняла, что молодой человек собирается участвовать в скачках, потому что он снял с себя всю одежду, кроме защитной набедренной повязки.
Дейрдре не могла оторвать от него глаз. Ей казалось, что никого красивее она никогда в жизни не видела. Бледный и удивительно изящный, он тем не менее был безупречно сложен и выглядел как настоящий атлет. Она с восхищением смотрела, как он легко вскочил на коня и выехал на дорожку.
– Кто это? – спросила Дейрдре у стоявшего рядом мужчины.
– Конал сын Морны, – ответил тот и, видя ее недоумение, добавил: – Племянник самого верховного короля.
– Ох… – только и произнесла Дейрдре.
Она посмотрела несколько забегов. Мужчины скакали без седел. Лошади, хотя и низкорослые, бежали очень быстро, и следить за состязанием было невероятно интересно. В первом забеге Конал лишь чуть-чуть отстал от лидера, во втором он победил. В следующих двух юноша не участвовал, а людей возле скаковой дорожки тем временем становилось все больше. Совсем немного оставалось до начала главного события этого дня.
Гонки на колесницах. На небольшом возвышении рядом с дорожкой уже появился король Ленстера – с этого места открывался самый лучший обзор. А посмотреть здесь было на что. Если в скачках на лошадях мог принять участие любой воин, то управление колесницей считалось высочайшим и наиболее аристократичным из всех боевых искусств. Колесницы представляли собой крепкие и легкие двухколесные повозки, запряженные двумя лошадьми в один ряд. На каждой колеснице ехали двое – воин и его возничий. Под управлением опытного возничего колесница становилась не только быстрой, но и поразительно маневренной. По сравнению с грозным вооружением римских легионов они, конечно, были не столь эффективны, поэтому в римских провинциях Британии и Галлии колесницы давно не использовались, но здесь, на западном острове, где приемы ведения войны сохранялись в соответствии с кельтскими традициями, древнее искусство не умерло. Дейрдре увидела, что к гонкам готовится около двадцати колесниц. Но сначала должно было пройти что-то вроде показательных выступлений. И вот на огромную, поросшую травой площадку по очереди выехали две колесницы.
– Вон там Конал, – сказал мужчина, с которым Дейрдре недавно разговаривала, – и его друг Финбар. – Он усмехнулся. – Ну, теперь смотри.
Оба юноши были обнажены – по кельтской традиции воины сражались нагими. Финбар был чуть ниже Конала, но намного шире в плечах. На его могучей груди густо росли темные курчавые волосы. Стоя за спинами своих возничих, соперники держали круглые щиты с гладкими бронзовыми пластинами, сверкающими на солнце. Колесницы выехали в самый центр круга, а потом разъехались в противоположные стороны.
И началось.
Дейрдре и раньше видела бои на колесницах, но такого поразительного зрелища ей еще наблюдать не доводилось. Повозки начали съезжаться на огромной скорости, так что их колеса, превратившись в размытые пятна, едва не соприкоснулись, когда соперники проносились мимо друг друга. Домчавшись до границ круга, колесницы развернулись. Каждый из воинов поднял в руке большое копье. В следующее мгновение, когда колесницы снова ринулись навстречу друг другу, юноши с силой метнули копья, но Финбар оказался чуть быстрее. Копья со свистом рассекли воздух, и толпа громко ахнула. Да и как тут не испугаться, ведь оружие было самым настоящим. Колесница Конала, натолкнувшись на небольшой бугорок, чуть замедлила бег как раз в ту секунду, когда брошенное Финбаром копье уже готово было вонзиться в возничего и, возможно, даже убить его, но Конал с быстротой молнии выставил вперед щит и отразил удар. Бросок самого Конала был безупречным и пришелся точно в середину щита Финбара, которому лишь оставалось аккуратно отвести острие вбок. Толпа одобрительно взревела. Да, это было высочайшее искусство.
Когда колесницы снова развернулись, в руках юношей сверкнули мечи. Однако теперь настал черед возничих показать свое умение. На этот раз колесницы не мчались прямо друг на друга, а, следуя каким-то замысловатым путем, словно хищные птицы, налетали одна на другую и описывали по полю головокружительные круги и зигзаги, уходя от погони или преследуя добычу. Каждый раз, когда колесницы сближались, соприкасаясь почти бок о бок, соперники взмахивали мечом и с ловкостью отражали удары щитом. И никто не смог бы сказать с уверенностью, была эта схватка разучена заранее или все происходило по-настоящему. Дейрдре со страхом ждала, что на обнаженной коже воинов вот-вот появится кровь, и внезапно поймала себя на том, что дрожит от волнения и почти не дышит. Под неумолчный рев толпы юноши все продолжали свою захватывающую и такую опасную игру.
Наконец все закончилось, и обе колесницы: первая – Конала, следом за ней – Финбара, совершая триумфальный круг по краю поля, направились в ту сторону, где стояла она. Прекрасно удерживая равновесие, Конал шагнул вперед и встал на оглоблю между взмыленными лошадьми. Все еще тяжело дыша, он с достоинством принимал восторженные крики зрителей. Дейрдре смотрела, как он вглядывается в лица людей, и думала, что ему, должно быть, очень лестно такое внимание. Потом, когда его колесница подъехала совсем близко, взгляд Конала остановился на ней, и она вдруг поняла, что смотрит ему прямо в глаза.
Вот только увидела она в них совсем не то, что ожидала. Взгляд его, внимательный и серьезный, словно проникал в самую душу, но в нем не было и тени самодовольства. Ей снова показалось, что этот юноша, который лишь недавно с таким мастерством балансировал между жизнью и смертью, очень одинок и, даже принимая восхищение толпы, находится где-то очень далеко отсюда.
Она не знала, почему его взгляд выбрал именно ее. Он смотрел на нее так, словно хотел поговорить с ней, и, даже проехав дальше, он еще раз слегка повернул голову в ее сторону. Когда его колесница двинулась вперед и он не оглянулся, она еще долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду.
Потом она обернулась и увидела отца. Он улыбался и махал ей рукой, подзывая к себе.
Поехать в Кармун предложил Финбар. Так он надеялся поднять настроение своему другу. Но и указаний верховного короля он тоже не забыл.
– Ты не думал о том, чтобы поискать в Ленстере какую-нибудь красотку? – еще раньше спрашивал Финбар Конала.
Прошлым вечером, когда они только приехали и направились оказать почтение королю Ленстера, правитель этих земель был не единственным человеком, который захотел выразить свой восторг от встречи с племянником верховного короля. Едва ли нашлась бы женщина при королевском дворе, которая не улыбнулась бы Коналу. Однако сам Конал даже если и заметил эти многочисленные знаки внимания, то предпочел не подать виду.
И вот теперь Финбару показалось, что кое-что может измениться.
– Там стояла молодая женщина с золотыми волосами и удивительными глазами, она за тобой наблюдала, – сказал он. – Ты разве ее не заметил?
– Нет.
– А она очень долго тобой любовалась, – сообщил Финбар. – Думаю, ты ей приглянулся.
– Я не заметил, – повторил Конал.
– Ты только что на нее очень внимательно смотрел, – не унимался Финбар.
Его друг немного смутился и начал растерянно оглядываться.
– Стой здесь, – сказал Финбар. – Я найду ее.
И прежде чем Конал успел возразить, Финбар вместе со своим псом Кухулином умчался в ту сторону, куда за мгновение до того ушла Дейрдре.
– У Гоибниу есть мужчина для тебя. – Отец весь сиял.
– Надо же, как повезло, – сухо откликнулась Дейрдре. – И где он? Здесь?
– Нет. В Ульстере.
– Далеко. И что, он хорошо платит? – проницательно спросила Дейрдре.
– Весьма щедро.
– Достаточно, чтобы рассчитаться с Гоибниу?
– Достаточно, чтобы выплатить все мои долги, – сказал Фергус без малейшего смущения.
– Что ж, я тебя поздравляю, – с нескрываемой иронией произнесла Дейрдре.
Но Фергус словно не слышал ее.
– Конечно, он тебя еще не видел. Может, ты ему и не понравишься. Хотя Гоибниу считает, что понравишься. Да наверняка! – твердо добавил ее отец. – Прекрасный молодой человек. – Он помолчал и благодушно посмотрел на дочь. – Дейрдре, ты не обязана за него выходить, если он тебе не по душе.
Ну конечно, подумала она. И тогда ты просто дашь мне понять, что я тебя погубила.
– Гоибниу поговорит с ним в следующем месяце, – продолжал отец. – Ты сможешь познакомиться с ним еще до зимы.
Что ж, спасибо хотя бы за небольшую отсрочку.
– А что ты можешь рассказать об этом человеке? – спросила она. – Он молодой или старый? Сын вождя? Воин?
– Он хорош во всех отношениях, – с довольным видом сообщил Фергус. – Но лучше тебе о нем расскажет Гоибниу. Сегодня же вечером.
С этими словами Фергус ушел, предоставив дочь ее собственным мыслям. Так она и стояла одна, когда к ней подошли Финбар и его пес.
Финбар отбирал только тех мужчин и женщин, которые просто мечтали встретиться с племянником верховного короля. Когда он подошел к Дейрдре, она какое-то время колебалась, пока Финбар не шепнул ей на ухо, что отказаться значило проявить неуважение к принцу, а поскольку она будет не одна, то смущения не почувствует.
Конал уже оделся; он был в тунике и легкой накидке. Пока он не заговорил с ней, у девушки была возможность разглядеть его получше. Несмотря на молодость, Конал держался с достоинством, что приятно удивило ее. Подходя к каждому, он отвечал на приветствия вежливо и дружелюбно, но в его поведении была некая серьезность, которая сразу же выделяла принца среди его веселых гостей. Но когда Конал направился к Дейрдре, она вдруг совершенно растерялась.
Она не знала, посылал ли он за ней на самом деле. Когда Финбар спросил у нее, хочет ли она познакомиться с принцем, и намекнул на недопустимость отказа, он ведь не говорил, что Конал хочет видеть именно ее. А если она всего лишь одна из сотен молодых женщин, что чередой проходили перед принцем в таких случаях, горя желанием произвести на него впечатление? Такого унижения ее гордый нрав вынести не мог. Чувствуя неловкость, она сказала себе: «Кто я такая, чтобы он мог заинтересоваться мной, да и к тому же отец уже нашел мне жениха». К тому моменту, когда принц подошел к ней, она решила, что будет держаться с ним вежливо, но холодно.
Он заглянул ей в глаза:
– Я видел тебя после парада колесниц.
В его взгляде больше не было той грусти, что так поразила ее прежде. Когда он смотрел на нее – пристально, очень внимательно, словно изучая, – его глаза лучились удивительным теплом и светом. Несмотря на свое решение держаться с принцем холодно, Дейрдре почувствовала, что краснеет.
Конал спросил у нее, кто ее отец и откуда она приехала. Об Аха-Клиах он, очевидно, знал, но когда она упомянула о Фергусе как о вожде тех мест, лишь пробормотал: «А, ну да», и девушка поняла, что принц никогда не слышал об ее отце. Он задал ей еще несколько вопросов, они немного обсудили скачки, и Дейрдре вдруг осознала, что с ней он говорил намного дольше, чем с другими гостями. Потом появился Финбар и негромко сообщил, что Конала желает видеть король Ленстера. Юноша задумчиво посмотрел ей в глаза и улыбнулся:
– Возможно, мы еще увидимся.
Говорил он искренне или это была обычная учтивость? Конечно учтивость, что же еще? Вряд ли они снова встретятся. Отец не входил в круг приближенных к верховному королю. Ее слегка раздосадовала мысль о том, что Конал мог быть неискренен с ней, и она чуть было не брякнула: «Ну, ты знаешь, где меня найти». Но, к счастью, вовремя опомнилась и снова едва не залилась краской, представив, какой грубой и развязной могла ему показаться.
Так они и расстались. Дейрдре стала пробираться через толпу туда, где скорее всего сейчас находился отец. Только что начались новые гонки на колесницах. Дейрдре не знала, стоит ли рассказывать отцу и братьям о знакомстве с молодым принцем, и решила ничего им не говорить. Они наверняка бы начали поддразнивать ее, без конца шушукаться у нее за спиной и совсем бы ее засмущали.
II
Стояла осень, в воздухе в плавном чарующем танце кружили листья. Уже перевалило за полдень, солнце клонилось к закату, бросая золотой отсвет на заросли папоротника, а поросшие вереском пригорки отливали мягким лиловым сиянием.
Летнее жилище верховного короля располагалось на невысоком плоском холме, с которого открывался великолепный обзор. По всему гребню холма были разбросаны стойла для лошадей, загоны для домашнего скота и обнесенные частоколом шатры королевских приближенных. Зрелище было довольно внушительным, потому что свита у верховного короля набралась немаленькая. Друиды, хранители древних законов острова, арфисты, барды, виночерпии, не говоря уже о королевских стражниках, чье положение ценилось очень высоко и часто передавалось по наследству. С южной стороны, посреди самого большого огороженного пространства, высился круглый дом со стенами из бревен и лозняка и с высокой соломенной крышей. Входом в этот королевский дворец служил широкий проем, а внутри, на высокой стойке возле очага, была водружена каменная голова с тремя лицами, смотревшими в разные стороны, словно напоминая, что верховный король, как и боги, всевидящ.
В западной части дворца была сооружена приподнятая галерея, с которой король мог видеть всех собравшихся внутри, а также то, что происходит снаружи. На галерее, на некотором расстоянии друг от друга, стояли две скамьи, застеленные коврами, здесь король и королева любили сидеть во второй половине дня, любуясь заходом солнца.
Меньше месяца оставалось до магического праздника Самайн. Чаще всего он проходил на священной земле Тары, но и в других местах тоже. На Самайн резали весь лишний скот, остальной же выпускали на пустоши и лишь потом, когда король со свитой отправлялись в свое зимнее жилище, заводили обратно в загоны. Но до этого царило время мира и покоя. Урожай был собран, холода еще не наступили. В эту пору королю полагалось пребывать в неге и довольстве.
Король был смуглолиц. Из-под кустистых бровей смотрели темно-синие глаза. Хотя лицо его покрылось сеточкой тонких красных сосудов, а приземистое, когда-то крепкое тело начало полнеть, он все еще был бодр и энергичен. Жена его, дородная светловолосая женщина, сидела рядом и уже довольно долго молчала. Наконец, когда солнце на своем неторопливом пути к закату скрылось за облаком, она заговорила:
– Уже два месяца.
Король молчал.
– Уже два месяца, – повторила королева, – как ты не занимался со мной любовью.
– Вот как?
– Да. – Если она и услышала в голосе короля иронию, то виду не подала.
– Мы должны заняться этим снова, драгоценная моя, – с притворной нежностью продолжил король.
Когда-то у них было много прекрасных ночей, но все прошло. Их сыновья стали совсем взрослыми. Некоторое время король молчал, рассматривая ненадолго потемневший пейзаж.
– Ты ничего не делаешь для меня, – угрюмо произнесла королева.
Король выждал немного, потом негромко щелкнул языком.
– Посмотри-ка туда. – Он протянул руку.
– Что там?
– Овцы. – Король с интересом наблюдал за животными. – А вот и баран. – На лице короля появилась довольная улыбка. – У него одного есть целая сотня овец.
Королева лишь фыркнула и промолчала. А потом внезапно взорвалась.
– Ничего! – воскликнула она. – Жалкий слабак, вот кто ты. Даже ухватиться не за что! Думаешь, не найдется кого-нибудь получше тебя? Найдется. Видела я и покрепче, и побольше.
Разумеется, оба понимали, что все это сказано в сердцах и не совсем правда, но если королева и надеялась устыдить короля, ей это не удалось: лицо его оставалось невозмутимым. Она снова фыркнула:
– У твоего отца было три жены и две наложницы. Пять женщин – и на всех его хватало! – (Моногамия не считалась на острове добродетелью.) – А ты!..
Облако уже почти освободило солнце.
– От тебя мне никакой пользы.
– И все же, – наконец заговорил король, рассудительно, словно обсуждая какой-то исторический курьез, – мы не должны забывать, что с кобылицей я справился.
– Это ты так говоришь.
– Так и было. Иначе я бы здесь не сидел.
Церемония коронации на острове, когда какой-нибудь большой клан избирал нового короля, уходила корнями в туман времен и происходила от традиции, существовавшей среди индоевропейских народов, добравшихся из Азии до западных окраин Европы. На этой церемонии, после того как убивали белого быка, будущий король должен был совокупиться со священной кобылицей. Это описание четко прослеживается и в ирландских легендах, и в храмовых росписях Индии. Задача была не настолько трудной, как можно было бы предположить. Кобылицу выбирали не слишком крупную. Ее держали несколько сильных мужчин, потом ей раздвигали задние ноги и ставили перед будущим королем, пока он, уж неизвестно каким способом, не возбуждался, ну а проникнуть в нее уже было несложно. Ритуал этот вполне подходил для народа, который, придя с евразийских равнин, всю жизнь зависел от лошадей и возлагал лидерство на тех, кто как бы вступал с ними в брак.
