Эдвард Радзинский
«Мой лучший друг товарищ Сталин»
Искушение дьявола
Риббентроп, летевший на двух самолетах со множеством прислуги и сопровождавших лиц, явно хотел шумного – на весь мир – пышного прибытия в Москву.
Но мой друг, как всегда, сам детально разработал всю пьесу.
В первом акте Риббентропа должны были огорошить… неприятием!
Один из моих агентов находился среди риббентроповской свиты, и я отправился на аэродром поглядеть на встречу.
Самолет приземлился. Риббентроп появился на трапе. Как ему было интересно увидеть летное поле столицы заклятого врага! Сошел с трапа, пошарил глазами – заметил немецкое посольство в полном составе. Рядом – жалкая кучка встречавших русских. Наши представились: второй заместитель наркома иностранных дел, шеф протокола… И, кажется, все! Встречали оскорбительно, демонстративно убого.
Посол граф Шуленбург повез чертыхающегося министра к себе, в здание посольства, ибо Коба велел не предоставлять Риббентропу помещения. В посольстве и в квартирах немецких дипломатов кое-как разместили его огромную свиту.
Как сообщил мой информатор, после устроенного Шуленбургом импровизированного завтрака нацистский министр, невыспавшийся и злой, отправился на переговоры. Шуленбург сказал, что они будут проходить в кабинете Молотова. Риббентроп понял: Сталин переговоры игнорирует.
Помпезность его приезда стала выглядеть совсем смешно. Он в бешенстве доложил обо всем Гитлеру.
Но к изумлению Риббентропа его привезли… в Кремль! Именно здесь оказался кабинет Молотова. Риббентроп простодушно захотел перед заседанием осмотреть «легендарный Кремль» – погулять по «твердыне коммунизма». Но шеф протокола сухо извинился: это не предусмотрено программой. И когда Риббентроп окончательно убедился, что ничего, кроме унижений, приезд не сулит, его повели в кабинет Молотова.
Он вошел туда вместе с переводчиком и послом и… и наверняка оторопел: рядом с Молотовым сидел Коба!
В углу за отдельным столиком расположились секретари, и я вместе с ними.
Помню, обрадовавшийся Риббентроп тотчас начал подготовленную, выспреннюю речь: «Я хотел бы сказать о духе братства, который столетиями связывал русский и немецкий народы…»
Но Молотов (как было задумано Кобой) грубо оборвал его:
– Между нами не может быть никакого братства. Вы это знаете не хуже нас. Давайте лучше говорить о делах. Вы хотите нашего нейтралитета. Я вынужден вам сказать: не может быть никакого нейтралитета с нашей стороны, пока вы не перестанете строить агрессивные планы в отношении СССР. Мы не забываем, что вашей конечной целью является нападение на нас. Так было, во всяком случае, заявлено вашими лидерами не раз и не два!
Коба мрачно молчал. Пока. Он знал сообщения наших агентов: Гитлер велел Риббентропу не возвращаться без Пакта, и потому посланец готов к любым уступкам.
Только когда Риббентроп совсем сник, Коба заговорил.
К полному изумлению немца, теперь сам Сталин повел переговоры. И они завершились… за три часа. (Если учесть, что половина времени уходила на перевод, можно представить, как стремительно и легко они прошли.)
Результаты хорошо известны. В составленном нами проекте Пакта обе стороны обязались «воздерживаться от всякого насилия, агрессивного действия и нападения в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами». Если одна из договаривающихся сторон окажется объектом «насилия или нападения со стороны третьей державы, другая сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу». В случае возникновения споров или конфликтов между договаривающимися сторонами они «должны разрешаться исключительно мирным путем».
Во время крайне быстрого обсуждения (Риббентроп спешил соглашаться со всеми статьями) Молотов и Коба успешно играли роли, придуманные режиссером Кобой. Молотов – угрюм, недоверчив, часто переспрашивал или обрывал собеседника. Коба – добродушен, само кавказское гостеприимство. Риббентроп был очарован Кобой и счастлив: договор одобрен и будет подписан!
Но вдруг Коба с усмешкой спросил:
– А как же теперь будет обстоять дело с антикоминтерновским пактом? Что скажут его участники – Япония, Италия?
Риббентроп, смеясь, ответил шуткой:
– Ну что же, Советский Союз присоединится к антикоминтерновскому пакту, и все вопросы отойдут сами собой.
Коба весело прыснул в усы, сказал тихо:
– Нашелся, мерзавец!
(Шутку эту Риббентропу предусмотрительно приготовил Геббельс и одобрил Гитлер – так сообщил Старшина.)
Риббентроп, как бы невзначай, попросил внести еще один пункт. Как он пояснил, «не такой важный» – о том, что договор вступает в силу с момента его подписания (а не после ратификации парламентами, как предлагалось нами).
– Ну почему «не такой важный»? – возразил Коба. – Это очень важный для вас пункт, – и вдруг уточнил: – Значит, через неделю?
Риббентроп в недоумении уставился на него.
– Через неделю вы должны напасть на Польшу?
– Я восхищен осведомленностью господина Сталина.
Здесь настала очередь Риббентропа удивлять Кобу:
– И поэтому я хочу передать вам личное письмо моего фюрера. Письмо строго конфиденциальное, и я прошу, чтобы все, кроме господина Сталина, господина Молотова и вашего переводчика, покинули кабинет.
Коба велел секретарям и переводчику выйти. Вместе с ними вышел и немецкий переводчик. Переводить Коба велел мне.
Риббентроп торжественно вынул сложенный вчетверо лист бумаги и передал мне.
Я развернул, пробежал глазами. Думаю, на лице моем было изумление. Я начал читать: «Дополнительный секретный Протокол. По случаю подписания Пакта о ненападении между Германским Рейхом и СССР уполномоченные представители обеих стран, подписавшие документ в ходе строго конфиденциального обмена мнениями, обсудили вопрос о разграничении сфер интересов обеих сторон в Восточной Европе…»
Я читал медленно, поглядывая на слушающих. На лице Молотова вместо дежурной непроницаемой маски был попросту… испуг.
Еще бы! Гитлер предлагал нарушить то, что было объявлено святой основой нашей дипломатии. Первым декретом Революции стала публикация тайных царских договоров и обещание – никаких секретных соглашений впредь! Никакого дележа мира! Будто глумясь над нашими обетами, главный империалист мира предлагал тайное соглашение и раздел мира. Здесь были все проклятые нами понятия: «сфера интересов», «территориально-политическое переустройство Европы» – все, что Ленин и партия назвали «политикой империализма».
Гитлер щедро отдавал Кобе Восточную Европу.
В пункте первом Польша переставала существовать. Разграничение сфер интересов шло по рекам Нарев, Висла и Сан. Гитлер предлагал четвертый раздел Польши!
В пункте втором прекращали существование прибалтийские государства. «В случае территориально-политических изменений в областях, принадлежащих балтийским государствам (Финляндии, Эстонии, Латвии и Литве), северная граница Литвы становится границей сфер интересов Германии и СССР».
Итак, части бывшего царства Польского и Прибалтики – земли, когда-то принадлежавшие царской России, возвращались обратно. За этим жалким листком бумаги была новая карта Европы и воскресшая империя Романовых, которую мы, революционеры, уничтожили два десятка лет назад…
Но Коба?! Коба оставался совершенно спокойным, будто ждал этого. Будто сейчас ему предлагали не то самое искушение Дьявола, о котором нам рассказывали в семинарии, а нечто… само собой разумеющееся!
Я даже заметил усмешку на его лице!..
Пункт третий был последним: «Обе стороны обязуются держать этот протокол в строгой тайне». (И держали! Коба всегда отрицал его существование. Он выполнит последний пункт. Но как мы учили в семинарии: «Нет ничего тайного…» Протокол найдут союзники в немецком архиве в сорок пятом году.)
Я закончил читать. Какая наступила тишина!
Коба долго молчал. Наконец сказал:
– Мы сделаем небольшой перерыв.
И я понял: он принял решение. Счастливое лицо Риббентропа! Он тоже понял…
После чего его повели осматривать Кремль.
В кабинете Коба орал на меня по-грузински:
– Скажи нам, дорогой, зачем тратим деньги, если твои агенты ни хера не знают! Мерзавцы! Мы не подготовлены к этим предложениям! Мы не знаем, сколько можем просить еще!
Но я не сомневался: кричит нарочно. С трудом сдерживает радость. И конечно, он подготовился, ведь он давно все рассчитал.
Наконец представление окончилось, и Коба сказал спокойно, по-русски:
– Мижду нами говоря, дела неплохие. Заберем у негодяя украинские, белорусские земли, потом Прибалтику… потом Финляндию. Вернем все, что отдали в Революцию, не потеряв при этом ни одного солдата.
Более того, Коба решил попросить дополнительно: два порта на Балтике – Лиепаю и Вентспилс и важнейшую для бедной нефтью Германии нефтеносную Бессарабию, захваченную у нас Румынией в 1918 году. Коба знал: Гитлер согласится! Ему надо заключить пакт немедленно. С каждым днем пугающая осень все приближалась. Приближались дожди и размытые, непролазные дороги Польши.
Вызвали Риббентропа. Прервав восторги министра о «таинственном Кремле», Молотов озвучил наши новые предложения – порты плюс особый пункт о наших интересах в Юго-Западной Европе – о Бессарабии.
Риббентроп попросил разрешения связаться с Берлином (еще накануне между Кремлем и имперской канцелярией была установлена прямая связь). Он позвонил Гитлеру. Торопливо сообщил дополнительные требования и почти тотчас положил трубку (мне показалось, что Гитлер на другом конце провода даже не дослушал – так спешил).
Риббентроп торжественно объявил:
– Мой фюрер ответил кратко: «Согласен!» Мы объявляем о своей полной незаинтересованности в этой территории.
После этого перешли к самому щекотливому. Как объявить миру о том, что государство Интернационала, славившее еврея Маркса, заключило союз со звериным антисемитом и антикоммунистом. Риббентроп тотчас предложил текст коммюнике, где в цветистых, высокопарных выражениях восхвалялась «вновь обретенная германо-советская дружба».
Коба был на высоте. Он насмешливо, но мягко сказал Риббентропу:
– Не думаете ли вы, что нам следует больше считаться с общественным мнением в наших странах? Годами мы выливали друг на друга ведра помоев, сейчас хотим, чтобы наши народы сразу поверили, будто все предано забвению? Так не бывает. Общественное мнение следует готовить к переменам, которые столь счастливо произошли.
И старый журналист Коба быстро составил скромное коммюнике…
В первом часу ночи в Кремле было назначено подписание пакта и секретного протокола о разделе Европы.
Георгиевский зал в Кремле. Риббентроп – с плутоватыми, кошачьими глазами. Молотов – в пенсне, из-под которого глядят, как всегда, непроницаемые, ничего не выражающие глаза. Они торжественно стоят у стола, где разложены документы. Поодаль – веселый Коба. Он шутит, Молотов молчит, лицо побледневшее, неподвижное.
– Мы хорошо поругали друг друга, не правда ли, господин Риббентроп? Так что теперь рады помириться, – веселится Коба.
Молотов и Риббентроп садятся за стол. Легкий, веселый Риббентроп как-то щегольски подписывает Пакт о ненападении и секретные протоколы.
У Молотова… руки дрожат! Еще бы – он, возможно, подписывает себе смертный приговор на будущее. Если что пойдет не так, ответит он.
Начался прием. Шампанское – рекой, горки икры и бесконечные чествования.
Коба произнес первый тост.
– Я знаю, – сказал он, – как горячо любит немецкий народ своего вождя. Поэтому первый бокал я поднимаю за здоровье великого вождя немецкого народа Адольфа Гитлера.
Рейхминистр ответил, как положено:
– За здоровье великого вождя народов СССР Иосифа Сталина!
Приехавший с Риббентропом личный фотограф Гитлера Гофман поспешил запечатлеть историческое событие. Этот маленький плешивый человек был давним сподвижником Гитлера, очень близким к нему. Как сообщали мои агенты (когда мы пытались подобраться к Еве Браун), возлюбленная Гитлера была пристроена фюрером работать у Гофмана.
Коба был щедр и шепотом предложил Молотову поднять тост за фотографа. Тотчас Гофман продемонстрировал свое особое положение. Он разразился ответной речью, обращаясь к Кобе:
– Для меня большая честь, ваше превосходительство, передать вам сердечный привет и добрые пожелания от моего давнего друга, великого вождя немецкого народа Адольфа Гитлера, – и добавил как-то слишком раздельно: – Наш фюрер был бы очень рад лично познакомиться с великим Сталиным.
Но наш переводчик не сумел передать настойчивую интонацию фотографа (и я впоследствии объяснил это Кобе).
Тотчас после этой фразы Риббентроп подошел к Кобе. Видимо, последовательность действий была отрепетирована.
Я уже успел сообщить Кобе, что процветающий бизнес Риббентропа – продажа дорогих вин. Коба весело потребовал у немецкого министра оценить наши вина из крымских подвалов Абрау-Дюрсо. Риббентропу пришлось выпить несколько бокалов – оценил высоко.
Затем по просьбе Риббентропа они с Кобой уединились и повели разговор через немецкого переводчика.
Беседа была недолгой. Тосты и общее веселье вскоре продолжились.
Главным выпивохой в Политбюро считался Молотов. Он умел пить как-то сосредоточенно – мрачно, совершенно не пьянея. После десятка новых тостов я увидел совершенно белое, изможденное лицо Риббентропа…
Коба был беспощаден.
На приеме присутствовал и Каганович. В этой щекотливой ситуации он держался скромно, стоял в сторонке. Коба любил острые шутки.
– Господин Риббентроп, я предлагаю новый тост – за нашего железного наркома Лазаря Моисеевича Кагановича. Он построил наше метро и ведает всей нашей тяжелой промышленностью. – И насмешливо посмотрел на Риббентропа.
Тот, пьяный, зашептал:
– Ради вас, геноссе Сталин, хоть за Дьявола. У нас тоже есть полезные евреи. Фюрер их высоко ценит. Вообще у нас фюрер решает, кто еврей, а кто – нет. Но всех бесполезных евреев… – Он спохватился, замолчал. Он был совсем пьян, и посол Шуленбург попытался закончить прием.
Но неумолимый Коба решил произнести и маленькую речь о значении пакта.
– Пакт о ненападении – залог мира в Европе. Так выпьем же, друзья, за мир во всем мире! Господин Риббентроп, не отставайте!
Немец с мертвенно бледным лицом выпил. Зашатался. Только тогда Коба согласился его помиловать.
– Ну давайте прощаться. Передайте рейхсфюреру, что Советский Союз никогда не обманет своего партнера.
Уже уходя, едва не падая и опираясь на Шуленбурга, Риббентроп вдруг остановился. Обернулся, и… хмеля как не бывало. Он сухо и нарочито громко произнес:
– Прощаясь, я хочу, геноссе Сталин, напомнить о нашем разговоре: фюрер ждет личной встречи.
И ушел.
– Сукин сын, – сказал мне потом Коба, – ведь договорились: никому ни слова.
Как сообщил мой информатор, вернувшись в посольство, пьяненький Риббентроп восторженно описал сотрудникам великолепный прием, который устроил Сталин: «Как добрый отец семейства, он заботился о нас, о гостях».
Счастливый Риббентроп покинул советскую столицу через двадцать четыре часа после своего прибытия.
Гитлер принял его в присутствии генералов. Один из них, генерал Йодль, за обедом рассказал о приеме жене. Разговор слышал новый слуга. Этого было достаточно. Уже вечером я сообщил Кобе: «Риббентроп заявил: «Я чувствовал себя в Кремле, как среди соратников по партии! Сталин очарован вами».
Более Йодль ничего не поведал. Но уже на следующий день Старшина доложил: после рассказа Риббентропа счастливый Гитлер бегал по канцелярии и орал: «Теперь весь мир у меня в кармане! Завтра мы начинаем войну. Наши враги – маленькие глупые червячки! Они рассчитывали, что Россия станет нашим противником. Я был убежден, что Сталин никогда не примет предложения англичан. Только английские червяки могли думать, что Сталин настолько глуп и не распознает их вечной цели – загребать жар чужими руками. Россия не заинтересована в сохранении Польши. Причины, по которым мы начнем войну с поляками, западные червяки объявят ложью. Но нас это не волнует. Победителя не спрашивают после победы, правду он говорил или нет. Когда начинаешь войну, главное – не правда, а победа. Прав сильнейший! Будьте безжалостны! Пусть вам будет чуждо сострадание. Тот, кто размышляет о мировом порядке, знает, что главное – успех. И успех достигается лишь при помощи силы. Приказ о нападении на Польшу готов».
25 августа Ворошилов, придя на очередное заседание военных делегаций Франции, Англии и СССР, вынул бумагу и прочел вслух несколько лаконичных строк, написанных Кобой: «Господа! Ввиду изменившейся политической обстановки продолжать наши переговоры не имеет более смысла».
…Я присутствовал на грязном, внутреннем дворе Истории, но именно там она и делается.
Вторая мировая
30 августа агент, работавший у Геринга в министерстве авиации, прислал одно слово: «Завтра».
Уже на следующий день голоса немецких дикторов задыхались от негодования. Радио передало срочное сообщение: отряд поляков предательски напал на немецкую радиостанцию в пограничном Глейвице. Гитлер заказал правдивую инсценировку: у нападавших «поляков» (немецких диверсантов, переодетых в польскую форму) были убитые.
Первого сентября в четыре сорок пять утра, согласно директиве Гитлера, началась операция возмездия «Вайс» – нападение на Польшу. Немецкая армия пересекла границу и с трех сторон двинулась к Варшаве.
Последовали ультиматумы от Англии и Франции с требованиями немедленно остановить военные действия и вывести войска с территории Польши.
Риббентроп заявил, что никаких военных действий не ведется, но есть акция возмездия в ответ на захват поляками радиостанции и постоянные польские провокации.
На этот раз не сработало.
3 сентября английский посол принес ноту с объявлением войны.
«Немой» (агент, работавший в ведомстве Риббентропа) описал любопытную сцену.
Верхушка собралась в кабинете Риббентропа, куда и принесли английскую ноту.
Гитлер заорал на Риббентропа:
– Ну и что дальше? Что вы молчите?!
– Дальше? Будет нота Франции. Я так полагаю, мой фюрер… – с несчастным видом сказал Риббентроп.
Наступила тишина. Все замолчали.
Геринг вдруг проговорил:
– Спаси нас, Господи, если проиграем.
Гитлер вздрогнул и как-то испуганно посмотрел на него.
Геббельс сидел, опустив голову, не произнося ни слова.
Все явно были подавлены.
В этот момент информатору Немого пришлось выйти из комнаты…
Кроме того, Немой сообщал, что никакого энтузиазма и патриотических демонстраций на улицах нет, все буднично идут на работу. Люди старшего поколения вспоминают объявление войны в четырнадцатом году. Тогда народ ликовал, приветствуя появление на балконе дворца Гогенцоллернов кайзера Вильгельма, забрасывая цветами маршировавшие по улицам войска. Впрочем, и у нас тогда царь вышел на балкон Зимнего дворца – объявлять вступление в войну. Ликующая площадь в едином порыве опустилась на колени и запела: «Боже, царя храни!»
Где они теперь – кайзер и царь?! И что с ними сделали «ликующие народы»!
Начав войну, Гитлер торопил Кобу вступить в Польшу.
Молотов принес Кобе предложение фюрера, переданное лично Шуленбургом.
«Мы совершенно уверены в окончательном разгроме польской армии в течение ближайших недель. После этого мы оккупируем территорию, которая в Москве была определена как сфера интересов Германии.
Вполне естественно, по чисто военным причинам мы продолжим боевые действия против польских частей и окажемся на территории, являющейся сферой интересов России. Пожалуйста, обсудите немедленно с Молотовым, не предпочтительнее ли для вас самим выступить в нужный момент против Польши и самим оккупировать территорию, относящуюся к сфере русских интересов? Мы считаем, что это не только облегчит наше положение, но и будет соответствовать духу соглашений, подписанных в Москве, а также советским интересам».
10 сентября поздно ночью в Кремле Коба смотрел присланную из Берлина кинохронику.
Гитлер обращается в рейхстаге к немецкому народу… В Гданьской бухте на рассвете стреляют по польским укреплениям пушки немецкого крейсера… Тысячи самолетов в воздухе. Небо буквально закрыто их крылами. Бомбы падают на польские города… Танковая лавина пересекает границу. Веселые лица немецких солдат…
Героическая и жалкая атака средневековой польской кавалерии на немецкие танки…
Растерянный Даладье, гневный Чемберлен. Англия и Франция объявляют войну Германии. Вторая мировая началась…
Нам с Кобой довелось увидеть две мировые бойни. Мы с ним родом из Времени Вселенской Крови.
Коба сказал на даче Молотову:
– Ну что ж, думаю, империалист Гитлер прав: пришла пора рассчитаться с товарищами поляками, как ты считаешь, Вячеслав?
Вячеслав считал так же.
Как я и полагал, мой великий и очень памятливый друг никогда не прощал полякам поражения в двадцатых и, главное, своей ошибки в той, проигранной нами, войне.
Миллионная группировка наших войск ждала у границ Польши…
На следующий день в наших войсках читали приказ: «СССР должен остановить кровавую бойню, затеянную правящей кликой Польши против союзной Германии, и помочь восставшим крестьянам Белоруссии, Украины и Польши».
«Учимся понемногу, учимся», – как любил говорить Коба.
В два часа ночи 17 сентября посла графа Шуленбурга, уже привыкшего не спать по ночам, привезли в Кремль. Его торжественно приняли Коба, Молотов и молчаливый Ворошилов.
Коба сообщил послу, что Красная армия в шесть утра перейдет границу.
В ту ночь Коба взял меня с собой на Ближнюю. Утром мы пили чай на новой веранде – Коба, Молотов и я.
Коба сказал Молотову:
– Помнишь Сольвычегодск? Думал ли ты, Вячеслав, когда сменил меня там в ссылке… и не только в ссылке… – Коба подмигнул, Молотов в ответ заговорщически улыбнулся. – Он снял жилье у той же бабы, которую я до того …, – пояснил Коба. – Дом был тесный, дети спали прямо на полу… По ночам я к ней пробирался на печь, шагая через детей. Ты, наверное, тоже?
Молотов засмеялся.
– Мог ли ты, Молотошвили, представить, что с нами станет? – и, подумав, продолжил: – Да, началось! Все, как обещал товарищ Сталин: Гитлер громит капиталистическую Европу. Когда-то Ильич предсказал: Первая мировая создаст первую страну социализма… Значит, Вторая мировая… – Он замолчал.
– Ты великий человек, Коба… – заметил я.
– Будет кровь, много крови. Но мы якобинцы. Мы пришли переделать мир. Насилие и кровь и вправду работают, как повивальная бабка Истории. Только так Великая мечта великих большевиков – мировая Революция – станет явью. Они все о ней мечтали – и наглый жид Троцкий, и проститутка Бухарчик. Но большие люди были – Гималаи. Я с ними часто беседую, с покойниками. Ненавидели товарища Сталина. А ведь он осуществляет их мечту. Может быть, мы увидим то, что неплохо предсказал наш поэт. «Только советская нация будет, и только советской расы люди…» – и закончил шутливо: – Впрочем, «большой босс» Вячеслав этого не увидит, его расстреляют за пакт с Гитлером. – Коба посмотрел на часы, заговорщически сказал: – Скоро тебе, Молотошвили, поздравлять твоих друзей немцев со взятием Варшавы!
Он включил радиоприемник. Послышались позывные чрезвычайного сообщения, и раздался торжественный голос Левитана:
– От советского Информбюро. В связи с тем, что Польское государство перестало существовать… – (Это было неправдой, поляки продолжали драться. Лишь 28 сентября падет Варшава.) – и защищая права белорусских и украинских меньшинств, для восстановления мира и порядка в Польше, преодоления хаоса, вызванного развалом польского государства, и оказания действенной помощи польскому народу (!) советские войска вошли в Польшу…
Ради Польши мы ударили в спину Польше!
Коба откликнулся на призыв Гитлера.
