Эдуард Гурвич
Моцарт фехтования

– То есть, ты со своим Сальери играл в эти игры: угрожал писать докладную в ЦК КПСС о том, что наш советский спортсмен предал своего товарища и отдал бой, наказывал таким способом кого-то на дорожке?

– Да, приходилось. А куда деваться? При этом в жизни я придерживался своих правил. Сайчук уговаривал меня промолчать. Назначил цену, пообещав за молчание пробить выезд моего тренера, числившегося невыездным, на Олимпиаду-1972. Я на этих условиях согласился не оглашать этот факт. И своё слово сдержал. А они нет. Но речь сейчас о другом. Закончив состязания, нас, саблистов как-то уж слишком поспешно в тот же день отправили в Москву. Со шпажистами же, как мне впоследствии рассказали, вышло иначе: личные состязания в шпаге выиграл мой товарищ Григорий Крисс. Когда же на следующий день начались командные состязания, Криссу, который уже начал первый бой, даже не дали переодеться и вместе с главным тренером Сайчуком впихнули в посольскую машину и вывезли… в Братиславу. Крисса посадили в самолёт и тут же отправили в Москву. Сайчук в последний момент убедил сотрудников КГБ оставить его при команде, за которую он отвечает. Его на той же машине отвезли обратно в Вену. А вот когда Крисса в защитном костюме прямо с фехтовальной дорожки с маской и шпагой в руках, не заезжая в гостиницу, уже доставили в Москву, мне позвонил ответственный секретарь федерации и сообщил: ты счастливчик, что тебя не привезли также; в КГБ, когда ты уже был в Москве, поступила информация, что кто-то из советской делегации с нерусской фамилией должен остаться в Вене, то есть стать невозвращенцем. Потому Крисса и, на всякий случай, Сайчука, было решено немедленно депортировать. С тебя подозрения сняты. Позже выяснилось, что КГБ перестраховалось: фехтовальная команда Эстонии поехала по обмену в Финляндию. И член команды, тот самый эстонец Ян Вянес, кандидат в сборную СССР, решил остаться на Западе. Надзиравшие за спортсменами сотрудники КГБ его упустили. Ну, и решили отыграться на тех, кто был в Вене.

Эту историю, подчеркну ещё раз, Марк рассказывал мне в Вене-2018, вспоминая дешёвую гостиницу, консервы, сухую колбасу, которую привозили с собой, чтобы не тратить доллары.

– Ну, а что касается твоего рассказа про город Моцарта – очень интересно. Я услышал много нового. Ведь никому из спортсменов в те годы «холодной войны» не приходило в голову пойти погулять по Вене, что-то посмотреть. Мы понимали, что были под жестким надзором, под строгим контролем. Так что ни у кого из нас и желания познакомиться с достопримечательностями города Моцарта не возникало. Не было на это ни сил, ни эмоций…

Теперь вернёмся к биографии, к тому, что я выставил в «Сабле» в главе под названием «Школа жизни». Как складывалось мастерство Моцарта фехтования? Почему этот своеобразный талант – фехтовать не так, как все, проявился именно у паренька из московских Миусс? Может быть, детские годы предопределяли судьбу будущего чемпиона довольно странным образом. В школе Марк учился хорошо, но богатая фантазия, находчивость и даже дерзость, особенно после смерти матери, часто приводили к конфликтам. Он был резким и правдивым без разбору. В глаза говорил всё, что думает. И товарищам, и учителям. Это не могло нравиться последним. К тому же, он быстро взрослел, мужал, первую папиросу, между прочим, выкурил, когда ему было семь лет. Рос физически крепким, вспыльчивым юношей. Да таким, что позже, уже на фехтовальной дорожке, пришлось учиться выдержке, сбалансированности, умению держать себя в руках.

Во время наших бесед я пробовал понять, испытывал ли Марк в жизни настоящий страх, знал ли это чувство, скажем, во дворе, во время драк с «серой коммуной» в конце сороковых годов – начале пятидесятых, или тогда, в Столешниковом переулке, когда сидел под машиной, попав в людской водоворот безумных толп, рванувших в Колонный зал. Ведь, как мне казалось, фехтовальщик, взявший в руки боевое оружие, должен быть начисто лишён чувства страха. Трудно представить трусливым человека, который в сознании тысячу раз проиграл возможность тяжёлого ранения или даже гибели. Да, современное фехтование отличается от дуэлей, когда человеческая жизнь оказывалась на кончике шпаги, рапиры или сабли. Сегодня туше в состязаниях на дорожке означает лишь символическую смерть. Тем не менее, бывали же трагические случаи, и со смертельным исходом. На чемпионате мира 1982 года в Риме погиб один из сильнейших в мире рапиристов Владимир Смирнов, киевлянин, чемпион Олимпийских игр, чемпион мира в личных соревнованиях. Во время боя с немецким спортсменом у них был встречный выпад, во время которого у соперника сломалась рапира. Её обломок пробил маску и через глаз нанёс травму мозга. Да, экипировка, надёжные маски, костюмы защищают спортсмена. Но ничего исключить нельзя. Самолеты, сверхнадежные, время от времени падают. На фехтовальной дорожке тоже случается всякое.

– И всё-таки, может ли фехтовальщик струсить, – допытывался я.

– Всякий нормальный человек, – сказал Марк, – испытывает страх. Только идиот – не трус. Человек, способный преодолеть свою трусость, становится героем.

Ответ куда умнее вопроса. Верно, конечно. В памяти всплыла повесть Юрия Трифонова «Старик», где трусость определялась, как «мгновенное затемнение сознания». Один из героев этой повести говорил, что у каждого человека бывают «секунды прожигающего насквозь, помрачающего разум страха. Но тут важно быть честным с собой. Должен быть суд собственной совести. Ведь момент трусости может стать пожизненной казнью…»

Марк с ранних лет успешно преодолевал страх. И не только на фехтовальной дорожке, а и в жизни, когда нужно было принимать тяжёлые решения, рисковать, защищая товарища. Он не боялся противопоставить себя всему коллективу. Однажды партийцы собрались исключать из своих рядов очень знаменитого олимпийца Евгения Гришина за злоупотребление спиртными напитками. Марк один выступил против всех:

– Исключив из партии такого заслуженного человека, вы добьёте его! Он потеряет работу, военное звание, должность, достоинство, заработок. Вы обрекаете его на полное забвение! Стоит подумать и о партии. Кто в ней останется, если из её рядов выгонять таких людей?

Конечно, за время своей тридцатилетней спортивной карьеры Марк не раз, как уже упоминалось ранее, сталкивался и с антисемитизмом, которым болела Система, и с завистью, и с несправедливостью. Но не дрогнул, не сломался ни в те годы, ни, когда был невыездным, ни на пике Перестройки, когда его выживали из родного клуба и спешили вытолкнуть на пенсию. Боролся за справедливость и побеждал, сохраняя достоинство.

…Однако, вернёмся в школьные годы. Впереди была целая жизнь, которая могла приносить неприятности. Марк же почему-то не замечал такой угрозы, развлекался, задирался, острил, не очень задумываясь о последствиях. Однажды на уроке литературы учитель, с вдохновением рассказывая о поэзии Лермонтова и гибели поэта, может быть, увлёкся и излишне эмоционально рисовал обстоятельства дуэли. Он с жаром описывал кавказские горы, склон и площадку, где стрелялись противники, закат солнца… Марк умело «подыгрывал» и с места подсказывал детали описания природы. Учитель, звали его Валентин Иванович, фронтовик, получивший в бою контузию, поначалу искренне принимал такое участие ученика, а затем вдруг спросил: ты что, был на Кавказе? Класс рассмеялся, и когда Марк сказал, что никогда там не был, учитель всё понял. Такого издевательства не выдержал, покраснел, сорвался на крик и выгнал «фигляра-клоуна» из класса…

Это был не первый случай. И директор при поддержке педсовета принял решение – не допускать дерзкого ученика к сдаче государственных экзаменов. Его исключили из школы за плохое поведение. Тут-то выяснилось, что получить аттестат зрелости можно было, лишь поступив в школу рабочей молодёжи. Но зачислить его в такую школу оснований никаких – ни по возрасту, ни по социальному положению.

Обычно отец не вмешивался в жизнь сына. На этот раз, с помощью руководства своего министерства, он добился приёма у министра образования. В виде исключения Марку разрешили поступить в вечернюю школу.

Так он оказался за партой рядом с ребятами и девушками, вдвое старше его. Собственно, это уже была школа жизни. Марк и сегодня помнит не только своих школьных друзей, но и учителей, особенно преподавателя русского языка и литературы Давида Марковича. На государственных экзаменах обстановка была иная. К ученикам относились, как к взрослым. Шутки, которые не проходили в обычной школе, принимались даже со стороны преподавателей. Это нравилось Марку. Он «подбил» друзей подшутить на экзамене по русскому языку и литературе. Любимому преподавателю в графин вместо воды налили водки. Экзамены шли своим чередом. Никто ничего не «замечал». А из графина поочерёдно наполняли свои стаканы все члены экзаменационной комиссии, включая представителя РОНО. Никто не поперхнулся, не закашлялся.

Марк окончил школу без троек и получил аттестат зрелости. На семейном совете отец предложил устроить сына слесарем на теплоэлектростанцию, чтобы получить необходимый трудовой стаж, а затем поступать в энергетический институт. Но тут выяснилось, что у Марка был совсем другой план.

До прямого конфликта дело не дошло. Отец не стал досаждать повседневной опекой. Как полагает сегодня Марк, отец был прирождённо хорошим педагогом. Он интуитивно вёл себя правильно и лишь издали наблюдал, что у сына получается. Свой же скептицизм к увлечению сына фехтованием не скрывал все годы становления.

* * *

Не знаю, стало бы легче Марку в те годы принимать скептицизм отца, если бы он знал, что 17-летний Уинстон Черчилль столкнулся с тем же. Хотя его родители были куда состоятельнее. Вот что писал личный биограф Черчилля, историк Мартин Гилберт, с которым мне довелось познакомиться в его доме в Хэмстэде: «В первые месяцы 1892 г. Черчилль действительно очень усердно занимался. Он также начал готовиться к кубку школы по фехтованию. Продолжали досаждать денежные проблемы. «Я ужасно стеснен в финансах, – писал он матери в феврале. – Ты говоришь, что я никогда не пишу о любви, а всегда о деньгах. Наверное, ты права, но не забывай, что ты мой банкир, к кому еще я могу обратиться?» В марте леди Рэндольф уехала в Монте-Карло. До соревнований по фехтованию оставалось несколько дней. «Я очень раздосадован, что ты уехала в такой момент», – написал ей Черчилль. Еще больше его огорчило известие, что в казино у нее украли сумочку с деньгами – «как раз в тот момент, – признался он, – когда я был готов попросить un peu plus d'argent». Он поделился и хорошей новостью: «Я выиграл соревнование по фехтованию. Получил очень красивый кубок. Я был на голову сильнее всех. В финале не пропустил ни одного удара». Теперь Черчилль стал готовиться к межшкольному чемпионату по фехтованию, но, когда он попросил отца приехать в Олдершот посмотреть на него, лорд Рэндольф ответил: «Я должен быть на скачках в Сандауне. Кстати, ты не мог бы быть более расточительным, даже будучи миллионером». В свое оправдание Черчилль указал, что должен каждую неделю платить за чай, завтраки и за фрукты, а по субботам за вечерние бисквиты. Только на это уходил выделяемый родителями фунт в неделю. Объяснение не убедило мать. «У тебя слишком большие потребности, – написала она. – В смысле денег ты настоящее решето». Черчилль выиграл чемпионат по фехтованию среди частных школ. «Его успех, – отметили в газете «Harrovian», – обусловлен главным образом быстрыми и разительными атаками, которые застигают врасплох его противников».

Глава IV. Выбор сделан

Перед тем, как вернуться к истокам чемпионского пути Марка, ещё пару слов об Уинстоне Черчилле, его родовитом сверстнике, столкнувшимся не только с полным пренебрежением родителей к фехтовальным амбициям 17-летнего отпрыска, но и с тем, что мальчик пережил в частных школах. Девять лет учебы в Сент-Джордже, Брайтоне и Харроу были в основном безрадостным временем, или, как он писал позже, «серой тропой на карте моего путешествия по жизни. Это была бесконечная череда тревог, которые тогда совсем не казались мелкими, и изнурительного труда, не радующего результатами. Это было время дискомфорта, ограничений и унылого однообразия. Все сверстники, казалось мне, были во всех смыслах гораздо лучше приспособлены к условиям нашего маленького мира. Они гораздо лучше успевали и в учебе, и в спорте. Не очень-то приятно чувствовать себя безнадежно отставшим в самом начале гонки». Впрочем, закончил эти жалобы Уинстон иначе: «Я целиком и полностью за частные школы, – объявил Черчилль в 1930 г., – но я не хотел бы оказаться там снова».

Кажется, Марк, как и все мы в те времена, никаких трудностей с частными школами не ощутил. Таких школ в СССР просто не было. Фехтованием Марк увлёкся задолго до того, как попал в вечернюю школу. Весной 1952 года он приехал на дачу в Востряково, и познакомился там с соседом, парнем старше Марка на пару лет. Звали его Виктор Гуськов. Отцы работали вместе, ребята одружились. Виктор показал Марку свою фехтовальную амуницию, пообещав взять на стадион «Буревестник». И однажды это произошло.

– Мне понравилось, – вспоминал Марк, – что вся команда болела за своего, когда каждый поочерёдно выходил на дорожку. Я был в восторге, что усилия каждого складываются во что-то единое. Видимо, мне не хватало в жизни именно этого чувства единения, теплоты, локтя товарища. Я это сразу увидел на фехтовальной дорожке. И осенью попросил зачислить меня в фехтовальную секцию. Начал со… штыка и очень скоро стал неплохим штыкачём.

Хотя про себя Марк сразу решил, что будет заниматься саблей. Только ради того, чтобы победить Виктора. Ему очень хотелось выиграть именно у него, доказать, что он сильнее. В первых же боях на фехтовальной дорожке изо всех сил бил противника оружием. Тогда Виктор объявил: «Пока не станешь перворазрядником, я с тобой фехтовать вообще не буду!». Вскоре Марк понял, что хотел сказать Виктор. И теперь разъяснял мне:

– Что значит – бить больно? Это зависит от техники спортсмена. Элегантность, а не сила удара ценится на дорожке. Но порой специально бьют больно, чтобы вывести соперника из себя. Тут важно не идти на провокацию. Если ты не идёшь на провокацию, ты побеждаешь. Хотя иногда я отвечал, давал достойный ответ. Это не совсем корректно, но это возможно. Иначе говоря, надо, несмотря на сильные удары, продолжать плести фехтовальную канву, не терять её от перевозбуждения. Это лучший ответ на грубую силу или на недостаточно высокий уровень соперника. Был в моей практике один спортсмен очень высокого класса. Иногда бил саблей больно! Ну, что ж, я терпел, но почти всегда побеждал его…

Первым тренером Ракиты был Лев Петрович Мацукевич. Человек героической биографии: он побывал в плену, трижды бежал и чудом избежал посадки в лагеря. Стал чемпионом СССР по фехтованию. Лев Петрович отметил в юноше любознательность и помогал сделать первые шаги будущему олимпийскому чемпиону. Тренер фехтовал на всех видах оружия – шпаге, рапире и сабле. Прежде чем окончательно выбрать саблю, Марк тоже попробовал все виды оружия. Лев Петрович позаботился, чтобы юноша получил общее представление о фехтовании. Он рассказывал и показывал новичку:

– В сабле и рапире есть три права – право атаки, право защиты и право выигрыша времени. В шпаге нет этих трёх прав. Есть только одно – право выигрыша времени. Бой – в пределах ограниченного поля. Грубые действия оружием и столкновения вне правил пресекаются. Неэтичное поведение тоже.

Юношу захватывал сам ритуал начала поединка. Соперники салютуют друг другу и судьям поднятыми вверх клинками.

– Прэ? (готовы?) – спрашивает старший судья.

– Прэ! – отвечают бойцы.

– Алле! (начинайте!) – командует арбитр.

Схватки скоротечны, насыщены маневром и ложными действиями оружием. Кстати, об оружии. Марку пришлось освоить азы слесарного дела, чтобы учиться подгонять инвентарь. Это должен уметь делать сам спортсмен, наставлял Лев Петрович. Идеальное соответствие клинка потребностям бойца не может рассчитать ни один инженер. Надо придать клинку нужный изгиб, подкрутить гайку, выправить гарду, подобрать маску с удобным подбородником. Современный фехтовальный костюм защищает спортсмена, предохраняет от удара саблей. А удар может быть очень болезненным. Потому и с костюмом надо повозиться, подшить, подправить нагрудник.

Забегая вперёд, отметим: доводку оружия Марк практиковал в течение всей спортивной карьеры. Учиться было у кого: это скрупулёзно делал перед ответственными соревнованиями его тренер, Давид Тышлер. Позже, когда Марк стал тренером, и он возился с саблями Кровопускова, Бурцева, других своих воспитанников. Пока же за консультациями с подгонкой амуниции пытливый ученик обращался ко Льву Петровичу. Он знакомил Марка с устройством оружия, помогал усваивать правила тренировок. Терпеливо объяснял, в каких видах оружия, какие удары и уколы засчитываются. В сабле идут в зачёт удары в туловище, а также в руку и голову. Удары следует наносить раньше противника, опережая его возможное нападение. Опережение должно быть столь продолжительным, чтобы его успели зафиксировать не только судьи, но и зрители, и тренеры. При ударах, нанесённых одновременно, а такое бывает, арбитр может отдать предпочтение спортсмену, начавшему нападение раньше или тому, кто парировал атаку, отбив своим клинком оружие противника и нанёсшему ответный удар. И только в шпаге допустимы взаимные одновременные нападения, которые засчитываются обоим соперникам.

Всё, чему учил тренер, Марк старательно осваивал на фехтовальной дорожке. Звон клинков, схватки противников, стремительные атаки окончательно захватили воображение впечатлительного юноши. Доспехи, оружие, костюмы снились ему ночами. Он уже мечтал о победах.

В те годы на мировой арене блистали фехтовальщики Венгрии. Венгры были ведущей командой мира. Имена Пала Ковача, Аладара Геревича, Рудольфа Карпати завораживали. Становление советской фехтовальной школы пятидесятых годов происходило под влиянием венгерских фехтовальщиков. В 1955 году, когда Марку едва исполнилось 17 лет, он записался на курсы ДОСААФ по изучению азбуки Морзе – чтобы по Дунаю сплавать на корабле в Венгрию и познакомиться с фехтовальной школой страны. Марк хотел попасть в армию только ради того, чтобы служить в Венгрии. На любых условиях он хотел оказаться в Будапеште и получать там фехтовальные уроки…

Тут я спохватился: а ведь нынешним читателям надо объяснить намерение Марка попасть в армию, чтобы служить в Венгрии. По крайней мере напомнить, что Группа советских войск, кажется, находилась в Венгрии до самого 1991-го года. Возможность тогда служить за границей советскому юноше представлялось удачей. А вот внесло ли подавление восстания в Венгрии 1956 года какие-то коррективы в такие желания? Я помню соседа Мишу Лукинцева, который служил в танковых войсках и оказался в Будапеште. Вернулся оттуда осенью того же 1956-го года. Выходя во двор, не хотел рассказывать, что там произошло. Видимо, дал подписку при демобилизации. Ходил угрюмым, замкнутым.

У меня нет повода искать даже намёка на прозрение. Марк не испытывал никаких колебаний. Окружение, увлечённость спортом не оставляли зазоров, чтобы в чём-то сомневаться. Всё было ясно. Контрреволюция, которую Советский Союз обязан подавить. А введение войск, уличные бои в Будапеште, об этом мы мало что знали. Цензура была жёсткой. Я попробовал вспомнить себя в 17 лет у приёмника, ловящего иностранные голоса. Ничего такого не было в моей биографии тех лет, как и у Марка. Мы строили свою жизнь в рамках той системы, в которой родились и жили. В бараке никакого приёмника у нас в семье не было. Тарелка радио висела на стене над кроватью. Оттуда голосом Левитана сообщалось то, что происходило в августе 1956-го. Тем не менее, я спросил Марка, был ли у них в семье приёмник, слушали ли родители вражьи голоса. Нет, конечно, отвечал Марк, всем и так всё понятно – мы венграм помогали, а они ответили на нашу помощь контрреволюцией.

Да, нам было по 17-18 лет. Выставлять в этом возрасте себя инакомыслящими сегодня, когда нам за 80 – глупость высокомерная и чушь несусветная. Но вот выясняется, что каталог о тогдашних протестах в 43 регионах Советского Союза и 13 республиках – на уровне разговоров и ругани, включает почти 250 человек. Социальный состав протестовавших разнородный – рабочие, интеллигенция, школьные учителя, журналисты, студенты… Формы протеста были разнообразными – листовки, стихи, публицистические статьи (распространявшиеся в молодежных кружках и еще не ставшие самиздатом), записи в дневниках, частные письма и письма в советские государственные и партийные органы (и, разумеется, в редакции газет). Демонстрации были только одиночными. Я прошёлся по этому списку, выставленному в интернете. И к своему удивлению нашёл десяток наших с Марком сверстников – в Кирове, Ленинграде, Литве, Тбилиси, Ярославле, Дмитрове (Московской области). Все они были осуждены на разные сроки и отправлены в лагеря. Их обвиняли не только за протесты и осуждение подавления восстания в Венгрии, с требованием вывода советских войск из Венгрии, но и за систематическое прослушивание иностранных радиостанций…

Не надеясь на свою осведомленность и умение быстро найти то, что мне надо, я обратился за помощью к А., человеку сведущему – в самом деле, прав ли мой друг, полагая и сегодня, что Советский Союз помогал Венгрии. На следующий день А. прислала мне ответ: «Про Венгрию – думаю, Ваш герой имеет в виду «политическую» помощь: выгнали немцев, установили «правильное» правительство, создавали «правильные» структуры и институты власти, поддерживая их вооруженной силой. Но в Википедии утверждается также, что жизненный уровень в Венгрии в послевоенный период стремительно падал: «Экономическая ситуация в стране осложнялась тем, что Венгрия как союзник Германии по Второй мировой войне была обязана несколько лет выплачивать СССР, ЧССР и Югославии контрибуцию, иногда доходившую до четверти национального продукта». Свои рассуждения о причинах восстания в 1956-м А. заключила энергичной фразой: «В общем, не с жиру взбесились товарищи венгры».

Ну, а дальше я уж сам нашёл много любопытного. И про выборы в ноябре 1945-го, когда коалиция коммунистов и социал-демократов, оказавшись в меньшинстве, при… поддержке советских войск заняла ключевые посты в правительстве. И про Ференца Надя, премьер-министра Венгрии, который поехал с визитом в Швейцарию и в виде протеста там остался, сложив с себя полномочия лидера страны. И про новые выборы в 1947-м году, которые коммунисты провели при поддержке советских войск, арестовав перед тем всех лидеров оппозиции. В 1949-м провели парламентские выборы, после чего появилась Венгерская Народная Республика. Ну, и так далее…

Важно подметить, что в 1952-м реальная заработная плата рабочих и служащих была на 20 процентов, а доходы крестьян – на одну треть ниже, чем в 1949-м. Провалы планов индустриализации вызвали недовольство. После смерти Сталина венгры попробовали выправить ситуацию: новый лидер Имре Надь прекратил строительство множества крупных промышленных объектов. Капиталовложения были направлены на развитие лёгкой и пищевой промышленности, было ослаблено давление на сельское хозяйство, снижены цены на продукты и тарифы для населения. Но в апреле 1955-го Ракоши решил продолжить сталинский курс. Это вызвало недовольство венгров. 14 же мая 1955 года социалистические страны заключили Варшавский договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи, что продлило пребывание советских войск в ВНР. Так что полагать, что с «жиру сбесились венгры» могла только советская пропаганда. Мы и были её жертвами в Советском Союзе.

Впрочем, позже в результате реформ Венгрию представляли уже как «самый весёлый барак в социалистическом лагере». И не только потому, что с конца 60-х – начала 70-х там была введена либеральная цензура и разрешён свободный выезд за границу всем гражданам. Венгрия стала лидером в фармацевтической промышленности, производила прекрасные телевизоры, холодильники, автобусы, грузовики. Она занимала первое место в Европе по производству пшеницы и мяса на душу населения…

Всё это произошло совсем не потому, что СССР помогал братскому венгерскому народу, а вопреки. По крайней мере, у меня в памяти Венгрия с её лидером Яношем Кадаром середины и конца 1960-х годов связывалась именно со свободой и экономическими достижениями. Я учился на журфаке в университете, когда одна из наших сокурсниц вышла замуж за венгра. Она переселилась к нему в Будапешт, часто приезжала в Москву и привозила для наших жён то, что называлось «импортными тряпками». Мы дружили, жёны покупали обновки. Я просто мечтал когда-нибудь поехать в Будапешт. Но сумел осуществить эту мечту лишь в середине 90-х. Денег на гостиницу у меня не было. Приехал к этой паре. Муж был явно недоволен, поселив меня на несколько дней в их квартире. Я располагался на первом этаже, а он в середине ночи спускался со второго этажа и устраивался в огромном кресле… в той же комнате. Ссылался на мигрень: мол, должен спать сидя. Когда же вёз меня назад в аэропорт, дал понять, что если и соберётся в Лондон, то у них есть, где остановиться. С тех пор мы не переписывались, не разговаривали, не виделись. Напугал я мужа своим визитом. Ну, а себе сказал раз и навсегда – останавливаться надо в гостинице. И не портить отношения с друзьями…

Больше в Будапеште я не был. И вот, спустя почти четверть века, когда Марк сказал, что едет на чемпионат мира по фехтованию-2019, мне захотелось туда. Совсем не ради того, чтобы встретить бывших друзей. Повод совсем другой. Мне нужно было почувствовать атмосферу нынешней Венгрии. И попробовать понять Марка, который вдруг вспомнил:

– А ведь мои мечты попасть в Венгрию через армию или ДОСААФ осуществились, но иначе. Впервые я приехал в Будапешт в 1961 году на Спартакиаду дружественных армий в составе сборной ЦСКА. Жили в гостинице на острове Маргит, который расположен посередине Дуная в центре Будапешта. Мосты через этот остров соединяют две части венгерской столицы – Буду и Пешт. Каждое утро с этого острова мы отправлялись тренироваться на спортивную базу. И там впервые я мог получать уроки венгерского фехтования, о чём так мечтал в 1955-м…

Марк, конечно, приезжал в Будапешт после того, как завершил спортивную карьеру в ранге олимпийского и мирового чемпиона. Привозил своих учеников, будучи тренером, на состязания. Любопытно, что в спортивной карьере Моцарта фехтования всё-таки, в первую очередь, остаётся в памяти бой с замечательным венгерским спортсменом Золтаном Хорватом в 1962-м в Буэнос-Айресе на чемпионате мира. Во время командной встречи он нанёс Золтану очень элегантный удар снизу. Венгр на дорожке фехтовальную фразу не «признал». Но потом после соревнований, став в личном зачёте чемпионом мира, подошёл к Марку и сказал, что это был незаурядный удар, который я, мол, про себя отметил. Такое признание вообще-то можно было принять за сигнал – элита мирового фехтования готова принять Марка в свой избранный круг.

– Ничего удивительного, что такие эпизоды не исчезают из моей памяти. Золтан этим своим дружеским шагом тогда, – вспоминает сегодня Марк, – поднял самооценку меня, новичка, только-только начавшего восхождение на фехтовальный Олимп. Золтан мой не исчез за эти годы с горизонта. Он будет, надеюсь, на чемпионате мира 2019-го. Так же, как и ещё один яркий в прошлом фехтовальщик, рапирист Енэ Камути…

Увы, моя поездка в этот город на Чемпионат мира-2019 так и не случилась. А Марк рассказал:

– Вылетел в Будапешт ранним утром 14 июля из Шереметьева. В салоне самолёта среди пассажиров приглашённые на чемпионат гости, спортсмены, предстартовое возбуждение, гул. А я сижу у иллюминатора и вспоминаю мою юношескую мечту оказаться в Венгрии. Она осуществилась в 1961-м. Тогда меня включили в состав армейской команды и отправили в Будапешт на состязания дружественных армий стран Варшавского договора. Теперь спустя почти 60 лет нет ни Варшавского договора, ни дружественных армий. Но осталась спортивная дружба фехтовальщиков моего поколения. Больше в памяти. Лёту два с лишним часа. И вот уже аэропорт. Паспортный контроль. Забавно, что всего пару дней назад обнаружилось, что в моём паспорте не осталось чистых страниц. Всего за сутки мне поменяли паспорт, поставили Шенген-визу. Я на площади перед аэропортом. Жара под 30. Автобус. По улицам Будапешта наш автобус двигается медленно. Нас везут в гостиницу «Arena». Рядом знаменитый спортивный комплекс и зал, где 10 дней будут встречаться на дорожках лучшие фехтовальщики мира. Я займу место на трибуне. Буду сдерживать эмоции, иногда точно предсказывать то, что произойдёт на фехтовальной дорожке. То игра самого с собой. Но время от времени подключаюсь к коллегам. И выступаю в роли оракула…

Конечно, тут я увидел не только моего товарища с Украины Григория Крисса, но и моих старых венгерских друзей-соперников, например, Енэ Камути, Питера Баконьи…С Енэ мы не раз вместе заглядывали в Будапештскую синагогу, кстати, самую большую в Европе…. Питера же я однажды полвека назад спросил напрямую: говорят, что ты еврей? Он тогда ответил – нет. Наверное, неслучайно. В Венгрии к евреям отношение было настороженное…

– Ну, Питер твой мог бы ответить как герой одной из моих книг, потомок Рюриковичей в 34-м колене, князь Никита Лобанов-Ростовский, когда я сказал, что на одном из фото он похож на еврея: я, мол, был бы счастлив быть причастным к этому роду умных и сообразительных…

Вопрос, заданный Питеру, лишь на первый взгляд кажется странным. У еврейских спортсменов в Венгрии много побед в фехтовании, особенно на саблях. Я заглянул в историю и увидел часто мелькавшие фамилии Е. Фукса, Э. Кабоша… Венгерская команда саблистов, не раз побеждавшая на Олимпиадах, почти полностью состояла из евреев: те же Фукс и Кабош плюс О. Герде, Л. Веркнер, 3. Шенкер, Ш. Гомбош, А. Печауэр… Удивительную страницу в женское фехтование Венгрии вписала Илона Элек, ее вторая фамилия Шахерер. На Олимпиаде в Берлине в 1936 году, когда к власти уже пришёл антисемитский нацистский режим, Илона победила немецкую еврейку Хелен Майер и, став чемпионкой, получила золотую медаль. Серебро досталось Хелен. Мало того, бронзу за третье место на олимпийском пьедестале вручили еврейке из Вены австрийской фехтовальщице Эллен Прайс. Это был специфический «подарок» Гитлеру, который ждал на той Олимпиаде победы арийского духа. Остаётся добавить, что у Илоны была младшая сестра Маргарет Элек, которая тоже была чемпионкой мира в составе команды фехтовальщиц Венгрии.