Яра Князева
Параллель
Прокс действительно крайне переживала за своего брата, если она и была способна на любовь, то вся она проявилась в ее чувстве к Лео. В какой-то момент я пожалела, что у меня никогда не было старшего брата, я бы тоже хотела иметь такую защиту и опору, как они были друг для друга.
Прослушав эту историю, уже столь знакомое чувство вины возникло во мне с новой силой, и я решила во что бы то ни стало поговорить с Лео, выяснить все наши отношения. Хотя о чем это я вообще? Мы и правда знакомы меньше суток, впрочем, может быть для истинной любви достаточно одного взгляда? Так, ладно, оставим пока в покое любовь, на данный момент ясно, что между нами существует взаимная симпатия и притяжение, но о любви пока рассуждать рано. Да, к тому же, вполне возможно, что его чувство ко мне основано в большей степени не на личной симпатии к моей конкретной персоне, а на том, что он наконец-то встретил похожую на себя, если, конечно, я и вправду оборотень. Кстати, пора бы заняться выяснением этого вопроса.
– Мне нужно поговорить с ним… начала я без лишних предисловий, как ты думаешь, где он может быть?
– Трудно сказать… думаю, сначала стоит посмотреть, на месте ли его мотоцикл…
И почему всех мужчин в расстроенных чувствах так тянет погонять на чем-нибудь. Вот никогда не могла понять, почему просто нельзя сказать все как есть. Получить прямой ответ на прямой вопрос. Зачем разыгрывать все эти трагедии, убегать, страдать где-то в одиночестве, а потом возвращаться с очень неестественно спокойным лицом, которое каждую секунду подергивается нервной гримасой. Неужели они и вправду думают, что никто ни о чем не догадался? Или считают, что признаться во всем честно это признак слабости, за который их потом будут презирать? На мой субъективный взгляд, как раз все это нервно-импульсивное поведение и делает их более достойными жалости, нежели факт искреннего разговора, в конце которого он хоть и может быть отвергнутым, ну уж по крайней мере будет точно знать, как видит все произошедшее другая сторона, а не основываться на своих часто ложных ощущениях и догадках. В конце концов если их угораздило влюбиться в какую-нибудь дурочку и они боятся, что об их отставке, которая, о да конечно же, так унижает, узнают все ее подруги и не дай Бог еще его собственные друзья, вот тут и можно подключать свои театральные способности, если уж так хочется, и все отрицать. Вряд ли ведь она записывала его признания и рыдания, если таковые имелись, на диктофон. Кстати, о плачущих мужчинах, у меня они всегда вызывали нет.. не презрение.. наоборот. Мне кажется на слезы в присутствии любимой женщины (искренние слезы) способны только поистине сильные, незакомлексованные мужчины.
– Ты не могла бы меня проводить до вашего дома, я подожду его там, боюсь, сама я буду очень долго искать дорогу, – призналась я. Прокс кивнула. – Кстати (мне подумалось, что стоит поговорить о чем-нибудь другом, пока она будет провожать меня до дома), давно хотела спросить, почему в Параллели такой разброс имен. Есть обычные, почти как мое, например Макс, Лео. А есть Прокс, Ри..
– Тут все просто. Естественно у обитателей еще того, общего мира имена слегка отличаются от современных. Ну и многие маги, не желая выделяться, берут себе похожие. А имена из земной жизни обычно оставляют те, которые скучают по ней, или хотя бы просто пытаются сохранить память, связь.
– Интересно, какое бы имя придумать себе?
Прокс засмеялась. – Я думаю тебе еще рановато думать об этом. Давай сначала определимся со способностями, если ты не возражаешь.
В этом была, конечно, доля логики, но мне так хотелось поскорее стать полноправной частью Параллели! Как ни странно сохранять какую-либо связь со своей земной жизнью у меня не было ни малейшего желания. Здесь, несмотря на постоянную темноту и в первый же день зародившийся конфликт, мне было гораздо лучше, спокойнее. Как будто все предыдущие годы я жила не в своем мире, и теперь вот наконец-то кто-то исправил свою ошибку, переместив меня сюда.
Приказ
– Лучше бы нам убраться отсюда подобру-поздорову. Что если мы встретим кого-нибудь из белых? Тогда столкновения точно не миновать.
– Да плевать я хотел. Сомневаюсь, что они отважатся начать драку. В прошлый раз мы хорошенько их отделали. Ха! Даже их хваленые оборотни ничего не смогли нам противопоставить.
– Да, но тогда мы превосходили их числом, а сейчас нас всего лишь двое… и к тому же мы на их территории.
– Я тебя умоляю, кто установил эти границы? Вся власть давно уже у черных. Мне кажется, давно пора потеснить наших белых друзей, а то лично мне уже становиться тесновато. Вот интересно, что заставляет их продолжать сопротивляться, неужели все еще верят в победу «добра»?..
– Черт! Что это еще такое? Один из незнакомцев зацепился ногой за нечто мягкое и точно бы оказался на земле, если бы спутник его не поддержал.
– Да что с тобой? Под ноги смотреть не можешь что ли? Дай сюда. Он поднял с земли что-то черное, повертел в руках, потом поднес к лицу, пытаясь уловить запах.
– Похоже на одежду, правда не припомню, чтобы у нас такую кто-то носил, она слишком теплая, а ведь у нас температура не опускается ниже 20. Спасибо Гедеону – держит мороз и вьюгу под контролем.
– Лучше бы он дал нам побольше света, проворчал черноволосый юноша.
– Что такое, Патрик? Недовольно переспросил его спутник, который был головы на две выше своего друга и гораздо старше. – Ты не согласен с решениями Властителя?
– Нет, что ты! Испугался парень. Просто иногда бывает уж такая темень, что хоть глаз выколи, прошептал он себе под нос. – Насчет вещицы (явно требовалось поскорее перевести тему) – может, стоит показать ее Земфире, как думаешь, Деф? Раз уж мы нашли ее на территории белых…
– Да, ты прав, задумчиво ответил тот, возможно это даст нам необходимую информацию. У белых сейчас что-то происходит, недавно ястреб видел, как маги собирались в доме Вивьет, по-видимому, старуха опять увидела что-то в своем шаре. Сомневаюсь, что это представляет для нас хоть какую-то угрозу, ну в любом случае любопытно узнать, что они там еще придумали.
С этими словами Деф сунул Настино пальто подмышку и зашагал в противоположенном направлении. Издали их пара напоминала отца с сыном, спешащих в школу к первому уроку. Отец, конечно же, проспал, поэтому развил свою самую высокую скорость, не замечая, что сын еле поспевает за ним даже бегом.
Минут через 15 они остановились у одноэтажного серого дома, скорее даже напоминавшего гараж на несколько машин, чем и вправду помещение, предназначенное для жилья. Войдя внутрь, Деф прямиком направился к лифту и нажал кнопку вызова. Спустившись на минус третий этаж, странная пара повернула налево и, пройдя метров десять по темному коридору, в котором ужасно пахло сыростью, уперлась в железную решетку. Патрик достал из кармана своей толстовки небольшой ключик и двери со скрипом отворились. Дальше идти стало намного проще, так как путь им освещали факелы, припаянные к стенам на равном расстоянии. Остановившись в самом конце, Деф провел по стене рукой в поисках небольшого круглого отверстия, снял со своей груди небольшую печатку и приложил к нему. Как и следовало ожидать, стена с шумом подалась вперед и потихоньку начала отъезжать вправо, давая путникам возможность пройти внутрь. Оба зажмурились от резкого света исходящего из зала, в котором они наконец-то оказались. Там было довольно много магов, наверное 8-10, Деф не успел толком посчитать, так как худенькая девушка окликнула его.
– Чем обязана столь радостной встрече? – Пропела она.
– Прости, что без приглашения, Земфира, извинился Деф, мы тут с Патриком нашли забавную вещицу на территории белых, думали, возможно, ты захочешь на нее взглянуть?
Юноша все это время стоял за спиной у Дефа, боясь привлечь к себе внимание.
– Патрик, дорогой, давно не виделись! Как твои дела? Отец все также строг с тобой? Ну иди же ко мне не бойся. – Деф, обратилась к старшему магу Земфира, по-моему, ты чересчур запугал ребенка. Я согласна, за вольнодумство нужно наказывать, но прошло уже так много времени, может быть пора уже смягчиться, не считаешь?
Деф недовольно кивнул. Ему не нравилось, что все, кто ни попади, вмешивались в его отношения с сыном, но Земфира была любимицей Гедеона и ей нельзя было перечить, поэтому он счел нужным просто промолчать.
– Ты, кажется, говорил, что вы что-то нашли? Давай-ка я посмотрю, заулыбалась она. Сейчас подожди, я только сначала присяду, на всякий случай.
Земфира опустилась в свое любимое красное бархатное кресло и закрыла глаза. Деф достал из подмышки черный сверток и поспешно передал ей.
Коснувшись незнакомой материи девушка на мгновение вздрогнула, но тут же замерла в неестественно напряженной позе. На ее веснушчатом лице выступили капельки пота, время от времени она хмурилась, потом наоборот улыбалась, потом вдруг взвизгнула и снова застыла. Еще через минуту она уже стояла у стола и нервно крутила диск телефона. Самого настоящего телефона произведенного еще наверное годах в восьмидесятых. Через секунду в трубке послышались гудки и стальной голос на том конце сухо произнес – Алло.
– Гедеон, счастье, что ты ответил – затараторила Земфира.
– Надеюсь, у тебя действительно что-то важное,– сказал голос.
– Помнишь, ты говорил, что не все предсказания моей тетки такие уж бесполезные. Что у белых и правда может появиться, пусть и небольшой, но шанс победить нас и что если этому суждено случиться, то в самое ближайшее время? На том конце провода воцарилась тишина. Так вот, пару дней назад, продолжала Земфира, в нашем мире снова появилась новенькая, я не знаю, кто она, но ее точно забрали с собой белые маги.
– Ты видела ее будущее?
– Не-ет. Только отрывок прошлого. Как она переместилась сюда и что Ален с Максом нашли ее. Эти дураки даже не обратили внимание на то, что девчонка потеряла свое пальто, его обнаружили Деф с Патриком и принесли мне.
– Найдите ее! Срочно – рявкнул голос.
– Как скажете, Властитель, губы Земфиры задрожали, но.. но я не уверена, что смогу увидеть ее будущее. Вы же знаете, я вижу только то, что случится в самое ближайшее время, к тому же будущее всегда можно изменить.
– Нет нужды напоминать мне об этом! Я прекрасно знаю, что твои способности несовершенны! Ты так ни разу и не смогла увидеть мое будущее, или будущее хотя бы одного оборотня. Но в этот раз ты очень сильно постараешься, поняла??? И передай этим идиотам, которые стоят у тебя за спиной, что у них два дня, чтобы привести девчонку сюда. Живой! Я лично хочу поговорить с ней!
Разговор резко оборвался, а Земфира так и продолжала сжимать в руках телефонную трубку, молча глотая слезы. Через несколько секунд ей все же удалось справиться с собой.
– Деф, Патрик, начала командовать она, найдите Ястреба. Если хотите – еще кого-нибудь, но вас должно быть немного, чтобы белые ни о чем не догадались, нам некогда драться с ними сейчас. Необходимо найти девчонку, она где-то у них. Моего роста, светлые волосы до плеч, стройная, глаза серые… Думаю разберетесь, даже если вы еще не всех белых магов знаете в лицо, что впрочем маловероятно, Ястреб почувствует ее запах. Он не должен был сильно измениться за столь короткое время. У вас два дня.
– Слушаемся, Земфира.
– Да, и чтобы ни один волос не упал с ее головы, это понятно? Гедеон лично будет говорить с ней! – долетел до них голос волшебницы, когда дверь уже почти закрылась.
И кто придумал, что родителей не выбирают…
Просто прекрасно, думал Патрик. Вновь ожидается какая-то заваруха, и, благодаря своему папаше, я опять вынужден в ней участвовать. Ну почему ему всегда все надо? Перед Властителем что ли выслуживается? И как ему только не противно… Фу…Мерзость… При воспоминаниях о Гедеоне юноша недовольно шевельнул плечами, пытаясь отогнать противное видение.
Надо заметить, что хоть Патрик и считался черным магом, однако, ненависти ко всему человечеству совершенно не испытывал, впрочем, справедливости ради скажем, что и любви особой он к нему также не питал. По сути, парню был совершенно все равно, что будет с миром, кто в нем будет господствовать, кто останется жив, а кто погибнет. Его не беспокоили такие глобальные проблемы. Вполне хватало своих, личных. Основной из которых был его деспотичный отец, носящей в Параллели гордое имя Деф.
Хотя Патрику и было наплевать на судьбу Вселенной в целом, однако своя собственная судьба, а также судьба некоторых близких ему магов его все же волновала (магов этих можно было пересчитать по пальцам). Все эти вечные стычки между черными и белыми ему порядком надоели. Сначала ему не хотелось принимать в них участия просто из-за природной лени и апатии, а также назло отцу, который, пользуясь весьма выгодным в драках даром сына, вечно таскал его с собой, невзирая ни на какие просьбы, уговоры и отговорки… Воспоминания Патрика о том, как Деф вытащил его совершенно больного, с температурой под сорок из постели и заставил плестись куда-то на территорию белых, дабы помочь ему раздобыть якобы очень важные и срочно требующиеся сведения, были еще весьма и весьма свежи. Причем, до этого Деф наотрез отказался подпускать к сыну Мари и Сандрин, белых волшебниц, предложивших, по доброте душевной вылечить Патрика от столь редко встречающегося в Параллели заболевания. Скорее всего Деф испугался гнева Гедеона, вдруг ненароком он бы это проведал? Да каким ненароком… а ястреб на что… Мигом бы донес. Да… Для его отца начальство теперь стало намного важнее собственной семьи, точнее того, что от нее осталось… Хотя… И раньше было также. Только вот раньше отец забывал про семью не для того чтобы пресмыкаться перед сильными мира, а ради скажем так работы… или долга, Родины, как позиционировал это сам Деф. Раньше он не пресмыкался… Раньше он имел самоуважение, имел гордость… Он был смелым, доблестным офицером, и хоть и тогда характер его был столь же скверным, а Патрик его столь же не любил, но тогда отца хотя бы можно было уважать. И уважали. И сам Патрик уважал, а порой невольно даже и гордился. Во всем виновата эта проклятая революция. Она сломала его. Сломала всю их семью.
Эх, и как это только их угораздило переместиться из мира людей в Параллель вдвоем? Почему именно отец, которого Патрик и при жизни особо не жаловал, попал с ним сюда? Почему не мама? Не Серж Кравцов? Не Николенька Самаров? Патрик лег на жесткую кровать, небрежно застланную потертой коричневой покрышкой, и образы его бывших друзей, его мамы мерно покачиваясь на спертом, душном, плотном воздухе приплыли к нему…
Дааа, и тогда все было не сладко. И тогда он не смог бы в полной мере назвать себя счастливым… А впрочем… Может ему слишком много надо?
В той, казавшейся теперь такой далекой земной жизни, он учился в гимназии Санкт-Петербурга. Конечно, и там было не сахарно. Дисциплина была жесточайшей, а все вольнодумства сразу же и решительно пресекались. Что, как теперь он думал, возможно, было и правильным. Тогда в обществе бродили революционные идеи, с радостью подхватываемые молодежью… Ах как бы им было знать, к чему все это приведет… Но все же гимназия была гораздо более хорошим вариантом, нежели кадетский корпус, куда отец мечтал его определить. Конечно, он жаждал сделать из сына свою копию, совершенно не заботясь о его желаниях и мечтах. Даже и слышать о них не хотел, готовый заранее назвать все это вздором, нестоящем и минуты его драгоценного времени. Слава Богу, мама как всегда спасла Патрика. Хоть она и была очень мягкой и гибкой женщиной, только она одна и могла справиться с резким, упрямым отцом. Гимназия явилась компромиссом… Сам Патрик вообще б никуда не пошел. Вся это учеба, светскость, режимы, правила и обязанности очень уж его раздражали… Точнее это сейчас он знал, что раздражали, а тогда он просто хотел сидеть у себя в комнате, смотреть в окно на проезжающие мимо экипажи, на красивые питерские дома, на мирно текущую Неву. Поэтические строчки сами напрашивались на его язык. Временами он даже их записывал. Зачем надо было куда-то идти, что-то достигать и кому-то доказывать? Почему нельзя вот просто так, тихо жить, никуда не спеша? Кажется, мама его понимала. Порой она заходила к нему в комнату, заставая его за таким пустым и никчемным, по мнению отца, созерцанием и молча улыбаясь, садилась на кровать рядом с ним и таким же рассеянным, как и у сына взглядом, смотрела вдаль. Видел бы это Деф. Ох, его гневу не было бы предела! Он сравнивал такое провождение времени с болотом. Считал, что ум покрывается тиной, и что ни один нормальный человек так делать просто не имеет права, да ему и в голову бы такое не пришло, из чего следовало, что Патрик – ненормальный человек. О таких же пагубных привычках жены он просто не знал, и Слава Богу. К счастью, его практически никогда не было дома. Российская империя тогда находилась в состоянии войны, а отец был офицером, поэтому они с мамой редко имели счастье его видеть. Правда, она никогда не допускала Патрика до осуждения Дефа. Это казалось ему странным, однако, мать очень любила отца. В ее душе хватало любви и на такого ледяного человека. Она утверждала, что и он очень их любит, просто не умеет это выразить, как многие мужчины, но Патрик был уверен, совершенно уверен в обратном.
С раннего детства присутствие в доме отца ассоциировалось у него со временем экзаменов в гимназии. Только экзамены были намного лучше. Они имели свойства заканчиваться, а пока отец был в доме, Патрик сдавал экзамен ежесекундно. Он не так сидел, не так держал столовые приборы, не так отвечал, не так смотрел, был не так одет, не так думал, в конце концов. Деф ни разу на его памяти не похвалил его за что бы то ни было… Разве это называется любовью? Жаль, что у Патрика не было братьев или сестер. Возможно, видя что этот человек обращается с ними также, он перестал бы винить во всем себя, считать себя недоразвитым, никчемным, пустым, ненужным, нелюбимым… А мама? Когда большевики ворвались к ним в дом, отца как всегда не было… Один мужик, с красным пропитым лицом, обрамленным бело-голубым воротником рубашки, отчего казавшемся еще краснее (Патрик очень хорошо запомнил его, он и до сих пор иногда являлся ему в беспокойных снах) поднял маузер, требуя вынести все драгоценности и деньги… У него были большие слегка навыкате карие глаза, зловеще выделяющиеся на пьяном лице, тонкие губы и нос с небольшой горбинкой. Вполне вероятно, в юности, еще до того, как он успел пристраститься к спиртному, его можно было бы назвать симпатичным. Сейчас же он злобно смотрел на немолодую уже женщину и ее еще не слишком взрослого сына. Кажется, мать что-то пыталась ему объяснить. Старый Василий, дворецкий, служивший у них сколько Патрик себя помнил, вызвался принести требуемое и попросил взять Патрика с собой «в подмогу». Со стороны кухни имелся черный ход, через который тот сумел вывести юношу на улицу, как раз в тот момент, когда в гостиной раздался выстрел.
А дальше был почти год скитаний по каким-то дальним родственникам Василия, который за это время стал ему ближе, чем отец. Желающих приютить у себя сына белого офицера, эмигриравшего в Париж, вскоре после того, как его жену убили в их собственном доме, а сын пропал без вести, особо не находилось. Василий несколько раз пытался связаться с Федором Александровичем (такого было настоящее имя Дефа), да все напрасно. Наконец, бедный старик, измученный вечной тревогой за Патрика, скитаниями, голодом и прочими ужасами Революции, испустил дух, успев послать Дефу через очередного покидающего замученную родину страдальца координаты их последнего с юношей пристанища. И папаша наконец явился. Правда, поводом для его возвращения в Россию послужила отнюдь не забота о сыне, а тоска по Родине. Деф не смог жить за границей. Его тянуло домой, на родную, горячо любимую землю. Любимую гораздо больше, чем собственный сын. Правда, вскоре после возвращения, он обнаружил, что страна, в которой он родился и вырос, которую он любил и защищал, исчезла. Ее просто нет. Его дома нет, ему некуда вернуться. Нет полей, засаженных золотой пшеницей и медовой рожью, колосящейся под желтым, знойным солнцем, нет блистающих своей мощью кораблей Балтийского флота, нет даже плакучих берез, достающих своими золотистыми листьями до земли… Вокруг грязь и слякоть, голод и боль, разрушение и грабежи, серое небо и лужи под ногами.
Он решил снова попытать счастья за границей, на этот раз, покидая умирающее отечество с еле живым, изголодавшим сыном. Но продраться через возведенные кордоны им не удалось, и скорее всего на этой тщетной попытке их жизнь и оборвалась, если бы судьба не забросила их в Параллель.
Здесь отец с сыном были вынуждены существовать бок о бок, и пытаться как-то находить не то чтобы общий, но хоть какой-либо язык. Сложными, очень сложными были первые времена. Гораздо сложнее, чем тот год скитаний с нежным и ласковым стариком Василием. Но постепенно Патрик привык. Он научился молчать и игнорировать. Научился увиливать и скрывать. Пусть и чуть-чуть, но научился. Он привык, что в его комнате нет окна, да и смысла в нем все равно не было бы. За стенами почти всегда темно. Его самым большим желанием стало не писать стихи, не размышлять о жизни, не искать счастья. Ему просто хотелось, чтобы все оставили его в покое. И главным образом Деф.
Так вот, раньше Патрик не желал участвовать в вечных стычках белых с черными назло отцу. Но все же делал это, так как страх перед ним был сильнее, чем злоба и обида. Но теперь к его нежеланию прибавился еще один, очень весомый фактор. Фактор, который вполне мог бы перевесить страх… Возможно поэтому, почувствовав угрозу, Деф сделал все, чтобы выкорчевать с корнем зарождающееся в сыне чувство. Сделал-то сделал… Но добился лишь того, что Патрик еще сильнее ушел в себя и перестал демонстрировать уж хоть какие-либо эмоции. И пусть отец расценил это как собственную победу, а другие маги даже слегка пожурили Дефа за столь суровое отношение к сыну, тем не менее обычное равнодушие и апатия, свойственные Патрику, потихоньку стали сдавать свои позиции и медленно начали уползать из его головы, уступая место мечтаниям и новым размышлениям, за которые он и получил от отца неделю заточения в собственной комнате лишь на мерзкой геркулесовой каше, да несладком чае (и то один раз в день), Но так как Патрик был смышленым мальчиком, а главное имел прекрасное чувство самосохранения, и психикосохранения… он в этот раз не счел нужным настаивать на своем мнении и пытаться что-либо доказать закостенелому, недоразвитому и жестокому самодуру, как он ласково величал своего папА, а решил практически в первый раз в жизни сыграть роль. Сыграть роль, которую ему упорно навязывал отец и все остальные, и которая, как он сам до некоторых пор думал, была его настоящей жизнью, его настоящим характером… Наверное, он бы думал так и дальше и прожил жизнь в вечном страхе своего родственника, коим жестокая, неблагодарная судьба его смилостивилась наградить, прожил бы жизнь вялым, никчемным, угрюмым и забитым подростком, если бы однажды, когда он поссорился с отцом и убежал от него в слезах куда-то не разбирая дороги, не встретил молоденькую девушку…
Она была чуть старше его, но в глазах таилась просто-таки мудрость веков, как показалось тогда Патрику. Помимо всего прочего она была очень и очень красива. Но как-то по-другому красива. Не как Земфира, или эта белая Прокс… Она была не вызывающе красива… Не броско красива… Он даже бы не смог сказать, что именно было в ней красивого… Просто она как будто излучала свет, сама была светом…
Завидев заплаканного, покрытого красными пятнами парня, она очень разволновалась и бросилась было к нему, но Патрику вдруг стало так ужасно неудобно и стыдно за свои слезы, слезы мужчины, да еще в присутствии женщины (к его несчастью еще и очень красивой), что он не сказав ни слова, бросился прочь, за что сразу же начал себя корить, ибо воспитан он был превосходно, а его поведение в тот момент никак нельзя было назвать вежливым. «Что это такое, не представился, не поклонился даже! А видок-то у тебя. Какой позор! И это Павел Лаврецкий!» – стучал молотком в голове голос его отца. Повинуясь этому голосу, словно гипнотизеру, Патрик наспех отер слезы, одернул толстовку, пригладил черные кудри, вечно выбивающиеся из хотя бы какого-то подобия прически, словно маленькие вредные змейки, и повернул обратно с непоколебимой целью исправить неудобное положение.
Девушка все еще стояла на том месте, с которого Патрик так позорно (как теперь он и сам думал) сбежал. Она несколько озабоченно, слегка напрягая зрение, вглядывалась в сумерки, поглотившие странного бледного юношу, вся наружность которого, как ей показалось, так и молила о помощи и поддержке. Завидев его, она очень по-доброму улыбнулась и пошла навстречу.
– Павел Лаврецкий, – отрапортовал он. Черный маг. Сын русского белого офицера. Прошу прощения, что не представился Вам сразу. – Юноша заметно покраснел. В этот раз он был рад, что в Параллели практически всегда темно. Безусловно, она заметила некую краску на его лице, но при свете дня он, должно быть, показался бы ей совершенно малинового цвета.
– Сын русского белого офицера… – вот, значит, как вы себя определяете – задумчиво протянула девушка. Что ж, у многих в Параллели слишком уж сильны старые земные связи и воспоминания. Напрасно – с горечью проговорила она. – Мы давно уже не люди, да и рождены мы были сразу ан…, то есть магами. К чему эти пустые связи с прошлым. Они не дают нам оторваться. Не дают приступить к выполнению задачи, для который мы и были сюда посланы…
– Прошу прощения, – отрезал с ледяной вежливостью Патрик, – мне не совсем ясен образ ваших мыслей. – Он более чем оригинален для черной волшебницы.
– Черной? – спокойно ответила девушка. – Почему вы решили, что я черная?
– Но… – Патрик вдруг испугался. – Вы же на нашей территории. Белые не рискуют сюда приходить…
– Да… всегда забываю про разделение территории, – На гладком, высоком лбу пролегли две маленькие морщинки. – Но вообще-то сейчас мы на территории белых. Я абсолютно в этом уверена.
Патрик еще больше испугался и начал озираться по сторонам.
И действительно. Местность была ему незнакома. Он редко выбирался на шпионские вылазки к белым магам и поэтому хорошо знал лишь свою территорию. Да что там редко. Он практически никогда этого не делал, хотя его дар и был бесценен для шпиона. Однако, он считал это занятие низким, и хоть и находился под полным влиянием отца, все же сумел отстоять свою точку зрения, ибо, как он считал, так низко как он, я никогда не упаду. Хотя бы свою честь я обязан сохранить. Ради мамы… Претерпев огромное количество угроз и унижений от, не слишком скупившегося на разнообразные ругательства и вполне одаренного по крайней мере в этой области отца, Патрик смог-таки заключить с ним компромисс. В вылазках он не участвует, но в важных сражениях, а также в некоторых столкновениях его присутствие обязательно.
Убедившись, что видимо, это и впрямь территория белых, Патрик решил, что ему надо бы поскорее отсюда убраться. Заступ на чужие владения мог привести к очередной сцепке магов, а Патрику ох как не хотелось в очередной раз принимать в этом участия. Как мы помним, до встречи с этой странной грустной девушкой, он был сыт по горло собственными проблемами с отцом и со своим переходным возрастом, и не до разборок, ой не до разборок магов ему было.
– Прошу прощения, – отчеканил он. – Я сбился с дороги. Это недоразумение. Не хотелось бы, чтоб из-за меня произошли очередные разборки магов. Поэтому, с вашего разрешения, я откланиваюсь и покидаю территорию белых, на которой черный маг находиться право не имеет. – Прощайте! – Покончив с вежливостью, Патрик резко развернулся на пятках – по старой земной привычке. Разве что на каблуках ботинок, кои он носил, будучи гимназистом, это было делать намного легче, да и эффектнее, не говоря уж об уместности.
– Черный? Вы в этом уверены? – услышал он тихий нежный голос за спиной.
На этот вопрос он тогда предпочел не отвечать. Да и глупым он ему показался. Но прошло какое-то время, и Патрик ни о чем другом, кроме как об этой встрече думать не мог. Куча мыслей, предположений и загадок роились у него в голове. И жужжали и жужжали, да так настойчиво и громко, что иногда ему чудилось, будто что-то распирает черепную коробку изнутри, щекочет ее, норовя вырваться наружу. Пчелки-мысли так наводнили его улей-мозг, что он и есть толком перестал, и читать не мог, и вообще ничего не мог, что, впрочем, отнюдь не редко для подростков. «Кто была эта девушка?» «Как ее зовут и почему я, дурак, об этом не спросил?» «Почему она сама не представилась?» «Она белая?» «Какая же она красивая…» (хотя это и не вопрос, но эта пчелка билась о стенки улья едва ли не чаще, чем все остальные). «Почему она говорит, что прошлую жизнь вспоминать ненужно?» «Правда ли ненужно?» «Почему она спросила меня, уверен ли я, что черный?» «А действительно ли я в этом уверен?» «Почему вообще я оказался в составе черных магов?» «Наверняка все из-за отца…». Когда градус кипения достиг своей высшей точки, и взрыва котла уже было не миновать, Патрик решил все эти вопросы, безусловно подвергнутые тщательной цензуре и обработке задать отцу, уже предвкушая его реакцию, но ничего не в силах поделать. Так как выговориться ему было жизненно необходимо, иначе, он чувствовал, его голова разорвется от обилия вопросов, на которые он жаждал получить ответ. А кроме Дефа довериться было некому, ибо за такие вольные рассуждения с ним сделать могли всяческие ужасы. А отец все же отец (рассуждал Патрик), убить по крайней мере не убьет. А если я не расскажу, то элементарно лопну. Можно еще было, конечно, попытаться найти ту девушку… Но как это сделать, к своему великому сожалению, он и не представлял…
В общем, как и следовало ожидать, разговор отца с сыном совершенно не удался. Деф применил к Патрику самые строгие меры, и мало того, поделился своим возмущением с парой-тройкой магов (правда, возмущение тоже было подвергнуто цензуре, ибо аксиома Патрика отец все же отец, здесь, однако, сработала, хоть и в измененном виде: «так как я отец, – думал Деф,– то проступки сына бросают тень и на меня»). Эта пара-тройка магов в свою очередь поделились еще с парой тройкой, и теперь уже все черные были в курсе душевных сомнений Патрика, и не брезговали пошептаться и похихикать, сопровождая юношу недвусмысленными взглядами.
8.У меня к тебе влечение… (Шире вселенной горе мое…)
