Янина Первозванная
Я хочу стать Вампиром…
– Давай детка, поднимаемся. – Она рывком подняла обмякшее тело с земли и закинула его руку на свое плечо – если кто-то их увидит, пусть думает, что она ведет совсем пьяного друга домой.
Но улицы были по-прежнему пустыми. Она вернулась той же дорогой и совсем недалеко от места их первой встречи она увидела темно-синюю Audi.
– Поехали. – Эфрат сняла машину с сигнализации, открыла пассажирскую дверь и закинула тело на сиденье. Надо было вывезти его за черту города. Она села за руль и завела машину, которая вскоре неслышно заскользила по улицам.
Выехав из города, Эфрат прибавила скорости и открыла окно, чтобы снова услышать ветер – вдруг происходит что-то, о чем ей нужно знать. Но все казалось спокойным. Ночь была нежной и прохладной. Свежая жизнь бежала по ее телу, и все чувства обострились.
Машина скользила по дороге в абсолютной темноте, что совершенно не мешало Эфрат, она уже видела кромку озера, которое и было конечной точкой их путешествия. Остановившись на обочине, она вышла из машины, чтобы пересадить остывающее тело на место водителя.
Несколько минут она стояла у края дороги, наблюдая за тем, как темно-синяя Audi медленно скатывается вниз и погружается в воду вместе с незадачливым охотником, ставшим наконец жертвой. И когда машина окончательно скрылась под водой, Эфрат огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что ее никто не видел. Ночь по-прежнему была тихой и спокойной. Самое время, чтобы вернуться домой.
– Эй… проснись. – Эфрат забралась на кровать, набрасывая на плечи черный шелк халата.
– Я не сплю. – Рахмиэль повернулся к ней. В комнате было темно, только ночь, пробиравшаяся через распахнутое окно, решала, что открывать взгляду, а что спрятать.
– Твоя рука? – Эфрат взглянула на плохо затянувшуюся рану на его запястье, – все не заживает…
– Ты могла бы мне с этим помочь.
– Нет, моя кровь привяжет тебя ко мне навсегда.
– У меня нет возражений. – Он подвинулся к ней и положил голову ей не колени.
– А еще она постепенно начнет лишать тебя воли, – почти безразлично произнесла Эфрат, слышавшая такую просьбу уже в который раз.
Рахмиэль посмотрел на нее.
– Скажи, эти твои ночные вылазки… можно мне сходить с тобой?
– Не поняла? – в ее голосе послышались металлические нотки.
– Я хочу посмотреть, как ты охотишься.
– Мне казалось, тебе навсегда запомнился этот опыт. – Выражение ее лица начало меняться и, если бы Рахмиэль мог видеть в такой темноте, он непременно бы это заметил.
– Да, но…
– Но что?
Рахмиэль замолчал. Пусть он не видел ее лица, но по ее голосу можно было понять, что этот разговор лучше не продолжать. Он постарался, чтобы его голос звучал как можно мягче, и начал говорить, тщательно подбирая слова.
– Я люблю тебя…
– Ты уже говорил. – И пусть он ничего больше не сказал, но она уже знала, к чему идет этот разговор.
– Ты бессмертна…
– О, нет. Нет. Не начинай. – Эфрат закрыла лицо руками и запрокинула голову. За тысячу с лишним лет она слышала это примерно тысячу раз.
– Эфрат, – он поднялся и посмотрел на нее, – ты так много для меня значишь. Не отворачивайся, пожалуйста, – он придвинулся к ней ближе, – пожалуйста, я хочу остаться с тобой.
– Что ты, черт возьми, хочешь этим сказать? – Ее взгляд с легкостью раскроил темноту ночи и добрался до его глаз.
– Я хочу сказать… – начал было он.
– Что пришел в мой дом, надеясь обрести бессмертие? – Эфрат точно не собиралась ждать, пока он ответит, – Вам людям кажется, что ваша жалкая жизнь стоит того, чтобы длиться веками?!
– Эфрат… – Рахмиэль протянул к ней руку, но не успел прикоснуться. В тишине ночи раздалось глухое рычание, ударом в грудь Эфрат отбросила его в сторону. Обычно он пролетал несколько метров, а потом всегда смеялся, потому что оказывался в диванных подушках или в ворохе одежды, лежащей на полу. Но в этот раз она услышала только звук бьющегося стекла.
Эфрат спрыгнула с кровати и увидела под ногами сияющие осколки. Зеркало над ее туалетным столиком было разбито, и десятки мелких осколков укрывали пол. Ей не составило труда разглядеть тело, лежавшее на полу в обломках стола. Эфрат сделала шаг, чтобы подойти к нему, как тут все ее тело окутал кровавый ветер, запах человеческой крови, которой так много, что сознание, даже такое древнее, как ее, отказывается подчинять себе инстинкты, что еще древнее. Ветер хотел бы утаить от нее хрип и густой плотный звук вытекающей на пол крови. Каким-то непонятным усилием воли ей удалось сбросить с себя этот морок и в несколько шагов преодолеть расстояние между ними. Эфрат опустилась перед ним на колени, каким-то краем сознания понимая, что стоит в его крови, вытекающей из рваной раны на шее. Осколок зеркала величиной с ладонь упал на пол, когда очередной поток крови выплеснулся наружу, вторя ударам еще бьющегося сердца.
– Нет… нет. – Она зажала руками кровоточащую рану, кровь пробивалась из-под ее пальцев, а тело Рахмиэля дергалось в конвульсиях, пока он сам захлебывался собственной кровью. – Нет-нет-нет, ты не можешь. —Эфрат продолжала зажимать руками рану на шее, хотя отлично понимала, что это не имеет смысла.
Решать надо было сейчас. Она смотрела в его глаза, удивительно ясные, как если бы он все еще был в сознании, и отпустила руки. Кровь заливала пол, касаясь ее ног и согревая холодную кожу. Все это казалось таким нереальным, как страшный сон, как будто, если закрыть глаза, то все вернется обратно, они снова будут сидеть на кровати и спорить о том, чего никогда не случится. Теперь точно не случится.
Эфрат продолжала смотреть в его глаза, ожидая увидеть, как в них постепенно угаснет жизнь. Ее ладони касались пола, она ощущала тепло свежей крови, которая не вызывала сейчас никакого трепета, пустота – вот что заполняло ее сознание. Эфрат сидела неподвижно, глядя в пустоту прямо перед собой, слушая, как сквозь хрип Рахмиэль пытается хватать ртом воздух, как выплескивается кровь из его рта и как затихают его движения. И тут она почувствовала что-то еще. Эфрат медленно перевела взгляд на пол, и увидела, что его пальцы касаются ее ладони. Совсем как тогда, когда они сидели на террасе ресторана возле его университета.
В мгновение в пустоте перед ее глазами возникли проведенные вместе ночи, полные таких же прикосновений, сон в самолете, берлинские клубы, и даже тот момент, которого они все вместе ждали в полях Баварии, когда она погрузила свои пальцы в мягкую овечью шерсть, плюшевую, как он тогда сказал.
– Проклятье! – прорычала сквозь сжатые зубы Эфрат и ударила кулаком в пол, от чего кровавые брызги разлетелись во все стороны. Она опустила голову и поднесла покрытую кровью руку к губам, чтобы прокусить запястье, кожа которого тут же покрылась густым багрянцем. – Пей! Давай! – Эфрат прижала прокушенное запястье к его губам, и пусть они уже не двигались, она ждала, пока в его тело вольется столько ее крови, сколько возможно. И снова начала зажимать рану на его шее. Внезапно послышалась тихая музыка. Эфрат обернулась на звук. В нескольких шагах от нее на полу лежала раскрытая музыкальная шкатулка, из ее на пол устремилась тонкая нить жемчуга. Эфрат на мгновение замешкалась, но быстро пришла в себя и снова повернулась к Рахмиэлю.
– Пей. – Кровь на пальцах, зажимавших рану, уже начала запекаться, а значит, кровотечение постепенно останавливалось. – Все закончится, скоро ты снова будешь со мной. Со мной. Вот так.
Теперь Эфрат ясно видела, что произошло: после вчерашней охоты ее сил было вдвое больше, чем обычно, и уступив контроль ярости, она даже не заметила, как отбросила его до самой стены, у которой стоял увенчанный зеркалом стол. Оглядываясь вокруг, она находила взглядом свои украшения, сияющие камни, покрытые теперь алыми брызгами и где-то уже превращающимися в коричневую пленку. Так Эфрат сидела какое-то время. Без единой мысли, в полной пустоте. Покрытая его кровью. Опять.
Когда рана на его шее начинала затягиваться, она убрала руку и прижалась к его груди, чтобы услышать тихое биение сердца. Оно продолжало биться. Так их и застал рассвет, на полу, в осколках не всегда отражавшего ее зеркала, в луже еще не застывшей крови, и без малейшего представления о смысле происходящего.
– Все будет хорошо, любимый, – тихо проговорила Эфрат, ложась рядом с ним. – Все будет хорошо…– Ее сознание, обычно сильное, сейчас медленно погружалось в забытье, такое желанное, пусть и вовсе не в тех обстоятельствах, в которых ей бы этого хотелось.
Эфрат открыла глаза. Вкус и запах крови давно перестали казаться чем-то необычным, а вот просыпаться в луже крови, обнимая человеческое тело, ей не приходилось очень давно, настолько давно, что она не смогла вспомнить, когда это случалось в последний раз. На пороге комнаты стояла горничная, за время службы в этом доме повидавшая многое, но не такое.
– Я вызвала вашу обычную службу, Госпожа, – она произнесла это каким-то очень спокойным голосом, – они уже в пути.
– Очень хорошо, – ответила Эфрат, поднимаясь. Ей пришлось сбросить халат и силой отрывать себя от поверхности пола.
– Госпожа, – также тихо произнесла горничная.
– Что?
– Отпустите мальчика. Вы убьете его. И не сможете себя простить, – еще тише проговорила она, отступая к двери.
– Вон! – закричала Эфрат, схватив первое, что попалось ей под руку и запустив этим в дверь, которая почти тут же захлопнулась. Обломок стола отлетел от двери и упал на пол.
Глава пятая. Ты должен уйти
В этой комнате не было окон. Как и в некоторых других. Мало кто знал, что эти комнаты существуют, а тем, кто знал, не было никакого дела. У всех в узком кругу ее приближенных имелись свои секреты и особенности, а в таких случаях, если ты хочешь иметь друзей, стоит сохранять нейтралитет по отношению к их тайнам. Это помогало их сообществу держаться вместе уже не первое столетие. Если кто-то нарушает это правило, то его социальная жизнь начинается клониться к закату. Никому не нужны любопытные глаза в доме, единственной крепости, ограждающей власть имущих от стаи стервятников и почитателей.
Эфрат лежала поверх одеяла, укрывавшего его тело. Звук работающей медицинской аппаратуры стал ее новой любимой музыкой – пока аппараты стабильно работали, все было хорошо. Она провела в этой комнате два дня, наблюдая за тем, как ее кровь помогает телу Рахмиэля исцелиться и как преображает его лицо. Последнее отнюдь не радовало Эфрат. А еще ей было совершенно непонятно, с чего она вдруг потеряла самообладание. Многое в этой ситуации было выше ее понимания, начиная с ее собственного состояния. Пусть Эфрат сознавала, что происходит, она не понимала, как такое возможно и зачем. Ведь долгие десятилетия все было просто, шло по одному и тому же сценарию, а главное, все было ясно. Больше всего на свете Эфрат ненавидела что-то не понимать.
Рахмиэль не приходил в себя уже вторые сутки, по крайней мере, так сказал приходящий персонал, сама она едва ли замечала течение времени. Время поделилось на его более громкий и более тихий вдох, движение пальцев, поворот головы. Это было довольно необычно для Эфрат, чаще всего ориентирами во времени для нее служили более глобальные события: смена правителей, перемена в моде или замена одной социально-преследуемой группы другой, и чаще всего эти изменения происходили одновременно. Ее любимым занятием было наблюдать, как люди, с таким энтузиазмом истребляющие друг друга, находили все новые и новые поводы для этого. То, за что вчера можно было поплатиться жизнью или здоровьем, завтра становилось выражением уточненного вкуса и повсеместно входило в моду. Что-то странное было во всем этом волновом движении категоричности и непримиримости, но несмотря на это, Эфрат всегда нравилось следить за тем, как это происходит.
Сейчас все было иначе. Время как будто утратило свою значительность и уменьшилось до размеров комнаты, где они стали двумя стрелками часов, вот-вот рискующих остановиться. Эфрат никогда не испытывала симпатии к людям, это продолжалось так долго, что ей уже начинало казаться, будто она все про них поняла и никаких открытий уже не предвещается. Однако, даже при всей ее непростой истории взаимоотношений с этой расой, ей удавалось сохранить объективное понимание того, что у людей есть некое предназначение, которое им предстоит выполнить.
Так дальше не могло продолжаться, ведь даже для той, кто привыкла не замечать времени, в этой комнате минуты тянулись невыносимо долго. Эфрат поднялась с постели, посмотрела на неподвижное лицо Рахмиэля и как могла быстро вышла из комнаты.
– Как получилось, что ты начала покровительствовать искусству? – голос Эфрат в телефонной трубке звучал также непринужденно, как и всегда.
– И тебе желаю здравствовать, – ответила Шири, неспешно устраиваясь в широком уютном кресле. – Я никогда не думала об искусстве как о чем-то отдельном от своей жизни. Моя жизнь продолжается в том единственном в человеческом мире, что способно пересечь границу времени и существовать вне него. И если люди способны чем-то заслужить свое право на существование, так это способностью немногих из них создавать подобное.
– А кроме талантливых пианистов, – Эфрат говорила с улыбкой, – кого ты берешь под свое крыло чаще прочих?
– Галереи. Художественные галереи. Не отдельных художников, хотя и это случается, а пространства. Это похоже на возможность дать чему-то настоящему шанс жить в тот момент, когда оно появляется, а не тогда, когда люди наконец-то будут к этому готовы. Последнее чаще всего случается после смерти автора, и я считаю это чертовски несправедливым.
– Это удивительная слепота. Считать себя венцом эволюции только потому, что они с таким ожесточением уничтожали всех, кто мог бы сделать их жизнь лучше.
– Да, люди совершенно неспособны сосуществовать с кем-то, чье развитие превосходит их собственное.
– Поверь, я это очень хорошо помню, – Эфрат беззвучно усмехнулась и продолжила:
– Как думаешь, ты могла бы показать мне одно из созданных тобою пространств?
– Мне кажется, это отличный повод для встречи. Какие у тебя планы на следующую неделю?
Эфрат молчала. У нее были планы. Планы, которые ей не хотелось произносить вслух, ведь тогда они превратятся в решения, а за ними последуют действия.
– Зачем ждать так долго, – наконец ответила она, – поехали сейчас.
– Будь по-твоему, я готова. Отличный вечер для того, чтобы отправиться в долгое путешествие. Тем более, я давно не посещала свои итальянские галереи. Ты ведь возьмешь с собой Рахмиэля? Со старейшинами всегда лучше говорить предметно. А они захотят его увидеть.
– Тут может возникнуть проблема, – тихо ответила Эфрат.
– Что случилось?
– Он снова под аппаратами.
– …ты невероятна, – вздохнула Шири после недолгого молчания. – Это ведь ты его туда отправила?
– Именно так.
– Да… ситуация. Есть что-то такое, что я еще должна знать?
– Возможно.
– Тебе придется уточнить.
– Я дала ему свою кровь.
– Старейшинам это понравится, – в голос рассмеялась Шири.
– С чего бы? – поинтересовалась Эфрат, не утруждая себя эмоциональной реакцией.
– Когда тысячи лет проводишь без особых развлечений, любое разнообразие в радость. Я думаю, тебе это отлично известно, королева берлинских клубов.
– Не без этого. – Эфрат улыбнулась, почувствовав некоторое облегчение, впервые за последние дни. Воспоминания о недавних ночах в Берлине легко дотронулись до ее памяти, рассеивая холод тягостных предчувствий.
– Есть еще один нюанс, который мы должны проговорить вслух прежде чем окажемся в доме Старейшин, – уже совсем другим голосом произнесла Шири.
– А именно?
– Ты же прекрасно знаешь, что приехать туда могут они оба, а уедет только один.
– Это если повезет, – отозвалась Эфрат, которая прекрасно знала характер Старейшин. Они были справедливы, но никогда не любили размениваться по мелочам, ювелирно выбирая тех, кто насытит собою вечность. Всех остальных они просто уничтожали. Быстро и без малейших объяснений. Привычная к богам и их путям Эфрат никогда не сомневалась в том, что эти действия в итоге приводили ко всеобщему благу и процветанию. И по ее наблюдениям, так оно и было. Поэтому выдержав небольшую паузу, она спокойно ответила, – Давай подождем, пока Рахмиэль придет в себя, а потом соберемся.
– Хорошо, уговорила. Но как только, так сразу.
– Всенепременно, Ваше Величество.
– Услышимся.
Эфрат повесила трубку. В коридоре было темно. И тихо. Только лунный свет едва слышно ступал по лакированному полу, пробираясь через окно. В его тихой поступи Эфрат различала голоса, чувствовала запах благовоний и едкий привкус керосина. Всего несколько шагов отделяли ее от дорожки перламутрового света, способной отправить путника в любой уголок мира, куда мог дотянуться шепот ночного светила. Эфрат любила отвечать на этот зов, он увлекал за собой туда, где нет ни времени, ни памяти, где есть только ты и мир, живой и дышащий, пульсирующий в такт твоим движениям.
Быстрыми шагами она пересекла коридор, объединяющий два крыла второго этажа. За дверью спальни всегда было темно, что ничуть ее не смущало и не мешало передвигаться. Наоборот, в темноте все чувства обострялись и даже малейшее движение не оставалось незамеченным. Но в этот раз все было спокойно. На полу больше не было осколков, как не осталось и пятен крови. Не было и прежнего туалетного столика – на его месте теперь стоял новый, очень похожий по цвету и форме, а под ним лежал пушистый белый ковер. Может быть, оно и к лучшему. Молча постояв в проеме дверей, Эфрат шагнула в комнату, где недавние события все еще метались в воздухе, а запах человеческой крови невозможно было не почувствовать. Как пахнет кровь? Как мед, как влажный воздух после дождя, как солнечный свет на подушке. По крайней мере, эта пахла именно так. Или ей так казалось.
Платья в шкафу висели в идеальном порядке. Вот то кружевное, которое было на ней, когда они познакомились, вот то, которое она чаще других надевала в клубы. Взгляд Эфрат остановился. В этом незначительном отрезе ткани умещалось столько приятных событий, столько хорошей музыки и ночей безо всяких воспоминаний, которые даже сквозь столетия умудрялись цепко за нее держаться. Это было именно то, что нужно. Что-то знакомое, что всегда одинаково. Она сняла платье с вешалки и привычным движением повернулась к зеркалу, чтобы оценить картину. Но зеркала больше не было. Помедлив немного, Эфрат вернулась к шкафу, открыла вторую створку шкафа и сняла с полки подходящие к платью туфли. Это был ее любимый ансамбль: полупрозрачное сияющее платье и босоножки, напоминающие ей о самом быстром из греческих богов.
Облачившись в кружевные доспехи, она подошла к туалетному столику и опустилась на ковер. Ее тут же окутало медовое облако, и если закрыть глаза, начинало казаться, что все в порядке, все так же, как было несколько дней назад. Музыкальная шкатулка стояла на своей обычном месте и Эфрат точно знала, что ее содержимое в полном порядке.
«Да ну, что на меня нашло, – проносилось в голове Эфрат, пока она искала тот самый блеск для губ, – даже если он пришел за этим сомнительным бессмертием… какая разница? Через пару-тройку лет его бы все равно отпустило. Ну, может быть, через десяток…». Она наносила макияж небрежно, зная, что все равно никто не будет его рассматривать. Закончив, Эфрат поднялась, оставив косметику лежать на полу. Когда она покидала комнату, ее плечи укрывала незаметная глазу мантия, привычная для всех богинь и богов и оставляющая за собой сладкий аромат меда.
Ночные дороги были спокойными и тихими, по крайней мере, в этой части пригорода. Эфрат не включала фары, почти никогда на темной дороге. Ей нравилось быть частью ночи, где только она и мир, живой и дышащий, только она и ветер, который двигался с ней на одной скорости и был рад разделить все ее приключения вот уже не одну сотню лет. Впервые Эфрат ощутила его присутствие, когда луна позвала ее подняться на поверхность, отнимая одно сознание и награждая другим. Тогда не было ничего, кроме момента сейчас, кроме той силы, которая наполняла ее тело, окутывая холодным лунным светом. Эта сила навсегда отпечаталась на ее губах вкусом крови и песка. В ту ночь она сама не знала, как нашла горящие огни своей первой деревни, и лишь много десятков лет спустя начала задумываться над этим – тогда, когда стало ясно, что есть и другие такие, как она. Ветер часто приносил обрывки их разговоров, а иногда указывал туда, где еще недавно их тонкие пальцы касались старых стен. Они были повсюду и нигде одновременно, совсем как ветер. А однажды, когда Эфрат бродила по темным городским улицам, ветер коснулся ее лица и оставил на нем алую каплю, еще теплую, с легким ароматом ежевики. В ту ночь она знала, что кто-то смотрит на нее и следит за ней, но так и не смогла понять, кто это и откуда он или она за ней наблюдали.
Все эти воспоминания проносились в ее голове c той же скоростью, с которой машина неслась по дороге. Эфрат было необходимо забыться и вернуться к сладкой бездумной дреме, в которую она погружалась, пересекая порог клуба. Скоро, в сопровождении привычных заинтересованных взглядов, она въехала в центр города. Теперь на низкой скорости, позволяющей водителю оценить сегодняшнее меню, машина двигалась в сторону любимого некоторыми жителями городом места, где нет видеокамер, а вход открыт только для тех, кто уже знает, где он. В узком переулке было непросто найти свободное место среди уже стоявших здесь машин. И судя по представленному ассортименту, меню будет представлено самое изысканное.
– Эфрат! Неужто сама королева берлинских танцполов посетила наше скромное заведение? – Из темноты, окутывающей входные двери, выплыл высокий и стройный мужчина в аккуратном черном костюме. Вряд ли кто-либо заподозрил бы в нем хозяина заведения, и теме не менее, это было так. Эфрат никогда его не любила – было в нем что-то странное, то самое странное, которое стоит за плечами всех, кто живет за счет чужих слабостей.
– Да, давно не виделись, – привычно улыбнулась она, захлопывая дверцу машины, – есть кто-то интересный сегодня?
– О, для тебя мы всегда готовы найти все самое интересное в этом городе и организовать доставку, – он сделал паузу, – в номер.
– Ты знаешь, да, сегодня это именно то, что мне нужно. Веди.
Перед ней открылись неприметные деревянные двери, выкрашенные черной краской, и они попали в длинный коридор, тускло освещенный якобы случайно расположенными лампами. В темноте стояли молчаливые друзья хозяина, уже знакомые ей по предыдущим посещениям.
– Не смотри, что они такие хмурые, тут тебе всегда рады.
– Конечно, вы сделали себе неплохую рекламу, распространив слухи о частоте моих посещений.
– Ну, так и ты тоже, – ничуть не смутившись ответил хозяин. – Поведай мне лучше, что я могу сделать для тебя сегодня. И помни, – он обернулся к Эфрат, – я всегда к твоим услугам.
– Как такое забудешь. Сегодня я бы хотела сначала посмотреть.
– Мальчики или девочки?
– И те, и другие.
– Я всегда был поклонником твоего аппетита. – Хозяин радушно распахнул перед ней следующие двери. Эфрат всегда было сложно понять, о каком из ее аппетитов идет речь, ведь в этих стенах столько всего произошло за последний десяток лет.
– Благодарю, твои комплименты всегда приятный аперитив, но я бы уже хотела приступить к основному блюду, – Эфрат вошла в небольшой, тускло освещенный зал, где за каждым бархатным габардином слышался стук человеческого сердца. Свечи, горевшие в выставленных вдоль стен высоких канделябрах, служили единственным источником света. Небольшой низкий стол в центре комнаты предлагал гостям на удивление пустые бокалы.
Эфрат опустилась на подушки одного из диванов, стоящих вокруг стола. Как она ни старалась заглушить это чувство, но природу было сложно изменить, и каждый раз, прикасаясь к чему-то, она слышала и видела историю, которую все прочие стремились игнорировать, пусть даже отлично все понимали.
– Мне здесь нравится, – сказала она, сбрасывая черные лаковые туфли и с комфортом располагаясь на диване. – Вы можете начинать.
– В таком случае, я оставлю тебя в заботливых руках твоего сегодняшнего лакомства. Развлекайся.
И стоило гостеприимному хозяину раствориться в темноте коридора, из которого они пришли, как шорох бархата начал свой путь сквозь мерцающие огни свечей, прямо к ее ушам, а за звуками последовали прикосновения. Сначала легкие, едва ощутимые, самыми кончиками острых ногтей к затылку, чтобы потом спуститься ниже по позвоночнику. И вот она почувствовала чье-то дыхание на своей шее. Она запрокинула голову, чтобы согреться в руках новой знакомой.
Во всех многочисленных ликах Эфрат неизменным оставалось одно: она любила крек. По крайней мере, именно так все и думали. И вот сейчас она любовалась тем, как тонкие пальцы сидевшего напротив юноши готовили для нее свежую порцию этого лакомства. Она не мешала и не останавливала его, напротив, ей было абсолютно комфортно в объятиях еще теплого тела, обладательница которого еще несколько минут назад так приятно сжимала ее ногами.
Сейчас Эфрат лежала головой на ее груди, слушая, как все тише бьется ее сердце. Эфрат любила ощущать тепло человеческого тела. Разумеется, она не нуждалась в нем, просто было в этом что-то притягательное, его хотелось переживать снова и снова. Как-то в шутку она сравнила себя со змеей, которая согревается теплом своей жертвы.
Мальчик раскуривал тонкую трубку, не отрывая от Эфрат глаз. Конечно, он знал, кто она, тут все знали. И все молчали.
– Встань и подойди ближе, я хочу тебя рассмотреть.
Он ничего не ответил, послушно отложил трубку и подошел к Эфрат. Рубашка на нем была расстегнута, черный шелк поблескивал в свете свечей. Ухватившись двумя пальцами за пряжку его ремня, Эфрат подтянула его к себе и прижалась губами к обнаженному телу, чтобы затем сомкнуть их в мягком поцелуе.
– Мне всегда нравилось это ощущение невероятно мягкой кожи, вот здесь, – Эфрат снова прижалась к нему губами, – чуть ближе к косточке. Иногда я чувствую пульс под губами.
Приоткрыв рот чуть шире, Эфрат медленно, наслаждаясь каждым мгновением разорвала клыками нежную, почти прозрачную кожу, из-под которой ей навстречу устремился теплое и густое лакомство со вкусом железа. Она почувствовала, как он положил руки на ее плечи, услышала, каким прерывистым стало его дыхание. А потом его рука легла на ее голову, так мягко и спокойно, как будто…
– Почему ты меня не боишься? – спросила она, снова посмотрев на него.
– Боюсь, – ответил он, все так же приживая ее к себе.
Эфрат отстранилась, чтобы лучше рассмотреть его лицо.
– Тогда почему… почему ты не боишься смерти?
– Я рано или поздно умру, а ты кажешься отличным вариантом.
Эфрат усмехнулась.
– Мне так давно не доводилось слышать ничего подобного, что я даже теряюсь. – Она облокотилась на спинку дивана, ничуть не смущаясь лежащему под ней телом. Он продолжал стоять между ее ног. Светлая кожа продолжала покрываться багряными узорами в месте укуса.
– Вставай на колени, – сказала она.
– Мне так часто приходится это слышать, – он медленно и послушно встал перед ней на колени, – что скоро я научусь спать в процессе.
– Ты хочешь спать?
– А ты можешь помочь мне заснуть?
– Я могу помочь тебе ненадолго забыться.
– Но…
– Помолчи, – Эфрат прижала палец к его губам, чтобы потом медленно погрузить его внутрь, сейчас она могла лучше рассмотреть его, но не стала. Обхватив его ногами, она подвинулась ближе, чтобы вскоре снова почувствовать металлический привкус во рту.
Когда ее каблуки снова застучали в гулком коридоре, хозяин снова возник из ниоткуда. По крайней мере, так ему казалось, а она не давала себе труда его в этом разубеждать.
– Тебе понравлюсь мое угощение? – спросил он поравнявшись с ней.
– Все было идеально, спасибо. Вот только…
– Что?
– Будь с мальчиком нежнее.
– Ты что?… – он на мгновение замолчал, как будто подбирал слова. – Ты? Они?
– Что? – Эфрат повернулась к нему.
– Да неужто?! Неужто сердце беспощадной королевы смягчилось, и я в этот раз останусь без неустойки? – Он хохотал и его смех удивительно гармонично вторил шагам Эфрат.
– Ой, помолчи…
– Кто он? Или это она?
– Заглохни! – Эфрат с улыбкой посмотрела на его и толкнула последнюю дверь, ведущую на улицу.
– Я буду думать, что это я, – рассмеялся хозяин, прикладывая руки к груди, – ведь ты же знаешь, что меня ты околдовала однажды и навсегда!
– Для этого не требуется особого умения, – рассмеялась ему в ответ Эфрат, уже открывая дверь машины.
– Зато требуется хороший банковский счет.
– На счастье, он у меня есть. – Двери машины захлопнулись, и вскоре черный Бентли уже несся по вымощенным старыми камнями улицам.
Человек в черном еще какое-то время смотрел ей вслед, с его лица не сходила легкая ухмылка. Кому-то могло показаться, что его интересы уходили далеко за пределы сомнительных заработков. Но по счастью рядом не оказалось никого, кто был бы способен за эти пределы заглянуть.
Машина Эфрат теперь медленно скользила по ночной дороге, то и дело попадаясь в призрачные сети, сотканные лунным светом и ночными тенями. Впрочем, из этих сетей она выбиралась так же уверенно, как и из любых других. Это не всегда было просто, но выбраться удавалось всегда. Кто-то сдавался, кто-то менялся или просто ломался, а она продолжала быть собой, и порой казалось, что это мир меняется в угоду ее желаниям. С каждым разом масштабы этих изменений были все больше и больше, а сети все изощренными. Как будто ловчие учились вместе с ней, хотя нетрудно догадаться, что они начали ходить по этой земле задолго до Эфрат. Иногда ей было сложно представить, каково это «задолго до» и все еще быть здесь. Как можно преодолеть эту реку времени и научиться пропускать через себя ее стремительные воды с такой же легкостью, как люди вдыхают и выдыхают воздух. Сама Эфрат уже забыла, как это. Что она хорошо помнила, так это то, что не хочет обернуться застывшей мраморной статуей, пребывающей без движения долгие столетия, а может быть, и тысячи лет. И пусть созерцание вечности кажется иногда невероятно заманчивой перспективой, но куда больше она любила движение, беспрерывное движение, безостановочное, как если бы пыталась добежать до края земли и кинуться в бездну, чтобы узнать, что там.
На подъезде к дому Эфрат заметила свет, горящий в окнах второго этажа. Это незамедлительно вернуло ее к реальности, о которой она уже успела забыть.
– Госпожа, – горничная встретила ее уже на пороге, – вам будет приятно узнать, что с вашим гостем все хорошо. Ее глаза смотрели в пол, а сама она, похоже, хотела быстрее уйти.
– Я и правда рада, спасибо. – На самом деле Эфрат не понимала, рада она или нет. И чтобы это выяснить, отдала пальто горничной и медленным, будто бы неуверенным шагом пересекла парадную залу на пути к лестнице на второй этаж.
