Янина Первозванная
Я хочу стать Вампиром…
Глава седьмая. Выбор
В то утро Рахмиэль не проснулся. Ничего не изменил и наступивший вечер.
– Как дела у моей бывшей супруги? – голос Раз крался к ней из полумрака.
– Как и в последние несколько десятков лет, – неоднозначно отозвалась Эфрат, наблюдавшая в окно ночной пейзаж.
– Прямо как любая из тех ночей, что мы провели вместе, – произнес Раз, подойдя к ней ближе, – высокие окна, городской пейзаж, все тихо и спокойно пока мы по эту сторону окна.
– Ночь никогда не будет спокойной, даже тогда, когда мы остаемся по эту сторону, – ответила Эфрат, наблюдая за плавным течением ночного пейзажа.
– Что же теперь будет делать Эфрат? – задумчиво и почти на распев задал свой вопрос Раз. – Остаться без мужа и без любовника в один день. Как такое пережить?
– Учитывая, что один из них ты – легко и непринужденно, – язвительно ответила Эфрат.
– Перестань, – Раз заключил ее в кольцо своих рук и Эфрат почти скрылась в черных крыльях его мантии, – ты будешь скучать по мне.
– Нет, Раз, не буду. Как не скучала все это время, – Эфрат завернулась в его мантию и прикрыла глаза.
– У меня есть кое-что для тебя, – произнес Раз, высвобождая руки из черного облака своей одежды, – на память об этой прекрасной ночи.
– Нашел какую ночь увековечить в моей памяти, – ответила Эфрат, не открывая глаз.
Скоро ее шеи коснулось что-то прохладное и когда она наконец открыла глаза, в отражении она увидела сверкающую каплю крови, упавшую ей на грудь. Каплю рубиновой крови в окружении бриллиантовых слез.
– Красиво, – Эфрат дотронулась до сверкающего рубина кончиками пальцев.
– Это мои застывшие слезы, чтобы ты всегда помнила, как сильно я тебя люблю, – Раз снова обнял ее.
– Дурак, – не пытаясь высвободиться из его рук, Эфрат улыбнулась и повернулась к нему, – дорогой, мы провели вместе массу волшебного времени. Теперь давай проведем еще больше волшебного времени порознь.
Эфрат мягко отстранилась от него и медленно зашагала по коридору в сторону своей комнаты. Раз остался стоять у окна, провожая ее взглядом. Отчего-то он знал, что она еще не скоро снимет этот рубин.
Оживленные итальянские улицы были залиты солнцем следующего дня, что не вызывало восторга ровным счетом ни у кого. Кто-то из них еще помнил эти улицы несколько столетий назад, и вместо сверкающих больше ценниками чем действительными сокровищами витрин одни видели старый кирпичный фасад и его потрескавшиеся украшения, другие слышали голоса, что когда-то разносились по этим улицам. Только Лия и Эфрат неизменно радовались ни разу не оправдывающему ожиданий блеску новых магазинов и их сомнительной публики.
– Мы обязаны увидеть новую коллекцию лично! И старую тоже, Bottega Veneta находятся в тех же отношениях со временем, что и я.
– То есть? – не поняла или сделала вид, что не поняла, Лия.
– Они вне времени, – пояснила свой восторг Эфрат. – А ты не желаешь обновить гардероб, ma chéri?
– Не особо, – отозвалась Шери. Она пристально наблюдала за Эфрат, – но если ты хочешь…
– Хочу! – и в уверенности Эфрат сомневаться не приходилось.
Машина, медленно плывшая по улице, остановилась и они почти незаметно, насколько это было возможно для трех молодых женщин в Италии, скользнули в тень. Нет, они чувствовали себя спокойно под солнечными лучами, но были бы куда счастливее вдали от них. Эфрат так и вовсе утверждала, что солнечный свет покушается на ее жизнь. Некоторые с ней соглашались.
Эфрат легко толкнула дверь, и они оказались внутри бутика, где царила прохлада во всех смыслах этого слова. Персонал натянуто улыбался их банковскому счету, и в это приветствие уже было включено холодное шампанское в примерочной и кофе для тех, кто не употребляет алкоголь с утра.
Спустя несколько платьев и разнообразных комментариев Эфрат на тему кружева и его прозрачности, Шири наконец спросила:
– Он проснулся?
– Нет, – ответила Эфрат. И тут же добавила, – видимо, это один из тех случаев, когда мы не можем войти в одну реку дважды.
– Хорошо, что мы можем. Войти, выйти и все без особых потерь, – сказала Лия, примерявшая костюм необычного для нее бежевого цвета, – для нас река времени по большей части остается неизменной.
– Согласна, – и Шери действительно была согласна с этим утверждением.
– Я похоронила тысячу и одного любовника, и столько же любовниц, – отмахнулась Эфрат, перебирая руками кружевной подол легкого летнего платья, – будет тысяча и два.
– Иначе говоря, тысячу и один раз ты не разводилась ради них с мужем, – тихо подытожила Шири, наполняя свой бокал.
– И еще столько же раз в случае с дамами, – напомнила Лия.
– Пожалуйста! – воскликнула Эфрат, – не отравляйте мне удовольствие! Ты не можешь взглянуть на новое платье дважды. Это можно сделать лишь один раз.
– Раз всегда говорил, что ты невероятно оторвана от мира. – Шири наполнила свой бокал и теперь наслаждалась комфортом широкого кресла, обтянутого шелком нежно-голубого цвета. – И что за ходом твоих мыслей не уследишь. Но что он понимает…
– Намного больше, чем многие и ничего из того, что доступно твоему разуму, ma chéri, – ответила Эфрат.
– Как и все мужчины, – поддержала Лия.
– Тебе, Лия, повезло больше прочих, Овадия всегда был проницателен, – Эфрат примеряла новое платье, – а с возрастом эта черта только усиливается.
– Почему он все время называет тебя «моя богиня»? – наконец задала свой вопрос Лия.
– Что в имени тебе моем? – уклонилась от ответа Эфрат.
Лия посмотрела на Шири, но та лишь лукаво улыбнулась, скрыв это за бокалом шампанского.
– Я вижу, леди отдает предпочтение легкому платью, – отметила консультант, когда Эфрат вышла из примерочной.
– Именно, пожалуйста, найдите для меня что-то похожее, только с более меланхоличным настроением. Как если бы я гуляла по Парижу одна, без видимых перспектив на компанию.
– И пусть для такой синьорины как вы это совершенно фантастическая ситуация, я сейчас же исполню ваше желание. – Консультант удалилась на поиски, оставив Эфрат в окружении ненавязчивой музыки и зеркала, где она могла видеть себя во весь рост.
– Синьорина… – повторила за ней Эфрат, – ничто не ускользнет от их избирательного слуха. Синьорина…
– И каково это? – спросила появившаяся за ее плечом Шири.
– Как новое платье. Первые десять минут ты не узнаешь себя и жалеешь, что вообще вышла из дома. А затем ты влюбляешься в него и в каждый новый день, что его носишь.
– Очень на это надеюсь, – Шири обняла подругу за плечи, рассматривая вместе с ней отражение в зеркале, и повторила:
– Очень на это надеюсь.
– Тебе невероятно идет этот костюм.
Шири и правда отлично смотрелась в ярко-красном. Простой на первый взгляд крой выделял все достоинства ее фигуры, сосредотачивая внимание зрителя на ней, а не на одежде.
– За это я их и ценю, они умеют подчеркнуть личность, вместо того чтобы восполнять ее нехватку. – Эфрат уже видела, как будет носить это платье долгими и теплыми итальянскими вечерами. Если, конечно, пророчество Лии не сбудется и они все не сгорят заживо в самое ближайшее время.
Вскоре они снова стояли на улице. Дул свежий теплый ветер, он нес с собой аромат цветов апельсина и разговоры, которые шли за десятки и сотни метров от них.
– Так что, пойдем куда-нибудь поесть? – поинтересовалась Шири.
– А ты знаешь какое-то место, где нам будут рады? – спросила Эфрат.
– Не то, чтобы… а помнишь те прекрасные времена, когда можно было бросить на стол золотой и не волноваться о последствиях?
– Еще как помню, – Эфрат ностальгически улыбнулась. – Предлагаю выбрать заведение наугад и рискнуть.
– Поддерживаю. – Лия поддержала бы любое предложение, способное увести их с улицы – жизни здесь было куда больше, чем она хотела видеть.
– Тогда давайте найдем одно из тех, где дамы полусвета встречаются со своими клиентами, там нас точно никто не осудит, – предложила Эфрат.
– О! Классика никогда не стареет, идемте. – Шири не нужно было долго уговаривать.
Они перешли дорогу под крики и аплодисменты стоящих неподалеку мужчин, и двинулись вниз по улице, чтобы свернуть в неприметный для туристов переулок, скрывавший один из самых дорогих и бессмысленных ресторанов города.
– Столик на троих, – бросила Шири на входе и направилась прямо вперед, не особо разбираясь, куда пыталась их посадить хостес.
Они заняли стол в глубине зала, подальше от солнца, с возможностью панорамного вида на зал, где их вниманию предлагались самые разные блюда: от свежих по высоким ценам до слегка обветренных с уже сниженным ценником, попадались и редкие экземпляры, подобные выдержанному вину. Все присутствующие то и дело поглядывали на них.
– Лия, узнаешь бывших коллег? – поинтересовалась Эфрат, укладывая салфетку на колени.
– Я бы попросила, – рассмеялась Лия, – мы в окружении профессионалов, а я просто за искусство.
– Овадия всегда покровительствовал искусствам, – отметила Шири.
– Как и ты, – Эфрат улыбнулась ей и лукаво подмигнула.
– Дамы, добрый день, – официантка подошла тихо, стараясь не нарушать ход их беседы.
– Добрый, – ответила Шири, – три безалкогольных мохито, бутылку вашего лучшего красного вина, и ответ на вопрос.
– Если это будет в моих силах, – официантка сдержанно улыбнулась.
– Кого из местных дам вы начали видеть здесь не так давно? – голос Шири снова звучал так, как если бы кроме него в мире не было других звуков.
– Двух блондинок у окна справа, —ответила официантка, уставившись в пространство перед собой стеклянным взглядом.
– Благодарю, несите вино, – ухмыльнулась Шири, подмигнув блондинкам, сидевшим у окна.
– Сию минуту, – официантка удалилась, пытаясь на ходу понять, что только что произошло, но вскоре оставила это занятие.
– Итак, сегодня в меню… Я беру ту, что в красном, – улыбнулась Лия.
– Давай на двоих? – предложила Эфрат.
– Согласна, – Лия встала, лениво и медленно, как обычно, посмотрела на блондинку в красном и удалилась в сторону дамской комнаты.
– Мне выбора не оставили, получается. – Шири недовольно топала туфелькой под столом.
– Ой, не капризничай. – Эфрат встала и последовала за блондинкой, которая, как это ни странно, тоже решила попудрить носик.
– Что ж, кто не рискует, тот на всю жизнь остается с менеджером ресторана и перспективой проститься с той самой жизнью в этом самом ресторане, – с этими искренними и полными неприкрытого смысла словами Шири направилась к столику, где сидела оставшаяся блондинка, в глазах которой отражался не самый высокий в этом заведении ценник, как, впрочем, и не самый низкий.
Когда двери дамской комнаты захлопнулись за тремя милыми леди, Эфрат повернулась, чтобы закрыть замок. Она подошла к блондинке довольно близко, а затем еще ближе. Та сделала шаг назад, а затем еще один, и вот она уже упиралась спиной в стену. Эфрат прижалась к ней и очень близко к пульсирующей на шее артерии произнесла:
– Я любить крек. У тебя есть крек?
Блондинка не успела ответить, Эфрат уже прижалась губами к ее шее, и вскоре первая багровая капля появилась на тонкой загорелой коже ее дневного лакомства. С другой стороны стояла Лия, поднося к губам запястье девушки.
– Прошу вас. – Эфрат отпустила жертву, уступая место Лии.
– Благодарю, – ответила та и демонстративно оскалилась, открывая искусственному свету чудесное зрелище окровавленных клыков. Если кто-то и умел получать удовольствие от процесса, так это тот, кто меньше всего задумывался.
– Так и тянет бросить сверху несколько монет.
– Ты хотела сказать, банкнот? – Лия отстранилась от оседающего на пол тела и подошла к раковине, чтобы умыться.
– Да, именно. Это все влияние Шири. – Эфрат тоже посмотрела в зеркало, чтобы стереть следы трапезы.
– Говорят, раньше мы не отражались в зеркалах. – Лия вытирала руки теплым полотенцем.
– Правду говорят. Ведь раньше зеркала были настоящими, как и многие другие вещи, – ответила Эфрат.
– Например?
– Да неважно, – отмахнулась Эфрат и щелкнула замком двери.
Лии пришлось оттащить тело в одну из кабинок и закрыть дверь, она хотела спокойно выпить вина. Затем молча последовала за Эфрат.
Когда они вернулись в зал, Шири за столиком не было. Как не было и второй блондинки.
– Однако интрига, – сказала Эфрат, садясь обратно за стол.
– Я уверена, эта интрига скоро раскроется, – обоснованно предположила Лия. – Смотри, наше вино уже принесли.
– Я бы удивилась, если бы этого не произошло, – вздохнула Эфрат. – Ты ее видишь?
– Я ее слышу. Как и ты. – Лия расположилась на кресле с выражением полного блаженства на лице, свежая жизнь с легкими привкусом самообмана растекалась по ее венам.
– Да, ей хорошо, – Эфрат попробовала вино и одобрительно кивнула.
Штора, загораживающая выход на балкон, приоткрылась, и из-за нее медленно вышла Шири.
– Что ж, самое время оценить местное вино, – сказала она.
– Ведь местной кухни мы уже отведали. – Лия приподняла свой бокал в знак начала отличного обеденного часа, по окончании которого они оставили весьма и весьма щедрые чаевые, кто-то бы даже сказал, весом в один золотой.
Вечерний воздух был куда приятнее, и Эфрат наслаждалась им через открытое окно машины. Они подъезжали к особняку, ворота которого гостеприимно распахнулись без малейшего участия со стороны возвращающихся. Когда они подъехали ближе к парадному входу, сидевшие в машине увидели, что их ждут. И это был не только дворецкий.
Овадия, Раз и Рахмиэль стояли у дверей. Чуть дальше от них стоял Гедалья. Шири неслышно рассмеялась.
– Вы знаете, что Овадия – бывший священник?
– Да иди ты! – Эфрат рассмеялась так, что слышно было стоящим у порога.
– Это неправда, – Лия тоже смеялась, – но согласитесь, было бы символично.
– Я протестую. Дайте мне побыть свободной и независимой женщиной, – Эфрат не спешила выходить из машины. Она смотрела на Рахмиэля, одновременно испытывая невероятное облегчение и вместе с тем пытаясь уловить перемены и понять, изменилось ли в нем что-то и что именно. Если бы сердце Эфрат билось, сейчас оно было бы очень занято.
– Ты знала, что он выживет? – спросила Лия.
– Нет, – ответила Эфрат, – каждый сам выбирает, выживать ему или нет.
– Вот как? Не знала. – Лия и правда не знала как это работает.
Эфрат наконец вышла из машины. На первый взгляд Рахмиэль остался таким же, как был, только глаза стали другими: они как будто искрились, переливались яркими медно-золотыми искрами. Эфрат все так же чувствовала аромат меда и тепло, исходившие от него. Он подошел к ней ближе и обнял.
– Рахи… – Эфрат обнимала его, ее пальцы гладили снова идеальную укладку, – Рахи, ты будешь носить такую прическу тысячи лет, надеюсь, она тебе нравится. – Она улыбалась, и могло показаться, что какие-то незаметные перемены произошли и в самой Эфрат.
– А ты будешь на это смотреть, – ответил он.
– Ты…? Все хорошо? Ну, кроме пожизненного приговора к осветленным волосам?
– Да, все хорошо, – он сделал паузу и поцеловал ее в лоб, – и мне нравится моя прическа.
– Хорошо. – Она посмотрела через его плечо. – Как дела, Гедалья?
– В порядке, спасибо, – отозвался Гедалья без малейшего движения.
Стоявшие вокруг молчали. И только Шири не была так спокойна, как все остальные. Что-то в происходящем настораживало ее.
– Я думаю, нам всем пора вернуться в дом, – и она подкрепила предложение своим же примером. Гедалья тут же последовал за ней. В самых дверях они взялись за руки и молча ушли куда-то в глубь дома.
– Ты голоден? – спросила Эфрат, когда они с Рахмиэлем остались одни.
– Нет, – ответил он. – И, как ни странно, я вообще не чувствую голода, хотя после того, как мы опустошили запасы в трех мини-барах, это неудивительно.
– Мы тоже пообедали. – Она упала на кровать и начала расстегивать платье. Обычно Эфрат не надевала вещи прямо в магазине, но это платье было особенным. Потому что она не знала, что найдет по возвращению, и оно одинаково должно было подходить для обоих случаев. Ей вовсе не хотелось думать о том, как это опустошение выглядело, но она хорошо помнила себя на его месте. Поэтому Эфрат удивляло, насколько Рахмиэль был спокоен. Слишком спокоен.
– Тебе помочь? – поинтересовался он.
– Безусловно.
Рахмиэль подошел и положил руку на ее колено, его прикосновение казалось таким же теплым, как и всегда. Скоро Эфрат почувствовала это прикосновение выше и выше, и когда она почувствовала его тепло всем телом, ей оставалось только закрыть глаза и улыбнуться.
Эфрат ожидала, что он изменится, что будет вести себя иначе или чувствовать себя иначе, но все было нормально. Как обычно. Только Рахмиэль больше улыбался и больше смотрел на нее.
– Когда я смотрю на тебя, я вижу звездное небо, – отозвался он на ее мысли, – и что-то еще, что я пока не могу объяснить.
Они лежали на кровати, укрывая друг друга своими телами и оба сейчас смотрели куда-то в темноту. Впрочем, это длилось недолго. За дверью снова раздались шаги и остановились. Не нужно было долго думать, чтобы понять, что это означает.
– Вас ожидают, – раздался из-за двери сдержанный голос дворецкого, который готов был ждать сколько понадобится.
– Это за тобой, – лениво произнесла Эфрат.
– За мной?
– Да, иди, поговори с мальчиками, – Эфрат не дала себе труда вдаваться в объяснения, а Рахмиэль не стал просить уточнений.
Через минуту он уже следовал за дворецким вдоль по коридору. Они остановились у слегка приоткрытых дверей. Дворецкий остановился и жестом пригласил Рахмиэля войти. Рахмиэль обнаружил, что стоит на пороге небольшого кабинета, высокое окно не добавляло света в помещение, зато на его фоне сразу можно было различить огненные кудри Раза, стоявшего спиной к дверям.
– Проходи, – раздался голос откуда-то из темноты, скрывавшей Овадию, – присоединяйся к нашей неспешной полночной беседе.
Рахмиэля не нужно было приглашать дважды.
– Надеюсь, мы не отвлекли тебя ни от чего важного, – повернулся к присутствующим Раз.
– Нет, – спокойно ответил Рахмиэль, – когда поступило ваше приглашение все важное мы уже закончили.
Овадия сдержанно улыбнулся.
– Давайте начнем, – Овадия взглядом указал на стоящие в центре комнаты кресла, которые в свою очередь окружали небольшой столик, где стояли три бокала до середины наполненные густой бордовой жидкостью.
Рахмиэль сел в одно из кресел и протянул руку к стоящим перед ним бокалам.
– Интересная татуировка, – отметил Раз.
– Эту я сделал не так давно, – ответил Рахмиэль, взяв один из бокалов.
– И что, твоя семья не возражает? – на этот раз в голосе Раза послышалась тонкая нотка ехидства.
– Моя семья … скорее вызывает массу вопросов, чем возражает чему бы то ни было, – уклончиво ответил Рахмиэль.
– Давай начнем с самых простых, – улыбнулся Овадия, – ведь мы теперь – твоя новая семья.
– Доставшаяся тебе вместе с возлюбленной, – добавил Раз, который так и остался стоять у окна.
– Как ты намерен сообщить им хорошую новость? Начиная с той, что теперь ты придерживаешься новой и далеко не кошерной диеты, заканчивая тем, что теперь в отличии от них ты будешь жить вечно? – продолжал Овадия.
– Настолько вечно, насколько повезет, – уточнил Раз.
– Я пока об этом не думал, – честно признался Рахмиэль, – но как я уже сказал, они довольно странные и я уверен, они просто не заметят, если со мной что-то будет не так как обычно.
– Ты всерьез считаешь, что ты настолько безразличен твоим родителям? – слегка удивился Овадия.
– Я считаю, что у них очень своеобразные критерии для беспокойства, – ответил Рахмиэль, – например, когда я начал днями сидеть возле портрета Эфрат, это не вызывало у них никаких вопросов.
– Портрета Эфрат? – Раз вопросительно поднял бровь.
– Да, уже почти легендарный «Портрет незнакомки с лилией», – глаза Рахмиэля как-то странно блеснули, и он сделал еще глоток.
Раз снова провел взглядом по татуировке Рахмиэля, но на этот раз ничего не сказал. Его опередил Овадия.
– Расскажи о портрете, – попросил он.
– Отец привез его с аукциона, как и многие другие в его коллекции, – начал Рахмиэль, – он никогда не говорил, как их выбирает, а я когда я задавал вопросы, он всегда отшучивался. Говорил что-то в духе, это вопрос личной симпатии. Он всегда сначала выставляет новое приобретение на всеобщее обозрение, так случилось и с этим портретом, он повесил его в гостиной комнате загородного дома, мы как раз отдыхали там в это время.
– Дай угадаю, – произнес Раз, – ты увидел ее и не смог перестать смотреть.
– Однажды и навсегда, – поддержал его Овадия, утопив улыбку в глотке крови.
– В буквальном смысле слова, – добавил Раз, – как это в духе Эфрат, вцепиться во что-то и не отпускать.
– Вернемся к портрету, – настоятельно произнес Овадия.
– Все так, однажды и навсегда, – согласился Рахмиэль, – сначала я просто часто приходил посмотреть на нее, потом я начал подолгу сидеть возле портрета, до тех пор, пока она не начала приходить ко мне во сне.
– Потом ты стал плохо спать? Стал чуточку бледнее, чем обычно? Начал терять аппетит? – перечислял Овадия.
– Да… – кивнул Рахмиэль.
– И когда все это дошло до крайности, ты отправился ее искать, – уже не спрашивал, а утверждал Овадия.
– Вообще сначала я увидел ее фотографию в журнале, – Рахмиэль сделал глоток из бокала и реальность стала чуть насыщеннее, чем была за секунду до этого.
– Да тут куда не посмотри, она повсюду, – отмахнулся Раз.
– А если ты подпишешься на ее Инстаграм, то всегда будешь знать, где она и чем занята, – подмигнул ему Овадия.
– Да? – Раз достал телефон откуда-то из складок мантии, – сейчас вот она в Берлине, сегодня ела вафли. С шоколадным сиропом.
– Кто может осудить за любовь к шоколадному сиропу? – невозмутимо произнес Овадия.
– Технологии несовершенны, – сдерживал смех Рахмиэль, – но ты прав, Овадия, сразу после того как я понял, что девушка на портрете и девушка с обложки – одно и то же лицо, я решил найти ее. – Рахмиэль внезапно замолчал, как будто размышляя о чем-то, что только сейчас пришло ему в голову. – Вообще все это было похоже на череду случайностей и совпадений.
– Да, так и должно казаться со стороны, – кивнул Овадия, – никто ничего не должен заподозрить.
– Опиши портрет, – произнес Раз, – как она там выглядит?
– Зеленое платье, открытые плечи, волосы убраны в высокую прическу, светлая, почти мраморная кожа без тени румянца, – Рахмиэль улыбался, – я помню, что ее алые губы были единственным прикосновением цвета, и еще ее глаза, изумрудно-зеленые, искрящиеся. Она держит в руках белую лилию, отчего ее кожа кажется еще бледнее.
– У тебя, наверное, и фотография есть? – спросил Овадия.
– Есть, – ответил Рахмиэль, – только она в телефоне.
– Что ж, – вздохнул Овадия, – как уже и было сказано, технологии несовершенны, иногда мы оставляем их позади.
– У меня тоже есть вопрос, – произнес Рахмиэль, сделав еще один глоток.
– Я внимательно слушаю, – ответил Овадия.
– Портреты. Что с ними не так? – спросил Рахмиэль.
Раз рассмеялся и наконец подошел к креслу, чтобы сначала накрыть его своей мантией, а потом приземлиться за ней следом.
– С ними наоборот все очень так, – продолжая смеяться, он взял со стола последний бокал, сделал глоток и повернулся к Овадии, – помнишь, как ты запер меня в каком-то чулане?
– В мою защиту, ты вел себя как задница! – рассмеялся Овадия.
– В мою защиту, моя жена заперла меня в подземелье, – ответил Раз.
На этот раз Рахмиэль не выдержал и рассмеялся в голос.
– Что ты смеешься? – спросил Раз. – Мне это больше не грозит, а для тебя это дивная новая реальность.
– Когда Эфрат чуть не убила меня в первый раз, – произнес Рахмиэль, глядя на Раза, – она принесла в комнату, где я лежал твой портрет. Зачем?
– Чтобы я присмотрел за тобой, очевидно, – ответил Раз.
– Как это? – Рахмиэль наклонил голову на бок.
– Это как если бы у меня была лишняя пара глаза везде, где появляется мое живописное изображение, – ответил Раз.
– И лишняя пара клыков, – добавил Овадия, – видишь ли, мы живем вечно, и никто не знает, что в следующий момент может произойти. Если твое тело пострадает и тебе будет негде переждать столетие-другое, то у тебя, друг мой, большие проблемы.
– Очень большие, – поддержал Раз, отпив из бокала.
Полы его мантии терялись в темноте, разливавшейся по комнате. Рахмиэлю казалось, он чувствует ее движение, как если бы она была живой и осязаемой. Он перевел взгляд на Раза. Там, где должен был сидеть кудрявый вампир, теперь не было ничего, ничего кроме искрящейся тьмы. И хотя Рахмиэль точно знал, что Раз сидит прямо перед ним, он не мог его разглядеть, вампир просто растворился, исчез, оставив вместо себя танцующие во тьме искры. Рахмиэль закрыл глаза, а когда открыл их снова, Раз снова сидел напротив. В нем было что-то невероятно притягательное, обезоруживающее, начисто лишающее любого желания с ним спорить, как будто где-то в складках своей бесконечной мантии Раз прятал ключ от всех дверей.
– Получается, портрет, это что-то вроде запасного тела? – спросил Рахмиэль.
– Что-то вроде, но не совсем, – ответил Раз.
– Представь, что теперь ты можешь быть там, где находится твой портрет и тебе ничего не нужно для этого делать, ты просто пользуешься им как дверью, – пояснил Овадия.
– Или как номером в отеле, – добавил Раз, – жить там невозможно, но без них путешествия бы значительно осложнились.
– И у каждого вампира есть такой портрет? – решил уточнить Рахмиэль.
– Не у каждого, – ответил Овадия, – но у некоторых есть. У тебя тоже скоро будет.
– Подаришь папе в коллекцию, – Раз рассмеялся, продемонстрировав острые белые клыки.
– Возвращаясь к теме семьи, – бокал Овадии к этому моменту почти опустел, – расскажи нам о них.
– Почему это так важно? – Рахмиэль тоже почти опустошил свой бокал.
– Видишь ли, – Овадия поставил опустевший бокал на стол, – твои татуировки выдают тебя. Насколько бы стилизованными рисунки ни были, их все равно несложно узнать. – Он поднялся с кресла, и подошел к одной из книжных полок.
– Я уверен, Эфрат будет рада рассказать тебе куда больше, – продолжал Овадия, – ведь лилия – это ее символ, но уже сейчас я могу сказать тебе, что твоя семья намного более странная, чем ты можешь подумать.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Рахмиэль.
– Я хочу сказать, – Овадия протянул ему раскрытую книгу, – что пока ты находился между одним миром и другим, а твоя возлюбленная продолжала жить как ни в чем ни бывало, я дал себе труд рассмотреть твои татуировки чуть более внимательно. И они кое о чем мне напомнили.
Рахмиэль взял протянутую ему книгу, на открытых страницах был текст, который он не понимал, а еще изображения, в них без особого труда можно было узнать татуировки, которые он носил на своем теле вот уже несколько лет. Наслаждение открытием прервало появление гостьи.
– Нам пора, – раздался с порога голос Эфрат, она обращалась к Рахмиэлю, – и мне не очень нравится то, что тянется к нам из будущего.
– Ты можешь видеть будущее? – поинтересовался Рахмиэль, поднимаясь из кресла.
– Видеть – нет, скорее понимать. Это как если бы ты слышал что-то, а затем выбирал из имеющихся вариантов развития событий тот, который подходит больше всего.
Это уже случалось с ними. Они уже выходили из этой комнаты, уже держались за руки, пока шли по коридору и уже проходили эту парадную залу.
– Я не замечал их прежде… – сказал Рахмиэль.
– Не замечал чего?
– Кого, – поправил он, – портреты. Они тут почти повсюду.
– А, да. Это так, – подтвердила Эфрат, – и так было всегда. Тут даже мой где-то есть. Удивительно, – вдруг понизила голос она, – но я никогда не видела здесь портрет Шири. Я вообще никогда не видела ее на портретах.
– Может быть, – предположил Рахмиэль, – она просто умело скрывает свою личность?
– Может быть, – поддержала предположение Эфрат, хотя сама не верила этому ни на мгновение. Как, впрочем, и Рахмиэль.
– Вы правы, – внезапно раздался голос дворецкого, – портретов госпожи Шири и правда нет здесь.
Эфрат и Рахмиэль переглянулись. Но времени для обсуждений и вопросов не осталось, они уже стояли у знакомых дверей.
– Подождите здесь, – сказал дворецкий и удалился.
– Интересно, чего мы ждем? – это был риторический вопрос, но Рахмиэль все равно решил ответить.
– И снова не чего, а кого, – произнес он.
– Откуда такая уверенность? – Эфрат повернулась к нему. Его взгляд был направлен в никуда, а сам он будто стал медленнее, чем мир вокруг.
– Предчувствие, или… предзнание, – ответил он. – Я как будто знаю, что случится дальше.
– Или кто-то хочет, чтобы ты это видел…
Рахмиэль медленно повернулся к ней, как будто его сознание оставалось все в том же недалеком будущем. Его взгляд был спокойным, таким же спокойным и легким, как его улыбка.
Из глубины коридора снова послышались шаги. На этот раз дворецкий был не один. За его спиной можно было разглядеть Шири и Гедалью. Когда они приблизились, дворецкий сделал им знак остановиться и подошел к дверям, чтобы их открыть.
– Прошу, – неизменно отстраненным голосом произнес он.
Один за другим все четверо скрылись в темноте, и двери закрылись за их спинами. Они снова оказались там, где только трое из них могли что-то видеть. Ничто в этой комнате не предназначалось для человеческих глаз, и Шири это знала. Она стояла молча и неподвижно. Перед ее глазами проносились последние месяцы. Все те многочисленные, сладкие и странные моменты, наполненные ожиданием и надеждами, которым не суждено было сбыться. Может быть, она знала это уже тогда, просто не хотела себе признаваться.
– Дитя, ты слишком могущественна, чтобы сокрушаться об утрате, – голос, подобный ее собственному, заполняющий все пространство и раздающийся со всех сторон одновременно, звучал так, как будто обращался к ней одной, хотя она была уверена, его слышат все. Пусть даже они об этом не догадываются.
– Добро пожаловать в семью, – раздался второй голос, и он обращался уже не к ней, хотя она отлично его слышала.
– Мы выбрали тебя, – снова зазвучал первый голос, – твои таланты и качества нам пригодятся.
И тогда Рахмиэль впервые увидел их. Если «увидел» в данном случае уместно. Они были повсюду и нигде одновременно, двое, которых его сознание пыталось безуспешно облачить в форму. Их присутствие невозможно было сравнить ни с чем, что он когда-либо испытывал. Были ли они богами или кем-то иным? Кем-то, в ком он начал узнавать себе подобных.
– Что до твоего спутника, Шири, – заговорил второй голос, – мы приняли иное решение.
Мысли Шири остановились, и все вокруг нее замерло вместе с ними. Так замирает линия жизни, прежде чем оборваться, так звучит тишина, после которой меняется все.
И перемены не заставили себя ждать. Она чувствовала, как Гедалья, стоящий рядом с ней, тщетно искал ее глазами, но ничего не мог рассмотреть в темноте. Шири стояла без движения, зная, что этот последний взгляд сделает только хуже.
Темнота становилась удушливой, как будто сгущалась, стремясь поглотить их. Раздался хруст. Шири вздрогнула, но не обернулась, она знала, как хрустят человеческие кости. Она слышала звуки фортепиано, где-то далеко, на самом краю своего сознания, слышала тихие шаги по деревянному полу, совсем как тогда, когда они танцевали, только они двое, только вдвоем. Музыка становилась громче, приближаясь и заглушая крик. В лицо ударили брызги, но Шири не закрывала глаза, капли превращались в тонкие ручейки, стекавшие к ее алым губам. Он навсегда останется частью нее, как и его музыка, и неважно, что это было старый польский ноктюрн или значительно более молодые немецкие мелодии. Через мгновение Шири ощутила пустоту. Там, где только что был Гедалья, теперь не было ничего. Казалось, даже пустоты не было. Капля крови стекала по ее подбородку и упала на пол с последними аккордами фортепиано. Его больше нет.
