Янина Первозванная
Я хочу стать Вампиром…
– А я люблю. – Гедалья зашел в комнату, не дав себе труда постучать.
– Ох уж мне этот говорящий сендвич … – Эфрат встала и пошла к шкафу, стоящему в другом углу комнаты. В комнатах без окон есть свои преимущества, намного больше простора для фантазии. И искусства. Именно благодаря любви к искусству и круговороту денег среди его поклонников Эфрат познакомилась с теми, кого ждала сегодня на ужин.
– Хочешь меня съесть? – Гедалья шагнул ей навстречу и то ли случайно, то ли специально преградил дорогу. Эфрат, будучи ниже ростом, уткнулась лицом в его шею. Ощутив биение живого сердца и запах человека в такой опасной для последнего близости от себя, Эфрат не сочла нужным сдерживать свои инстинкты и вот уже два острых клыка касались пульсирующей артерии на его шее. Но тут к привычно дурманящему запаху бегущего по его венам эликсира жизни, добавился еще один. Это было то, что люди называют многими именами и среди прочих…
– Интересно… – Эфрат отстранилась и взяла его за руку. В смотрящих на нее карих глазах не отражалось спокойствие и чего-то еще, что заставило ее улыбнуться. —Может быть, он и правда не еда.
– Но ты все еще можешь меня съесть, если хочешь. – Гедалья сжал ее руку в своей.
– Сходи лучше дверь открой. – Эфрат чувствовала, когда люди приближаются к границам ее владений, но этих людей она позвала сама. Им предстояло подготовить дом к приходу гостей, зажечь огни вдоль дорожек и всеми прочими способами «очеловечить» ее жилище.
Гедалья вышел из комнаты, оставив милых леди одних.
– Иногда мне кажется, я могу еще одну вечность просидеть в этой комнате. Невольно начинаешь верить историям, которые люди о нас рассказывают, будто мы можем спать вечность, как если бы кроме их мира во всей вселенной не было бы больше ничего.
– Из того, что я успела о тебе узнать, ты довольно неплохо проводишь время среди людей. – Шири бросила взгляд на стопку журналов, лежавшую на туалетном столике. На обложке каждого из них красовалась Эфрат. – Ты если не богиня, то младшее божество точно, особенно в пантеоне тех, кто верит в деньги.
– Человеческая вера вообще довольно избирательна, не находишь? Она выбирает, кому служить, и если человек достаточно силен, то вера прокладывает ему путь в любой из миров по его выбору, а если нет, то прочно привязывает его к хозяину. – Эфрат открыла шкаф и взяла первое попавшееся под руку платье: короткое, сшитое из усыпанного блестками кружева. Почти прозрачное одеяние не имело цели закрыть собой хозяйку, но показать ее в лучшем виде из возможных.
– Мне нравится твой выбор, – Шири лукаво улыбнулась. – Примеришь?
– Вряд ли мне еще есть, что от тебя скрывать. – С этими словами Эфрат сбросила на пол черный шелковый халат, открыв лучам тусклого света мраморно-белую кожу, которую одни фотографы считали эталоном красоты, а другие называли болезненной бледностью. Последних она считала слабаками, кто не годился даже на аперитив. С методичностью скульптора Эфрат подчеркивала изгибы своего тела гладким шелковым бельем, до времени прятавшим ее от посторонних взоров. Она была высокой, очень высокой по мнению некоторых, и болезненно худой по мнению других. Сама же Эфрат придерживалась мнения, что самое толстой частью ее тела должны быть ресницы. И с высоты чуть больше пяти фунтов ей было абсолютно все равно на чье бы то ни было мнение, кроме собственного.
– Все равно нравится. Я думаю, сегодня это будет преобладающим мнением среди гостей. – Шири подошла к Эфрат, чтобы помочь ей застегнуть пуговицы на спине, – платье не предназначалось для самостоятельных леди.
– У нас есть еще пара часов, чтобы насладиться компанией друг друга, пока мои трудолюбивые помощники готовят все к приезду гостей, – ответила Эфрат. Затем она подошла к туалетному столику, и открыла стоящую на нем шкатулку. По комнате поплыла тихая мелодия. Эфрат достала из шкатулку тонкую нитку жемчуга и этим закончила приготовления.
Держась за руки, девушки прошли комнату, где днем спали Шири и Гедалья. Оттуда они попали к широкой парадной лестнице. При свете дня все выглядело иначе и теперь можно было как следует разглядеть детали. Оказалось, что дом разделен на два крыла, в каждое из которых вел свой лестничный марш, но куда бы вам ни случилось повернуть, вы неизбежно встретитесь со взглядом хозяйки. Она взирала на каждого вошедшего в дом с портрета, что висел ровно по центру между двумя лестницами.
Шири спустилась первой, чтобы рассмотреть портрет и заодно успеть подать руку шедшей за ней Эфрат, которой ввиду невообразимо высоких каблуков требовалось явно больше времени.
– Когда был написан этот портрет?
– Где в середине прошлого века, я не помню точно. Он путешествует со мной все то время, что я живу в центральной Европе.
– А где ты жила до этого?
– Там, где нет переписи населения, – рассмеялась Эфрат, снова вкладывая руку в руку Шири, чтобы сойти с личных небес на общую землю. – Он был написан в Италии мастером, чье имя никто и никогда не узнает.
– Он стал одним из нас?
– Понятия не имею, но не сказала бы, что его хозяин отличался особой сентиментальностью.
– Мужчина?
– Италия… – пожала плечами Эфрат. – Кому какое дело.
– Если придется, я заберу его с собой, повешу в спальне и буду разговаривать с тобой каждую ночь.
– Главное, не забывай время от времени приводить туда кого-нибудь, а то я поблекну, утрачу всю привлекательность и начну высказывать недовольство.
– Об этом можешь не беспокоиться, лакомства хватит на всех, – Шири улыбнулась.
Еще какое-то время они стояли возле портрета, пока откуда-то из дальних комнат не послышались звуки музыки, тихие валящиеся один в другой шепот фортепианных клавиш.
Окруженные теплым светом свечей девушки спустились в холл, а оттуда последовали за мелодией, отчего-то казавшейся Эфрат знакомой.
– Я знаю эту музыку, – сказала она.
– Это любимая музыка Гедальи.
Эфрат ничего не ответила на это. Они молча зашли в комнату, где за черным, как и все вокруг, фортепиано сидел Гедалья и, казалось, не замечал их присутствия. Не сразу, но Эфрат начала узнавать мелодию, и наконец узнала.
With your arms spread on the floor
You try to forget your life of yore
You are waiting for a better day
When you can ignore the things they say
And your fear is taking over again
The fight and struggle was all in vain
And the stars cannot light the way
To the place where you are today1
Низкий карамельный голос Эфрат звучал очень тихо, но был громче всех прочих звуков. Cама она не знала об этом, как когда-то не ведала о том, что где бы она ни появилась, все взгляды будут прикованы к ней, и всякий, с кем она встретится глазами, будет ждать возможности исполнить любое ее желание. По счастью, желаний у нее было не так много.
– Почему ты так любишь крек? – поинтересовалась Шири.
– Не знаю. – Эфрат и правда не знала. А может быть, хотела так думать. – А у тебя есть крек?
– Вы наверняка это уже обсуждали. – Гедалья наконец отвернулся от фортепиано и теперь смотрел на них.
– Да, было такое. Но на сегодня наше время подошло к концу, пора встречать гостей. Как только Эфрат произнесла последние слова, они услышали звук открывающихся дверей и звонкий смех первых прибывших. Приятного аппетита.
Гостиная наполнялась гудением разговоров с тонкими нотками смеха и звона бокалов. В приглушенном свете свечей Гедалья развлекал гостей фортепианным барокко, пока хозяйка вечера внушала всем ощущение безопасности своей ослепительной улыбкой и сладкими речами.
– У тебя все, как всегда, Эфрат. Теплая компания и хорошее вино. – Гости старались ничуть не меньше хозяйки.
– Прогадаешь с одним, другое тебя спасет. – Эфрат смеялась вместе с гостями, наблюдая, как в дальнем углу Шири о чем-то вполголоса беседует с молодой парой, мимолетно касаясь то одного, то другого. Такие юные и любознательные, они уже какое-то время украшали собой подобные собрания, а потому чувствовали себя довольно свободно.
Огни свечей отражались в хрустальных гранях канделябров, рассыпали золотые искры по лицам присутствующих, помогая самым светлокожим из них почти ничем не отличаться от других. Природное обаяние Эфрат убеждало окружающих в естественности происходящего. А тайна, которая окутывала каждый такой прием, привлекала их еще больше.
– Я обожаю твою улыбку, Эфрат. Покупаю каждый журнал с твоими фотографиями, чтобы рассмотреть поближе.
Сегодня среди гостей была и давняя поклонница таланта Эфрат. По какой-то неочевидной причине женщины намного охотнее стремились в ее объятия. Впрочем, зная нравы современных людей, Эфрат не спешила их осуждать. Она вообще не любила спешки, когда перед ней богатое меню, и ждала, пока будущая жертва начнет чуять подвох. Тогда начнется сладкая погоня. Долгая или короткая – все зависит от самой жертвы. Обычно та сопротивлялась изо всех сил, убегая и отказываясь верить в свою судьбу. Ведь мужчины сегодняшнего дня привыкли убивать, а не становиться жертвами. Эфрат всегда любила баланс и искренне верила, что с каждой ее трапезой мир становится чуточку спокойнее и свободнее.
– А я любить крек! У тебя есть крек? – Способная учуять запах любимого лакомства за милю, Эфрат уже знала, какой будет ответ. Она хотела, чтобы поклонница поняла, что ее интерес не находит взаимности, когда из угла, где стояла Шири, раздался голос.
– У меня есть. – Голос принадлежал одному из собеседников Шири. Одному из тех, чей возраст сложно определить с первого взгляда, по опыту общения с избалованными наследниками, Эфрат смело предположила, что этому может быть или чуть больше двадцать или немногим меньше. Прежде она никогда его не видела, зато не раз встречалась с предметами его гардероба, когда прогуливалась по магазинам. Тем же отличалась и его подруга блондинка, чье незначительное платье стоило значительную сумму, сравниться с которой могла только ее миниатюрная сверкающая бриллиантами сумочка.
– Что ж, тогда, позвольте вас ненадолго оставить. – Под одобрительные улыбки Эфрат покинула центр комнаты и направилась к компании у окна, зашторенного плотной бархатной портьерой. Высокий напольный канделябр стоял в опасной близости от портьеры, зато достаточно близко к Шири и ее новым друзьям, чтобы их можно было как следует рассмотреть. Эфрат получила этот канделябр в наследство от предыдущих владельцев особняка. За все то время, что она устраивала в этом доме приемы, успела заметить, что именно он притягивал ее будущих жертв.
– Предлагаю вам продолжить в более уединенной обстановке, – произнесла Эфрат, взяв за руку белокурую девушку. И бросила короткий взгляд на Шири, которой не было нужды объяснять, что никакого интереса к креку Эфрат никогда не испытывала.
Тяжелые даже на вид массивные деревянные створки дверей любому другому пришлось бы открывать по одной, а потому гости всегда аплодировали, когда Эфрат распахивала их легким движением рук. Так произошло и сейчас. Было в этом что-то от духа гедонизма, под общие аплодисменты идти за руку с теми, для кого это двери могут больше не открыться. Так думала Шири, закрывая за собой двери.
Оказавшись отделенными от шумных и пока что счастливых гостей тяжелыми дверьми, которые сохранились здесь еще со времен постройки особняка, довольные собой и друг другом компаньоны парами разошлись в разные стороны. Так Шири увела за собой стройную блондинку в незначительном платье, а Эфрат с неизменной нежной улыбкой обернулась к обещавшему подарить ей наслаждение духа и тела. Сквозь доносящиеся до них голоса можно было расслышать, как пальцы Гедальи, чередуя черные клавиши с белыми, пересказывали серенаду Листа в незнакомой последнему манере. Его игра передавала чуть больше горечи, чем планировал автор, и звучала чуть тише, чем стоило бы, но что как не тишина способна подогреть мгновения перед погоней.
Жертва все еще ничего не подозревала, а Эфрат стояла перед ним, не спеша обнажать белоснежные зубы, один вид которых превращал ее из нежной белокурой модели в чудовище со страниц готических романов. Ее лицо постепенно изменялось, приобретая более естественные для древнего существа черты, но всего этого было не разглядеть в полутьме, наполнявшей комнату, а потому жертва продолжала медленно отступать к стене. Эта комната была проходной, а потому из нее имелось два выхода, один – через который они в нее попали, и второй – к которому приближалась ее добыча. Еще несколько шагов, и лицо Эфрат осветит лунный луч, пробравшийся в комнату через зазор в бархатных партерах. Холодный свет коснулся ее щеки и слегка приоткрытых губ, момент был идеальный, и Эфрат обнажила клыки, позволив улыбке засиять еще ярче. Но ничего не случилось. В комнате было также тихо, как и до этого, а робкие попытки гостей напомнить о себе давно подчинились непреходящему желанию Гедальи приобщить их к прекрасному и наслаждаться музыкой вне зависимости от того, хотят они этого или нет. Эфрат сделала шаг, затем еще один, и вот уже между ней и человеком не осталось места даже для сердцебиения последнего.
Казалось, мгновение превратилось в вечность, и целая вечность могла бы уйти на то, чтобы рассуждать о вопросе тяги смертных к смерти. Не жалея кануть в такой тоске, сохранявшая до этого неподвижность жертва положила руки на бедра Эфрат, чтобы затем медленно подняться к талии, согревая своим теплом ее мраморную кожу, и прижать Эфрат еще ближе к себе. Аппетит пропадал с каждым его движением, ведь ничто так не разочаровывает в пище, как жажда быть съеденной. И когда среди всех утомительно приятных движений ее жертва наклонила голову так, чтобы открыть взгляду пульсирующую вену на шее, Эфрат уже готова была сломать эту шею и начать проклинать современную киноиндустрию.
Почувствовав неладное, он отстранился и попытался уловить темнеющий взгляд этого притягательного древнего существа, манившего его подобно тому, как призрачный шанс уцелеть в неравной схватке манит любую жертву охотника. Сделав шаг назад, он почувствовал, что поверхность за его спиной не может служить надежной опорой. И не напрасно, за его спиной были такие же двустворчатые двери, подобные тем что привели их в эту комнату. И, утратив равновесие, он упал в открывшиеся двери. Эфрат наблюдала за происходящим с утомленной иронией. Ей казалось, что Шири явно повезло больше, раз ни она, ни ее спутница не отвлеклись на шум. Из распахнувшихся дверей вырвался свет. Теперь лежавшая на полу жертва могла разглядеть, как изменилась внешность поп-звезды. И от этих перемен любому нормальному человеку захотелось бы бежать. Как можно быстрее. Но этот никуда бежать не собирался.
Пока человек разглядывал ее, Эфрат медленно, далеко не в такт звучавшей мелодии фортепиано, подошла к своей жертве. Но поскольку с чувством такта у нее всегда были проблемы, она вернула попытавшегося было встать человека обратно на пол нежным, но убедительным ударом черной лакированной туфелькой в грудь. Эфрат пристально всмотрелась в глаза своей жертвы. Оставалось понять, пришел ли он сам или его пришли. Нужно быть осторожной, чтобы случайно не оставить семью без единственного наследника. Это принесло бы лишние хлопоты.
– Откуда ты знаешь, кто я? – Эфрат продолжала прижимать его к полу. Но жертва не спешила с ответом. Тогда вампирша подвинула носок туфельки к его горлу и надавила еще сильнее.
– Я спрашиваю, откуда ты знаешь, кто я? – Ответа снова не последовало. – Послушай, ты либо ответишь мне, либо умрешь прямо здесь, а твое тело растворится в кислоте быстрее, чем кто бы то ни было успеет по тебе соскучиться.
– Портреты, – прохрипела жертва под ее ногой, – портреты.
– Портреты? – Эфрат слегка ослабила давление.
– Тот, что в твоем доме, – он пытался схватить ртом воздух, – не единственный.
Это было правдой. Портреты Эфрат можно было найти по всей центральной Европе. Какие-то из них находились в открытом доступе, какие-то хранились в частных собраниях. Но она помнила только один случай, когда кто-то в шутку сравнил ее с изображенной на портере дамой.
– Что еще ты знаешь? – Эфрат снова надавила на его горло.
– Ты… ты не всегда была женщиной. – Слова как-то умудрились протиснуться через сдавленное горло, пока его руки вместо того чтобы ослабить давление гладили ногу Эфрат, с каждым движением поднимаясь все выше. Эфрат это нравилось, но нужно было кое-что прояснить.
– Прощу прощения, что?
– Портретов много, но не везде ты одета как женщина.
И это правда. Эфрат не всегда выбирала женские роли. Время диктовало свои условия, и она наслаждалась обеими ролями. У нее не было никакой заинтересованности в таких преображениях, просто в какой-то момент истории люди решили, то всех женщин необходимо либо истребить, либо довести до состояния безмозглой скотины. Оба варианты внушали Эфрат столько же интереса, сколько сомнительные интеллектуальные таланты человечества, но тайну надо было сохранять. И ей это успешно удавалось. В большинстве случаев.
Эфрат убрала ногу с его горла, присела рядом, затем быстрым движением руки подняла его тело с пола и поставила на ноги. Казалось, это не смутило и не удивило смертного, будто он ждал чего-то подобного и даже получал удовольствие от происходящего.
– Беги, – прошептала она, сжимая пальцы на его горле, – и, если тебе придет в голову бежать медленнее, вспомни, я могу просто растворить тебя в кислоте.
С этими словами она все тем же легким движением отбросила его в конец коридора, где, пролетев несколько метров над полом, его тело ударилось об стену. Этот узкий коридор объединял гостевую часть дома с той частью, откуда люди не выходили, если им выпадала сомнительная удача туда попасть. Коридор заканчивался еще одной дверью, к ней-то и устремился человек, когда снова поднялся на ноги. Улыбка вернулась на лицо Эфрат, и она медленно последовала за убегающим.
Некуда торопиться, ведь путь по этому коридору был только один и она знала, где тот заканчивается. Они всегда бежали одинаково, или почти одинаково. Отличались только их эмоции, мечущиеся от стены к стене, эхом проносившиеся во тьму, что поглощала бегущего по мере движения. Эфрат не нужен был свет, чтобы следовать за жертвами. Он бежал, не оборачиваясь, и так быстро, как мог. Бежал, распахивая одну дверь за другой, до тех пор, пока не распахнул перед собой последние двери. Это был ее любимый момент, а потому Эфрат остановилась, чтобы прислушаться и ощутить этот сладкий запах чистого, ничем не замутненного осознания происходящего. За последними дверями не было ничего, кроме кирпичной стены. Легкая улыбка снова появилась на ее губах, обнажив острые зубы.
Если бы человек мог видеть в темноте, он бы смог рассмотреть, что тут и там кирпич украшают борозды и сколы – следы отчаянных попыток выбраться, которые предпринимает каждое живое существо, когда понимает, что сейчас произойдет. Все становилось еще хуже, когда человек начинал чувствовать тонкий и сладкий запах гнили, запах засохшей и запекшейся крови вперемешку со все еще стоявшим здесь запахом разлагающейся плоти.
Эфрат молча стояла за его спиной, наблюдая за тем, как он ощупывал стену руками, как будто надеясь, что она превратится во что-то другое.
– Возможно, мне стоит и здесь повесить свой портрет. Или зеркало. – Она начала медленно приближаться к человеку, который все еще стоял лицом к стене. – Ты прав, нет смысла поворачиваться, ты все равно не сможешь меня разглядеть.
Она подошла к нему вплотную и поставила руки по обеим сторонам от него, так чтобы ее ладони легли поверх его рук.
– Будет больно, но недолго. – С этими словами Эфрат прикоснулась к его шее губами, и медленно приоткрыла рот, чтобы тут же впиться в пульсирующую артерию.
Миг, когда клыки разрывали кожу, был особенно приятным. Это сложно с чем-то сравнить, как и любой другой момент, когда ты перестаешь кем-то притворяться и между тобой и реальностью не остается ничего. Это почти то же самое, что смотреть в глаза бесконечности, черному полотну бездны, мерцающему тысячами и миллионами звезд. Это предрассудок и человеческие суеверия, что вампиры питаются кровью, просто так уж устроен человек, что кровь – седалище его души, за ней-то и охотятся создания ночи. И тут не так важно, сколько крови им удастся выпить, сколько то, что приходит вместе с ней. Хотя значение самой крови отрицать не стоит, она довольно вкусная.
Еще несколько глотков – и сердце начнет биться реже, прекратить нужно до того, как остановится сердце. Эфрат прижимала его к стене своим телом, а потому он еще держался на ногах, но вот удары сердца стали все и реже, и ей пришлось остановиться, чтобы затем медленно опустить его тело на пол. Сознание еще теплилось в нем, но совсем скоро погаснет и оно. Эфрат села на пол возле умирающего человека и прислонилась спиной к кирпичной стене. Она не ощущала холода, хотя от кирпича ее отделяло лишь тонкое кружево. Сейчас она не ощущала даже границ этого тела, как будто ее сознание увеличилось до масштабов вечности и укрывало собой весь обозримый мир. Она знала, что происходит радом с ней и далеко отсюда, о чем говорят люди, оставшиеся в освещенных свечами комнатах, слышала мысли Гедальи, перебирающего пальцами клавиши, но все это было похоже на фоновую музыку, поверх которой звучал голос, все также заполнявший собой все вокруг: Шири смеялась.
Тогда Эфрат поднялась и перешагнув через лежащее на полу тело, пошла назад по коридору. Она сделала несколько шагов, как вдруг ей показалось, что она что-то услышала. Неужели он еще жив? Впрочем, какая разница, это ненадолго. Она продолжила идти и вскоре вышла обратно в освещенный коридор, в конце которого за открытыми дверями остались Шири и ее белокурое угощение. Эфрат не боялась, что ее увидят, у них было достаточно времени, чтобы придать себе невинный вид и вернуться к гостям.
Когда она появилась в дверях, Шири все еще сидела на диване рядом с блондинкой, чья голова лежала у нее на плече.
– Она жива, просто… устала, – Шири ответила на вопрос Эфрат еще до того, как та успела его задать.
– Это хорошо, если пропадет один – ничего страшного, но если оба сразу, это чревато. Оставим ее здесь и вернемся к гостям.
– С удовольствием, а то еще немного и Гедалья перейдет на Дебюсси, а это всегда знак тоски.
– И скрытой страсти к садизму. – Они засмеялись и неспешно начали приводить друг друга в порядок перед возвращением к людям.
