Яна Усова
Навигаторы. Кадет
Глава 10
Рэн
В ювелирной мастерской было чисто, сухо, опрятно, светло и… безопасно.
– Арэниэль, – недовольно обратился ко мне ювелир, к которому я наконец-то смог записаться в ученики. За четыре года учёбы на ММР я вдоль и попрёк изучил условия договора с родителями и нашёл обход условий, которые запрещали мне заниматься резьбой по камню. В нём не было ни одного пункта, запрещавшего мне изготавливать ювелирные изделия. Позади остались незабываемые месяцы практикума по выживанию, и теперь у меня был, что называется, практикум для души. Господин Вайлитень Борвик ворчливо продолжил: – Ты неправильно измерил угол грани! Огранка будет не симметричная и не даст нужной игры цвета.
Вайлитень Борвик, элефин с пшеничного цвета волосами средней длины и огромными, чуть раскосыми глазами, выглядел отлично для своих тысячи семисот восьмидесяти трёх лет. Я думал, он чуть старше меня, когда пришёл наниматься в подмастерья. Одежду он предпочитал устаревшую, носил камзол и ботфорты, а волосы собирал хвост. Мне многое не нравилось в этом наставнике, но, он, несомненно, был гением огранки драгоценных камней.
Я незаметно вздохнул, взял в руки квадрант и снова измерил угол. Действительно, я ошибся, но всего на полградуса, а господин Борвик ошибку определил на глаз. Да уж, до его уровня мне было ещё расти и расти.
Борвику поступил большой заказ: огранить несколько тысяч полудрагоценных камней разной формы. Самые мелкие камни шли не в ювелирное дело, а использовались для украшения платьев и костюмов, а камни чуть крупнее – для украшения залов домов именитых высокородных элефинов. Требования к таким камням не были жёсткими, поэтому я и ещё пять учеников господина Борвика сидели в просторной мастерской и в прямом смысле оттачивали свои навыки.
Я брал камень, проверял его на дефекты, определял, какая огранка для него подойдёт, а затем, чтобы убрать изъяны, замерял угол, закреплял камень и начинал сперва обдирку, потом огранку и в конце – шлифовку. Когда я осваивал одну форму огранки, переходил к другой. Каждую из форм я оттачивал до тех пор, пока не доводил работу до автоматизма. Но, хотя я уже в совершенстве гранил камни формы «овал», господин ювелир всё не разрешал мне начать оттачивать другую огранку.
– Господин Борвик, – как-то спросил его кто-то из его учеников, – почему мы точим руками, ведь есть же автоматические комплексы, которые сами вымеряют угол, сами обдирают, точат, шлифуют?
Ювелир внезапно рассердился:
– Да потому что камни получаются мёртвые! Без души! Да, они красивы и идеальны, но камень, не прошедший через тепло рук огранщика, никогда не будет обладать глубиной игры света! – рьяно воскликнул он и, успокоившись, ехидно добавил: – Не всегда требуется стандартная огранка, бывает так, что в украшение лучше подойдёт камень с необычными гранями. И вот сейчас вы точите камни руками, чтобы в будущем вы смогли понять, если вам встретиться камень, – он выделил это слово, – который сможет прославить вас как мастеров-ювелиров, чтобы вы смогли показать его красоту, несмотря на нестандартную огранку.
Да, господин Борвик любил своё дело, хотя украшения он делал посредственные. Красивые, но обычные. Изящные, но без изюминки. Поэтому ювелирные украшения господина Борвика продавались не то чтобы плохо, но и огромные очереди за ними не выстраивались. А вот огранку камней у него заказывали постоянно.
В целом мне нравилось это направление работы с камнем, но и по своему гравёру я от этого скучал больше. Я взял следующий турмалин, повертел камень в руках, определил, что ему однозначно требуется огранка «овал», закрепил, начал обдирку… Руки всё делали автоматически, мысли же мои унеслись к чемпионату Элеи по боям на национальных клинках, которые должны были стать итогом первого семестра последнего курса университета…
***
Тренировок с Квардиго мне уже не хватало. Теперь я мог на первых секундах боя выбить клинки учителя или нанести пятнадцать, как того требовали официальные соревнования, порезов, но я не решался попросить его помочь мне найти другого учителя. Он много для меня сделал, и мне не хотелось его обижать. После очередной тренировки, которая для меня была, как разминка, запыхавшийся Квардиго обратился ко мне:
– Рэн, тебе надо расти, меня ты уже давно обогнал. Ты будешь не против, если я посоветую тебе другого учителя?
– Господин Квардиго, с почтением приму ваши советы, – ответил я вежливо.
На следующей тренировке в зале присутствовал подтянутый элефин в возрасте.
– Господин Тиадениэль Эрдо Пэриксен, – представил его Квардиго и продолжил: – Рэн, именно у него я предлагаю тебе учиться.
– Почту за честь, господин Пэриксен, ответил я, чуть склонив голову.
Он ничего не ответил, молча кивнул и показал в центр зала. Взял тренировочные деревянные клинки и встал в позицию.
Боем это не было. Это оказалось избиением младенца. Уже на первой минуте Тиадениэль выбил один мой клинок и до конца боя не подпускал к нему, чтобы поднять. Ещё он был очень быстр и силён, я едва успевал ставить блоки и парировать удары. К концу второй минуты моя правая рука безвольно висела – господин Пэриксен своей палкой ощутимо задел нервные окончания. Всё закончилось обидным шлепком по моему тылу. Я тяжело дышал, противник же остался свеж, как первый цветок, распускающийся в мае в элейских горах.
Тиадениэль произнес:
– Прыжки слабые, удар тоже, скорость маловата, не предугадывает действий противника. В общем… беру в ученики, – он помолчал, рассматривая меня, и добавил: – И да, называть меня Дэн, никаких господин Тиадениэль или господин Пэриксен.
– Почему? – спросил я.
– Почему согласен учить? – уточнил Дэн.
Я кивнул.
– Уже 30 лет никто не мог продержаться против меня больше минуты, ты же продержался, – он бросил взгляд на времярез, – три минуты двадцать восемь секунд. – Ухмыльнувшись, он подошёл к Квардиго, хлопнул того по плечу и обратился уже к нему: – Заходи завтра, отдам тебе тот палкийский кинжал, на который ты давно глаз положил!
Я опешил: они поспорили о том, сколько я продержусь против Дэна? И учитель, стало быть, выиграл? Интересно, что он поставил на кон…
Дэн кардинально поменял мои тренировки. Каждый мой день начинался теперь с пробежки и комплекса силовых упражнений, а по вечерам, когда я не дежурил в университетской клинике, были тренировки в зале Дэна. О… Это оказался не обычный зал для упражнений. Спортзал был роботизированный, такой университет позволить себе не мог. Хотя… Если бы несколько наших студентов выступали на соревнованиях ежегодно, то университет смог бы обзавестись самым ультрасовременным тренировочным залом. По залу Дэна летали пять небольших плоских цилиндров с огоньками и кнопками. Они двигались хаотично, но, приближаясь ко мне, стреляли электрическими зарядами. Не смертельно, конечно, но довольно болезненно. В руках я держал специальные клинки, и, когда успевал подставить хотя бы один из них под разряд, тот рассеивался.
– Когда научишься уворачиваться от восьми таких ботов, в занятия стану включаться я, – бросил мне Дэн и вышел из зала.
Первые две недели я еле выползал с тренировок. Хорошо ещё, что учёба только началась и не требовала пока напряжённого внимания. Боты долбили меня разрядами постоянно. Но к концу второй недели я заметил, что стал успевать уворачиваться и иногда даже предугадывать, какой из них попытается выпустить в меня разряд. Дэн увеличил число роботов до восьми, и я ещё три недели с трудом уходил с тренировок на своих двоих.
Приятным разнообразием между учёбой и занятиями в зале стало получение патента. Почти сразу я передал все права на изобретение навигаторам. Они ежедневно спасали тысячи живых существ, возможно, моя надстройка в капсулу могла помочь спасать ещё больше. Конечно, передача абсолютных прав на патент не была бесплатной – мой счёт в гномейрском банке увеличился в разы, так что у меня появилась возможность путешествовать, учиться и позволить себе кое-что для души после отработки на маяке.
Из-за интенсивных тренировок, дежурств в клинике и уроков у ювелира я стал меньше времени уделять учёбе. Как итог – не сдал зачёт по выживанию.
– Съёмки время отнимают? – ехидно поинтересовался нье' Цалик, проходя мимо стола, на котором я пытался рассортировать жумары, блоки и репшнуры.
А потом я провалил практикум по анестезии. Нет, отчисление мне пока не грозило, но родителям наверняка уже доложили.
– Дэн, нужно убрать одну тренировку в неделю, с такой нагрузкой я могу вылететь из универа, – пришёл я к учителю.
Он нахмурился, потом язвительно ответил:
– Я думал, что взял ученика, а оказалось – ученицу. Можешь убрать одно занятие. Или можешь вообще не ходить. Решай сам.
Я задумался. В элейских сутках двадцать семь часов, где взять ещё парочку? Я стал спать на час меньше, значительно сократил количество дежурств в клинике, в которой раньше подрабатывал не только из-за общей практики, но и из-за денег, пересдал долги. И всё равно месяцы до каникул слились в одну пелену: подъём, тренировка, лекции, тренировка, сон. Два раза в неделю я дежурил в клинике. В эти дни тренировок у меня не было, но были пробежки на стадионе. А в выходные, свободные от лекций, я посещал занятия в ювелирной мастерской.
Примерно за месяц до Дня смены года должны были состояться соревнования за титул чемпиона Элеи. Дэн взялся за меня всерьёз. После тренировок я отправлялся сразу в амниотическую капсулу, без которой мне, вероятно, не удалось бы справляться ещё и с учёбой, и с занятиями по ювелирному делу. Иногда бессознательного меня приносил туда Квардиго, который практически всегда присутствовал на занятиях. Дэн считал ниже своего достоинства таскать ученика, с Квардиго же мы вдобавок разбирали мои ошибки. В этот раз мы не смотрели прошлые бои, чтобы определить сильные и слабые стороны противников. Дэн сказал, что, наблюдая за боями будущих противников, я настраиваю себя на контратаки их приёмов, а если они так же, как и я, развили свои навыки? Это могло бы стать неприятным сюрпризом на соревнованиях. Было нужно, чтобы во время поединка я мог просчитывать действия противника, видеть весь узор боя. В этом Дэн видел какую-то, понятную только ему, романтику.
И вот соревнования на титул чемпиона настали. В прошлом году я участвовал в соревнованиях между университетами, а сейчас Дэн посчитал возможным заявиться на состязания планетарного масштаба. Сначала проводились отборочные туры, которые Квардиго и Дэн считали разминочными. На каждом этапе противники мои становились всё более сильными, но пока не настолько, чтобы можно было переживать.
Декан ММР и ректор универа были в экстазе. Ни один студент медицинского университета Элеи ни разу не участвовал в соревнованиях такого уровня. Когда мы с Квардиго и деканом пришли к ректору, тот даже пообещал построить на территории университета ультрасовременный спортивный комплекс, а ещё в два раза снизить оплату за обучение для студентов, показавших в различных спортивных соревнованиях хорошие результаты.
Первый день финала не отличался от дней отборочных туров. Одежда на мне была традиционная, причёска тоже. Правила поединков не менялись тысячелетиями.
Перед первой схваткой я осмотрелся. В первом ряду сидела Катениль. Она повела глазами вправо и вверх, я проследил за её взглядом: в правом верхнем ряду сидели родители. И в целом среди зрителей оказалось много знакомых лиц: это были мои однокурсники, ребята и девы, дежурившие со мной в клинике, мои товарищи по выживанию – Дина, Фаинерель, Кайлирн, Бэнэниэль. Присутствовала даже профессор Жилерен.
Рефери повторил правила, и мы… закончили поединок. Мой первый противник оказался ме-длен-ным. Очень. Пока он оценивал обстановку, вытаскивал клинки, разбегался, подпрыгивал… Можно было широко зевнуть, прикрыв при этом глаза, потом не спеша достать своё оружие и, слегка крутанув в руке, выбить клинки противника, наставить один свой клинок на горло, а другой – на сердце противника. Мне было непонятно, как он добрался до планетарного финала. На бой мы потратили около пятнадцати секунд. В зале сначала стояла тишина, а потом грохнули аплодисменты, раздались крики, звуки вувузел.
Для меня первый день соревнований закончился, толком и не начавшись.
Заведующий отделением первичного приёма университетской клиники утром спрашивал у меня, не смогу ли я выйти на смену вечером. Кто-то внезапно взял отгул.
– Пожалуй, надо сообщить, что смогу сегодня подежурить, – пробубнил я себе под нос, пока рефери бил в гонг.
На следующий день мой противник заставил меня немного попотеть. После того, как ударил гонг, он стал кружить вокруг меня, а я держал его под наблюдением. За полсекунды до его нападения я заметил, как слегка расширились его зрачки, напряглись мышцы лица.
– Многие не следят за своим лицом, и оно выдаёт их, – говорил мне ещё в самом начале тренировок Дэн, – ты должен быть полностью расслаблен.
Я без труда уклонился от первого удара, развернулся, высоко подпрыгнул и, пока противник разворачивался, успел сделать в полёте пару шагов по его спине. Зал загудел. Но мой противник оказался не промах и смог поставить блок, так что я лишь слегка оцарапал ему руку. Больше я не стал ждать нападения и сам перешёл в наступление. У бойца была неплохая подготовка: он уворачивался, защищался, но один раз я чуть задел клинком его ухо. Меня же мой противник коснуться не смог. Увидев, что он уже подустал, я увеличил напор и продолжал теснить его к краю арены. Заступ! Гонг.
Последним боем был бой за звание чемпиона. Я уже знал, кто станет мои противником – часом раньше Нарсго одержал победу в своём поединке.
Утром я сделал обычную разминку и помчался на финал соревнований. Бой с Алинэлем Нарсго был тяжёлым. Хотя я превосходил его в скорости и силе, у него был огромный опыт в таких поединках. Я осмотрелся: повсюду была размещена реклама «Крыльев» вперемешку с рекламой известного на Элее туристического агентства – спонсора моего противника. Не удивительно: Нарсго стал чемпионом межуниверситетских соревнований в прошлом году. Титул этот не был самым высоким, но всё же был значимым.
Как только рефери озвучил правила, мы встали в одинаковые позиции: ноги слегка согнуты, руки с клинками выставлены вперёд, слегка сведены.
– Малыш Рэн, ты пришёл за добавкой? – с издёвкой спросил Нарсго.
– Нет, Нэл, вернуть подарок, – я чуть скосил глаза влево, указывая на свой шрам.
Он резко ринулся в мою сторону, но я был готов к этому. Первый его выпад я отбил, играючи, мы скрестили клинки, выбили искры и разошлись. Покружили друг напротив друга, чуть согнув ноги и вытянув клинки.
Зал мочал. Сторонников Нарсго среди болельщиков было немало.
Я высоко подпрыгнул и попытался обрушить силу клинков на клинки противника – вредить жизненно важным органам на боях старого запрещалось. Будучи опытным бойцом, Нарсго успел присесть на одно колено и встретил мои клинки своим блоком. Снова сноп искр. Удар был мощным, но он даже не пошатнулся, устоял. А я, разрушив блок, отступил на шаг. Мог бы снова ударить клинками сверху вниз, и, скорее всего, пробил бы его защиту. Но не было бы чести в сражении с противником, оказавшимся на коленях. Правила поединков не требовали такого благородства, но я почему-то знал, что Дэн будет доволен. И всё же я поплатился за это. Мне не было известно, кто тренировал Нарсго, но тот умудрился из своего нижнего положения подняться и одной ногой пнул меня в солнечное плетение. Достал, зараза, и волна боли чуть не скрутила меня, в глазах потемнело, и я автоматически выставил клинки в защитный блок. Мне повезло, что Нарсго после удара ногой не хватило размаха для ещё одного. Мой блок погасил его атаку, и я быстро отступил в сторону черты.
Противник, взмахнув ритуальными косами, блеснул ядовитой улыбкой и произнёс:
– Дэн тренировал. Чем же ты его зацепил? Со мной он не стал даже разговаривать.
Я и сам задавался этим вопросом.
Нарсго закрутил клинки мельницей и двинулся на меня. Что-то новенькое. Он тоже не терял времени, отрабатывая новые приёмчики. Он почти прижал меня к черте, и мне пришлось сделать сальто над «мельницей», но я слегка не рассчитал высоты и кончик его клинка полоснул меня по груди. Неглубоко, но неприятно. При этом я оставил довольно глубокую отметину на его спине. Я вдруг понял, что этот поединок будет долгим. Это бой на равных.
Зал всё ещё молчал. Мы бились в тишине, которую нарушал только звон клинков и наши вскрики на выдохе во время ударов.
Казалось, мы бились уже несколько часов, а бой всё продолжался. Я перестал считать порезы. Белый песок под ногами стал розовым от нашей крови, но, раз не звучал гонг, значит, до пятнадцати ещё не добрались. Силы уже таяли, и я видел, что Нарсго держится только на упрямстве. Впрочем, он видел, что и я понемногу сдаю. Прыжок его не был внезапным, он разбегался тяжело, но попытался вложить все силы в этот удар: подпрыгнул, махнул клинками, а я сделал ему навстречу колесо на руке, с которой стекала кровь. Его клинок прошёлся рядом с кончиком моего носа. Нарсго, вложивший остатки силы в этот рывок, не успел полностью развернуться после маневра, и, пока он делал это, я выставил клинок и провёл им по всей правой стороне его тела, оставив глубокий след. На месте пореза тут же набухли капли крови и, соединившись, превратились в тонкий ручеёк. Рана начиналась от века правого глаза и заканчивалась у колена. Нарсго стоял, пошатываясь, его глаза закрывались, но он усилием воли держал их открытыми. Всё-таки он отличный боец! Я легко толкнул уставшего от схватки и потерявшего довольно много крови Нарсго рукой и прохрипел:
– Люблю симметрию.
Нарсго стал медленно заваливаться на песок.
Мне тоже было тяжело стоять, под ногами у себя я рассмотрел сквозь полузакрытые веки натёкшую лужу крови. Но я понимал: если сейчас упаду – будет ничья. Нужно стоять. Держаться. Всё труднее мне было держать глаза открытыми.
Толпа зрителей, казалось, ожила: люди открывали рты и, должно быть, кричали, но я ничего не слышал. В голове стоял шум. Я вдруг подумал, что из-за него я не смогу услышать гонг. Мысли лениво текли в моей голове, становясь всё короче. Очень хотелось закрыть глаза. С трудом я перевёл свой взгляд на гонг. Рефери невообразимо медленно поднял ритуальный молоток. Звука не было, но я видел, как молоток коснулся медного диска, и в этот момент из меня будто бы достали все кости. Последнее, что я запомнил перед тем, как сознание покинуло меня, это то, как ко мне неслись Дэн и Квардиго.
***
Я вернулся в действительность – в мастерскую господина Борвика. Руки сами наносили специальный клей на кич для закрепления камня перед огранкой. Я снова погрузился в мысли, теперь о настоящем.
Последний учебный семестр сюрпризов, конечно, не преподнёс. Как только нам поставили отметки по общей терапевтической практике в диплом, я перестал дежурить в клинике. Пришло время уступить дорогу новичкам.
Кларенисса уже несколько месяцев служила на одном из маяков. Я был удивлён, когда она зашла в общежитие попрощаться.
– Я сегодня улетаю на маяк, – сказала она, глядя мне в глаза..
– Лёгкой службы, – пожелал я.
– И это всё? – она почему-то разозлилась. – Никаких «Возвращайся быстрее, я буду скучать?!»
Я удивлённо посмотрел на неё. Она же сама ограничила наши отношения только сексом. Я даже не знал, кто её друзья, из какой она семьи…
Дева, видимо, увидев недоумение на моем лице, стремительно развернулась, так что волосы её разметались в воздухе, и, хлопнув дверью, ушла.
Лекций на последнем курсе практически не было. Сплошные практикумы. Практикум по нейрохирургии, практикум по выращиванию органов распространённых рас (последнее было специализацией Катениль, но, какое счастье, что не она вела этот предмет у нашей группы), практикум по вождению катера. Сейчас мы действительно пилотировали настоящие катера, а не тренажёры. Для этих практик компания «Крылья» предоставила свою продукцию нашему университету. Смешно. Я готов был отрезать свои волосы и проколоть ухо, если бы оказалось, что ректор университета не приплёл сюда каким-то образом меня.
Кабины реальных катеров ничем не отличались от кабин тренажёров. Кабины тренажёров были с полным погружением: мы ощущали весь спектр перегрузок, эмоций и некоторые болевые ощущения. Неприятно чувствовать, как крошатся кости. Пусть боль была и сильно преуменьшенной, но даже этого хватало, чтобы мы были внимательнее на манёврах.
– Это вас простимулирует, – насмехался над нами преподаватель. От его улыбки мы больше не шарахались.
Теперь на практикуме по вождению катера мы летали на них и в атмосфере, и в космосе. Работа на маяках всегда была сопряжена с опасностью, иногда у смотрителей не получалось отсидеться на станции, приходилось отбиваться от пиратов.
Ещё наш курс в течение двух месяцев по пять часов в день дежурил в центральном космопорту Элеи в качестве врачей-травматологов.
Для тех, у кого была возможность, телепортировались с орбиты в специальные центры, но не все любили этот способ передвижения, а кто-то и просто не мог его себе позволить. Телепортационное оборудование было дорогим и, кроме покупки, ещё требовало установки и наладки, а стоимость последней иногда была соразмерна стоимости самого оборудования. Ещё бы, неправильно настроенная телепортационная кабина могла вас разобрать на атомы и собрать, скажем, не совсем в том порядке, как было до этого. Нет, элефином по крови вы остались бы, но вот по внешнему виду – вряд ли.
Пока я работал в космопорту, мой словарный запас обогатился таким количеством ругательств, что «Дранкз волумский» теперь казалось самым безобидным. А ещё я понял, для чего по космопортовому району постоянно курсировали на флаэрах представители правопорядка Элеи. Хотя этого порядка в этом пространстве отродясь не бывало. Многочисленные иномирцы прилетали на планету, улетали с неё. Одни оставались на Элее на несколько дней, другие только ждали следующего рейса или разгрузки-погрузки товаров. Ни один бар, ни одно кафе не пустовали в этой особой зоне. Ну и работа припортовой клиники никогда не прекращалась.
Каких только травм мы не насмотрелись за эти два месяца: ножевые, черепно-мозговые, переломы, вывихи и растяжения, отравления и даже утопления. Некоторые травмы приходилось лечить старинными способами, так как иномирец или отказывался ложиться в амниотическую капсулу, или просто не мог заплатить за такое высокотехнологичное лечение.
Иногда и на самих врачей пытались напасть пациенты. Никогда не забуду, как худенькая элефина с нашего потока прошипела пьяному, избитому даримцу, который, несмотря на то, что был сильно потрёпан, успел её несколько раз облапать:
– Ещё раз меня заденешь, я вколю тебе паралитик. Двигаться не сможешь, но чувствовать будешь всё. И тогда я обработаю твои раны, отключив на запаивателе режим параллельного обезболивания.
До помутнённого алкоголем сознания вроде бы дошло, что не стоит дальше сердить и так разъярённого медика.
Как-то я и сам чуть не стал жертвой нападения. Привезли наркомана‑терианина, у которого имелись следы нападения хищного животного. Думать о том, где они встретились в районе, прилегающем к космическому порту, мне не хотелось. Я стал вводить первичные данные о пациенте, предложив тому расположиться на кушетке. Лёгкое движение воздуха – и я крутанулся с мечами, выставив блок на удар деревянной табуреткой, а наркоман во время удара косившийся на шкафчик с медикаментами, ойкнул. Молча, используя «мельницу», я покрошил табуретку в щепки спросил:
– Сам ляжешь на кушетку?
Терианиан, смотревший на меня широко распахнутыми всеми пятнадцатью глазами, кивнул. То, что он в шоке от медицинского персонала, выдавал его гребень – он стоял дыбом. Тем не менее дебошир улёгся на кушетку.
– Вот и славно, – фыркнул я, мысленно благодаря Катениль, которая предупредила меня о том, какой беспокойной может быть практика в порту.
Теперь я понимал, почему большая часть травматологов – огромные, накаченные, хмурые элефины. Станешь таким, если захочешь выжить.
Тренировки у Дэна продолжались, последнее время чаще всего была ничья. Старик никогда не сказал бы мне, но каждый раз после тренировок я видел в его глазах удовлетворение. Я часто думал о том, как же мне будет не хватать их с Квардиго во время службы на маяке!
В деньгах я больше не нуждался, особенно после последних съёмок. В этот раз это оказались низколётные на воздушной подушке устройства‑мотогравы «Риск». Гонки на совершенно безумных трассах на мотогравах стали новым увлечением элейской золотой молодёжи. Режиссёр и команда были те же, да и замысел рекламы не отличался от предыдущих. «Риски» охотно раскупали, мой счёт в банке пополнялся. Все сообщения от родителей, в очередной раз попытавшихся сказать, как они недовольны мной, я просто стёр.
***
Учёба в университете закончилась как-то внезапно. Вот бесконечные практики, перемежающиеся с тренировками у Дэна и уроками в ювелирной мастерской, вот дипломная работа, которую я писал по амниотическим капсулам и их разновидностям, в том числе и по криокапсулам. Материала у меня было собрано достаточно благодаря летней практике на третьем курсе в криоцентре и курсовой работе у профессора Жилерен.
Крутя в руках пластиковую карточку, подтверждавшую мою сертификацию, как целителя, я думал о том, что делать дальше. До отбора на маяки оставалось ещё около месяца. Вал перед ним улетел к родителям: у них было владение на западном континенте. Университет автоматически зарегистрировал на отбор всех выпускников ММР. Комнату в общежитии, которая последние пять лет была моим домом, я должен был освободить в течение недели. Я договорился с сестрой о временном, пока навигаторы отбирают медиков в команду, проживании у неё. Она не возражала, всё равно ей нужно было лететь в командировку на Тррул: читать курс лекций по выращиванию и трансплантации внутренних органов. Я посмотрел в сети на трруланцев. От гуманоидов в них было разве что строение кистей, причём второй и четвёртой пар рук.
Да уж… Пути эволюции неисповедимы.
***
Живя в квартире сестры и предварительно спросив у неё разрешения, я решил попробовать самостоятельно сделать то, чему учился у мастера‑ювелира. В его мастерской я научился отливать заготовки под кольца, серьги, тянуть тончайшие нити, потом их свивать, мастерить цепочки и изящные кулоны. Всё это были украшения по эскизам господина Борвика.
Там, на практикуме по выживанию, я видел любопытных насекомых: длинное тело, иногда невообразимых раскрасок, большая голова, на которой выделялись такие же разноцветные глаза, шесть ног и большие вытянутые полупрозрачные крылья с прожилками. Насекомые летали друг за другом, кружили над водой, над лугом или опушкой леса.
Я загорелся сделать украшения из серебра и недорогих камней в виде этих насекомых. Но ещё я хотел, чтобы украшение было полезным. Например, с определителем скаривитян. Несколько дней я потратил на то, чтобы отлить серебряную основу, подобрать, огранить камни, вставить их. Но внезапно работа встала. Крылья! Я никак не мог подобрать камень для их изготовления. Нужен был прозрачный, с прожилками. Я уже хотел было отложить работу до лучших времён, как вдруг наткнулся в сети на простенькие серьги в виде листочков дерева… из слюды! Да! Это было именно то, что нужно. Я сделал две броши с разными камнями – получились чисто женские украшения. Мужчина такое точно не надел бы. А что бы надел? Я вспомнил о родовом перстне отца, который тот носил не снимая. Перстень! Я вставил в него отшлифованный кусочек слюды, будто бы часть крыла того насекомого, по краю разместил тонкую гравировку – хоровод из этих глазастиков. Глаза сделал разноцветными. Мельчайшие камешки я закреплял долго. Под каждый самоцвет необходимо было просверлить крошечное отверстие. Перстень вышел восхитительным – созданная из множества каменей, его поверхность сияла. Идеально. Оставалось клеймо. Почему-то с этим всё оказалось просто, и на перстне появились два скрещенных элейских клинка и буква «Р» над ними, выгравированная старинной вязью. Я разместил украшения в сети. Было интересно, понравятся ли они кому-то. От традиционных элейских украшений мои работы значительно отличались.
***
Время до собеседований пролетело незаметно. Настал день, когда мне нужно было явиться в посольство вигов на Элее. Именно там проводилось собеседование с будущим работодателем. Войдя на территорию посольства, я обнаружил, что для своих послов виги построили типичный для своей планеты особняк – трёхэтажное строение из красноватого камня с простой черепичной крышей и окнами белого цвета. Ко входу вела парадная аллея, широкая, но не высокая лестница.
С удивлением я увидел на территории нескольких элефинов – однокурсников Кларениссы, выпустившихся год назад. Были тут и выпускники ММР, которые закончили университет два и даже четыре года назад. Я опешил: они что, каждый год должны являться и ждать, что их отберут? Какой это кошмар – каждый год приходить сюда после выпуска кадетов и назначения их на маяки. Ещё одним сюрпризом стало то, что маяки с устоявшейся командой тоже подбирали медиков.
В первый день у меня состоялось семь собеседований. В основном это были молодые, только что выпустившиеся из школы навигаторы. Некоторые сильно волновались, задавая свои вопросы, просматривая моё личное дело. Я знал о его содержимом, нам дали его почитать перед собеседованиями. В моём было написано, что я хороший медик, специалист по криозаморозке, хирургии, терапии, отличный боец на клинках, снимался в рекламе, неплохо учился. А вот про патент на усовершенствование амниотической капсулы, о том, что не общаюсь с родителями и что у меня есть право отказаться от трёх предложений смотрителей, информации не было.
Молодых навигаторов в основном интересовала практика по криозаморозке, некоторые задавали вопросы о моих увлечениях, кроме боёв на клинках и съёмок в рекламе. Про ювелирное дело я не говорил, рассказывал про обработку других камней. Кажется, они думали, что я не от мира сего, ненастоящий элефин. По бытующему во вселенной мнению, каждый уважающий себя элефин должен увлекаться целительством и ботаникой.
Второй день прошёл примерно так же, но меня удивил вопрос одной из молодых смотрительниц. Она, заикаясь и запинаясь, поинтересовалась:
– А… а вы?.. Девственник?
Как же хотелось ответить ей что-нибудь из разряда «К чему такой вопрос?» или «А вы?»
Но я только покачал головой.
Ещё на одном из собеседований юноша дотошно расспрашивал меня о том, почему у меня балл по выживанию выше, чем балл по акушерству. Пришлось объяснить свою позицию: