Яков Пикин
Грешным делом
Увидев, как оттопыриваются впереди у отчима штаны, я отвёл глаза, чтобы этого не видеть. Отчим стоял, беспардонно разглядывая Цилю. Вдруг он перевёл взгляд на меня и нехорошо ухмыльнувшись, спросил, ткнув в сторону Цили пальцем:
– Это кто?
Я промолчал.
– Вы бы это оделись что -ли…– сказала ему Циля. – А то смотреть неудобно!
– Кто это? – Повторил вопрос отчим, уперев в меня два мутных Нила с выпрыгивающими из них крокодильчиками.
– Это …никто. Пока никто. – Вздохнул я.
– Тогда можно я с ней первым? –Спросил Гена.
Как же я мог забыть про этого человека? – Лишь тут пришёл я в себя. Ведь он у нас в семье вроде крабчатого долгоносика испортит любой урожай! У меня было лишь одно оправдание своей забывчивости –любовь! Только она делает человека таким недальновидным, глупым, забывчивым, мечтательным и слепым. «Чтобы кто –нибудь сейчас зашёл и набил тебе рожу!», думал я. Как я в такие минуты жалел, что не умею хорошо драться! Ещё как назло, дома не было ни сестры, ни матери, чтобы они оттащили этого хама, и дали нам с Цилей хоть немного передохнуть с дороги.
– Как вы так можете говорить? – Спросила моего отчима Циля. – Мы ведь с вами даже не знакомы!
– Лопатин, – показав нечищенные зубы, протянул ей с кривой ухмылкой отчим руку: – Гена.
– Сегодня что, понедельник? – Спросила меня Циля, не замечая протянутой ей руки.
– Нет, сегодня вроде пятница,– пробормотал я в сторону.
– Странно… – Сказала она, опуская глаза.
Отчим, зло ухмыльнувшись, тоже опустил голову и вдруг сказал тихо:
– Ладно, тогда пошли оба.
– Куда пошли? – Не понял я.
– Пошли на ..й отсюда! – Заревел он.
Опрометью мы с Цилей выскочили в коридор, а оттуда на лестницу, не дожидаясь лифта.
– Здорово началась у нас с тобой совместная жизнь! – Остановившись на одном из пролётов и в упор глядя на меня, сказала Циля. – Если я всё правильно поняла, твой отчим хотел переспать со мной?
– Прости, я о нём совсем забыл, -сказал я. –Он для меня вроде, как не существует.
– Что значит, не существует? Я его видела, знаешь ли, перед собой! Такого всего вымытого и с этой штукой, торчащей из штанов!
– Прости, -сказал я, понуро опустив голову.
– И что же нам теперь делать? –Спросила она, сложив на груди руки и глядя в сторону. – Вот это да! Вот так прикол! Не ожидала!
Циля посмотрела на часы:
– Ну, и хорошо. Всё, что не делается, всё к лучшему. Если я прямо сейчас поеду на вокзал, то дома в Торжке я буду завтра утром.
И она пошла по лестнице вниз.
– Не надо на вокзал, – пробормотал я, направляясь за ней:
– Циля!
– А что делать? –Повернулась она. – Где мы будем ночевать? У тебя есть по этому поводу мысли?
И вдруг меня осенило, я сказал:
– Блин, как же я забыл! Поехали. Тут недалеко.
– Куда опять? – Спросила Циля.
– Не волнуйся. К моей тёте. Её зовут Тая. Она классная и обожает меня. Пошли!
Что касается моей тёти, то правда, тут я Циле не врал. У меня действительно была мировая тётя, и она без лишних вопросов нас приютила.
Тётя прежде была первой красавицей в посёлке, и такой и осталась. Помимо того, что она была красива лицом, она ещё имела и прекрасную душу.
Всё дорогу я только и рассказывал Циле про свою классную тётю, на что она весьма скептически кивала, но стоило ей её увидеть, она тут же поняла, что это правда и тоже прониклась к ней любовью и симпатией.
Тётка отчитала меня за то, что я повёз девушку к крокодилу, хотя знал, что он там. Она обхаживала Цилю, как родную сестру. Показала ей, где ванна. Дала свой халат, ночнушку, чистое полотенце и целый набор кремов и масел. Потом расстелила нам кровать. Нет, у меня положительно была мировая тётя! После того, как Циля приняла душ, они ещё с тётей целых полчаса шушукались вдвоём на кухне. Время от времени оттуда слышался смех. И я лёжа на кровати улыбался и благодарил судьбу, что у меня есть такая тётя, которая выручит в трудную минуту.
Наконец, тётя привела ко мне Цилю и, не зажигая света, та легла. Тётушка поправив нам обоим одеяло, сказала:
– Спи, племянничек, утром вечером мудренее. И вам, Циля, спокойной ночи.
– Ой, вам спасибо, – шептала Циля, кутаясь в одеяло. Не мечтала даже о перине. Вот здорово!
– Переспите, деточки, а утром видно будет, – ворковала тётя, трогая над нами подушки . – Ох, ну, и красивую же ты деваху себе отхватил, котик! – Глядя на Цилю, взъерошила она мне вдруг волосы. И, улыбнувшись снова, добавила: – Сразу видно, Циля – наш человек! А на «крокодила» ты, дорогая, внимания не обращай. Это мы Лопатина, его отчима, так называем – «крокодил» , – пояснила она. – Трезвый он, говорят, человек, как человек, только я его трезвым никогда и не видела…
Повернувшись на бок, мы с Цилей утонули в бабушкиной перине, как две субмарины в илистом грунте и, хватаясь за обрывки слов, которые будто глубоководные торпеды ускользали от нас в темноту ночной толщи, начали погружаться в сон.
За окном плыли медузы облаков и галогеновые скаты. Фары ночных авто освещали наше затонувшее жильё ползущими косяками света. Возвышался, как исполинская актиния, столетник на окне, отбрасывая в комнату целый выводок шевелящихся змей, которые, обжив батарею и быстро увеличиваясь в размере, переползали вдруг на дверцу соседнего шкафа, намереваясь дать там потомство перед тем, как уменьшиться и исчезнуть до вспышки очередных фар.
Светила за окном мириадами огней Вселенная, наблюдая в лунный глазок за неправедной стороной жизни людей.
Утром возле нашей кровати нарисовалась мама. Черноволосая, в цыганском платке в чёрной юбке, с белой сумочкой на руке, она чем -то напомнила мне Коко Шанель, как её показывали в художественном фильме:
– Лично я «за» счастье в личной жизни. – Заявила мама. – Даже подскажу вам, где можно недорого снять квартиру, если пообещаете мне не мчаться сломя голову в ЗАГС. Согласны?
– Да! – Хором ответили мы с Цилей.
– Вот и хорошо, – заметила Кира. –Вставайте и пойдёмте чай пить, я тортик купила.
Едва мама, попив вместе с нами чай и поев торта, уехала, поцеловавшись перед этим с сестрой, мы с Цилей начали обсуждать, где лучше провести свадьбу. Известное дело, только идиоты прислушиваются к советам взрослых. Нормальные люди так не делают.
Пошли накидывать варианты: ресторан, веранда, кафе…А какое платье? Нет, белое не пойдёт. Обсуждение свадьбы было в самом разгаре, как вдруг Циля, погрустнев, как перед отъездом с зоны Отдыха, опустила голову и начала кукситься, собираясь пустить слезу. Зная уже, что это может закончиться бурными рыданиями, я принялся её сразу утешать. Но как я не старался, она не успокаивалась, распаляясь всё больше и больше. Я уже хотел отвести её в ванну, чтобы умыть там и привести в чувство, как вдруг она, судорожно всхлипнув в очередной раз, сказала с испуганным видом:
– Блин, он меня убьёт!
– Кто? – Не понял я.
– Муж.
– Кто?!
– Мой муж Каретов!
– Какой… Каретов? – Захлопал я глазами.
– Гриша. – Сделав ещё более испуганные глаза, уставилась мне в глаза.
Я тоже во все глаза смотрел на неё, пытаясь понять, о чём она говорит. Про Гришу Каретова я впервые слышал.
– Ну, да, я вдруг подумала, что мне придётся ехать домой за свадебным платьем! – Заламывая руки, стала говорить Циля. – Не покупать же мне его снова. У меня к тому же оно очень красивое, финское…Каретов подарил на свадьбу.
– Как так? Погоди, ты разве… замужем?
– Ну, да. Я тебе много раз пыталась сказать, но ты…
– Когда?
– Что когда?
– Когда ты мне много раз пыталась сказать, что замужем? – Захлопал я опять глазами.
– Ну, как же, во-первых, тогда, помнишь, когда ты пришёл весь в царапинах и я тебя смазывала…Я сказала: "я занята!". А ты не обратил на это внимания.
– Но "занята", это как -то…Если б ты просто сказала: «я –замужем», тогда другое дело. А так…
– Слушай, да какая разница, как бы я сказала, ты пёр, во -вторых, как напролом и ничего не слышал!
– Ну, это да, – вынужден был согласиться я. – Но почему всё –таки ты?..
– Почему не сказала?
– Да.
Циля посмотрела перед собой:
– Потому что для женщины важно, если ей оказывают внимание, да ещё так настырно! Я, может, и собиралась тебе сказать, всё до конца, но у тебя были такие горячие руки и такие горящие глаза, что, может, я слегка смутилась. Я подумала, ну, ладно, пусть. Он скажет всё, а уж потом я скажу, когда придёт для этого время…Нет, если честно, в тебе что –то такое, что прямо обо всём забываешь. Ну, я и забыла сказать. Думала, тебе другие скажут. Зоя или Наташа. Они что, не сказали?
– Н-н-ет, не сказали. Хотя, постой, Зоя пыталась один раз что –то сказать мне в коридоре, но ты в этот момент вернулась с зарядки и она ушла.
– Понятно. Но ты же не будешь отрицать, что я ещё предупредила ведь тебя: не пожалей, мол, потом. А ты: я тебя люблю, ты самая красивая, ты королева и так далее. Какая женщина устоит против такого. Вот и я тоже, пожалуйста….
– Да, всё верно. – Вздохнув, согласился я, подумав, что фразу «я занята» можно всё -таки интерпретировать по –разному. Однако тут я всё же чувствовал себя виноватым:
– И что теперь делать? –Спросил я. – Мне кажется, тебе не стоит встречаться с твоим мужем.
– Почему? – Удивилась она.
– Он же тебя убьёт, ты сама говорила, – напомнил я.
– Да! –Схватилась она за голову и в её глазах опять появились слёзы
Вдруг её настроение резко поменялось, как это бывает у людей, которым пришла в голову неожиданная идея. Подскочив, она вдруг стала метаться по тётушкиной комнате, будто соображая, что ей нужно взять с собой в дорогу.
– Ты куда? – Спросил я.
– Лео, ты меня извини, но мне надо срочно вернуться домой, потому что он и её убьёт, – Сказала Циля, выпрямляясь, зажимая губами заколку и принимаясь убирать в хвост сзади растрёпанные волосы. Её глаза уже были абсолютно сухими. Вся она была напряжённой, будто сжатая пружина.
– Кого ещё он убьёт? –Не понял я.
– Мою бабушку. У меня из родичей только она и осталась. Каретов её доконает, если я немедленно не приеду!
– Почему?
– Да потому что это Гриша!
– Он что, убийца?
– Хуже! Фарцовщик! Ничего святого…У него денег полно. Он заплатит, кому надо и мою бабку просто со света сживут, изведут всякими издёвками!
– Он что, такой низкий?
– Каретов? Да этот гардероб его умней! С ним абсолютно не о чем говорить. Одни деньги на уме, весь дом завален импортом или, как его, экспортом…Он продаёт, сбывает, выручает, я даже стихи в его присутствии не могу читать, потому что ему выражение моего лица в такие моменты, видишь ли, не нравится! Я один раз дала ему задание купить одну вещь. Написала название на бумажке. Он приехал весь хмурый, бросил мне книжку и говорит: я думал Мандельштам это сорт пива!
Циля забегала по комнате, сжав виски пальцами:
– Зачем, зачем я вышла за него замуж? Господи, какая же я была идиотка! Наш брак с самого начала был ошибкой. Он даже начался с ошибки. Представляешь, его, Каретова, в ЗАГСе приняли за свидетеля! Мы туда толпой зашли, он ростом маленький, в льняной паре, а его друг, высокий такой, с галстуком и в пиджаке, оказался чуть позади и как бы между нами. Эта тётка говорит, а сама всё на его друга смотрит. Потом объявляет: новобрачные, распишитесь. Мы пошли. А она как заорёт: «свидетели потом!». Его за свидетеля приняли, понимаешь? Это был знак. И теперь, когда я встретила тебя, то просто лишний раз в этом убедилась. Дай мне время, прошу! Я обещаю, что разберусь с этим раз и навсегда!
– Время? Сколько тебе нужно времени? – Не понял я.
– Не знаю, месяц, год, нет, два. Лучше три! Да, за три года я всё разрулю.
– Циля, ты с ума сошла? Три года? А что я буду без тебя делать всё это, ты подумала? Я же тебя люблю, я жить без тебя не могу!
Она вдруг села на кровать, положив на свою руку мне на колено, и серьёзно посмотрела на меня:
– Ты слышал про Промискуитет?
Что то такое я слышал, только не помнил про что это и где.
– Ну, что -то вроде слышал, да. Но причём здесь это? – Пробормотал я.
– Слушай, Промискуитет, это такая философия. То есть, такое движение. У меня бабушка с самой революции проповедовала его в нашем богом забыто городке. Промискуитет учит, чтоб человек не замыкался на ком -то одном. Чтобы он был открыт для всех остальных. Понимаешь? Чтобы не думал, что он вот сделал с кем это с кем и теперь обязан этому кому -то по гроб жизни!
– Так что ты мне предлагаешь? – Захлопал я глазами. – Изменять тебе?
– Не изменять! Я предлагаю тебе, во -первых, меня не ревновать! Если я сказала, что люблю, что я буду с тобой, это случится, несмотря ни на что. Несмотря ни на какие мои отъезды и действия. Тебе надо просто довериться мне и ждать.
– Но Циля…
Она остановила меня регулировочным жестом:
– Лео, послушай, дай мне время, повторяю, я всё улажу и вернусь.
– Но Циля! – Я подскочил. – Как ты это собираешься уладить? Ты смеёшься? Три года! Ха! Как это возможно? Ты что, предлагаешь мне ждать тебя, как некоторые девушки ждут моряков из армии?!
– Неважно, три года это я так сказала, образно, может, я завтра вернусь, ну, то есть, не завтра, а на следующей неделе. Дело не во времени –а в результате!
Увидев смятение на моём лице, она подошла ко мне, села рядом, начав гладить мою щеку тыльной стороной ладони и приговаривая:
– Ты хороший, Лео, ты очень славный, мы с тобой обязательно будем вместе, только не сейчас, а немного позже, поверь …
– Боже, три года – это же вечность! – Стал стонать я. –Это невозможно, понимаешь!
– Ну что ты зациклился на этих трёх годах! Я же сказала просто образно. Иногда для человека неделя, как три года. А иногда три года, как один день. Всё условно…
– Циля…
Я смотрел на неё влюблёнными глазами. Неужели ты правда хочешь уехать?
– Ну, почему сразу уехать! Это де произойдёт не прямо сейчас, а, может, завтра, через неделю или две…Мы с тобой поживём, посмотрим друг на друга.
– Сколько поживём? – Спросил я.
Вместо слов, она потащила меня обратно к кровати, усадила и тут положила голову на мои колени, чтобы я мог видеть лишь стянутый резинкой гладкий и блестящий, немного похожий на лошадиный хвост её волос и не искал в её глазах человечности.
– Увидишь, время летит быстро… – донёсся её тихий, направленный в сторону противопожной стены глуховатый голос.
Странно, но вскоре после этого нашего разговора я успокоился. «Какая разница в самом деле, думал я, замужем она или нет, ведь мы любим друг друга. Допустим, есть где –то человек, формально считающийся её мужем. И что с того? Ездят же люди по доверенности на авто, который де-факто является их собственностью? Здесь, по-моему, тот же случай. Некоторое время я страдал, не зная, как представлять Цилю знакомым. Затем пришло решение. Я стал говорить: «Циля, жена», не уточняя, чья именно. По-моему, её это даже забавляло. Разговор о возвращении был на время снят. Циля будто вняла моим доводам и смирилась с тем, что ей не надо возвращаться.
Мы сняли однокомнатную квартиру в центре посёлка, рядом с тётиным домом, и начали с ней делать ремонт. Не припомню более изнурительной работы. Приклеив вместе обойный лист, мы падали на диван, чтобы заняться любовью. Потом, ещё лёжа, начинали обсуждать сделанное, водя пальцами по только что приклеенным обоям:
– У тебя здесь какая -то неровность…
– Потому что там приличный бугорочек был на стене, и с ним пришлось поработать…
– По –моему ты плохо с ним поработала. Он выпирает.
– Жопа, да?
– По очертаниям скорее колено. Давай оставим, мне нравится. Серьёзно, у тебя талант, что значит рука художника!
– Сейчас я лягну тебя. Больно!
– Минутку, а вот здесь рядом просматриваются нос, рот и чей -то фейс с колпаком, о –да это Буратино!
– Лео, я знаю один приёмчик…
– Я его тоже знаю, он называется удар языком по губам. Давай покажу…
– Размечтался! А пяткой между ног не хочешь!
– Ни в коем случае!
– Ладно, иди тогда ко мне, будем целоваться.
– Ни-ко-гда! Никогда я не буду целоваться с той, которая так плохо приклеила обои.
– Ну, всё, ты дождался!
Мы принимались возиться.
– Смотри, тут чьё -то лицо нарисовано! –Кричал внезапно я, тыча пальцем в стену. Она отвлекалась:
– Где?
Я успевал её пощекотать, потом обращался к стене:
– Да вот. Погоди, не хватает одного глаза, я его сейчас проковыряю…
– Только попробуй испортить мою прекрасную работу!
Начиналась снова борьба, во время которой Циля умудрялась бить меня локтём, и одновременно пяткой. Я в основном защищался. Надо сказать, что у неё, спортивно подготовленной, был неуемный темперамент. Наконец, не в вилах больше обороняться, я решил сдаться, сказав:
– Ладно, ты права, и так сойдёт. Не будем переклеивать. Знаешь, в этом одноглазом что –то есть. Лично меня он интригует. Напоминает Буратино в старости. Так сказать, вот, что бывает с теми, кто хочет узнать, что там за горизонтом и пройти сквозь нарисованный холст.
– А что бывает? – Спросила Циля, заинтригованная.
– Они умирают. Под обоими.
Мы опять стали хихикать, а потом толкаться. Устав от борьбы, какое –то время мы лежали вдвоём, беззвучно упиваясь весёлой белибердой, которую сами придумали. Если нас одолевал смех, то мы ржали во весь рот, забыв, что любой гулкий звук в пустой комнате соседи воспринимали, как склоку и ту же начинали барабанить в стену, чтобы призвать нас к тишине.
В конце концов, насмеявшись вдоволь, мы ещё долго потом полежали молча. Водя пальчиком по её телу, я думал, какое счастье быть с ней. Наверно это было видно по моему лицу. И Циля, иногда глянув на меня отводила с улыбкой глаза на обои, понимая всё без слов. Порой она ложилась на бок, отворачиваясь от меня и тогда я любовался географией её тела, где были крошечные леса волосков, островки пор, и холмы грудей, а также удивительный по красоте нерукотворный канал её позвоночника, чей волнующий бег заканчивался между двумя восхитительными возвышенностями её зада с миниатюрным тёмным кратером по середине.
– Давай попробуем, а? – Спросил я её однажды, обведя пальцем её кратер.
– Нет…
Циля нахмурилась, сразу откинувшись на спину:
– Зачем тебе это?
– Просто возникла идея…
– Что вы за народ, мужики? Вечно вам мало одной дырочки! Не проси никогда об этом. Услышу снова– дам пяткой в нос.
Я представил себе, как её пятка, точёная и крепкая, как металл одновременно летит мне в нос и понял, что этого не хочу.
– Нет, так нет, – послушно кивнул я.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Общество «Знание»
Пару дней я искал работу. Перед этим мне удалось уговорить Цилю не возвращаться пока в Торжок, а ограничиться перепиской с бабушкой и обещаниями, что она скоро непременно туда приедет. Циля согласилась со мной и осталась.
Сняв квартиру, мы взяли на себя обязательство ежемесячно вносить за неё плату. Причём за первые полгода мы должны были внести сразу всю сумму. Хозяин нас обнадёжил, сказав, что если мы вдруг решим съехать, то деньги он нам вернёт.
Естественно сразу же возник вопрос о деньгах. Проблема заключалась в том, что мне был нужен укороченный рабочий день, поскольку с осени, а до неё оставалось всего ничего, я должен был начать ездить на занятия в институт. Всё –таки учёбы игнорировать было нельзя, ведь в случае отчисления, я автоматически попадал в армию.
Однако почти никто из работодателей на укороченный день не соглашался. Едва услышав, что я студент, они начинали отрицательно качать головами. Всё было ясно, никому не нужен был работник, которого нельзя заставить работать больше или сверхурочно, потому что он всегда может сказать, что ему надо сдавать сессию. При этом платить всё равно придётся.
Самым идеальным вариантом, конечно, для меня было устроиться работать в какой –нибудь ансамбль. Там всегда и подменить могут, и вообще… Но музыкальных ансамблей в то время было, как голубей на крыше, а работали из них за деньги только единицы. Да и устроиться в такой ансамбль, не имея музыкального образования, было архитрудно.
Вот с такими мыслями о превратностях судьбы бродил я однажды по городу, пока внезапно не услышал музыку, которая доносилась из полуподвального окна общества «Знание», расположенного в одном из микрорайонов нашего города.
Музыка была рок-н-роллом, и мне сразу захотелось узнать, кто его так здорово исполняет. Воспользовавшись тем, что на вахте никого не было, я проскользнул внутрь и скатился по крутым ступенькам лестницы в подвал откуда звучали басы. Тут, приоткрыв тяжеленную, как в бункере металлическую дверь, я проскользнул внутрь и замер в тени мощной колонки, не замеченный никем. Постепенно глаза мои привыкли к сумеркам после света улицы и я смог оценить репетиционный зал группы.
Помещение рок –клуба в обществе «Знание» напоминало бункер и комнату для хранения боеприпасов одновременно. Над входом горела ржавая лампочка, в окнах, законопаченных продырявленной жестью, виднелись решётки. Форточек в таких местах не делали в принципе по соображениям безопасности. Во-первых, тут хранилась импортная аппаратура, а во-вторых инструменты такой стоимости, что рядовой обыватель и представить себе не мог.
Вентиляция в подвале тоже отсутствовала, потому что кондиционеры в то время считались роскошью. Едва зайдя внутрь, я глотнул такого спёртого и утрамбованного многочасовой репетицией воздуха, что с непривычки чуть не закашлялся.
Данным клубом, как явствовало из жестяной таблички по пожарной безопасности на стене, руководил некто Александр Ганкин. Я уже слышал про него от других музыкантов. Между собой они называли Ганкина Алик.
Надо сказать, что Алик был королём местной самодеятельности, устраивал всякие тусовки для музыкантов или как теперь говорят флешмобы. Он был непререкаемый авторитет не только среди городских музыкантов, но даже среди партийной и комсомольской номенклатуры города. Импортная аппаратура была ещё одним доказательством того, как его ценили в верхах.
В то время, как в школах ученики играли ещё на ламповых усилителях, у Алика были "Динакорд" и "Бик", сокровища, о которых непрофессиональный музыкант, вроде меня и помыслить не мог. Наверно даже Алибаба, прокравшийся в пещеру разбойников, и то не испытал такого шока, какой испытал я, увидев сейчас аппаратуру. Чего тут только не было!
Слева от меня, возле стены, поблёскивая в лучах искусственного света сверкала многочисленными тарелками настоящая ударная установка «Тама», за которыми сидел, в темноте это невозможно было отчётливо разобрать, как видно, тот самый парень, которого музыканты города называли Балериной за его привычку садиться за барабаны, вытянув в шпагате левую ногу.
Рядом с барабанами, тоже в затемнённом углу, рядом с парой колонкой и усилителем Биковского производства, посверкивающим крохотными зелёными и красными лампочками, сидел, наклонив голову к своей гитаре «Гибсон», музыкант, которого я не узнал в первый момент и который сейчас быстро отрабатывал проходы.
Дальше, ближе к центру подвала – о, боже! – невозможно было в это поверить, стояли мощные голосовые колонки с фазоинверторами наверху фирмы «Динакорд». Об этой немецкой продукции ходили легенды. В частности говорили, что «Динакорд» используют знаменитые «Скорпионы» и «Чингис Хан».
Рядом с колонками, но чуть в стороне стояли две стойки, в держателях которых серебрились аккуратные торпеды микрофонов австрийской фирмы «Шур». Почти в конце подвала у стены справа сидел за синтезатором фирмы «Корг» последней модели известный в городе музыкант по прозвищу Дрон. Напротив него шагах в десяти стоял – разрази меня гром, если вру! – басовая колонка фирмы «Маршал» и усилитель, а рядом с ними возил пальцами по струнам своей «Кремоны», бас –гитарист группы по прозвищу Ботаник.
Конечно, я и раньше слышал про коллектив Ганкина «Возрождение». Говорили, что это – «бомба», но теперь я в этом убедился сам. Ведь если у группы такая аппаратура, то наверно она чего –то да стоит!
Раньше группу «Возрождение» я как и все слышал только на молодёжных вечерах в школах. Популярность у неё была такая, что на вечера с их выступлениями было не пробиться.
Счастливчики, попавшие на концерт, могли услышать последние модные хиты западных групп. В те времена из –за Железного Занавеса музыкальные новинки приходили в страну с большой задержкой. А когда приходили, то купить пластинку многим было просто не по карману. За отдельные диски барыги иногда просили выложить чуть ли треть месячной зарплаты. Большинство людей, чьи родители получали строгий оклад, позволить себе этого, конечно, не могли.
Зато еврей Ганкин, благодаря своим связям, фирменную пластинку могу купить. Но купить, конечно, не только для того, чтобы слушать музыку самому. Благодаря консерваторскому образованию, Ганкин, пользуясь сленгом, мог «снять» любой западный хит один к одному и, когда его группа их играла их со сцены, то ты будто присутствовал на концерте популярной группы. Не знаю, как другие, но я с хитами таких известных ансамблей, как «АББА», «Гранд Фанк», «Лед Зеппелин», «Юрайя Хипп» и других познакомился именно на его вечерах.
В общем, «Возрождение» было местной легендой, и попасть на его репетицию было большой удачей.
Правда, для меня оказалось большим сюрпризом, что репетиция «Возрождения», на которую я случайно попал, отличались далеко не идеальной атмосферой. То ли из –за спёртого воздуха, то ли из -за громкой музыки, музыканты в самый разгар процесса вдруг начали ругаться. Я сказал ругаться? Нет, это ещё слабо сказано! Тут, оказывается, разворачивались такие баталии, что у непосвящённого, вроде меня, это могло вызвать кратковременный шок с непроизвольным отвисанием челюсти.
Когда я зашёл, обмен мнениями между басистом и клавишником были в самом разгаре. Возможно, поэтому мой приход никто не заметил. Вся музыка на время перепалки, конечно, прекратилась. Одним из кричавших на другого был высокий блондин в зелёных вельветовых ботинках, известный в городе как Ботаник. Он играл на бас- гитаре. Отложив сейчас на колонку круглые очки, за которые его так прозвали, он, держась обеими руками за гитару, которая болталась у него на шее, как трап на призрачное судно, с которого все музы убежали на время скандала к источнику своей силы на небеса, подавшись весь вперёд, он орал на, клавишника,, белокурого, с длинными волосами малого в очках, так, что у него даже жилы на шее выступили:
– …это меня -то трудно вынести?!
– Тебя! – Крикнул в ответ пианист, которого за его однообразные модуляции голоса и такую же игру, друзья прозвали Дроном. Поймав воздухе брошенную в него нотную тетрадь с нотами и текстами, он энергичным швырком вернул её обратно басисту.
– А тебя, значит, легко вынести? – Ехидно спросил басист, поднимая с пола брошенную ему партитуру и с размаху шлёпая её на колонку рядом с очками, едва сгоряча не раздавив их.
– Меня – легко! – Задорно крикнул ему в ответ Дрон. – Потому что я лёгкий, а ты – нет!.
– Пиявка тоже лёгкая – кровосос ты несчастный! – Не остался в долгу Ботаник.
– Вот и не подходи ко мне, а то укушу! – Парировал клавишник.
– Придавить такую гадость хочется, – заворчал Ботаник, ударяя по струнам своей «Кремоны» и беря несколько сочных аккордов.
– Ага, чтобы придавить надо вес иметь, а у такого ничтожества, как ты, веса нет! – Не удержался Дрон.
– Хочешь узнать мой вес? – Пошёл вдруг на него с гитарой наперевес Ботаник.
– Не подходи, шизик, слышь, кому говорю -опусти гитару, – взвизгнул Дрон, подскакивая с места и загораживаясь от коллеги по группе взятым со стеллажа скоросшивателем с нотами, будто это могло его спасти от возможного тумака.
Дальше началась битва. Басист, сняв с ноги вельветовый ботинок, пытался ударить им клавишника по голове. Попутно он ещё пытался задеть колками своей гитары кисть Дрона, правда, не сильно, чтобы не поломать инструмент, но весьма чувствительно, и когда ему пару раз это удалось, он в весьма хищной улыбке оскалил зубы.
– Убери от меня свою балалайку, садист несчастный, и свой вонючий ботинок тоже! – Загораживаясь папкой от грифа, как рапирист на тренировке, визжал красный от возбуждения Дрон.
– А ты играй нормально, одеяло ватное! – Пыхтя, как паровоз, пытался снова и снова стукнуть грифом своей гитары по прижатым к пухлой груди Дрона холёным и белым рукам бледный от ярости Ботаник.
Наконец, устав от экзекуции, гитарист отошёл, начав пристраивать полуботинок обратно на ногу и ворча при этом:
– Убил бы кровососа, клопа диванного!
– Сам клоп! – Взвизгнул в ответ пианист.
– Кто клоп? Я? На!
И надетый уже было ботинок снова оказался снят и полетел в Дрона.
Дрон, подобрав брошенную в него обувь, немедленно швырнул её обратно басисту, не забыв кинуть и свой тапок вслед. Немного не долетев до Ботаника, тот упал перед самым его носом.
– Фу-у…– Зажал нос Ботаник.– А ещё говорил, что тебя легко вынести! Ты хоть слышал, что отравляющие газы запрещены Всемирной конвенцией, ирод! На вот, понюхай, как должна пахнуть настоящая обувь, клоака фашистская!
И Ботаник, с яростью, достойной Вельзевула сорвал с себя второй ботинок и бросил со всего размаху в Дрона. Следом он бросил так же и тапок Дрона. Перелетев через пианиста, тапок крепко застрял в щели между шкафами с аппаратурой.
Пока они ругались, барабанщик и соло гитарист, как видно привыкшие к подобным спектаклям, смирно сидели на своих местах, спокойно наблюдая за всем происходящим. Только гитарист, которому надоело слушать, как его товарищи ругаются, прервав вдруг пассаж, тихонько сыграл на своей гитаре мелодию, которая на музыкальном языке означала «да пошли вы оба»!
Повернув в этот момент в его сторону голову, я вдруг узнал в светловолосом парне с гитарой Самвела. Это был известный в городе музыкант, с которым мы иногда встречались у фирменного магазина на Неглинной, где музыканты обычно покупали друг у друга инструменты, шнуры и электронные эффекты для своих гитар.
С зажатым сейчас во рту медиатором, Самвел с недовольной ухмылкой, косясь порой на своих воюющих товарищей, продолжил наяривать один за другим минорно-мажорные пассажи.
– Сам ты мазок на вирус! – Продолжал возмущаться тем временем Дрон, пытаясь вытащить из щели забитый неистовой силой Ботаника свой мокасин. Вытащив его, наконец, он понюхал его и крикнул:
– Отличный запах. Никакой вони! Не то, что у тебя, золотарь ты несчастный!
– И года не прошло, как ты понял, что я золото! – Не поняв или не желая понимать посланного ему оскорбления, ответил Ботаник.
После этого он, будто ничего не случилось, прибавил звука на усилителе, стал отрабатывать басовые ходы. Казалось, что конфликт исчерпан. Но так могут думать лишь те, кто не знает правил боёв между музыкантами. Это был всего лишь перерыв перед очередным раундом.
Пока не раздался очередной гонг к новой схватке, Дрон тоже включил синтезатор и стал наигрывать что –то мирное, вроде регтайма.
Ботаник, перестав играть, обернулся к нему и вполне мирно сказал:
