Я. Нелитов
Записки остраннённого
4. Психология и поэзия
Интроверты и экстраверты
К сожалению, на сегодня можно считать общепринятой трактовку терминов «интроверсия» и «экстраверсия», предложенную Айзенком. Однако сами эти термины были выведены Карлом Густавом Юнгом, и понимал он их совершенно иначе, нежели (Ганс Юрген) Айзенк. В этой статье речь идет о психологической терминологии Юнга, и потому «интроверсия» и «экстраверсия» рассматриваются именно в их исходном, юнговском понимании. А именно: интровертированный тип – такой, поведение которого определяется внутренними установками и побуждениями личности, экстравертированный тип, напротив, – такой, поведение которого диктуется внешними факторами.
Создатель аналитической психологии Юнг предложил (в числе очень многого прочего) схему, по которой можно разделить людей по их психологическим типам. В предельно упрощенном виде эта схема такова. Кроме разделения на экстравертов и интровертов люди подразделяются по четырем функциям психики: мышление, эмоции, ощущения и интуиция. Эти четыре функции (в данной упрощенной схеме) исходно независимы. При этом мышление принимаем антагонистичным эмоциям, а ощущения – антагонистом интуиции. У каждой личности есть ведущая (она же сильная) функция – одна из этих четырех. Соответственно, ее антагонист не получает достаточной энергетической «подпитки» – вплоть до того, что может быть вытеснен в область бессознательного и архаизироваться. (Как все это следует понимать как раз объяснено и проиллюстрировано на примерах в данной статье.) Вторая пара функций также «работает» в структуре личности, и в этой паре тоже есть более сильная, осознаваемая функция – и слабая, вытесненная в бессознательное. Но эта вторая пара занимает уже не ведущее положение, а идет «во втором эшелоне». В схематическом изображении это может быть передано так:
Если считать, что здесь изображена схема личности «мыслительно-интуитивного» типа, то ведущие функции – наверху, (причем, слева – сильная), а вытесняемые – внизу.
Все сказанное можно отнести лишь к несуществующему, по Юнгу, идеализированному «чистому типу». Реальный человек «располагается» не на сторонах квадрата предложенной схемы, а где-то в пределах его площади. Причем эта «точка» может с течением времени перемещаться. Аналогично, и такая характеристика личности, как экстравертированность и интровертированность не абсолютна, а зависит от ситуации как внутри самой личности, так и в ее окружении. Говоря языком Юнга, в реальности мы встречаем не чистые типы, но лишь установки.
Тем не менее, чтобы сделать типологию Юнга наглядной и понятной, рассмотреть такие – не существующие в реальности – чистые типы личности было бы полезно. И в этом нам помогают сказочные персонажи.
Часть первая. Сказки
Начнем с самой загадочной, самой «нерусской» сказки Пушкина – «Сказке о золотом петушке». Да, Арина Родионовна рассказывала Пушкину в его детстве нечто с более или менее похожим сюжетом. Но – это же Пушкин! – он все перекроил по-своему. Чем и сделал сказку не только красивой, но и полезной для нас – как иллюстрацию к аналитической психологии Юнга. Итак.
Смолоду царь Дадон был чистым интровертом. Ему на это хватало энергии. Вот он и наносил окружающему миру «обиды». Проще говоря, делал что хотел. Сказать что-то еще о его личности тех времен мы не можем – нет данных. Интересной для анализа вся эта история становится как раз тогда, когда энергия мира, который окружал Дадона, стала выше его собственной – и он оказался в зависимом, экстравертированном состоянии. Тут-то ему и был предложен протез интуиции – золотой петушок. Что и сделало героя сказки снова интровертом. Так сказать, чисто инструментально. И сделал его таким представитель сугубо мыслительного типа – звездочет. Более того – еще и скопец, то есть личность, в которой область ощущенческая подчеркнуто ослаблена. Попробуем теперь довести сказочность этой истории до предела: соберем ее персонажей в единую, как бы синтетическую личность. Эмоциональную сферу этой личности, очевидно, будет представлять Дадон. Интуитивную – петушок, мыслительную – звездочет, ну а ощущенческую, разумеется, шамаханская царица – и, под ее влиянием, порабощенный Дадон. Личность, конечно, получилась нелепая и странная. Зато и баланс энергии в ней – налицо. И поведение этой «личности» в сказке вполне «юнговское», строго психологически предсказуемое. Все же не кто-нибудь писал сказку, а Пушкин. Он чуял.
Разберем подробнее
Итак, исходно, до появления золотого интуитивиста, мы видели эмоционального интроверта. (Рискнем предположить, что второй его ведущей функцией было мышление. Все же воевал-то он успешно.) Побыв какое-то время – вынужденно – экстравертом, личность эта получает в качестве второй ведущей функции, протеза – интуицию. От чужой, конечно, мудрости. Но мы ведь договорились и эту мудрость тоже считать «своей» – коли у личности хватило мудрости принять совет ума чужого. Какое-то время ведущей будет интуиция. А мышление лишь «отрабатывает» ее данные. Ощущения пока что сводятся к самому простому – «лежа на боку». Однако побыть интровертом Дадону удалось недолго, а его эмоции вновь стали ведущими. Меняется ситуация – «плывет» вслед за ней и личность.
И четвертый акт – появляется царица. Все, и мышление, и интуиция «не работают», ведущей функцией стали ощущения. И, конечно, перед нами снова ярко выраженный интроверт.
За все, однако, надо платить. Маятник отклонился слишком уж сильно – до предела. Мышление вытеснено полностью сплошными положительными эмоциями. Интуиция – ощущениями. Таких людей не бывает. Даже в сказке это долго продолжаться не могло. Мышление прорывается из-под спуда и требует права «рулить». Да и интуиция уже наготове… Все это называется невроз. Никакая психика не может долго выдержать подобное насилие над собой: подавление тех или иных функций практически до нулевого уровня. Эти, подавленные, функции архаизируются – то есть заряжаются примитивной, по сути, животной энергией. И, прорываясь из бессознательного к власти, – мстят. Маятник откачивается в другую сторону. Итог: ощущения теряют свою власть («как и вовсе не бывало»), ее получает их антагонист. Дальше – в сказочной версии – мы знаем, что случилось. Ну, а в реальности… Об этом – чуть позже.
А пока – вопрос. Зачем нам всё это знать? Какова польза от подобной аналитической психологии? Смотрите. Мог ли Дадон – будь он грамотнее – избежать такой развязки? Очевидно, мог – согласившись уйти от власти ощущений, послушавшись совета мышления. Правда, сыновья… Но ведь их потеря – в сказке – всего лишь символ. Предупреждение. Услышь его Дадон вовремя…
Короче. Добрым (и умным) молодцам (и девицам) урок!
* * *
И все же – почему именно сказки? Ведь в них и правда все так, как «не бывает». Не научимся ли мы на таких примерах «сказочной» психологии? Нет – если сказки – настоящие, мудрые. Почему и выбран автором «наше все». Его сказки – зеркало жизни.
И еще соображение в пользу сказок. Зачем они вообще создавались? Во времена Пушкина – уже чаще всего для детей. Чтобы, во-первых, научить их отличать добро от зла, а во-вторых, поддержать веру в то, что добро побеждает. Хотя бы в детях. И поэтому черты сказок – упрощенные. Там это – можно. Вот смотрите.
* * *
«Сказка о рыбаке и рыбке»
Начнем анализ с названия. Все ли тут у Пушкина логично? Вспомним название сказки о царе Салтане – это длинное перечисление. Пушкин разве что белочку забыл упомянуть. А здесь? Рыбак и рыбка. И все. Позвольте, а где персонаж, вокруг которого вертится все действие? Что-то тут не так, что-то автор нам этим умолчанием хотел сказать! Это вам не «Руслан и Людмила», это зрелый Пушкин – у него мелочей не бывает!
Вопрос – куда из названия сказки подевалась старуха – и будет ключевой подсказкой при анализе сюжета.
(Замечание в скобках. Заявленная тема, увы, не позволяет говорить о форме: о чисто литературных достоинствах «анализируемых» сказок. Хотя говорить о них хочется. Стократ – когда речь идет о таком абсолютном шедевре, как «Сказка о рыбаке и рыбке». Но – всему свое место. Еще раз – увы.)
Итак, старик. Как и было обещано, персонаж простой. Безоговорочный экстраверт: все его действия сугубо подчиненные, продиктованные извне. Может прозвучать странно, но рыбак – тип мыслительный. Все эти его «не осмелился», «не дерзнул» продиктованы мышлением, опытом. А эмоции – под спудом. Когда мышление его не пугает, эмоции могут на какой-то момент «сработать». Под их влиянием он рыбку и отпустил. Простая доброта сердца, вне логики.
Что же заставляет старика изменить своей доброте и снова и снова идти к синему морю? Во всяком случае не его мышление. Выходит, эмоции? Но они же вытеснены, архаизированы. И как же выглядят такая функция у добросердечного слабого экстраверта, которому «ничего не надо» для себя? Это не так трудно «вычислить» – стоит лишь мысленно откачнуть маятник в обратную сторону. И «архаика» заговорит: «Дурачина ты, простофиля!..» И начнется перечисление пока что того, что и в самом деле необходимо – корыто, изба. Просто не посмел попросить.
Да именно это и хотел подсказать нам Пушкин таким названием сказки. (И – забегая вперед – ее концовкой.) Роль «задавленных» эмоций доброго бессребренника старика в сказке играет его старуха. Смилуйся, государыня(!) рыбка – разбранила меня моя… (жадность?) Как мне сладить с… (Я тут ни при чем – сам-то я добрый, слабый и ни о чем не прошу!) Слишком он задавил свои – даже простые – потребности. Вот они и прорвались – и начали определять его поведение. Какое-то время – логично, но маятник уже разогнался, не остановить. Дальше уже вне логики.
А что, была та точка, до которой все было еще осмысленно? Конечно! Точка баланса. Золотой середины. Не дай он волю эмоциям (читай – старухе), и мышление (он сам) легко подсказало бы эту самую точку. Более того – ему и извне на эту точку указали четко и ясно: «Так и быть, изба вам уж будет». Что это еще за «уж»? А намек это: остановись. И корыто, и изба – это вещи нужные в крестьянской жизни. И, главное, это вещи. Они «кормят» твои ощущения, говоря упрощенно. Вот и был бы полный баланс всех четырех функций. И интуиция своим «уж» это подсказала. Да и море, как мы помним, всякий раз пытается подсказывать. Тщетно. Ну вот что еще за «дворянство»? К чему? А это – кормить архаику – все ту же жадность. Практичного, вещного там нет ничего. Да и не знает «его старуха», что с ним делать, с дворянством этим. В избе живут, в корыте пряжу моют, а дворянство?.. В примитивном, архаичном представлении бессознательной жадности дворянство – чистой воды карикатура: парчовая кичка, жемчуга́, таскание слуг за чупрун… (Малиновый пиджак, золотая цепь…) Дальше рыбка уже не вмешивается, дает маятнику идти до катастрофы. Она – золотая – сделала что могла, показала рыбаку точку золотой середины. Он же (в точности, как и Дадон) слушать не захотел. Пришлось провести его по пути невроза до конца, что поделаешь. Даже когда мышление (старик) осознало, куда все катится, и попыталось восстать против эмоций (старухи): «Что ты, баба, белены объелась…» – было поздно: попытка энергетически слабого мышления восстать против сильной теперь архаики (еще бы ей не быть сильной – тридцать лет и три года жизни без жадности!) едва не привела к гибели личности.
Итог? Наказана не «старуха», а та личность, которая есть сумма «старика» и «старухи».
А может быть не только старухи этой, но и вообще ничего не было, приснилось? Ведь в итоге всё на своих местах. Разве что нам очередной урок: не забывать о своих «слабых», загнанных в бессознательное функциях. А то они вырвутся из-под спуда – и увидишь разверстую пасть гения–потребителя имени профессора А.А. Выбегалло. Она же – старуха, требующая, чтобы Золотая Рыбка была у нее на посылках. Итог – воронка. А в ней – разбитое корыто. Так что, мыслители, осторожно с эмоциями! Помните о маятнике – и золотой середине. Не давите эмоции совсем уж (как попытался это сделать некто Базаров), а не то… Конечно же, верно и обратное – по отношению к эмоционалам. (Давать такие советы интуитивистам, пожалуй, не нужно. Если они и правда интуитивисты. А сенситивы… Они все равно нас не послушают.)
* * *
Поп и работник его Балда.
Телеграфно. Ибо суть вы уже уловили. Поп. Мышление у него… ну, в общем, толоконное. Правят эмоции. «Инструментально» – (положение позволяет) – интроверт. Жадность здесь вполне «на поверхности». В общем, все в точности противоположно типу рыбака. А вот Балда… Образ слишком сказочный. Как и те двое, золотые. Не живой человек, а готовый баланс: все в равновесии. Ну, он же воспитатель, как и рыбка. Нет, не попа воспитатель. Читателей.
Часть вторая. Не сказки
Мы, пожалуй, готовы, усложним задачу.
«Медный всадник». Тоже, конечно, немного сказка. Но совсем не такая простая.
«Стоял он, дум великих полн…»; «Люблю тебя, Петра творенье»; «Красуйся, град Петров…» Но! И иное: «Того, чьей волей роковой под морем город основался. Ужасен он…»
Так ужасен или прекрасен сей мощный властелин судьбы? А вот кому как! Для Пушкина – прекрасен, ибо энергия поэта достаточна. А для его героя Евгения – ужасен – в окрестной мгле. (В «Полтаве» эти два слова и вовсе рифмуются.)
Если ты задумчивой ночью в своей комнате пишешь и читаешь при свете белой ночи, любуясь светлой адмиралтейской иглой – это одно. А если сидишь верхом на мраморном звере без шляпы и с мокрыми ногами, а вокруг тебя вода – совсем другое. (Бывает и так, что в каждой из этих ролей может побывать один и тот же человек…) В первом случае – поэт – интроверт. Во втором – Евгений – экстраверт. Спящие громады домов, дым и гром салюта Петропавловки – все это только радует того, чья энергетика высока, а стихия далеко внизу – и в прямом, и в переносном смысле. Вдохновляет его и памятник Петру. А вот если энергетика стихии перехлестывает выше энергетики героя – тогда тот же памятник ужасен. И не стоит пытаться «вылезти» выше своего уровня. Этот закон абсолютен: Евгений пытался дважды – и оба раза был наказан. В первый раз – безумием – за попытку подняться в мышлении выше уровня «местечко получу…» – до уровня своего создателя, Пушкина: «Иль вся наша/ И жизнь ничто…» Во второй раз, будучи едва не затоптанным скачущим за ним Медным Всадником – за то, что осмелился угрожать… Кому, чему?.. Стихии…
Отличие от сказок тут кардинальное. Никакой «точки баланса» у героя не было. Стихия его попросту смыла. Урока молодцам не будет. (Разве что тем, кто заинтересуется аналитической психологией – и после нашего «сказочного» введения перечитает «Психологические типы» Карла Густава Юнга. Для начала.)
Часть третья
А в реальности? Достижим ли такой «золотой» баланс, хоть иногда? Близкий к идеалу – да. Иногда. Вот один из примеров стремления. Сонет Валерия Брюсова «К форме».
…Так образы изменчивых фантазий,
Плывущие, как в небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершенной фразе.
Здесь – четкое ощущение того самого баланса всех четырех стихий. Причем баланс этот напрямую декларируется содержанием сонета. Да и в его форме баланс этот очевиден!
Сам Валерий Брюсов – редчайший пример безоговорочно талантливого поэта – и при этом не менее очевидного логика, мыслителя. Пример сознательного поиска золотого баланса, во всяком случае, – в творчестве.
Для контраста – пример противоположный: «Ударить по сердцам с неведомою силой может в настоящее время никак не стих, а разве только какое-нибудь великое историческое событие или какое-нибудь колоссальное научное открытие». Это ответ мыслителя Писарева на слова эмоционала Аполлона Григорьева, отсылающие, в свою очередь к пушкинскому «Ответу анониму»: «Я жду того стиха, который ударил бы по сердцам с неведомою силой». (Д.И. Писарев, ПСС, Т 3, стр. 252
Как видим, первый пример – стихи Брюсова, созданные явным эмоционалом с превосходно развитыми ощущениями, но одновременно и не менее явным мыслителем. Вот и попробуй тут определить тип личности… Но о типах личности творцов – позже. А сейчас – пример еще одного русского поэта.
«На смену пушкинскому высокому «равнодушию», пушкинской монолитности и монументальности пришла острая некрасовская проблемность и противоречивость». (Мариэтта Николаевна Бойко, «Лирика Некрасова», М., 1977)
Скажем иначе – под нашим углом зрения: на смену сбалансированному поэту пришел поэт без намека на баланс: «Я ни в чем середины не знал».
К чему же призывал этот второй – к крайностям? А вот посмотрим. Кто не помнит пресловутого: «Поэтом можешь ты не быть // Но гражданином быть обязан»? Вроде бы все ясно – Пушкин много раз и в разных формах декларировал прямо противоположное. Однако в этом же стихотворении у Некрасова неожиданно: «Блажен болтающий поэт // И жалок гражданин безгласный».
Вот так так! Так «блажен» – или «не быть»?! похоже, вопреки своему же лозунгу Некрасов признает и право на блаженство того самого «искусства ради искусства», против которого сам же восстает. Вот, тот же Некрасов: «Я никогда не брался за перо с мыслью, что бы такое написать… полиберальнее» (Н.А. Некрасов, Письмо Л.Н. Толстому, 1857). Без вдохновения – не шло… Тогда как Брюсов, похоже, научился и этому. Без лозунгов про гражданина. «Просто» мощное мышление. А лозунги… Не помогли они Некрасову убедить самого себя.
И свой тип личности не изменишь. Если уж человек эмоционал, то и доводами мышления этого не исправишь.
* * *
Стремление к балансу – это отнюдь не попытка изменить свой тип личности – ни к чему, кроме невроза такие попытки не ведут. К балансу можно стремиться, высвобождая «слабые» функции из-под спуда и позволяя им – нет, не управлять собой, а лишь «говорить», чего они хотят. И аккуратно эти их пожелания учитывать. Впрочем, как легко видеть, здесь я обращаюсь к мыслителям. Эмоционалу «учитывать» пожелания архаизированного мышления непросто – как легко видеть из истории жизни Некрасова. Сомневающихся адресую к его гениальному «Рыцарю на час».
* * *
Это может прозвучать странно, но умнее Некрасова – в этом плане – оказался Фет. «Фет был бы несвободен, если бы вздумал писать о социальных вопросах, и у него вышла бы дрянь». (Н.Г. Чернышевский, ПСС, т 14, стр. 314). Точно! И Фет, так сказать, выбрал поэта. Он слушал голос своего типа личности. Даже «профессия» помещика-крепостника не помешала ему создавать свои – хоть и немногие – шедевры. В итоге мы – как и предрекал Достоевский – поставили ему памятник за его удивительные стихи… и за «пурпур розы» в частности. При всей его антигражданственности. А что живо из Некрасова? Чистая лирика.
«Уведи меня в стан умирающих
За великое дело любви».
Впрочем, будем справедливы: есть несколько воистину великих строк и среди его «гражданского», тех, что написаны не только от ума. А еще и от горечи. То есть – от эмоций. «Эх, сердечный…»
Так что же, совместить ум и эмоции невозможно? Ответ неоднозначный. В одном человеке – случается. А вот в один и тот же момент вряд ли. (Некоторые, единичные стихи Брюсова – то самое исключение, которое…)
В качестве примера – разумеется, «наше все». Гражданский пафос у Пушкина найти можно – и пример будет не единичный. Правда, пафос этот… гм… немного непоследовательный. Так ведь потому Пушкин – всё… «И на обломках самовластья напишут наши имена»; «Темницы рухнут, и…» А уж в отрывках из десятой главы «Онегина» про царя… И – у него же: «Люблю царя…»
Однако, разумеется, в разы больше у Пушкина совсем иного: ясно выраженных деклараций искусства ради искусства. При этом логичных и четко сформулированных. «Какое дело поэту мирному до вас», «Паситесь, мирные народы», «Не дорожи любовию народной» etc. И, наконец, то самое стихотворение, в котором коротко сказано всё, честно: поэт может быть разным в разное время. Вплоть до смены обличья на противоположное. «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон» – то есть, когда интуитивная часть его «я» получит резкий «вброс» энергии и станет ведущей (ну и мышление тоже, конечно, не совсем выключается…)(Говоря коротко – вдохновение.) В остальное время поэт из этого стихотворения живет со спящей душой и им правит отнюдь не Аполлон. В лучшем случае – Гермес. Кого-то ведут простые эмоции, кого-то – расчетливый разум, а кого-то – и вовсе ощущения – зависит от типа. Повторяю – пока «душа спит» и тип личности не «поплыл» по зову Аполлона. (Был и такой поэт, который утверждал, что умеет вызывать вдохновение по желанию, то есть сам «двигать» свой тип личности, причем, без невроза. Андрей Вознесенский. Умение почти мистическое.)
Так или иначе, а сбалансированные до близости «золотой середины» гармоничные личности живут без сильных колебаний маятника. И потому великих стихов не пишут. И великих симфоний. И картин… Вот теоремы – да, бывает – доказывают. И другое – в науке – делают. Однако об ученых – позже.
Закон сохранения энергии универсален. Фет его чуял – и умел с энергией работать, отдавая дань и Аполлону, и… Почти наверняка так же сумел бы жить и Пушкин (и даже иногда жил, скажем, в Болдино), то тут решающую роль играет окружение. И эпоха. И семья… Зато Пушкин написал то, что написал. А Фет… Ну, понятно. Аполлон ведь сам решает, кому сколько выделить своей священной энергии – и от кого какой священной жертвы потребовать.
«…искусство – не название разряда или области, обнимающей необозримое множество понятий и разветвляющихся явлений, но, наоборот, нечто узкое и сосредоточенное, обозначение начала, входящего в состав художественного произведения, название примененной в нем силы…» («Доктор Живаго»)
* * *
Поэтам Серебряного века в России досталась огромная, космическая порция той священной энергии. Случись это в другую эпоху – и читали бы мы десятки томов великого лирика Маяковского. И зрелую поэзию и прозу Блока. И Гумилева. И Мандельштама. И Цветаевой… Увы, кроме Аполлона есть и другие. Включая этого маньяка Ареса. И под их давлением эпоха захлестывает поэтов волнами другой, злой энергии – делая из них вынужденных экстравертов. То есть, уже не поэтов…
Есть, правда, и такое мнение – дескать, блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые. Но такое пишут чаще всего потом. А вовсе не в сами роковые минуты.
Не будь аресо-гермесовых проделок, не будь двенадцати матросов Блока, окон РОСТА Маяковского и других подобных явлений (и как бы противоположных им, вроде, «кремлевского горца» Мандельштама), многое могло быть иначе – и Серебряный век был бы куда более серебряным. Увы, энергетика социума у нас всегда была недоброй. Не довелось нашим Леонардо, Микеланджело и Рафаэлям пожить при Лоренцо Великолепном.
Одной «зависти богов» мало. Даже Бенкендорф и иже с ним – жалкие вегетарианцы на фоне ленинско-сталинского «уровня наводнения». Подумаешь, ссылка. Писать-то разрешали. Как, вот, Бродскому – в эпоху «более низкого уровня воды» двадцатого века.
* * *
Подведем предварительные итоги. Про творцов. Говоря языком Юнга, самым мощным в мягкие эпохи позволялось быть интровертами. (Разумеется, если они только творили, а не шли против течения, так сказать, физически – как декабристы.) А вот Цветаевой – не позволялось. (Или требовалось писать такое, что к согласившимся Аполлон поворачивался спиной.)
Иначе говоря, творец – всегда и только интроверт. «Они думают, что купили живописца Рэма Квадригу. Нет, они купили халтурщика Рэма Квадригу, а живописец Рэм Квадрига прошел у них между пальцами, как песок». (Арк. и Б. Стругацкие «Гадкие лебеди») Родился в эпоху помягче – и с достаточно мощным источником энергии (от Аполлона, например) – повезло, твори свое. А все эти декларации про… «можешь ты не быть, а обязан» и про «больше чем поэт» – они никогда и никого всерьез не обманывали. Ангажированной поэзии не бывает. «Простая» сказка Пушкина – поэзия. А поэма Маяковского про самого человечного человека – нет.
Иосиф Бродский:
Служенье муз чего-то там не терпит,
Зато само обычно так торопит,
Что по рукам бежит священный трепет
И несомненна близость Божества.
Один певец подготовляет рапорт…
А третий знает, что он сам лишь рупор.
И он срывает все цветы родства.
(«Одной поэтессе», 1965, Норенская)
И Александр Градский – почти буквально:
«Да мы не ждали зов трубы,
Мы были клапаны и трубы…»
* * *
Что же, настоящих стихов, скажем, «за большевиков» тоже не бывает? Отчего же – если искренне, то настоящей может быть любая поэзия. Пример – одна из величайших вершин русской литературы – поэма Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки». Попробуйте изложить сказанное там прозой – и вы ужаснетесь. Но Багрицкий так и мыслил – искренне! И поэтому стихи великие… Свои.
* * *
Мы не зря второй век твердим, что Пушкин – «наше всё»: он всегда был искренним. И когда писал про перевод «Илиады» Гнедичем это: «Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи, // Старца великого тень чую смущенной душой», и когда писал про этот же перевод: «Крив был Гнедич-поэт, преложитель слепого Гомера, // Боком одним с образцом схож его перевод». Да, потом, смутившись, замарал, но написал-то искренне! Ладно, он бог – ему можно. Этот уровень энергии перехлестнуть можно было только… Да, только пулей Дантеса. Николаю I с его Бенкендорфом оказалось слабо. «Медный всадник» в беловике в невымаранными «кумирами» и прочим так и остался неопубликованным. Остался своим. Смог бы так, скажем, Маяковский?.. Нет ответа. А вообще писать «в стол» – частое хобби литератора в России. Или – в огонь…
* * *
Стала ли история поэзии в России уроком для поэтов? Для Иосифа Бродского – да! Попробуйте-ка представить у этого поэта стихи про Ленина или нечто подобное!.. Точно так же невозможно представить у Бродского и некрасовский пафос. «Зависеть от царя, зависеть от народа – // Не все ли нам равно…» В этом Бродский – нечто большее, чем «Пушкин сегодня». Он пушкинские призывы реализовал полностью. Сам-то Пушкин своим лозунгам следовал лишь почти всегда. Итог: Бродский спас главное – свою интровертированность – в эпоху «более высокой воды». Ссылка, в «земледельцы с образованием», высылка с родины, невозможность видеть друзей, родителей… Но главное – внутренняя независимость – осталась неприкосновенной. О чем Бродский и писал сам – уже в эмиграции. Про равенство самому себе. Всюду.
Что ж, похоже, самых умных история все же учит.
Слегка вне темы. Бродского история массового издания черновиков и писем многих его предшественников научила еще одному: мы можем читать только то, что он сам хотел сделать доступным потомкам. Включая письма. Ахматова была права: «они» сделали «нашему Рыжему» отличную биографию. Но и сам он дорисовал ее до цельного романа – так, как считал нужным. И – никаких неудачных черновиков или «лишних» писем. Или записочек. Даже таких, как «Я помню чудное мгновенье». Нет уж, только лучшее, отборное. От всего прочего мы не найдем и следа. Ибо – свобода. Все та же интроверсия.
* * *
Особая тема – поэты-женщины. (И композиторы. И художники.) Почему это такая редкость? Ведь количество талантливых юных поэтов, музыкантов, художников среди девушек никак не меньше, чем среди юношей. Может быть, сказки о том, что источник энергии для женщины – мужчина – не такие уж и сказки?..
«А я, любя, был глух и нем». «Прошла любовь – явилась муза». Если принять за истину, что мужчина тратит энергию или на любовь, или на поэзию (в широком смысле слова) и что он, мужчина – источник энергии, то это объяснит многое. Одиночество мужчины – причина творчества (Пушкин в Болдино, Бетховен, Леонардо). Одиночество женщины – увы, нет. Получается, ей некогда творить.