Вэнди Эттвуд
Между небом и грехом
К этому моменту я успела отвернуться, сделав вид, что любуюсь ночным небом, прячущимся в кроне деревьев.
Мои щеки горели пока я слушала шуршание мокрой одежды. Нижняя рубашка была свернута им в комок и брошена куда-то в кусты.
Тряхнув влажными волосами, он кашлянул и проговорил:
– Нам пора возвращаться, пока отсутствие не стало слишком заметным, идем? – он протянул мне руку, я кивнула и ухватилась за его широкую ладонь.
Я взвизгнула, когда по моей ноге пробежала здоровенная крыса, едва я ступила в темноту коридора.
– Все хорошо? – обеспокоенно поинтересовался святой отец.
– Я их немного боюсь, – сконфуженно прошептала я.
– Все чего-то боятся, это нормально и естественно для человека.
– А вы чего-нибудь боитесь?
– Я? – он рассмеялся. – Я исключение, я не боюсь.
– Вам повезло, я бы тоже хотела не бояться.
– Осторожнее с желаниями, им свойственно сбываться не так, как хотелось бы. Слышишь? – он поднял ладонь вверх, призывая остановиться и прислушаться.
– Первый вечерний колокол, еще три и отбой.
– Прогулка затянулась. Рискуешь опоздать на проповедь. И исповедь.
– Мне прийти со всеми?
– Не к чему, пойдем, – он коротко улыбнулся и первым вышел из крохотной двери, а я следом за ним.
Пара поворотов и мы снова в молельном зале.
– Подождешь меня здесь? Я переоденусь, – он с улыбкой оттянул мокрый ворот.
Я кивнула и осталась стоять посреди зала, напрягая разум, чтобы вспомнить каждую увиденную сегодня деталь. В отражении чаши для причастия сияли мои глаза совсем не праведным блеском.
Спустя несколько минут, отец Доминик вернулся. Помещение наполняли послушницы. Все встали на колени, а отец Доминик раскрыл массивную книгу поместив её на старый высеченный из камня алтарь.
Тишина окутала меня, словно саван, потому что все молчали. Пока луна заливала витражи серебряным светом, отец Доминик сжимал в руках потертые деревянные четки, его взгляд был затуманен, волосы ещё немного влажные от речной воды убеждали меня, что я не придумала себе нашу прогулку.
Мгновение и он нашёл меня в толпе послушниц, которые не рискнули рассаживаться от меня, видимо, боясь навлечь на себя его гнев.
Я выдержала пристальный взгляд священника и такое тягостное и молчаливое внимание своих сестер-послушниц.
Не было ничего необычного в том, что внимание отца Доминика выходило за рамки приличий, но в это мгновение это внимание казалось почти осязаемым.
Отец Доминик обвел взглядом тускло освещенный молельный зал, и его теплая улыбка озарила все помещение, когда он начал вечернюю мессу. Послушницы, сидевшие перед ним, беззвучно шептали молитвы, их лица светились благоговением.
Но взгляд отца Доминика был прикован ко мне. Наши взгляды снова встретились, и я почувствовала, как щеки вспыхнули от стыда.
Я вспомнила, какое смущение испытала, наблюдая, как он выходит из воды, а вместо священного облачения на нем не было ничего, кроме стройного тела. Воспоминание до сих пор заставляло меня краснеть.
Отец Доминик стоял перед алтарем, и его голос эхом разносился по тускло освещенной часовне, я не могла оторвать от него взгляда, а его голос заставлял меня отправиться в далекие дали, почти парить.
Когда он говорил о грехе и искуплении, его голос эхом отражался от каменных стен, и я почувствовала, как во мне просыпается угрызения совести. Я вспомнила, как он смотрел мне в глаза даже тогда, как в них было неприкрытое желание и уязвимость, показавшиеся на мгновение, прежде чем он оделся.
Воспоминание все еще заставляло меня ерзать, сердце колотилось в груди, как барабанная дробь. Почему, о, почему я вспомнила об этом сейчас, в разгар священного ритуала? Мне захотелось погрузиться в тень, исчезнуть совсем, поскольку слова отца Доминика описывали те самые действия, которые, как я помнила, постоянно звучали в моей голове с его появлением…
Когда месса подошла к концу, отец Доминик поднял руки, не сводя глаз с меня.
– Пусть свет Всеотца ведет вас даже в самые темные часы, – произнес он нараспев низким и успокаивающим голосом.
Послушницы начали вставать, язаколебалась, не зная, осмелюсь ли остаться. Заметит ли отец Доминик эти колебания? С одной стороны волнительно, с другой – Мать Настоятельница, которая спустит с меня шкуру, если ей кто-то доложит, что я пропустила исповедь.
Вздохнув, я встала самой последней в очереди на исповедь.
Он отодвинул шторку исповедальни, приглашая меня войти. Я села на деревянную скамью, совершенно не зная в чем покаяться.
– Тревожит ли тебя что-то?
– Сегодня я подумала о побеге.
– Твоё сердце мечется в поиске своего пути, не тревожься этого.
– Я всё ещё чувствую здесь себя лишней. В отличие от Барбары или Жанны… – я замолкла, подбирая окончание фразы.
– Ты считаешь их лучше?
– В их сердцах больше веры.
– Позволь, я подойду?
– Конечно, – поспешно проговорила я, когда поняла, что он мог не заметить мой кивок.
Отец Доминик зашел в кабинку и я вжалась в деревянную стенку, чтобы он мог сесть. Здесь так мало места, что становилось тяжело дышать или это не из-за тесноты?
– Если ты за пять лет не смогла привыкнуть, вполне возможно, что такая жизнь не для тебя. Я могу подать прошение Матери Настоятельнице, чтобы тебя отправили в мир.
Я покачала головой.
– Мною было подано не меньше сотни прошений, они все отклонялись.
– Убегать в разгар осени не совсем разумная идея, скоро зима.
Он был так близко, что я перестала различать фразы произнесенные его красивыми губами, сфокусировавшись только на них, я забывала дышать и сейчас мне до ужаса не хватало воздуха.
– Агата? Всё хорошо?
– Д-да, – отстраненно прошептала я, отворачиваясь, чтобы рассмотреть узор из древесных колец на стене.
– Ты говорила, что хочешь создать новые воспоминания. Вот тебе одно из них, – тихо произнес он, а когда я обернулась, его губы накрыли мои, осторожно сминая. – Не двигайся, – неожиданно строго прошептал он в мои губы, опаляя их жаром.
У меня по спине бегут мурашки, даже сквозь шум молельного колокола, я слышу биение собственного сердца. Его теплые и слегка шершавые губы скользят по щеке поднимаясь к виску, вызывая в груди дрожь, волнами распространяющуюся дальше по телу.
По несчастливому стечению обстоятельств ему не позволено больше обнимать и целовать меня, он не имеет права даже на мысли об этом, как и я не имею права поддаваться, вздрагивать от становящихся необузданными прикосновений, и думать о большем.
Особенно думать о большем. Я положила ладони двух рук на его грудь в стойкой уверенности, что сейчас я оттолкну его.
Вот сейчас… точно, сейчас.
Но вместо этого я цепляюсь за рубашку, прижимаясь теснее, переплетая звуки наших сердец.
– Прости меня, Агата, – шепот, утопающий в моих спутанных волосах где-то у самой шеи, эхом отдается мурашками у самой поясницы. Разливается удивительное чувство тепла, окрашивая щеки в ярко-красный цвет. Вибрация внизу живота, где комком скручивается тлеющее желание, вызывает шум в голове.
Кончик языка касается его шеи, как будто против моей воли, моё тело больше не слушает голос вопящего в неистовстве разума. Внизу приливает кровь, бурлит желание, высвобождается нутро дикого зверя, готового вкусить запретное, сладко-греховную связь.
Большим пальцем он обводит мою скулу, поглаживает нижнюю губу, слегка оттягивая её, пока я смотрю в его потемневшие глаза.
В горле застревает стон, когда пальцы святого отца проникают меж сомкнутых всего мгновением назад губ, смачивая их в моей слюне.
Где-то внутри ещё живого разума на секунду становится тошно, но это чувство исчезает, когда на свет выходит потаённое желание.
Его прикосновения уверенные, властные. Я дрожу, когда он вынимает пальцы из моего рта и притягивает меня за шею для поцелуя.
– Прости меня, Агата, прости, – он отстраняется, едва прикоснувшись ко мне губами, прикрываясь сутаной.
По инерции, поддаваясь желанию, я тянусь к нему, но он отталкивает меня.
В этот момент я чувствую себя голой с задранными полами одеяния.
– И вы простите меня, – едва скрывая разочарование, произнесла я, прежде чем встать.
– Доброй ночи, сестра Агата, – отрешенно произнес он, даже не взглянув на меня.
– И вам, святой отец, – проговорила я, делая вид, что все в порядке, даже если он обернется, то не должен заметить ничего из того, что я чувствую на самом деле.
* * *
Обратный путь был невообразимо молчаливым. Я вспоминала, что отец Доминик выглядел суровым из-за сведенных вместе бровей, и до того как ушла, почти видела, как крутятся в его голове тяжелые мысли.
Жалеет ли он о том, что произошло? Наверное, жалеет.
И я корю себя за слабость. Корю за то, что не поступила бы иначе, даже если бы представился шанс вернуться во времени, не оттолкнула бы его, не отвернулась от поцелуя, снова позволила бы губам припухнуть от жестко-прекрасных прикосновений.
* * *
Совершенно не помню, как поднималась по лестнице. Держалась за стену? Наверное, да, раз под ногтями остались следы штукатурки. Губы горели, а воспоминание раскалывало разум, ребра ломило с каждым вздохом, словно бы на них накинули стальные прутья, пытаясь сдержать бешено рвущееся наружу сердце.
Из-под полуприкрытых глаз я посмотрела на силуэт, стоящий между лестничными пролетами. Когда открыла глаза пошире, там уже никого не было.
Померещилось. Опять.
На негнущихся ногах вошла в комнату и застыла. У стены стоял силуэт, сотканный из клубящихся теней. Свет с трудом проникал в комнату, как будто кто-то еще специально загораживал окно.
– Нашлась, – проскрежетало множеством голосов бесплотное существо и неестественно вывернув подобие головы, взглянуло на меня тремя парами ярко-красных глаз. А затем их стало больше, намного больше.
В темной комнате стало тесно, мне казалось, что стены сжимаются до предела, но нет, это существо разрослось, превращаясь в тучу. Через густую, почти непроглядную тьму на меня смотрели, наверное, сотни кроваво полыхающих глаз, заставляя сердце колоть от ужаса.
Моего горла медленно касается когтистая холодная рука. Множество голосов зловеще громко шепчут, наперебой пытаясь что-то проговорить.
– Нашлась!
– Нашлась!
Я могу вычленить из какофонии голосов только это слово, беспрестанный шепот переходит в крик, что разрывает барабанные перепонки. Так страшно, что я боюсь сойти с ума окончательно.
Дыхание прервалось, легкие будто налились слишком вязкой жижей.
Хочется бежать, кричать во весь голос, звать на помощь, но звук будто больше мне не принадлежит. Я приросла к месту не в силах больше двигаться.
А когти меж тем все скользят и скользят по моей липкой от ужаса коже. В этот самый момент я понимаю, что здравого рассудка я полностью лишилась.
Нашлась....
Я и не терялась…
Я всегда была здесь…
ГЛАВА 7
Вам кажутся темными мои слова? Тьма в наших душах – этого вам не кажется?
Джеймс Джойс (Улисс)
Комната была поглощена тьмой, душащей чернотой, которая казалось проникала в каждую пору, закупоривая глаза, залепляя рот, продвигалась по гортани, расползалась в пищеводе, вызывая колику.
Она цеплялась за воздух, густая и тяжелая, облепляя страхом и неопределенностью. Тени танцевали по стенам, искажаясь в гротескные формы, питая ту ужасающую мрачность, что пробиралась внутрь тела, царапая, пытаясь оторвать куски.
Во рту привкус крови смешался с чем-то отвратительно горьким.
Все еще не привыкнув к полумраку, я с трудом могла различить слабые очертания кровати посреди комнаты. Ее присутствие только усиливало чувство беспокойства, как будто она последняя точка держащая меня на грани сознания. Матрас прогнулся от старости, его когда-то яркие цвета выцвели и износились, отражая затухающее состояние самой комнаты, как и монастыря в целом.
Границы реального размыты.
Кирпичные стены окружали меня со всех сторон, их шероховатые поверхности казались запирающими меня в этой камере тьмы. Холодное прикосновение кирпичей к спине посылало мурашки по позвоночнику, холодное напоминание о потерявшемся в страхах разуме. Ведь не мерещится мне тьма, которая пронизывала комнату.
Снова шепот сотен голосов, вокруг меня сжимается удушающая темнота.
Слезятся глаза от нехватки воздуха.
Но то, что действительно вызывало у меня дрожь, были пары глаз, светящихся зловещим красным цветом в темноте. Их было несколько десятков, разбросанных по всей комнате, их огненный взгляд прикован ко мне. Казалось, они подчиняли себе мрак, наполненные сверхъестественной злобой, которая заставляла мое сердце биться быстрее.
Я ощущала присутствие кого-то еще, их невидимые формы скрывались за завесой тьмы. Доселе скрытый ужас, пробудился. Потому что воздуха в моих легких осталось едва-едва и шепот существ все непрестанно доводил до исступления. Где-то там затаился некто, терпеливо ожидающий момента для атаки.
Багровое свечение усиливалось с ростом моего страха, их присутствие становилось все более душным. Я стояла парализованной, мой разум терзали бесчисленные ужасы, захватывая в ловушку, где реальность и кошмар переплетались.
Чувствуя, что еще немного и потеряю сознание, я попыталась поднять руку, но мое тело перестало мне принадлежать. Медленно, словно находясь в густом киселе, я начала оседать, больно царапая спину о шершавую стену.
Стук в дверь и все прекратилось.
Я сползла по стене и спину обожгло болью.
Встала на колени, пытаясь вдохнуть, а звук получался хриплым, свистящим. Я вытерла слезы и попыталась подняться на ноги, чтобы подойти к двери. Из-под кровати на меня смотрели два глаза.
– Да?
– У тебя все хорошо?
– Барбара?
– Я хотела извиниться. Бьянка сказала, что вы… вы со святым отцом…
– Хватит, – я оборвала её. – Если ты пришла узнать подробности, то мне нечего тебе сказать, потому что ничего не было, – как легко мне дается эта отвратительная ложь, что я ужасаюсь.
– Прости меня, Агата, прошу. Впусти поговорить, всего на минуту, – жалобно простонала она, всхлипывая.
Вздохнув, я открыла дверь. Вместо рыжеволосой розовощекой девушки на меня смотрело уродливо оскалившееся существо. Его кожа была усеяна язвами, из которых капала на пол смрадная зеленоватая жидкость вперемешку с коричневой кровью.
Его глаза горели зловещим огнем, а ряд острых, как бритва гнилых зубов был оголен в лишенной плоти челюсти. Я почувствовала, как видение заставило меня окаменеть на месте, мое сердце замерло от ужаса.
Существо издало глухой рык и двинулось вперед, ползущими движениями, направляя свои устрашающие зубы прямо ко мне. Я кричала от ужаса, закрывая лицо руками, но понимала, что это существо не остановится, пока не насытит свою жажду крови и плоти.
Я пыталась освободиться, но когтистая, склизкая рука, усыпанная язвами схватила меня за горло. Я сдавленно пискнула, и хватка существа усилилась, а перед глазами у меня все поплыло. Я почувствовала, что меня затягивает в темноту, в царство безумия и ужаса. Существа сомкнулись вокруг меня, их шепот был похож на хор отчаяния.
Сквозь слёзы я рассмотрела ещё больше существ, они были скрючены, их тела словно сделаны из плотного смолистого вещества, которое извивалось, как живые щупальца. Когда я съежилась, не в силах пошевелиться или закричать, одно из существ протянуло руку и обхватило моё горло своими темными цепкими пальцами.
Когда чьи-то острые зубы впились в мое плечо, я закричала так, как никогда не кричала до этого, тратя последний воздух.
А после наступила темнота.
* * *
Кто-то бил меня по щекам. Я попыталась вскочить, думая, что то существо всё ещё рядом, но получилось только встать на колени.
– Всё хорошо?
– Я… – осмотрелась, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, —…в порядке, правда, просто приснился кошмар, – закончила я, тяжело дыша.
– Ты решила уснуть в дверном проеме? – Барбара недоверчиво покосилась на меня.
За её плечом я заметила стайку послушниц, нерешительно переминающихся с ноги на ногу.
– Я…, – не успела договорить я.
– Что у вас среди ночи опять здесь происходит? – голос Настоятельницы был суров и холоден, она осмотрела меня, все еще сидящую на полу.
– Я всего лишь упала.
– К чему поднимать такой шум из-за падения? Кто-то разбился насмерть? – вопрос не ко мне, вопрос к остальным послушницам, видимо, они её потревожили.
– Агата страшно кричала и не открывала нам, – замялась моя соседка, теребя рукав одеяния.
– Я боюсь падать, – сказала я, пожимая плечами.
Плечо все еще болело от укуса существа. Укуса ли? Шею саднит, как будто меня в самом деле душили.
– Настоятельно рекомендую вам посетить исповедь, сестра Агата.
– Конечно, мать Настоятельница, – я кивнула, приложив руку к сердцу, все еще колотящемуся, как бешеное. – Я непременно посещу отца Доминика.
В животе что-то перекрутилось, вспомнив, что произошло между нами и я совершенно не представляла, как теперь смотреть ему в глаза. Разум снова и снова подкидывал ощущение его теплых губ на моих. Я тряхнула головой и поднялась с пола.
Зловещие красные глаза из-под кровати никуда не делись, но никто из присутствующих их не замечал.
Сошла с ума окончательно и бесповоротно…
* * *
В холле монастыря было тихо. Я не посмотрела на часы, но возможно сейчас уже время молитвы. Правое плечо ныло, рука отказывалась подчиняться, отзываясь болью на каждое движение. Наверное, ударилась, пока падала.
– Ты ко мне?
Я обернулась, увидела отца Доминика со стопкой книг, и кивнула.
– Идем, – он махнул свободной рукой.
Я поплелась за ним, не переставая лихорадочно думать. Картинки минувшего путались в моей голове. Монстры, тьма, губы отца Доминика, снова тьма, его прикосновение, мои ощущения.
– Входи, – проговорил, пропуская меня вперед.
– Могу сесть?
Утвердительно кивнул, поставил стопку текстов на стол и привычными движениями рассыпал травы по кружкам.
– Что это? – пристально всмотрелся в мое лицо, скользнул взглядом по шее и приблизился, отставив посуду в сторону.
Он провел рукой по моей шее, тремя пальцами взял меня за подбородок, вынуждая запрокинуть голову.
– Кто-то причинил тебе вред?
– Нет.
– Следы от пальцев просто так не появляются.
Я вздрогнула и отстранилась. Могла ли я сама пытаться задушить себя, мучаясь в кошмарном сне?
– Мне снятся кошмары. Возможно, я повредила себя во сне.
Он недоверчиво хмыкнул и вернулся к завариванию чая.
А я удобно расположилась на мягком сидении старого кресла и исподтишка разглядывала его спину, наблюдала за пальцами. Но качнув головой, вперила взгляд в пол, чтобы снова утонуть в водовороте мыслей.
Почему он меня поцеловал? Почему я не оттолкнула его? Почему я вижу кошмары теперь и наяву?
– Держи, – голос отца Доминика вырывает из омута мыслей.
Он осторожно протягивает кружку с ароматным чаем. Тепло пробегает по пальцам слабым электрическим разрядом, но я точно знаю, что это совсем не горячий напиток дарует жар.
Подняв взгляд, я снова вижу блеск в прищуренных мужских глазах.
Мгновение замирает, остановленное приближением отца Доминика ко мне. Он берет меня за руку и оставляет невесомый поцелуй на моих костяшках пальцев. Движется выше, до самого локтя, задирая рукава одеяния.
– Прости меня, – он встал с колен. – Прости меня, – склонился надо мной. – Прости меня, прошу, – поцеловал в висок.
Мне едва хватило сил, чтобы отставить кружку в сторону, не пролив на себя горячий напиток.
– То, что мы делаем… – выдыхаю, смотря только на его губы
– Неправильно, – заканчивает мою мысль он, своим коленом вжимая меня в скрипучее кресло.
Жаркий поцелуй на шее, там где саднило больше всего, распаляет, заставляет трепетать от невыносимого жара поднимающегося снизу вверх, заливает щеки.
– Кто-то, вроде меня, не должен так поступать, верно? – каждое слово он сопровождал поцелуем от шеи до ключицы.
Я неистово закивала, чувствуя, как к щекам снова приливает жар. Сердце почему-то взволнованно забилось, отдаваясь глухим стуком в ушах. Между бедер разгоралось пламя, я стиснула их, чтобы унять покалывание.
В дверь постучали. Отец Доминик резко отстранился, поправляя сутану, но я заметила его возбуждение. От этого стало еще жарче.
Я схватила кружку, вцепилась в неё и уставилась на свое отражение в глади напитка.
– Да? – не открывая двери, произнес он.
– Отец Доминик, вас хотела бы видеть мать Настоятельница позднее, – девичий голос пропищал из-за двери.
– Благодарю, передайте, что я закончу с молитвами и посещу её до ужина.
Он обернулся ко мне. На его лице смесь из сожаления и разочарования.
Что было бы, если бы не стук в дверь? Куда бы это привело? Очевидно, что ни к чему хорошему.
Он размял запястье и молча сел рядом со мной на подлокотник кресла, вздохнув так, словно на его плечи свалилась неимоверная тяжесть грехов всего мира.
– Прости меня, Агата. Будет лучше, если мы не станем пересекаться никак иначе, кроме как в роли послушницы и священника. Так будет лучше для тебя и… – он сделал паузу, – и для меня.
Я кивнула, борясь с жжением, сулившее горячие слезы.
– Это ошибка, вы правы, святой отец, – прошептала я, стараясь придать голосу безразличие.
Допив напиток, я коротко поблагодарила его, собираясь уйти.
– Постой, ещё исповедь.
Я съежилась, представляя, как болезненно плеть опускается на спину.
Он отворил дверь за креслом, пропустил меня вперед.
Я не знала, что его комната связана с исповедальней. Я не помню этой двери. Такое ощущение, что я не знаю об этом месте совершенно ничего, хотя провела здесь пять лет.
Повинуясь жесту святого отца, я зашла в деревянную кабинку. Опустилась на колени, потупив взгляд, уставившись на испачканное пылью одеяние.
– Святой отец, я согрешила, – тихо проговорила я. – Я ответила на поцелуй мужчины, священника, – голос сорвался и я перешла на шепот. – Я раскаиваюсь в том, что если бы была возможность повернуть время вспять, поступила бы точно так же, – единым потоком произнесла я, задохнувшись на последнем слове.
Раздался скрип деревянной дверцы. Отец Доминик обогнул исповедальню, зашел ко мне и сел рядом на колени, места не осталось совсем.
В темной мантии, без головного убора, он выглядел таким мрачным, освещенный слабым лунным лучом, пробивающимся сквозь грязное окно наверху.
Когда он начал молиться, его голос ритмично повышался и понижался, его слова как будто стали громче, напитавшись неведомой силой. Я не отрывала от него взгляда, впитывая каждый слог, словно он был бальзамом для моей измученной души.
И когда отец Доминик наконец поднял голову, его глаза встретились с моими.
Повинуясь непонятному желанию, мои пальцы коснулись подола его рясы, ища и утешения у человека, ставшего духовным доверенным лицом.
– Я помолюсь Единому Всеотцу за тебя. Можешь идти, он отпустит твои… – сделал короткую паузу, – наши грехи, – бесстрастно закончил он, уже выйдя, всё же решилась взглянуть на него сквозь деревянную сеточку, между которой сверкали его желтые глаза.
– Исповедь окончена?
– Я уже говорил, что не стану причинять тебе боль, Агата. Ступай к себе.
Я кивнула и выскочила из молельного зала, боясь расплакаться от всех чувств, что образовались в моей душе.
– Нашлась, – произнес голос из-за угла.
И я побежала, спотыкаясь. Голос не отставал. Из каждого угла я слышала его многоголосие. Закрыла уши руками, но это не помогло.
– Уйдите! – крикнула я. – О, Единый! Если ты слышишь, пусть они уйдут!
Но голоса не стихали. Тогда я обернулась, чтобы снова встретиться с тьмой. Может быть в этот раз все закончится?
Выставила руку в последнем жесте защититься от уже знакомого существа и все замерло.
Это конец?
