Вэнди Эттвуд
Между небом и грехом
ГЛАВА 5
Все в этом мире происходит не просто так. Возможно, мне просто хочется верить, что у моего нахождения здесь есть какая-то цель, что родители не просто отказались от меня пять лет назад.
Каждый раз, когда мысли возвращаются в тот день, я толком ничего не могу вспомнить. Мы о чем-то говорили? Может быть, мне показалось, что они были чем-то напуганы? Эту деталь нарисовало воображение? Теперь и мой разум против меня. Постоянно мерещатся шорохи, боковым зрением замечаю движения. А ночные кошмары не отступают ни на одну ночь.
Просыпаюсь от собственного визга и до самого утра, пытаюсь прийти в себя. Сестра Мария заваривала успокаивающие травы, но ничего не помогало и я в конечном итоге перестала пытаться. Смирившись с бесконечной вереницей кошмаров, спала урывками, все еще крича и просыпаясь в слезах.
Близится новая исповедь. И мне, наверное, хотелось бы покаяться. Я старалась не пересекаться с отцом Домиником. А на его уроках, смотрела только на крепко сцепленные руки, не поднимая глаз.
– Ты снова неважно выглядишь, все хорошо, я могу помочь? – Барбара подкралась так тихо, что я взвизгнула.
– Эй! Ты чего? Я давно тебя зову. Нервная ты какая-то, что-то случилось?
– Все в порядке, – я с силой провела ладонью по лбу и глазам, рискуя их вдавить в череп.
– Ты все время где-то не здесь. Вчера я с тобой разговаривала добрых двадцать минут, пока не поняла, что ты совсем не слушаешь. Что происходит? Ты можешь мне рассказать, – она взяла мои руки в свои и с надеждой заглянула в глаза. – Мы же подруги.
Как я могу рассказать ей обо всем, что творится в моей голове? Как я могу рассказать, что стремительно схожу с ума и вижу, как от стен отделяются тени, стремящиеся настигнуть меня? Как поведаю о греховных снах о святом отце?
– Я думаю о родителях, – полуправда, чтобы отвлечь внимание.
– Тебе нужно отпустить. То что случилось, значит, уготовано Всеотцом, это испытание, – она крепко обняла меня и я вдохнула запах простого мыла.
– Я устала от испытаний, – пожала плечами, высвободилась из объятий. – Пойдем, не хочу опаздывать.
Мимо прошло несколько послушниц. Случайно, я услышала их разговор и скривилась.
– Сегодня пойду на исповедь к отцу Доминику. Покаюсь в зависти. Я всю ночь думала в чем покаяться.
– Отличная идея, я пожалуй тоже схожу.
– Девочки, я не могу думать ни о чем, кроме исповеди.
Хихикая, они пронеслись мимо нас, стараясь прийти первыми и занять ближние к входу столы в комнате обучения. Разумеется, чтобы быть ближе к отцу Доминику.
– Дуры, ходят на эти исповеди только ради того, чтобы лишний раз посмотреть на святого отца, – недовольно проговорила Барбара.
– Не стану спорить, – я улыбнулась ей и она вернула мне улыбку.
Когда мы вошли в комнату, все первые столы уже были заняты и мы с Барбарой двинулись к последнему не занятому в третьем ряду.
Святой отец вошел звучной поступью, держа книгу со Словом Единым на сгибе локтя. Он оглядел присутствующих и все разом притихли.
Хрустнул ветхий переплет, зашелестели, будто стоная, страницы, и он начал читать вслух. Его голос относил меня куда-то далеко. Я старалась не слушать, не вслушиваться, не смотреть. Но он раз за разом возвращал на себя мое внимание. Он мог бы потягаться с сиренами за умение очаровывать, делая обычные вещи. У сирен не было бы шанса, столкнись они где-нибудь в море.
– Сестра Бьянка, сестра Жанна, вы мешаете мне читать слово Всеотца. Если вы пришли сюда хихикать, то спешу вас огорчить, я не сказал ничего смешного. И кара, посланная Всеотцом на всех огорчивших его детей, точно не подразумевает смех, – холодно произнес и сверкнул глазами, точно плетью. Даже у меня, смиренно молчавшей, все это время, волоски встали дыбом.
– Простите, отец Доминик…
– Поменяйтесь местами с сестрами Агатой и Барбарой. Впредь, – сделал хлесткую паузу, – попрошу первые столы не занимать.
Они посмотрели на наш дуэт злобно, с едва скрываемой завистью. Я поежилась, а Барбара слишком порывисто взяла свои вещи и поспешила занять место.
Словно меня приговорили к дыбе, я медленно шла на эшафот, точнее, к первому столу в опасной близости к священнику.
– Смирение побеждает гордыню, – сказал отец Доминик, не сводя взгляда с Бьянки и Жанны, которые что-то недовольно пробурчали пару мгновений назад.
Остаток занятия я, честно признаться, не слушала. Мои мысли метались и всё, что я старалась делать, это не пялиться на отца Доминика.
* * *
– Сестра Агата, попрошу вас задержаться, – немигающий взгляд медовых глаз, и мое сердце стало колотиться от волнения.
– Конечно, святой отец, – я передала свою книгу Барбаре и она мягко улыбнулась на прощание.
Остальные девушки направили на меня полные неприкрытой злобы взгляды. Будущие монахини точно не должны так смотреть. Бьянка что-то прошептала Жанне и та нарочито громко рассмеялась, а после они стремительно скрылись.
Раздраженно выдохнув, проповедник захлопнул дверь, а я дернулась, испугавшись.
– Прости, Агата. Я не хотел тебя пугать.
Я слегка качнула головой, показывая, что не испугалась, что все в полном порядке.
«Все в порядке» – стало моим девизом. У меня всегда все хорошо, я в порядке и вовсе не вижу странные силуэты в углах, не вижу, что они преследуют меня. И тот раз, когда я едва не упала навзничь, кто-то несуществующий подхватил меня, не дав разбить голову.
– Ты чем-то опечалена?
Я закусила губу, раздумывая, стоит ли мне рассказать все, что вертится в моей голове. Нет, точно не все, про мои мысли касаемо него самого, ему точно знать не стоит.
– Отец Доминик, мне кажется… – замолкла, жуя внутреннюю сторону щеки, —… кажется, что я схожу с ума. Мне мерещатся тени, меня мучают непрекращающиеся ночные кошмары, я не могу спать, не могу есть. Родители поэтому отказались от меня? Они знали, что со мной не все в порядке?
– Родители?
– Когда мне было тринадцать, они привезли меня сюда, а потом я больше их не видела, – я грустно усмехнулась, перебирая собственные пальцы в нервном жесте.
– Сегодня ты снова должна прийти ко мне, пока я до полусмерти избиваю несчастные подушки, – смешок из уст священника казался таким странным, нереальным. В моей голове образ святого отца – это лишенная человеческих эмоций почти что статуя, а отец Доминик улыбается, шутит, лжет.
– Мне кажется, я знаю почему тебе видится всякое. Разум человека очень слаб, особенно если не давать ему полноценного отдыха. Ты обращалась к сестре Хелен за помощью?
– Отвратительно горькие настои от которых сухо во рту, но ни капли не избавляющие от кошмаров? Наверное, я перепробовала их все за эти несколько недель.
– Я что-нибудь придумаю, – он снова улыбнулся и жестом пропустил меня вперед.
* * *
В его комнате пахло чаем, мылом и чем-то терпким. Мне нравилось, как здесь пропадали все прочие звуки. Клочки исписанной бумаги, которыми было доверху забито небольшое мусорное ведро с искривленным боком, напоминали мне о воспоминаниях, смятых и давно забытых. Однако они, время от времени, все равно успевают напомнить о себе.
Снег медленно летел с неба пушистыми, похожими на пушинки, хлопьями. Мех на капюшоне моей коричневой дубленки вымок, свалялся и скоро покроется ледяной корочкой. Я громко и заливисто смеялась, резво отряхиваясь от налипшего, во время валяния в сугробах, белоснежного снега. Внезапно, в меня полетел неплотный, но довольно крупный снежок и попал прямо, в без того уже мокрые и растрепанные, волосы.
– Папа! Я тебе сейчас буду мстить! – я расхохоталась и побежала на него, стараясь выглядеть воинственно.
– Останешься сегодня здесь, – голос мужчины вывел меня из воспоминания.
Постаралась незаметно смахнуть слезу, притаившуюся в уголке глаза, но как только сделала это, новым и неудержимым потоком хлынули новые. Я спрятала лицо в коленях, злясь на собственную никчемность.
– Ты неправильно поняла. Я не собираюсь делать ничего дурного. Планирую просидеть всю ночь в кресле за книгой.
Я помотала головой и промычала что-то вроде: «Нет-нет, я не из-за этого…»
Я беззвучно плачу, цепляясь руками за собственные плечи. Каждая слеза, капающая с носа на подлокотник кресла, оставляет после себя темное пятно. Он опустился рядом со мной на колени. Я посмотрела на него сквозь застилавшую глаза мутную пелену слез.
Он по-доброму погладил меня по голове, провел тыльной стороной ладони по щеке, собирая мои слезы, одновременно с этим заправляя прядь волос за ухо.
– Думаешь о прошлом?
– Вспомнила детство, – кивнула я. – Простите меня отец Доминик, я не хотела, – шмыгнула носом.
– Ты не должна извиняться за слезы, – большим пальцем вытер новую выкатившуюся слезинку. – Посиди здесь немного, я скоро вернусь.
Он вышел за дверь и я с протяжным стоном откинулась на спинку кресла, поджимая ноги и пытаясь свернуться калачиком. Из-за десятков бессонных ночей, сорванных пары часов сна перед кошмаром, мои глаза слипались.
– Не спать, только не здесь, не у него… – напомнила себе вслух полушёпотом.
А после – пропала. Наступила долгожданная темнота вместо до жути реальных кошмаров с сотнями чудищ, что стремятся добраться до меня, растерзать, разбросать внутренности и выпить кровь. Наступило блаженное ничто.
Когда я открыла глаза, комнату освещала тусклая керосиновая лампа. Отец Доминик сидел в кресле, бегло читая толстую книгу. Я пошевелилась, привлекая к себе внимание.
– Поспи еще, – улыбнулся он, и мои глаза послушно закрылись, даже кажется против моей воли.
Вокруг было тихо. Я с опаской вгляделась в темноту. В ней невозможно было что-либо разглядеть, отчего становилось еще страшнее. Тьма опасна. В ней кроются самые жуткие и уродливые создания. Должно быть, они прямо сейчас тянут свои уродливые бесформенные конечности ко мне, а я этого не замечаю.
– Вот ты где, нашлась, – проскрежетал голос сотканный из множества других.
Я все-таки разглядела высокую фигуру в углу комнаты, и из моих легких в мгновение вышибло весь воздух. Попятившись, я столкнулась с чем-то мягким, обернувшись встретилась с пустыми белками глаз и закричала.
– Тише, все хорошо, – кто-то гладил меня по спине, пока все мое тело тряслось, как от холода.
– Они…, – пытаюсь вдохнуть, – тьма…за мной… уже почти тут, – сбивчиво пролепетала я, заплетающимся языком.
– Это просто сон, просто сон, – повторял отец Доминик, продолжая поглаживать мою спину. И тут я осознала, что уткнулась носом в его грудь, его святой символ на цепочке холодил мою щеку.
Внутри меня все вспыхнуло, я еще сильнее затряслась и скованно попыталась вдохнуть, закашлявшись.
– Лучше? – он отстранился, изучая мое лицо.
– Да, – соврала я.
– Отдохнула хоть немного?
– Да, – опять солгала. – Я… пойду, можно?
– Я тебя не держу. Решил не будить, когда ты, словно котенок уснула в кресле. Просто перенес в кровать, – улыбнулся.
– Спасибо, отец Доминик.
– Я направил письмо Совету. Комиссия должна разобраться почему мать Настоятельница считает допустимым истязания.
Я аккуратно попыталась встать, чтобы не касаться мужчины, так сильно сконцентрировавшись на собственных действиях, что у меня заболела голова.
– Ты всегда можешь ко мне обратиться, иди, – на прощание перекрестив меня, сказал он и в его глазах мелькнуло что-то такое, отчего мне стало жарко.
– Доброй ночи, отец Доминик.
– И тебе, Агата.
Спиной вперед я вышла за дверь. Двинулась от комнаты священника, все еще не поворачиваясь. Как вдруг чья-то рука грубо толкнула меня в спину и я резко развернулась. Бьянка презрительно осмотрела меня снизу вверх, вперившись взглядом в мои глаза.
Мне до ужаса сильно хотелось проморгаться, но я решила не пасовать и выдержать зрительный контакт.
– Вот так Ага-а-ата, – хмыкнула она, неприятно растягивая мое имя. – А мы-то думали, от чего же отец Доминик так часто разговаривает с тобой. А оно все получается очень интересно. Я стою тут очень давно. Когда пришла сюда за исповедью, то получила отказ, а потом заметила тебя, сидящую в кресле как ни в чем не бывало. Надо же! Что-то я не слышала ваших разговоров, а значит вы занимались не ими…
Она распалялась, совершенно не давая мне возможности оправдаться. Говорила и говорила, пока не выпалила резкое, колкое, оставляющее шрам на душе:
– Блудница!
– Бьянка, постой…
– Все узнают какая ты.
Она унеслась бешенным вихрем, злобным вихрем, не сулящим ничего хорошего.
ГЛАВА 6
Свет считает, что он быстрее всех, но он ошибается: неважно, как быстро летит свет – темнота уже на месте и дожидается его.
Терри Пратчетт
Я вернулась в свою комнату в растрепанных чувствах. Слова Бьянки не выходили у меня из головы. Ну и пусть рассказывает, где она видела меня, мне нечего скрывать. Точнее, есть, но это точно не порочная связь со святым отцом.
– Ох, Единый, почему именно со мной происходит что-то подобное?
Я посмотрела на бледно-желтый диск луны в крошечном окошке и вздохнув, не раздеваясь, легла в кровать.
Сон все не шел. Ворочаясь, я не могла найти удобное положение и в конечном итоге свернулась калачиком на полу.
Утро встретило меня неласковой головной болью. Рука дрогнула, когда я потянулась к дверной ручке. Предчувствие кричало в правое ухо, что сегодня будет самый худший день за последние пару лет. Наверное, даже хуже того раза, когда я повисла на дереве, пока все смеялись, но пришла мать Настоятельница и самолично сняла меня с дерева, чтобы потом при всех отлупить. Мне было четырнадцать, обидно.
Тряхнув головой, я переступила порог и тут же столкнулась с Жанной, которая презрительно поморщившись, нарочито серьезно принялась отряхивать одеяние, как будто я её испачкала.
Началось…
Во время утренней молитвы рядом со мной не было никого. От меня шарахались другие послушницы, словно я чумная или от меня дурно пахнет. Я выловила из толпы рыжую макушку Барбары. Дождалась, когда она повернется и обратит на меня внимание. Наши взгляды пересеклись, и она поспешно отвела глаза, скрываясь за колонной.
Что-то защемило в груди. Молчанку остальных я бы спокойно пережила, но Барбара… Её отстраненность режет меня без ножа. Да, я не могла быть с ней откровенной полностью, но я не лгала ей. И точно не стала бы вставать на противоположную сторону, приключись с ней что-то подобное.
– Единый, подари мне терпение, чтобы справиться со всем этим, – я закончила молитву и встала с колен, намереваясь убраться подальше.
Что собственно труда не составило, толпа девушек расступилась, почти отскакивая от меня, чтобы ни в коем случае не коснуться, не задеть.
– Блудница, – прошипела Бьянка и остальные подхватили.
Обидное слово звучало из каждого уголка молельного зала, к нему добавлялись проклятия и обещания божественной расправы. И как им не совестно произносить такое в стенах монастыря?
– Разберитесь, прежде, чем слепо обвинять, – спокойно проговорила я, хотя внутри все тряслось от злости и негодования, и вышла прочь, взглянув на Барбару, которая выглядела так, словно вот-вот расплачется.
Сегодня банный день. Настоятельница позаботилась о том, чтобы пока я принимаю короткий еле теплый душ, рядом со мной никого не было. Любопытные девочки и девушки точно стали бы задавать вопросы, увидев свежие следы от бича. Был ли во всем этом смысл?
Что интересно, кошмары появились аккурат с прекращением телесных истязаний. Может быть, я все же грешница? И Всеотец так наказывает меня?
Решила, что приму душ позже, когда все приготовятся ко сну, чтобы избежать едких фраз и уколов в сердце.
– Агата? Ты не со всеми? – отец Доминик тепло улыбнулся, жестом приглашая пройтись.
Мне бы хотелось рассказать ему о том, что произошло, вместо этого я сказала:
– В молельном зале у меня закружилась голова от спертого воздуха, я вышла подышать.
Лгунья, ужасная лгунья.
Но я хотела бы сама со всем справиться, не прибегая к помощи извне.
– Отец Доминик, могу ли я задать вопрос?
Он утвердительно кивнул.
– Для чего нужно очищение бичем, если я не совершала тяжких грехов?
– Настоятельница перенесла наш разговор об этом. Результатом диалога я поделюсь с тобой, не сомневайся, – он улыбнулся, и я снова загляделась на завораживающе-ровные передние резцы.
Когда я вернулась в настоящее, отца Доминика рядом уже не было. Внезапно опустившаяся на плечо тяжелая рука напугала меня, заставив закричать.
Побледневшая сестра Долорес скривилась от моего крика.
– Простите! Вы напугали меня. То есть…
Она подняла руку и покачала головой, открыла рот чтобы что-то сказать, но с громким хлопком закрыла его, снова помотав головой. Передумала, должно быть.
Она медленно прошла до конца стены и скрылась за садовой аркой.
Всё ещё напуганная, я постаралась выровнять дыхание. Звон колокола оповестил о начале занятия и я поспешила вернуться в монастырь.
* * *
Я уже сидела за первым столом, ожидая, когда вернется сестра Долорес или отец Доминик. В последнее время я даже не интересовалась почему больше не вижу её, святой отец тогда сказал, что она заболела, но сегодня она выглядела вполне бодро, не считая бледности. Должно быть, что-то действительно мешает ей вернуться к прежней жизни раз её уже так долго нет. Обида от жгучей пощечины давно прошла. Да я и не думала обижаться на неё всерьез, зная её абсолютную веру и вспыльчивый нрав, она всё равно была той, кто наставлял меня добрых пять лет.
Может быть, у неё получилось бы утихомирить послушниц, которые взъелись на меня. Она волевая, в каком-то смысле даже свирепая, насколько это возможно для монахини, но ей бы не стоило труда прекратить все праздные разговоры.
Заходили девушки, окидывая меня презрительными взглядами, по комнате пронеслись смешки. Я осталась одна, вокруг меня не было занятых столов, они начинались через один.
Смешки и язвительные комментарии стихли, когда вошел отец Доминик.
– Когда вернется сестра Долорес? – задала вопрос Жанна.
Святой отец медленно развернулся, окидывая взглядом происходящее и разумеется от его взгляда не ускользнуло, что все расселись так, будто я ядовита и каждый вдох рядом со мной несет смерть. – Она не вернется, – холодно проговорил он.
– Она заболела?
– Её перевели?
Положив книгу на стол, он выпрямился и бесстрастно ответил:
– Она не вернется, потому что отправилась к Всеотцу. Упала с лестницы в восточной башне.
Девушки притихли, но продолжили кидать косые взгляды на меня.
– Давно? – спросила я.
– Больше двух недель назад.
Волосы на затылке зашевелились. Я же видела её чуть больше четверти часа назад. Мне не показалось. Это точно была не одна из этих бесплотных теней, что мерещатся мне по ночам.
Сглотнув вязкую слюну, я сжала пальцы в кулаки, пытаясь унять дрожь.
И тут я услышала то, что мне не понравилось:
– Вы помните, что сестра Долорес влепила Агате пощечину? Вдруг та из мести её столкнула?
– Да, от грешницы можно ожидать чего угодно.
– Я живу рядом с ней, она каждую ночь страшно кричит, я иногда до самого утра в себя прийти не могу. Демоны видно к ней приходят.
– Скорее бы её выгнали.
– Про святого отца если расскажем, то больше не увидим его. Нужно что-то другое придумать.
Мне отчаянно хотелось зажать уши руками. Слезы отвращения и злости жгли глаза. Пусть девочки и шептались вдалеке от отца Доминика, но выглядел он так, словно слышит каждое слово.
– Сегодня урок посвящен зависти, – встал оперевшись на алтарную стойку. В его, казалось бы, непринужденной позе сквозила скрытая угроза. – Коль ты желаешь очернить ближнего, коль хочешь почести его себе забрать, столь же черна душа твоя, подобно помыслам. Молись Единому, проси его детей избавить от греха, – прочел он и несколько пар глаз уставились на него.
Боковым зрением я видела, как перешептываются послушницы, как краснеют, ерзают, стыдливо отводят взгляд.
Может быть, все обойдется. Внемлют ли они своей совести или в слепой зависти сгорят их души? А сестра Долорес? Как это произошло? Мучилась ли она? Кто нашел её тело? Есть ли те, кто будет за неё молиться? Если нет, то я помолюсь, но сомневаюсь, что Единый вообще слышит хоть чьи-то молитвы.
– На сегодня все, – он захлопнул книгу.
Я поймала его многозначительный взгляд и осталась на месте, дожидаясь пока все выйдут. Я старалась не смотреть на них, не думать о том, что они сказали. Мне хотелось бы забыть, думать, что они решили перестать со мной общаться просто так, а причина вовсе не в святом отце.
– Агата?
– Да, отец Доминик?
– Что-то случилось?
– Нет.
– Я все слышал сам, расскажи теперь и ты, – он положил свою руку рядом с моей, не касаясь, но я чувствовала его тепло.
– Ночью, когда я выходила от вас, встретила Бьянку и она все не так поняла. Она подумала, что мы с вами… мы…
– Мы что? – уголок его рта дрогнул, как будто это все его страшно веселило.
– Состоим в порочной связи, – я отвела взгляд, почувствовав, что краснею.
– Вот как, – усмехнулся, озорно сверкнув глазами. – Мне поговорить с ними?
Я замотала головой так сильно, что в позвонок хрустнул и я скривилась.
– Аккуратнее, – положил руку на мою шею, прощупывая, поднимаясь к затылку.
Я сглотнула.
– Решила шею себе свернуть? – хмыкнул и отстранился. – Мне встречался случай, когда мужчина резко дернул головой и остался прикованным к постели на всю оставшуюся жизнь, а она была коротка, – его глаза сверкнули и он замолк.
Отец Доминик больше ничего не говорил, а я не решалась нарушить тишину. Просто сидела рядом, пока он задумчиво изучал что-то на стене.
– Сестра Долорес правда умерла? – все-таки задала вопрос я.
– Стал бы я лгать?
– И это несчастный случай?
– Разумеется.
Я кивнула. Но что-то не сходилось. Отец Иоанн, сестра Долорес, могут ли эти две смерти быть взаимосвязаны? Или мой воспаленный кошмарами мозг пытается придумать связующую нить для того, чего нет? Неужели я в самом деле верю в то, что чудовища из моих снов реальны? Как я могла встретить её? Почему раньше никто не объявил о её смерти? Слишком много вопросов, ответы на которые в этой жизни точно не найти.
– Ты переживаешь из-за того, что о тебе говорят остальные? – спросил святой отец, его глаза были полны заботы.
– Нет, – ответила я, стараясь подавить тревогу в голосе. – Просто обидно, что Барбара оказалась с ними. Я бы точно поддержала ее.
– Из-за кого началось все это? – спросил он, склоняясь ближе ко мне.
– Бьянка. Остальные просто подхватили ее настроение.
Святой отец собирался встать, очевидно, чтобы нагнать их и вмешаться в ситуацию, но я решила не дать ему этого делать.
– Не стоит, – взяв его руку в свою, я даже искренне удивилась собственной смелости, покачала головой, – пусть они поговорят, а потом успокоятся.
– Если станет хуже, скажи мне, – произнес он, наклонившись, смотря сверху вниз. С такого ракурса его янтарные глаза казались совсем желтыми. Они немного пугали, но в то же время завораживали, магнитом притягивая взгляд.
Я кивнула, ощущая, как его проницательный взор проникает в самые глубины моего существа. Он удовлетворенно растянул губы в легкой полуулыбке, словно точно зная, что я полностью ему доверюсь.
– Пойдем, – взял меня за руку, – прогуляемся, покажу тебе кое-что, – он помог мне встать.
– Отец Доминик, при всем уважении, но…
– Не увидят нас вместе, не переживай, я знаю, какая дорога нам нужна, – обезоруживающе улыбнулся, но рук не разъединил.
С опаской, я семенила следом, боясь наступить ему на пятку лакированных туфель, все еще держась за его руку. Мои щеки отчаянно краснели, совладать с чувствами я не могла. Но даже если закрыть глаза на неудобство, рядом с отцом Домиником было спокойно, комфортно. Он остановился рядом с покрашенной в цвет стен дверцы.
Столько раз я ходила по зданию монастыря, но эту миниатюрную дверь никогда не замечала. Он с усилием толкнул дверь, и пропустил меня вперед, в темноту потайного хода.
– Когда-то этот ход использовали воины света. Знаешь что-то о них?
Я отрицательно покачала головой, но поняв, что он не рассмотрел бы этот жест в кромешной темноте, тихо ответила:
– Нет, совсем нет.
– Монастырь тогда только построили, в нем была уйма потайных ходов, чтобы во время нападений, послушники и послушницы Всеотца могли беспрепятственно покинуть эти стены, – он чиркнул спичкой и зажег факел на стене, как будто точно знал где и что здесь находится. – Когда Великая Тьма выбралась во внешний мир из самых глубин ада, неся с собой смерти, болезни и полную вакханалию, которую изначально восприняли, как гнев Всеотца.
– Вы так много знаете, – сделала паузу, – откуда вам столько известно?
– Я очень люблю историю, прикасаться к духу старины, – на полтона ниже произнес он нараспев.
– А что было дальше?
– Когда Тьма настигла это место, – перехватил факел и посветил в зияющую темную даль коридора, – никто к этому готов, естественно, не был. Удалось спастись только старому священнику и молодой монахине, едва принявшей обет, участь последней оказалась незавидной.
– Она погибла?
– Её настигло то, что во много раз хуже смерти. Она стала сосудом, – он медленно двигался дальше, все еще держа мою ладонь. – Сосудом для созданий тьмы, их матерью.
Я поежилась от внезапного холода, окутавшего мое тело.
– Легенды говорят о том, что она до сих пор где-то здесь, застрявшая между миром живых и мертвых, продолжает производить ужасных существ не знающих о жалости или страхе. Она все ждет своего истинного повелителя, который за долгую службу дарует ей вечный покой. Но он никогда этого не сделает.
– Почему?
– Она слишком нужна ему, без неё у него не будет армии.
– Ужасно. Отец Доминик, вы говорите о дьяволе?
– Есть кое-кто похуже дьявола. Его дети, например. Уже не совсем юные князья тьмы, каждый из которых опаснее самого Владыки Преисподней.
Мне стало неуютно.
– Вот такие легенды, – изменившимся тоном произнес он, оборачиваясь, чтобы посмотреть мне в глаза и улыбнуться.
Я ответила на улыбку, не переставая думать.
– Почему нам не рассказывали об этом месте так, как это сделали вы?
– Я углублялся в историю. Те, кто не стремится к знаниям и истории, вряд ли стали бы заниматься тем, чтобы поднять столько архивов ради одной легенды. Но к счастью, легенд я знаю множество.
– А вы расскажете что-то еще? – с интересом произнесла я.
– Любопытство не порок, но на сегодня страшных историй достаточно, я вижу, как ты дрожишь, – он сократил расстояние между нами, чтобы приобнять меня за плечи, одарив теплом собственного тела.
– А вдруг это все не просто легенда? И она правда где-то здесь? Та монахиня…
– Они звали её Маткой, но не думаю, что застрявшая между материальным и нет мирами, она может что-то сделать.
– Вы думаете, она существует в самом деле?
– Не бойся, то легенда, не дрожи так, – он рассмеялся, поднял руку и ухватившись за свисающую цепь потянул её вниз.
К моему удивлению глухая тупиковая стена, в которую мы уперлись, со скрежетом начала поворачиваться, обнажая за собой более узкий, но не очень длинный проход.
– Идем? – приподнял брови в вопросительном жесте. И мне на секунду показалось, что этот мужчина совсем не тот святой отец, которого я привыкла видеть. Как будто совсем другой человек, вынужденный носить маску святости.
Тесно прижавшись друг к другу, прошли по пыльному каменному полу, шурша мелкими камешками с осыпавшихся стен, и уперлись в небольшую дверь, покрытую многими слоями паутины и пыли.
– Отойди-ка, – рукой отодвинул меня в сторону, чтобы ногой выбить дверь.
С оглушающим хрустом дверь распахнулась, усеяв пол щепками.
И мои глаза, уже привыкшие к темноте, заслезились, когда яркий уличный свет ударил по ним со всей силы. Я зажмурилась и потерла их.
А когда снова посмотрела на мир, то осознание радостным вихрем закружилось в моей душе – мы по ту сторону монастырских стен. Вокруг лес, за ним очертания гор, их контуры сливались с ярко-голубыми небесами, создавая ощущение бесконечного простора. И далеко-далеко, словно жемчужина на солнце, притягивал взгляд кусочек реки – она блестела и переливалась, словно ожившее серебро.
– Если будешь стоять с раскрытым ртом, кто-то туда обязательно залетит, сомневаюсь, что в твоих планах было отобедать мухой или комаром, – усмехнулся отец Доминик.
Я со смущением сомкнула губы, но продолжала смотреть во все глаза, осматривая трепетные просторы, которые воображение так долго рисовало.
– Нравится? – из восхищения мигом свободы меня вырвал голос отца Доминика.
– Очень, – дрожащим голосом ответила я, чувствуя, что слезы вот-вот готовы буйным потоком хлынуть из глаз.
– Все хорошо? – он с сомнением заглянул в мои, наверняка покрасневшие, глаза.
– Я мечтала выйти за стену пять лет, а оказалось, что выход все время был рядом со мной, только руку протяни…
– Мечтаешь оставить монастырь?
– Я хотела бы уйти. Я все еще не могу привыкнуть, пусть воспоминания о прежней жизни стираются, мне хочется создать новые, но вне стен монастыря. Я не могу быть, как остальные, это мне претит. И пусть Всеотец сжалится надо мной, он видит, как сильно я устала от испытаний.
– Понимаю, – он благосклонно улыбнулся и указал рукой вперед. – Не хочешь искупаться в реке, пока холода не настигли?
– Я…
И мне хотелось. Но от одной мысли, что придется снять перед ним облачение… Становилось дурно и хотелось хихикать.
Я покачала головой.
– Не будешь ли ты против моего небольшого безумства?
Я снова покачала головой.
Передумала я быстро, когда увидела, как его пальцы тянутся к пуговице сутаны, ловко расстегивают её, убирают в сторону накрахмаленный воротничок. Мои брови поползли вверх и я резко отвернулась. Мне даже показалось, что святой отец усмехнулся.
Когда солнце почти скрылось за горизонтом, заливая реку теплым оранжевым сиянием, возле кромки воды встал отец Доминик.
Я усиленно делала вид, что не смотрю. И он казалось бы ничего не замечал. Его янтарные глаза осматривали окружающий пейзаж, и угасающий свет выгодно подсвечивал тонкие очертания его подтянутого тела.
Вода на поверхности пошла легкой рябью, когда он вошел по щиколотку в реку. Его светлые волосы блестели в свете заходящего солнца, они обрамляли его точеные черты, словно нимб. Стоя по пояс в воде, его обнаженное тело казалось почти неземным, как будто сама сущность Всеотца приняла человеческий облик.
Меня выпороли бы за одну эту мысль, но в голове крутилась еще пара-тройка абсолютно непристойных.
Церковные облачения, некогда бывшие символом благоговения, теперь вяло покачивались на волнах, их священное значение потерялось в тишине этого безмятежного вечера.
Когда отец Доминик отплыл от берега, его мускулы перекатывались под кожей. Его тело было прекрасным. С каждым движением золотистый свет танцевал на его наготе, высвечивая контуры его тела. В этот момент я замерла, охваченная благоговейным трепетом перед открывшейся картиной.
Вдалеке мягкий плеск воды о берег создавал успокаивающую мелодию, симфонию спокойствия, которая гармонировала с нежным шелестом ветра в кронах близлежащих деревьев. Эта одинокая фигура, купающаяся в огненных лучах заката, надолго останется в моей памяти. И его пронзительный взгляд, казалось, вмещал в себя всю вселенную, доведенную до ее самого элементарного и прекрасного выражения – совершенного союза земли и неба, плоти и души. Он вышел из воды, когда последние лучи солнечного света уступили место ночной тьме.
