Вячеслав Валентинович Антонов
Новый год
Замечание Карпия было встречено с воодушевлением. Хатамов ловко поставил шипящую сковороду на разделочную доску и офицеры с аппетитом приступили к уничтожению глазуньи, приготовленной на технической смазке сомнительного качества. В какой – то момент ситуация могла выйти из-под контроля. Лавров оторвался тот яичницы и произнес страшную в тот момент фразу:
– Мне что – то напоминает этот вкус! Ах да, мама готовила такую. На деревенском масле.
Я вздохнул с облегчением и подумал, что отечественная промышленность не так уж и плоха, раз контрразведка не может отличить смазку для антенн от деревенского подсолнечного масла. Хатамов, внимательно следивший за трапезой, заговорщицки подмигнул мне правым глазом.
Шепель стоял в трусах, всеми забытый и никому не нужный. Потом он тихонечко присел на краешек диванчика и взял недопитый кем-то из гостей стакан спирта. Понюхал его и, не обращая внимания на начальников, медленно и с достоинством осушил. На лице Шепеля расплылась дурацкая улыбка, после чего он без страха и упрека засунул вилку в общую сковороду. Через некоторое время все отвалились от яичницы.
– Во, теперь нормально, – подытожил командир. – Щас бы чайку и поедем. Слышь, старлей!
– Чай, товарищи офицеры!
Батальонный джин Хатамов, о котором на время все забыли, стоял в дверях в позе вышколенного официанта столичного ресторана. В одной руке он держал огромный медный чайник, в другой – поднос с пряниками, обожаемыми всем рядовым личным составом части.
– Молодец, сержант! После нового года – в отпуск! – командирская щедрость не знала границ после поллитра спирта.
– Есть! – Хатамов чуть не подпрыгнул до потолка.
– Что нужно русскому солдату? – командир решил развить тему. – Хлеб, чай и…
– Женщина на ночь, – внезапно встрял сильно захмелевший Шепель. Возможно, он еще не отошел от эротических снов, часто посещавших молодых офицеров на боевом дежурстве.
– Эдак, ты далеко пойдешь, лейтенант, – Лавров продолжал гнуть линию высокой морали, хотя язык его основательно заплетался.
– Ну, и что? – мягко возразил Шепель. – Без женщин жить нельзя на свете, нет! – пропел он нежным голоском отрывок из Штрауса.
– Без родины нельзя, Шепель, без родины. Тем более такой, как наша,
– Так точно, товарищ капитан, – вступил в разговор окрыленный Хатамов, пытаюсь упрочить свое продвижение с обещанному отпуску.
– Вот, даже сержант, как тебя там…?
– Хатамов.
– Молодец, чувствуется отличник боевой и политической подготовки!
Бедный Лавров даже не предполагал, что Хатамов просто в принципе не может усвоить основные знания, необходимые солдату. Зато в солнечном Узбекистане хорошо знают, как надо жить в суровых условиях: подальше от недоброжелателей, поближе к харчам. Хатамов расплылся в улыбке. Почувствовав аудиторию, капитан Лавров начал бесконечный монолог о патриотизме, самоотдаче и офицерской чести. В это время Шепель решил блеснуть знаниями в области современной музыки и начал что-то впаривать командиру, который твердил одну и ту же фразу: «Пустое это все, не наше!». Карпий сидел в сторонке и слушал бред своих товарищей, покачивая из стороны в сторону совсем осоловевшей головой. Я смотрел на всю эту фантасмагорическую сцену и думал только о том, что бы все скорее закончилось. Трезвый среди пъяных, как мертвый среди живых. Я вышел в коридор, осторожно притворил дверь и прислонился к косяку. Уже совсем стемнело. Гостям пора, подумал я. В это время дверь распахнулась, и вся компания вывалилась в коридор.
– И так, запомни, – наставлял Лавров Хатамова. – Три источника и три составных части марксизма-ленинизма! Чтоб как орехи от зубов отскакивали!
– Так точно, товарищ капитан! Как три колодца!
– Ну, у тебя Хатамов и образное мышление!
Командир объяснял Шепелю что-то про стрельбу из автомата. Карпий держал в руках какую – то электрическую схему, пытаясь включить в мыслительный процесс трудно соображающую голову. Через несколько минут гости натянули шинели и с песней «Шумела в поле злая осень…» вывалились на воздух. Я стоял в дверях нашей станции и смотрел, как они садились в командирский уазик. Потом помахал им рукой, но ответа не получил. Уазик скрылся. Передо мной лежала белая степь, бесконечная, как и предстоящая мне жизнь.