– Может помочь, товарищ старший лейтенант?
Глаза Хатамова горели жаркими огнями Востока. В его далеком Узбекистане гостеприимство было визитной карточкой. К тому же он надеялся, что вовремя предложенная помощь будет способствовать получению отпуска. В сладких эротических грезах он каждую ночь представлял, как на секунду прикоснется к руке своей обожаемой Зуйны. Я не возражал против помощи, тем более, что Хатамов считался неплохим поваром в нашем отделении.
– У тебя есть закуска? – спросил я.
– Конечно, товарищ старший лейтенант.
– И что?
– Есть соленые огурцы, хлеб, вареная картошка и селедка.
– На четырех едаков хватит?
– Еще и останется.
– Отлично, давай быстро неси. А я за выпивкой.
Через пять минут капитан Карпий разлил по стаканам чистейший спирт, офицеры чокнулись. Я не принимал участия в застолье, чем приятно радовал капитана Лаврова, ценившего высокие моральные устои личного состава превыше всего.
– Ну, мужики , за новый год, – рубанул командир.
Все чокнулись. Спирт отчаянно плеснулся в стаканах и отправился в офицерские желудки, не знающие пощады. Огурчики хрустнули на крепких зубах представителей самой сильной армии мира. Голубчиков крякнул, Лавров издал утробный звук, Карпий резко выдохнул, а я облизнулся. Стакан остывшего чая, который заменил мне хмельную чарку, так и остался нетронутым. Его грязно коричневый цвет не добавлял праздничного настроения.
– Вот так, мужики. Новый год на носу. Всем быть в Доме офицеров. И с женами, чтоб без блядства. Сплачивает. Знаю я вас гусар! А ты как, двухгодичник? – командир обратился персонально ко мне, как к наиболее ненадежному звену батальона.
– Я? Как все.
– Ну, то-то! Глядишь и останешься в армии. А чо, давай на самом деле. Сделай подарок жене на новый год. Квартира, обеспеченная жизнь, военные курорты и пенсия неплохая.
– Точно. Давай старлей! Пиши прямо сейчас рапорт на двадцать пять лет. Ты же патриот? – вступил в обсуждение моих жизненных перспектив капитан Лавров.
– Господа! Господа! Давайте по второй, – вмешался капитан Карпий, уводя тему разговору от моей персоны.
Я знал Карпия полтора года. Он все время жаловался, что его недооценивают. Реальных перспектив никаких. Майорское звание заблудилось где-то в штабах. Пять лет службы в степи, на одном месте могли довести кого угодно до нервного срыва. Даже казахи периодически кочуют в поисках не только корма для овец и лошадей, но и для смены надоевшей обстановки. Мечтой Карпия была служба на Украине, где-нибудь под Харьковым, с последующим выходом на пенсию в Одессе.
– Давай, давай наливай! – дружно поддержали Карпия Голубчиков и Лавров.
Вторая пошла легче. Ласточкой.
Картошка с селедкой таяли прямо у меня на глазах. Про себя отметил, что каждый принял не меньше ста граммов чистейшего спирта. Но пить еще могли долго. Скудный стол не красил хозяина. Я вышел из дежурки. Хатамов был тут как тут.
– Харчи кончаются, Хатамов.
– Есть НЗ.
– Тащи.
– Они сырые.
– Их что, много?
– Два десятка.
– Яйца, што ли? Откуда взял?
– Так точно, с кухни. Земляки там у меня.
– Пожарь.
– Сковорода есть, масла нет. Но можно пожарить на циатиме.
– С ума сошел! Это же смазка для механики. Отравим!
– Еще никто из отделения не отравился.
В это время открылась дверь дежурки и высунулась голова Карпия.
– Саш, закусь кончается. Они еще там хлопнули по два стопарика. Последние кусочки хлеба уплетают.
– Все, щас сделаем! Хатамов, давай жарь, – я принял истинно командирское решение.
– Сколько?
– Два десятка.
Хатамов закатил глаза от удовольствия, представив огромную черную сковороду, на которой шипела и фыркала огненная яичница, так похожая на солнце его родины. Я вернулся в дежурку.
За пять минут моего отсутствия ситуация резко изменилась. Бутылка спирта почти обмелела, перекочевав в головы высоких гостей. Голубчиков курил сигарету. Лавров доказывал ему прописные истины о вреде курения, на что командир не реагировал, а только нахально пускал в лицо контрразведчика аккуратные колечки из дыма. Карпий посасывал скелетик селедочного хвостика. Стол был почти пуст. На тарелке лежала в гордом одиночестве надкусанная картошина. В стаканах для запивки спирта был налит огуречный рассол, что свидетельствовало о горячей фазе застолья.