Вячеслав Митяшов
Танец Смерти. Воля свыше. Часть третья
– Чарред ещё не был в сокровищнице? – поинтересовался Николай. – По-моему, он единственный, кто совершенно проигнорировал её. Лита была, Таня и Саша тоже. И все, как один, только об алмазах потом и говорили.
– Эх, молодежь, – проворчал Стрижевский. – Лежащие там летописи – вот истинная ценность.
– Только кого они здесь заинтересуют? – хмыкнул Александр. – Неизвестный науке язык, неизвестные страны и места. Да и любой анализ даст им не больше двухсот лет. Только та, что я в пещере нашёл с медальоном, чего-то стоит, и то, если переплавить.
– Ага, Лита её сегодня, смотрю, на пол бросила.
Лита вдруг замерла, так и не донеся до рта вилку с кусочком огурца. Она вспомнила звук удара, с каким сундучок упал на пол.
– В смысле, переплавить?
– Ты даже не посмотрела его содержимое? Там страницы из чистого золота.
3
К счастью, Стрижевский не стал запихивать сундучок с золотыми страницами наверх, а положил на нижнюю полку рядом с какими-то рваными свитками. Стоило только протянуть руку, взять и открыть его и… «И что потом?» – спросила сама себя Лита. – «Что я увижу? Что должна буду делать? Никто не знает о моём новом даре. Все считают это летописями монахов Лабека – так сказал Николай, а он читал её. Это лишь рассказ о том, как они попали на Остров и построили храм. Неужели это и есть та золотая книга, в которой можно прочесть прошлое, настоящее и будущее? Допустим, я увижу что-то страшное, и что я скажу моим близким? Они, конечно, много во что способны поверить, но вряд ли поверят моим пророчествам».
Лита медленно прикоснулась рукой к холодной бронзе, ожидая, что сейчас почувствует нечто божественное. Но нет. Это был всего лишь бездушный кусок металла. Сразу улёгся сумбур в голове, она усмехнулась, подумав, насколько стала мнительной. Сундучок оказался у неё на коленях. Руки вновь открыли его крышку – на этот раз петли поддались сравнительно легче. Сердце всё-таки ёкнуло в груди, когда в свете ламп заблестело золото страниц.
Тонкие пластины покрывали выбитые чеканом буквы знакомого Лите с детства алфавита. Может, только слова из них складывались старинные, по сравнению с современными звучавшие немного по другому, но, не смотря на это, звучавшие предельно ясно. Вздох разочарования невольно вырвался из её груди. Всё так, как говорил Николай. Книга золотая, но она не та Золотая книга. Лита почему-то почувствовала себя обманутой. Казалось, вот он, момент истины, то, ради чего смерть отказалась взять её душу. Но вновь это всего лишь книга.
Лита машинально пролистала несколько страниц, пробежав взглядом по тексту, но вдруг замерла в шоке. Буквы отчего-то поплыли, словно листья в водовороте лесного ручейка. Какая-то неведомая сила так притянула взгляд к страницам, что ей показалось, что она сама проваливается в них. Начали мелькать неясные образы из прошлой жизни. Лица, города, события проносились в непонятном водовороте. «Хватит!» – взмолилась вдруг женщина, обуянная ужасом. – «Я ничего не понимаю! Пожалуйста! Перестань!» Всё прекратилось, и Лита очнулась стоящей на ногах, держа в руках Золотую книгу.
Вновь начала чувствоваться слабость в коленях, и она поспешила сесть в коляску. «Нет, это не обман! Это действительно она! Но я ничего не понимаю, я вижу лишь то, что происходило со мной, да и то очень сумбурно, неясно». Первый страх перед неизвестным прошёл, осталось лишь усиливающееся с каждой минутой любопытство, жуткое желание узнать, что же может показать эта книга.
Лита вновь устремила взгляд в золотые страницы и тихо прошептала: «Как мне научиться читать тебя?» В тот же миг в сознании раздался тихий, похожий на голос её дочери, голос книги: «Ты научишься. Запасись терпением, и скоро твой дар раскроется со всей своей силой».
– Дорогая, может, спать пойдём? Уже полночь, – прозвучал за спиной голос Чарреда.
– А ты решил тоже посмотреть сокровищницу? – спросила Лита и, закрыв шкатулку, повернулась к мужу.
Он прошёлся вдоль манекенов с доспехами, осмотрел каждый скучающим взглядом. Так же равнодушно посмотрел драгоценности, а потом подошёл к жене и положил руки на ручки коляски.
– Это всего лишь вещи. Некоторые из них баснословно дороги… но это всего лишь вещи. А это что у тебя за сундук? Книга с золотыми страницами?
– Да, хочу почитать её.
– А я думал, ты не хочешь вспоминать о прошлой жизни.
– Не хотела. Но Иван сказал мне, что надо научиться жить с тем, что есть. Воспоминания не вычеркнешь. Так или иначе, но они будут приходить снова и снова. Поэтому, надо научиться относиться к ним спокойно, без страха.
– Возможно, он прав. Не мне судить его. И если тебе от этого легче, пусть так и будет.
Чарред наклонился и поцеловал жену в мочку правого уха.
– Хорошо, идём спать, – она заразительно зевнула.
Сон разбудил её рано утром, едва забрезжил рассвет. Страшный, пугающий, он заставил Литу вскрикнуть, и от этого она тут же проснулась. Сквозь занавешенные окна пробивался слабый свет утренних сумерек, едва освещавший спальню. Лита утёрла со лба холодную испарину, затем сняла промокшую от пота ночную рубашку. Что же это было? Почему-то она уже ничего не помнила, сновидение стёрлось из памяти, и сколько женщина не пыталась вспомнить, перед глазами появлялось лишь одно – раскрывающийся чёрный цветок.
Она посмотрела на стоявшую у кровати коляску – книга лежала на сиденье. Потом украдкой посмотрела на Чарреда – муж мирно сопел, повернувшись к ней спиной. Затем снова на книгу. Рука, словно ведомая чужой волей, потянулась к бронзовому сундучку.
Свесив ноги с кровати, Лита положила на них Золотую книгу. Давившая на мышцы приятная тяжесть придала уверенности. Крышка открылась, и женщина впилась взглядом в раскрытую наугад страницу. Буквы завертелись, закружились в немыслимом хороводе, блеск золота сменила непроглядная тьма. «События имеют место и время», – прозвучала подсказка книги. «Так значит место и время», – прошептала Лита. Она представила себе, как смотрит на Остров с недоступной птицам высоты.
Огромное, покрытое зелёными лесами пространство рассекали тонкие, синие ниточки рек. Местами, где вверх поднимались горные хребты, зелень сменяли серые пятна скал. Крохотными точками казались города. Фарнадо. Почему-то в этот момент вспомнились рассказы отца и матери о великой битве. В тот же миг ей показалось, что она падает вниз.
Перед её глазами вдруг появился город с его могучими крепостными стенами. Мелькнуло несколько видений, словно она смотрела фильм в быстрой перемотке. И вот глаза увидели схватившиеся в смертельной схватке огромные армии. Лафирцы уже прижаты к городу, армия короля Александра отчаянно рвётся вперёд, вот храбрые всадники ворвались на улицы Фарнадо. Но что это?! Серой змеёй вдоль опушки леса ползёт ощетинившаяся копьями колонна. Тот самый резерв.
Лита моргнула, и в следующее мгновение возникла новая картинка – окружённые со всех сторон воины. Она знает их имена – Эллирий, Вителий, Бирнезий. А вот чёрный клин монахов-воителей, стремительно рассекающий ряды врага. И в острие его сам король Александр и… монах по имени Илиар, тот, который на самом деле был хитроумным Лабеком. Лита до сих пор не могла понять всех тонкостей затеянной им игры.
И вот, всё кончено. Король мёртв. Но случилось нечто, что обернуло безусловное поражение в победу. Лита, затаив дыхание, смотрела, как буйство иномировых сил вдохнуло в павшего короля новую жизнь. Он восстал из праха и, сжимая в руках обратившийся в пламя меч, сокрушил захватчиков…
– Вот это да! – воскликнула она, с трудом оторвавшись от книги.
Рядом, потревоженный возгласом, заворочался Чарред, что-то пробормотал во сне и, повернувшись лицом, попытался нащупать рукой жену. Лита поспешно схватила его за запястье, и тот снова засопел.
Лита снова взялась за книгу и, на этот раз, посмотрела битву при Фарнадо от начала и до конца. Она научилась, где нужно, ускорять ход времени или замедлять его, так что за каких-то полчаса увидела всё, что происходило в течение суток.
За окном совсем рассвело. Было слышно, как запели птицы, как где-то на фьорде прогудел мотор катера. Как хотелось встать на ноги, подойти к окну и, отдёрнув в сторону занавеску, подставить обнажённое тело солнечным лучам. Лита всхлипнула от жалости к себе. Как же ей ещё далеко до того момента, когда она сможет жить полной жизнью. В сердцах она вдруг пнула правой ногой коляску и почувствовала сильную боль в ушибленном пальце. И обомлела от радости. Нога смогла нанести удар, да так, что довольно тяжёлый предмет едва не опрокинулся. И боль… к пальцам возвращалась чувствительность.
За завтраком, когда Чарред увёл Викторию умывать измазанное джемом личико, Лита, не удержавшись, рассказала Стрижевскому о том, что с каждым днём состояние её ног становится лучше.
– Скрываешь от него? – Иван Сергеевич хитро улыбнулся и подмигнул ей.
– Он знает об улучшении, но я не хочу раньше времени обнадёживать его. Вдруг, это максимум, на что я способна.
– Если нерв был лишь пережат осколком кости, что, судя по всему, и произошло, ты должна восстановиться полностью, девочка моя. Думаю, тебе не помешают физиопроцедуры – это поможет ускорить процесс выздоровления.
Через несколько дней в одной из пустующих комнат появилась обтянутая плёнкой больничная кушетка, под ложем которой был смонтирован прибор с торчавшей из него длинной гибкой трубкой, заканчивающейся диском в корпусе из пластика. Она ложилась на кушетку, Стрижевский прижимал к её спине этот диск и включал прибор минут на двадцать. Лита почти ничего не чувствовала, если не считать исходившего от диска приятного тепла.
Всё это время книга с готовностью раскрывала тайны прошлого. Будь то освоение Острова или объединение Арриго – любое из событий можно было видеть во всех подробностях в беспристрастном изложении этого кладезя знаний. И Лита с жадностью впитывала в себя эти знания, порой забывая о счёте времени. Но лишь после того, как однажды услышала в новостях о крупнейшей за полвека аварии на химическом предприятии в Южной Америке, она вспомнила, для чего ей дан этот дар – предотвратить беду.
Пока Чарред нежился в ванне, что-то негромко напевая, Лита достала из-под прикроватной тумбы заветный сундучок. Она старалась поменьше попадаться на глаза мужу вместе с ним, поэтому каждый всплеск воды заставлял вздрагивать и порываться прятать обратно Золотую книгу. Что может подумать о ней Чарред? Слишком часто он видел её вместе с книгой. Решит, что его жена снова сошла с ума?
Но Чарред не спешил – ему безумно нравилось мокнуть в тёплой мыльной воде. Если бы позволяло время, он проводил бы в ванне по полдня. «Раньше полуночи он не выйдет», – подумала Лита, посмотрев на часы, показывающие четверть двенадцатого.
Негромко скрипнули петли, мягко засияли при свете лампы золотые страницы. «Мне надо увидеть будущее». Но только сейчас ей в голову пришла обескураживающая догадка – видеть она могла только тот мир. И получается, что беда угрожает именно ему. И как она сможет помочь, если путь туда закрыт навсегда?
«Бред какой-то», – Лита разочарованно покачала головой. Она уже хотела закрыть книгу и навсегда забыть и о ней, и о бесполезном даре, но любопытство остановило её. Листы книги вновь поглотили взгляд. Обрывки видений замелькали перед глазами, и было непонятно: прошлое это, будущее или настоящее. Сначала перед глазами появился город. Пустые улицы, тёмные глазницы окон, ветер, несущий песчаную пыль. Потом шумный праздник. Огромный беломраморный зал украшен цветами и разноцветными лентами. Разодетые гости, ломящийся от яств стол. Во главе его счастливая молодая женщина, держащая на руках двух малышей. А потом – скалы, дырявая, словно сыр, от нор сусликов земля на которой распускаются чёрные цветы. И среди едва колышущегося на ветру чёрного моря ребёнок, мальчик лет пяти в старом, драном халате. Он протягивает худую, смуглую ладонь, на которой лежит большой, блестящий, тёмно-фиолетовый, почти чёрный боб. Ребёнок что-то шепчет, и Лита читает по его губам: «Джуммэ».
Она с усилием отбросила от себя книгу и хрипло задышала, вытирая руками льющиеся из глаз слёзы. Всё тело трясло, словно в лихорадке, отчего-то болели суставы и, до безумия, хотелось вскочить и бежать без оглядки.
Из ванной комнаты донеслось шлёпанье босых ног по полу, и это привело Литу в чувство. Она первым делом спрятала шкатулку под кровать, а потом зарылась глубже в одеяло, так, чтобы на лицо не падал свет. Но Чарред не спешил, и ей выдалась возможность обдумать увиденное, пока была свежа память. Она ещё раз прокрутила в сознании видение и остановилась на городе. Лишь он показался ей знакомым, похожим на Азулахар, опустевший, пришедший в упадок после войны и после того, как сила Лабека открыла к нему дорогу пескам Фаджула. Но остальное? Женщина, дети, кусок степи и скал, мальчик с бобовым зерном в руках. Кто они? Где это место, на котором растут чёрные цветы? Единственное, что она поняла, это, скорее всего, связано с Арриго.
4
Всепроникающая, въедливая песчаная пыль стала сущим наказанием с тех пор, как сила светловолосой блудницы открыла Асул для ветров и песков Фаджула. Она проникала даже сквозь закрытые ставни и оседала на великолепной мебели, на дорогих коврах, на беломраморном полу зала. Пыль хрустела на простынях, пыль хрустела в пище. Она накапливалась в углах, но её никто оттуда не убирал. Кто не погиб в той страшной резне, тот пытался покинуть медленно умирающий Азулахар.
Неизвестно, кому удалось выжить в дороге, но жителей в городе становилось всё меньше и меньше. Молодые и сильные, а таких осталось после войны совсем мало, ушли первыми. Потом ушли те, кто ещё чувствовал в себе силы и не боялся сложностей пути. Теперь, спустя три года, в Азулахаре остались в основном старики, выживавшие лишь благодаря огромным запасам зерна и вяленины в кладовых покойного кишара, да озера под боком.
Ещё выручали, хотя и не бескорыстно, жители двух городков на противоположном берегу. Но и те пустели – озеро стремительно мелело, его берег отступил уже на сотню шагов. Пройдёт несколько лет, и на его месте останется скалистая впадина со зловонной лужей на дне. И тогда Асул умрёт. А потом, ещё несколько лет спустя, всё поглотит песок.
Худой, сгорбленный старик тряпкой смахнул со стола пыль и поставил на него серебряную тарелку с рисом, немного сдобренным мелко порезанным вяленым мясом. Устало опустившись на стул, он без аппетита съел свой обед, запил его кубком озёрной воды. Морщась от хрустевшего на зубах песка, он ополоснул посуду в деревянном чане. Даже здесь, на расположившейся в цоколе кухне, где не было ни одного окна, властвовал песок.
Для жителя Азулахара старик был довольно светлокож – его прадед был выходцем из Суррикеша и попал сюда, будучи искусным врачевателем, поддавшимся на щедрые посулы кишара. Благодаря нему, у семьи появился большой, красивый дом на берегу озера.
В тот страшный день из всей большой семьи остался лишь он, да внук с внучкой, близнецы. Остальные – трое сыновей, дочь, две снохи, пятеро взрослых внуков и две внучки погибли. Кто на улицах от рук озверевших захватчиков, кто в обрушившемся дворце кишара. Лишь он, да два одиннадцатилетних подростка догадались спрятаться в стоявших в этой кухне больших ларях.
– Дед, дед, смотри! – дверь со скрипом открылась, и в кухню вбежал долговязый подросток, выглядевший старше своих четырнадцати.
Следом за ним появилась его сестра. Отряхнув за порогом платье от набившейся в складках пыли, она вошла следом за братом.
– Нишерле, – недовольно заметила она. – С тебя сыплется пыль – выйди и отряхнись.
– Да подожди, – юноша отмахнулся и, сняв с плеча холщовую сумку, вывалил из неё на стол большую зубатку. – Дед, теперь тебе не придётся ужинать этими подошвами, которые ты называешь мясом.
Старик довольно улыбнулся. Внук научился неплохо ловить рыбу и, теперь, почти каждый день, приносил к столу улов. Но такая большая рыбина – нечастая добыча.
– Как твой огород, Бэудиша? – спросил он внучку.
Во дворе одного из заброшенных соседних домов девушка выращивала кое-какие овощи и зелень. Высокие стены немного защищали от несущего песок ветра. Ей осталось лишь при помощи брата натаскать сохранившийся под слоем песка земли из конюшни и посеять семена. Много сил и времени уходило на полив, но эти труды вознаграждались хорошим урожаем.
– Песок лезет отовсюду, – поморщилась Бэудиша. – Но пока в конюшнях можно набрать земли – у нас будут овощи.
Старик подозвал к себе девушку, притянул её голову к себе и нежно поцеловал в лоб, затем похлопал по плечам внука. Улыбнувшись, посмотрел на каждого из них и поспешил отвернуться, пряча подступившие к уголкам глаз слёзы. Если бы не они, в Азулахаре его бы ждала ужасная смерть от скорбута.
– Выбираться вам надо отсюда, – тихо проговорил он. – Тебе, Бэудиша, замуж пора. Здесь достойного жениха уже не найти. Да и тебе, Нишерле, надо девушек в свои сети ловить, а не рыбу. Вы сильные, сможете преодолеть пустыню.
– А ты? Мы не бросим тебя одного, – сказала девушка дрожащим от волнения голосом.
– Мне не дойти. Если только вы сможете поймать одичавших верблюдов.
– Я обязательно поймаю, – встрепенулся юноша. – И мы уйдём отсюда вместе. Но что нас ждёт там? Нихайа Сеитэ ненавидит Азулахар и тех, кто живёт в нём.
– Несущая погибель даже не заметит нашего появления. Её месть свершилась, и до простых смертных ей нет никакого дела.
– Тогда мы уйдём отсюда вместе, дед. Дай лишь время, и у нас будут верблюды, много верблюдов. И для нас, и для припасов, для воды, для семейных богатств…
– Болтун, – сердито буркнула Бэудиша.
Она схватила нож и принялась чистить рыбу. Мелкая чешуя из-под ножа сразу облепила её загорелые руки, отчего они стали, словно покрытые перламутром.
– Пойдём со мной, Нишерле, оставим твою сестру в покое, иначе будем ужинать пересоленной рыбой, – усмехнулся старик. Девушка бросила на них сердитый взгляд и продолжила своё занятие.
Старик и юноша поднялись на опоясывающую дом веранду. Под ногами захрустел песок. Сколько не сметай его, всё равно проходит полдня, и вновь беломраморный пол скрывается под слоем рыжеватой песчаной пыли. Они остановились, облокотились о перила. Раньше рядом с домом плескались воды озера, и даже отсюда можно было ловить снующую на мелководье рыбью мелочь. Но теперь берег лежал примерно шагах в ста от этого места.
– Ещё совсем недавно мы все думали, что живём, словно боги. У нас было всё, чтобы жить счастливо и в достатке, – с горечью в голосе проговорил старик. – А сейчас мы медленно умираем. И знаешь, я порой завидую тем, кто лежит под грудой камней, оставшейся от башни кишара.
– Ими можно гордиться, – отозвался Нишерле. – Они предпочли смерть позору, не сдались Несущей погибель.
Немного помолчав, посмотрев на молчавшего деда, он добавил, с трудом сдерживая дрожь в голосе:
– Я хотел бы отомстить ей за Азулахар… Но знаю, что не смогу.
– Не сможешь. Её охраняют лучшие воины Арриго. Говорили, и сама нихайа превосходный боец – ученица мастера Шайруэга. И забудь о своих мыслях, не у тебя одного в голове бродит подобное. Месть – это путь к самоуничтожению. А тебе и сестре нужно жить, воспитывать детей, продолжать род. Я вот о чём хотел с тобой поговорить… Раз уж мы затеяли с тобой разговор о том, чтобы покинуть Азулахар, я расскажу тебе о моём хорошем друге из Феюса. Его зовут Мафаштан, и он тоже целитель. Если со мной что-то случится, или мне придётся остаться здесь – идите к нему, я напишу для него письмо. Этот благородный человек не оставит вас, поможет…
– Дед, перестань, – возмущённо перебил его Нишерле. – Я обещаю, что поймаю верблюдов, и мы уйдём отсюда вместе.
Старик усмехнулся, пожал плечами и медленно пошёл по веранде, стряхивая рукой пыль с перил.
Южная ночь стремительно опустилась на несчастный Азулахар, окутала вымирающий город непроницаемой чернотой. Раньше, все городские улицы всю ночь полыхали огнями светильников; в любом закоулке было светло, словно днём. А сейчас лишь в редких домах окна светились робкими огоньками.
Рядом с крепостной стеной изредка слышался грозный рык льва. Огромные кошки, когда-то загнанные безжалостными охотниками в труднопроходимые скалы, осмелели и стали появляться в окрестностях города и даже за его стенами. Выходить на улицу после заката стало очень опасно. И едва солнечный диск касался горизонта, все спешили по домам, чтобы не оказаться в зубах хищника.
Засыпая, каждую ночь Нишерле прислушивался к доносившимся из-за плотно закрытых ставен звукам. То это были жалобные крики ночной птицы, то зловещий хохот снующих рядом с городом гиен. Но в эту ночь, впервые со времени разрушения Азулахара, он услышал полный страха человеческий крик. Кричали рядом, быть может из дома на соседней улице, где когда-то жил хранитель винного погреба кишара. Теперь там жила перебравшаяся ближе к воде семья купца с окраины. «Купчиха мышь увидела», – подумал Нишерле. Но крик повторился. Ему вторил отчаянный визг дочери купца, толстощёкой и некрасивой Булы. А потом закричал купец, и юноша, прислушавшись, разобрал отдельные слова. Человек звал на помощь, потом просил не убивать.
Холодный, липкий пот страха сразу выступил на теле. Дрожь сковала ноги, но Нишерле всё-таки поднялся из постели и, осторожно подбежав к окну, приник глазом к щели в ставнях. Этот дом был виден отсюда довольно хорошо, но кромешная тьма за окном ничего не дала рассмотреть. Лишь несколько раз мелькнул жёлтый огонёк фонаря.
Криков больше не было, но юноша вдруг услышал, как всхрапнула лошадь. От осознания этого ноги подкосились, и он чуть не упал на пол. Это означало, что в город пришли чужаки, случилось то, что предчувствовал дед уже давно – соблазнённые заброшенными богатствами Азулахара, пришли грабители.
– Нишерле, – голос старика заставил юношу схватить попавшийся под руку кувшин. – Нишерле, одевайся.
Дед вошёл в комнату со светильником в одной руке и серебристым свёртком в другой. Он положил его на кровать и развернул – у юноши перехватило дыхание – кольчуга и сабля. И только сейчас он заметил, что целитель тоже одет в доспех, а на широком, украшенном золотом поясе, висят ножны с длинной саблей.
– Зачем? – спросил он, хотя и сам знал ответ.
– Пришли через пустыню. Мародёры. Одевайся скорее и пошли к Бэудише.
Дрожащие от волнения руки рывками натянули кольчугу. Тяжесть легла на плечи, придала немного уверенности. Пальцы судорожно сжались на гладких деревянных ножнах. Нишерле несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоить себя. Где-то совсем рядом витал, тянул свои липкие щупальца, страх, подобный тому, который он испытал ещё мальчиком в страшный день падения Азулахара. Но оружие в руках, настоящее боевое оружие, преградило путь этому страху.
– Боишься? – тихо спросил дед.
– Немного.
Комната Бэудиши находилась рядом. Старик негромко постучал в дверь и позвал внучку:
– Бэудиша, открой, это мы.
Дверь открылась сразу же – девушка стояла, прижавшись спиной к стене, и дрожала всем телом. Было слышно, как стучат её зубы. Нишерле схватил сестру за холодную, влажную от пота руку, и она, всхлипнув, прижалась к закованному в железо плечу брата.
– Там кричали, просили о помощи, – прошептала она.
– Мы слышали, – ответил брат.
– Не стойте, – поторопил их дед. – Нам нужно спрятаться внизу. Если грабители решат навестить нас – это единственный шанс уцелеть.
Ночь они провели в подвале рядом с ларями для зерна, прислушиваясь, не раздастся ли треск выламываемой двери, не застучат ли в коридорах тяжёлые сапоги. Брат и сестра уснули лишь под утро, когда через крохотную отдушину в стене проник лучик серого, предрассветного света.
Утро началось с раздавшихся на улице гневных криков и плача. Поднявшиеся из подвала трое сразу же бросились туда, откуда раздавался этот шум. Нишерле первым выбежал из дома, едва не упал, поскользнувшись на засыпанных песком мраморных ступенях дома.
– Оттуда, там где Була живёт, – махнул он рукой в сторону возвышающегося на соседней улице дома с плоской крышей-террасой.
Они пробежали через двор заброшенного дома напротив, перепрыгнув через развалившуюся каменную ограду, и остановились, увидев окружавшую крыльцо дома купца толпу. Человек двадцать, мужчины и женщины, все, живущие неподалёку, причитали на разные лады, вознося к небу руки. Мужчины сыпали проклятиями, да такими, что брату и сестре стало не по себе, женщины плакали, кляли несправедливую судьбу. Нишерле и Бэудиша стояли, не решаясь пройти дальше, но их заметили, расступились.
– Боги отвернулись от нас, дети. Жадные стервятники добрались до несчастного Асула, – проговорил глухим от гнева голосом пожилой мужчина, темнокожий, как большинство жителей Азулахара.
Бэудиша вскрикнула и спрятала взгляд в плече брата – перед крыльцом, в луже запёкшейся крови лежали три обезображенных тела. Купец, его жена и их дочь Була.
– Теперь мы все в опасности, – заплакала какая-то женщина. – Эти шакалы не успокоятся – в Азулахаре осталось много богатств. Видели бы вы, что творится в этом доме – там всё перевернуто вверх дном…
– Они придут и этой ночью, и следующей. И после каждой ночи мы будем находить мертвецов, – проговорил подошедший целитель.
– Так что же делать?! В городе почти не осталось мужчин, способных держать в руках оружие. Кто защитит женщин и стариков?! – женщины в толпе зашумели, заволновались.
– Надо отыскать разбойников и предложить откупиться, – предложил кто-то. – Хвала богам, в каждом доме золота предостаточно.
– Не только золото нужно им, – старик присел рядом с телами и горько покачал головой. – Они хотят и крови. Это не люди… это звери.
Толпа на мгновение замолчала, обдумывая слова целителя, а он, немного подумав, предложил:
– Единственное, что мы можем сделать – собрать всех, кто может держать оружие и уничтожить зверей. Не думаю, что их много. Нам хватит сил справиться с ними, если мы будем едины. Каждый из вас сегодня должен обойти всех своих знакомых и рассказать о случившемся, об угрожающей нам всем опасности. И пусть они тоже расскажут это своим друзьям и знакомым.
– Но как мы узнаем, где грабители?
– Этой ночью они снова придут в город. Думаю, найдутся добровольцы, чтобы выследить их. А утром мы атакуем и уничтожим всех до единого.
Тела погибших оставили на улице до завтрашнего утра, чтобы каждый мог придти, увидеть их и понять, какую угрозу несут незваные гости. Кто-то посетовал, что их души обидятся на такое пренебрежительное обращение, но целитель был непреклонен. Решили только прикрыть убитых куском белого полотна, чтоб мухи не оставили в их плоти личинок.
Город переполошился, узнав о произошедшем, и уже к вечеру собрался отряд из двух сотен мужчин. Молодых было немного, около четырех десятков, а остальные в возрасте и даже совсем старики. Но каждым двигал гнев и желание спасти от ужасной участи своих друзей и близких.
– Тебе предстоит бессонная ночь, Нишерле, – сказал дед. – Ты ловок, умён, хорошо знаешь город. Ты должен выследить их сегодня ночью. Справишься?
– Конечно, справлюсь, – ответил юноша с напускной бравадой. – Я смогу следить за ними с крыш, а они не заметят меня.
– Я надеюсь на тебя, внук. Только, молю тебя, не лезь никуда. Что бы не происходило – один ты всё равно не справишься.
– Хорошо, дед.
Нишерле проводил солнце взглядом. Бросив последние лучи на несчастную землю, красный диск исчез за горизонтом, и на Азулахар опустилась темнота. Юноша отпил немного воды из фляги и лёг на тёплый камень. Отсюда был виден его дом, тусклые жёлтые огоньки в окнах. Но вот они погасли, и силуэт здания исчез во мраке.
Кроме него ещё полтора десятка мальчишек расселись по крышам в разных районах города, чтобы не пропустить способных прибыть откуда угодно грабителей. В конюшнях спрятались две сотни ополченцев, готовых, если что, придти на выручку тем, кому не повезёт в эту ночь. Шум города стих, всё погрузилось в тишину напряжённого ожидания.
Нишерле в сотый раз схватился за рукоять дедовского кинжала, проверил, достаточно ли легко и бесшумно он выходит из ножен. Его воображение уже рисовало, как он, невидим и стремителен, убивает одного разбойника за другим, а те мечутся в панике, не понимая, откуда, из-за какого угла настигает их смерть.
Спать совсем не хотелось. Обычно, в это время юноша спал крепким, здоровым сном. Но не отпускавшее ни на мгновение нервное напряжение не давало глазам закрыться. В темноте до предела обострился слух, и юноше казалось, что он слышит даже, как в подвале дома копошатся в зерне мыши.
Время шло. Тонкий серп луны поднялся в зенит и уже клонился к горизонту, но тишину ночи не нарушало ни единого звука. «Они сегодня не придут», – подумал Нишерле и, расслабившись, зевнул. Но в этот момент в начале улицы прозвучал стук копыт, потом засияли точки факелов.
Подкравшуюся дрёму разом смело накатившим сначала животным страхом, который сразу сменился азартом выслеживающего опасную добычу охотника. Нишерле вжался в камень балкона и осторожно выглянул из-за мраморной балясины.
Всадники приближались молча, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Да и копыта коней стучали не так сильно, как обычно. Юноша пригляделся и увидел, что они обмотаны тряпками. Он принялся считать разбойников. Один десяток, второй, третий… Вновь подкрался страх – их было ровно пять десятков, и каждый одет в доспехи… очень знакомые доспехи. Юноша вспомнил, как оставшиеся в живых три года назад мрачными взглядами обречённых на смерть людей провожали армию Несущей погибель. За ней на горячем вороном коне ехал бритоголовый темежин с похожей на волчий оскал улыбкой. А следом скакали точно такие, как сейчас, всадники.
– Проклятый Азулахар навсегда запомнит темежина Машада и его удальцов, – громко сказал бритоголовый человек, и следовавшие за ним воины захохотали.
– А мы не слишком много оставили им сокровищ, а командир? – окликнул Машада один из солдат.
– Пусть подавятся ими. Мы всегда сможем вернуться и забрать их.
«Всадники Машада вернулись за сокровищами!» – осенило Нишерле. – «А они легко порубят две сотни, которые и сабли то держать толком не умеют. Надо предупредить!»
Дождавшись, когда всадники отъедут от места, где он спрятался, Нишерле вскочил и быстро спустился вниз по заблаговременно привязанной к одной из балясин верёвке. В отчаянном прыжке он попытался перемахнуть через покорёженную кованую ограду, но нелепый случай сыграл с ним злую шутку. Какой-то изогнутый прут зацепился за пояс, и Нишерле повис почти вниз головой, беспомощный, словно приколотая иголкой муха. От отчаяния он едва не закричал, но здравый смысл подсказал, что это будет поступком, весьма опасным для его жизни. Если всадники услышат крики, ему придёт конец.
