Вячеслав Михайлович Губанов
Образ Луны. Сборник стихов
Терроризм
Хоть вдумайся, в какое время ты живёшь!
Когда вдруг обнажились общества нарывы…
И ты в аэропорт когда-нибудь войдёшь —
И именно в тот час, как прогремят там взрывы.
А может быть, ты всё же сядешь в самолёт
И улетишь в края, где море век не стынет…
А взрыв тот самолёт на части разнесёт,
И знойный ветер их развеет по пустыне.
И несмотря на то, что в мире нет войны,
На полигонах лишь порой стреляют танки,
Погибнешь ты – случайно, вовсе без вины —
И в цинковом гробу пришлют твои останки.
Ораторы потом с трибуны скажут речь,
Но что твоим родным от слов проникновенных?..
И кровь людская дальше продолжает течь,
То мирных кровь людей, невинно убиенных.
Смеяться над чужой бедой запрещено…
Но вовсе не должно запретов быть в культуре,
И не подвластно творчество любой цензуре —
Тебя изобразит в своей карикатуре
Блюститель толерантности «Charlie Hebdo».
Интуитивная медицина
Больницу не люблю… Но, коли врач назначил,
Анализы сдавал – кровь, и мочу в придачу.
Скажу, как на духу, что кал я не сдавал,
Не потому, что жаль, – никто не предлагал.
По мне – так медицина стала вдруг проклята
С тех пор, как позабыта клятва Гиппократа.
Приём – 500 рублей. Я честно заплатил,
И чек на эту сумму сразу получил,
Затем направлен был к врачу немногословно.
Дежурный терапевт – зовут Светлана Львовна,
Приятной внешности, пятидесяти лет,
И по повадкам судя, здесь авторитет —
Вся просияла… но без медицинской карты
Без сожаления отправила обратно —
Туда, где только что я деньги заплатил,
Но карту взять, по глупости своей, забыл.
Бездушие врачей, признаться возмутило:
В регистратуре дама деньги получила,
На радостях мне карту выдать позабыла!
Таких безмозглых дур давненько не видал,
И для разрядки чувств устроил ей скандал.
После чего, признаться честно, полегчало,
И не смущало больше странное начало.
Теперь Светлана Львовна так была добра —
Дала мне номерки ко всяким докторам:
Назначила сдать кровь и снять кардиограмму,
Да обновить давнишнюю флюорограмму.
А завтра надлежало снова быть к врачу,
И должен принести я свежую мочу,
Не потому, что стал ей чем-то неугодным:
Ведь я сегодня ел, а надо быть голодным!
Врач сделал ЭКГ и палец уколол,
Я к терапевту вновь, как велено, пришёл.
Но кабинет закрыт – проветриванья время…
Здесь по закону всё: микробы, вражье племя,
Давно мечтают нас, людей, со свету сжить,
И надо их горячность малость освежить.
Что двадцати минут для этого довольно —
Табличка на двери всем говорит безмолвно.
Но вот они прошли, а терапевта нет…
Внимание привлёк соседний кабинет:
Там голоса слышны; смех женщин и мужчины;
Табличка «Главный врач»… Знать, смеху есть причины.
А очередь растёт… Уж полон коридор,
В глазах больных читаю я врачам укор.
Да я и сам, признаться, очень разозлился:
Больница заводская, сам я отпросился
С работы на часок, чтобы врачей пройти —
Путёвку в санаторий быстро обрести.
Всем хочется быстрей… Но, каждый это знает,
Что быстро никогда, к несчастью, не бывает!
Вот женщина одна, терпенье потеряв,
В тот кабинет, где смех, направилась стремглав,
Открыла дверь, с порога стала раздраженно
Отчитывать врачей… Что ж, смело, безусловно!
Но сам я не решусь врача уничижить:
Так можно и болезнь нечаянно нажить!
Вот выскочила в коридор Светлана Львовна,
А на лице вина и всех принять готовность.
Увидела меня – позвала в кабинет,
Ведь я же для неё – знакомый пациент.
«Прошу нас извинить – за чаем засиделись!..
Могли бы постучать – мы б никуда не делись
И начали приём, – мне молвит, пряча взор. —
Откуда же нам знать, что полон коридор!?» —
«Ну, что Вы!.. Ничего такого не случилось», —
Той даме вопреки я проявляю милость
К Светлане Львовне, сам же про себя гадал:
Неужто с рук сойдёт устроенный скандал?
Светлана Львовна, заполняя мне путёвку,
Вдруг делает в своём писаньи остановку,
Молчит, не отрывая ручки от листа…
Я начал понимать, что это неспроста…
И вдруг мне говорит, в меня упёршись взглядом:
«А знаете ли что?.. Мочу нести не надо!
У Вас – я не сужу о людях сгоряча
И вижу по глазам – хорошая моча!»
Задумалась слегка… И удивила снова:
«Я думаю, что Ваша кровь уже готова…» —
«Готова?» – «Если нет, я их потороплю,
Я проволочек в нашем деле не терплю!»
И с тем Светлана Львовна очень резко встала,
Мне ж в кабинете дожидаться наказала.
Как долго я сидел?.. Возможно, полчаса…
Я слышал через дверь глухие голоса
Тех, кто напрасно ждал приёма в коридоре,
Чтоб начал кто-нибудь их избавлять от хвори.
И вот она пришла: «Анализ Ваш готов!»
Нет, видно я неправ в оценке докторов!
Анализ мой она неспешно записала…
Что до меня, то мысль одна меня терзала:
Флюорограмму надо срочно обновить
И снова к ней приехать – дело завершить.
Но всё – не по пути, и всё – после работы,
А времени так жаль для этакой заботы…
Светлана Львовна словно мысль мою прочла —
Она многозначительно произнесла:
«Флюорографию я Вашу – продлеваю!» —
«Как Вас благодарить – я даже и не знаю…»
Вот, кажется, и всё! Мне нечего сдавать,
И лишь у главврача осталось подписать.
Мы вышли в коридор… Народ стоит вдоль стенки,
И среди них лицо строптивой пациентки.
В глазах её вопрос: старалась для себя,
Но получить плоды стараний тех нельзя!
Давая ей понять, что врач – всему начало,
Светлана Львовна подпись долго получала.
Вот вышла, наконец! Путёвка у меня…
Что я подумал, на работу семеня?
Предположить могу, что песня жизни спета
Того, кто ополчился против терапевта!
Жаль женщину… К чему же этот весь кошмар?..
Ведь каждому из нас судьбой даётся Дар,
Но тот, кто от него стыдливо взгляд отводит,
Старается для тех, кто вслед за ним приходит.
Непредвиденное
Писатель молодой заканчивал уж повесть,
В издательстве пообещали гонорар,
И он, к приличной сумме мысленно готовясь,
Работал, творческий испытывая жар.
Ему пришло письмо по почте электронной,
Сместив его за дел привычных колею,
И было то посланье с темою нескромной —
Совсем без обиняков, просто : «IloveYou»!
Писатель удивлён, вскрывает он вложенье,
Что было в том письме: коль прислано – изволь!
И тут же началось какое-то движенье —
Над ноутбуком вмиг теряет он контроль!
Родной компьютер жить своею жизнью начал:
Стал письма рассылать во все концы страны,
Все расширенья файлов он переиначил…
Всё выглядело как проделки Сатаны,
Нашествие, погром… То было лишь начало
Того, что началось лишь полчаса спустя:
Исчезли файлы книги – это означало,
Что труд его пропал, его осиротя!
Два года он работал, книгу сочиняя,
Он вкладывал в неё и душу, и талант,
Досуг после своей работы посвящая,
Она была его успешности гарант.
Всё вирус страшный погубил в одно мгновенье…
Писателю казалось: всё в груди мертво…
Имело ли теперь какое-то значенье
То жалкое, что оставалось у него?
Ещё совсем недавно чувства были живы,
Теперь ему казалось: полчаса назад
Он оказался рядом с эпицентром взрыва,
И стал пейзаж вокруг довольно жутковат.
Что ждёт его теперь?… Подумать было страшно…
Он, воли не давая чувствам, бормотал:
«Был омрачён грехом, как видно, день вчерашний,
И сам Господь меня сегодня покарал…»
В прихожей слышен шум – его жена вернулась,
Что в поликлинику ушла ещё с утра.
Чтобы попасть к врачу, заранее проснулась,
Недомогание почувствовав вчера.
Увидела – сидит пред ноутбуком мрачный,
И говорит ему с сияющим лицом:
«Про ноутбук забудь – вердикт мой однозначный!» —
«Забыть?.. Но почему?» – «Ведь станешь ты отцом!»
Таков наш каждый день: на прежний не похожий,
Нам посылая испытанья всех сортов,
Он гнев Господний в Дар преображает Божий,
Ты будь лишь этот Дар душой принять готов.
Естество
Слуга. Так-с. Он говорил: «Я ему обедать не дам,
покамест он не заплатит мне за прежнее»…
Хлестаков. Да ты урезонь, уговори его.
Слуга. Да что ж ему такое говорить?
Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьёзно, что мне нужно есть.
Н. Гоголь. Ревизор
«Нам деньги задолжал водитель Журавлёв! —
Мне учредитель сообщил без лишних слов. —
Пять тысяч в магазине принял за колбасы,
Но деньги эти не дошли до нашей кассы».
Хозяев было двое: Савва и Олег,
Открыли на двоих они колбасный цех,
Им было нелегко (ведь так всегда сначала),
Но вот дела пошли, и фирма процветала.
А я наёмным был директором у них,
До этого сменив хозяев не одних.
Савелий продолжал: «Сейчас он на больничном,
Ты, как директор, срочно разберись с ним лично!»
Тот Журавллёв, признаться, начал удивлять:
Чужие деньги взять… И просто не отдать?
Хотя… по мелочам… уж так у нас ведётся —
Сориночка всегда на совести найдётся…
И начал я звонить – его то дома нет,
То слышу от водителя такой ответ:
«Приехать не могу, сейчас я очень болен…»
По голосу – как будто мной он недоволен.
Водителя всё нет… Я Савве сообщил,
И он меня словам волшебным научил:
«Ты передай ему – я «крышу» вызываю,
А уж что будет с ним – я даже и не знаю…»
Слова я Журавлёву эти передал,
На следующий день, как Савва и сказал,
Он, наконец, пришёл… В новёхонькой дублёнке…
Признался, что собрал последние силёнки,
Чтобы прийти сюда и новость сообщить:
Что больше он не сможет фирме послужить,
Хотя желанье есть, и рад бы постараться…
Но, к сожалению, он будет увольняться.
«А деньги, – я спросил, – когда же ты отдашь?» —
«Какие?» – удивляется водитель наш.
«Пять тысяч за колбасы, ждёт их наша касса». —
«Нет денег у меня – потратил на лекарства.
Сейчас я очень болен, слабость у меня…» —
«Но как же ты пришёл?» – «Сейчас, в начале дня,
Немного полегчало, и держусь покуда…
Но завтра будет хуже!» – «Знаешь ты откуда?» —
«Я чувствую…» – «А деньги? Ты у нас в долгу!
Когда вернёшь?» – «Вернуть я деньги не могу…»
В отчаяньи пришлось за голову схватиться:
«Дела зашли в тупик!.. Как мне распорядиться?»
Оставив Журавлёва, к Савве я пошёл,
Тот, выслушав, спросил: «Он что, с ума сошёл?»
А что я мог сказать? В ответ развёл руками,
И Савва продолжал: «Что ж делать с дураками…
Я «крышу» вызываю! Журавлёв пусть ждёт
Никто не виноват, что парень – идиот…»
Всего лишь полчаса пришлось нам дожидаться…
Не дай Господь кому с той «крышей» повстречаться!
Шёл первым «бригадир», невзрачный и худой,
И следовал за ним из двух громил конвой.
Но возвращался взгляд упрямо к «бригадиру»,
Всё выдавало в нём отпетого задиру:
Всю голову глубокий шрам пересекал,
И этот шрам парик небрежный прикрывал.
Они, а с ними Савва, скрылись в кабинете,
Где Журавлёв сидел, что уличён в растрате.
Слышны из кабинета были голоса…
Потом раздался крик, шлепок!.. О, небеса!
Мне не дано ценить подобную утеху,
И я спустился вниз, чтобы пройтись по цеху.
Всё, вроде, поделом… Но Журавлёва жаль…
От глупости такой я испытал печаль,
И, через полчаса вернувшись к кабинету,
Я был готов к любому страшному сюжету.
За дверью тишина… Я робко постучал…
«Зайди!» – мне из-за двери Савва отвечал.
С ним Журавлёв сидел, живой и невредимый,
Лишь на одной щеке багровый оттиск зримый.
«Он понял, что неправ, – Савелий мне сказал,
В блокнотик электронный что-то записал. —
И с завтрашнего дня к работе он вернётся,
Чтоб деньги нам вернуть, как в бизнесе ведётся.
Я прав? – И Журавлёв кивает головой. —
Ну, на сегодня всё. Теперь иди домой».
Но Журавлёв вдруг неожиданно взмолился:
«Савелий Львович, я совсем поизносился,
Ещё немного – и дойду я до сумы…
Три тысячи рублей прошу дать мне взаймы!»
Савелий рот открыл… Со мной переглянулся:
«Парнишка, видно, окончательно рехнулся!»
А Журавлёв продолжил жалобно просить:
«Три тысячи прошу… Без них мне не прожить!»
Тут мне за Журавлёва очень стыдно стало,
Я руку протянул, чтоб вышвырнуть нахала…
Но Савва вдруг спокойно очень мне сказал:
«Скажи кассиру: деньги дать я приказал». —
«Но как же мы теперь с деньгами разберёмся?» —
«Оставь, здесь все свои… мы… как-нибудь сочтёмся…»
Как это понимать? И этот странный тон…
Мне показалось… что вопрос уже решён:
Никто уже ни в чём не будет разбираться,
А посему и мне не надобно стараться.
Хозяева решили – знать, они правы!
Но Журавлёв никак не шёл из головы.
Конечно, наш водитель – человек пустяшный…
Но он не испугался этой «крыши» страшной!
Он вовсе не герой, коль шёл на воровство…
Но в глупости его сквозило естество!
Он человек плохой – таким он и остался,
И выглядеть хорошим даже не пытался.
Поставленный на «счётчик», денег вновь просил,
Не думая о том, что честь он уронил.
Всех этих мелочей он был намного выше,
Как будто у него есть собственная «крыша»!
Иное дело я… На всё пойти готов,
Чтоб слышать от хозяев пару добрых слов,
Зарплате низкой рад, веду себя примерно,
Они ж себя ведут со мной высокомерно…
На следующий день явился наш должник,
И развозил два дня колбасы грузовик…
На третий день он снова будто испарился —
Вот тут я на него серьёзно обозлился
И Савве обо всём – как надо! – доложил!
А тот… лишь Журавлёва телефон спросил .
Наутро я зашёл к Савелию с отчётом —
Там Журавлёв и Савва, говорят о чём-то.
Обрадовался я: «Явился, Алексей!?
Колбасы отвези в «Ашан», да поскорей!»
Но за него ответил Савва мне устало:
«С него, как понимаешь, толку очень мало…
Водителя другого надо нам искать». —
«А как же нам удастся долг с него взыскать?» —
«Ну-у,.. долг ему простим, – сказал, замявшись, Савва, —
За это мы доверим Алексею право
Директором побыть – так… в фирмочке одной…
Ты паспорт мне принёс?» – кивнул тот головой.
Теперь мне стало ясно: фирма подставная…
Но Журавлёву не нужна судьба иная:
Не будет он, как я, работать день-деньской,
Чтоб обрести в труде души своей покой.
Его я презирал… И вдруг на удивленье
Я ощутил к нему большое уваженье!
За то, что – я уверен в этом! – презирал
