Кто пишет кровью и притчами, тот хочет, чтобы его
не читали, а заучивали наизусть.
Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
***
Был поздний вечер октября…
Поэт над образом трудился,
Но образ так и не явился…
Выходит, день потратил зря.
Поэт откинулся устало,
Оставив неудачный стих.
Жена на кухне хлопотала,
Готовя ужин на двоих.
Стихов он сочинил немало…
Но улетел его Пегас -
И глубины недоставало…
И вдохновенья… Как сейчас…
«Как трудно сочинять стихи!
Порой сидят в мозгу занозой…
Стихи – как газа пузырьки
В бокале, что наполнен прозой.
Осколки слов, обрывки мыслей
Кружатся роем в голове,
Как мотыльки осенних листьев,
Летящих по сырой траве.
Не смог бы ключ к словам найти -
Не сочинил бы я ни строчки,
Их телец мертвые комочки
Лежали б у меня в груди.
Но есть в поэзии закон:
Чтоб в каждом слове сердце билось!
Суров и беспощаден он -
И вот мозаика сложилась!
В ней нет словесной шелухи,
Здесь ни убавить, ни прибавить:
Лишь совершенные стихи
Хранить согласна наша память.
Стихи… Всего лишь слов игра…
Но, дивной Рифме подчиняясь,
Они проникнут до нутра,
В уме и сердце воцаряясь.
Её краса нас вдохновляет,
Готовы верно ей служить…
Но строгость Рифмы подавляет,
И мы не прочь ей изменить…
Она измену нам прощает
(Я, каюсь, тоже изменял,
Когда дурным советам внял)
И в своё лоно возвращает.
Не я поэзию избрал,
Она сама меня избрала,
Чтобы мой дух не умирал,
Чтоб в ней энергия сгорала.
Давно я Рифму убедил
В том, что её служитель присный:
Меня порой с ума сводил
Клочок бумаги рукописной.
Я вправе милостыню брать,
Коль умирает вдохновенье,
Но у меня нет права врать -
Давать потугам чин творенья.
Я подпишусь под каждой строчкой,
Я самый строгий их арбитр…» -
А в голове уже цепочкой
Слова мелькали, как субтитр:
«Дождь моросит. На осень злясь,
Меся докучливую грязь…» -
Вдруг сочинил он то, что очень
Ему напоминало осень…
***
Его окликнула жена -
И от досады он скривился:
Желанный образ испарился!
Он встал и замер у окна.
К стеклу щекою прислонился,
Тайком за мыслями следя,
И с темнотой ночною слился…
Давно уж не было дождя.
Светила полная Луна,
Как будто лампа вполнакала,
Прозрачной тучки пелена
Ее легонько прикрывала…
Луну он с детства не любил,
Когда осенней тёмной ночью
Он матерью оставлен был
Один в квартире. Душу в клочья
Рвал поселившийся в ней страх,
Малыш ко комнатам метался,
Казалось: в сумрачных углах
Злой, тёмный дух обосновался.
Он вдруг увидел, что в окне
На фоне тьмы Луна сияет,
Пятном, темнеющим на ней,
Ему лицо напоминает.
Ребенок подбежал к окну,
Залез на стул, затем поднялся
На подоконник и к стеклу
С мольбой горячим лбом прижался.
Луна холодная в ответ,
Сквозя презрением, роняла
Свой тусклый, равнодушный свет
И знать ребенка не желала.
Надежды нет… Он стал рыдать…
Но дверь внезапно отворилась,
И в комнату вбежала мать -
Заохала, засуетилась:
«Я к ужину купила всё,
Но в доме соли не осталось,
Пошла к соседке, то да сё -
Ну, и немного заболталась!»
И с той поры до настоящей,
В груди комок тоски щемящей,
Растущий, как придёт беда,
Обосновался навсегда.
***
«Какая дивная Луна! -
Жена из кухни появилась,
И в восхищении она
Возле окна остановилась. -
Она скрывается от нас
За тучкой, как за занавеской…
Так в простоте наивной, детской,
Когда нас мучила вина,
И мы укрытие искали,
Или, рукой прикрыв глаза,
Вполне серьёзно полагали,
Что видеть нас теперь нельзя…
Но у меня есть подозренье,
Что всем повелевает Ночь.
За нами подсмотреть не прочь
Она, ведь у неё есть зренье:
Серебряный зрачок Луны -
Её всевидящее око,
Она из чёрной глубины
Всё видит зорко и далёко.
Быть может, кажемся мы ей
Смешными с глупостью своей
И суетою повседневной,
Ведь Ночь – владычица Вселенной!»
Растерянно спросил поэт:
«Ты это… где-то прочитала?» -
«Я это прочитала? Нет.
Так… В голову пришло – сказала…
Не знаю, есть ли в этом толк…
Ну, ты нас, женщин знаешь…
Ты, видно, голоден, как волк, -
Так почему не отвечаешь?
Пойдем же ужинать скорей,
А то одной на кухне скука!» -
Ушла, оставив у дверей
Смесь запахов духов и лука…
***
Кто из мужчин не столбенел,
Когда среди домашних дел
Из уст кухарки вдохновенной
Трактат о принципах Вселенной
Вдруг слышал? Кто не замирал,
Когда внезапно понимал:
Мысль, недоступная годами,
Плоть обрела жены устами?
И мысль поэта поневоле
Уже склоняется к крамоле:
«Чертовски женщины сильны
Тем, что божественно умны!
Но женщине прямой, логичной
Для мужа с родственным умом
Несложно скучной стать, привычной…
Любви конец… А что потом?
И, чтоб любимою остаться,
Привыкла женщина скрываться:
Себя считая всех умней,
Казаться чуточку глупей;
На логику плевать хотела,
И, поступая наобум,
Беспомощным способна сделать
Любой, пусть самый мощный ум;
Подчёркивать свою фигуру;
Слезу обильную пустить;
Капризами с ума сводить
Мужскую сильную натуру;
Внушать воспринимать как данность
Всю нелогичность и спонтанность
Желаний, помыслов и дел…
И это вовсе не предел!»
И тут поэту стало ясно,
Что в мыслях слишком воспарил:
Жену он не боготворил,
А лишь ругал… Но всё напрасно -
Ведь образ ей принадлежал,
Он был оригинален, ярок
И глубиною поражал…
Но как принять такой подарок?
***
Он трудный компромисс нашёл
Спустя лишь несколько мгновений
И следом за женой пошёл -
Подвластен голоду и гений:
«Привычка фильтровать людей
По атрибуту половому -
Как повод просто, без затей
Делить их по уму – знакома.
У каждой женщины есть муж,
Жена – у каждого мужчины,
Глуп человек и неуклюж
Без той, желанной, половины.
С женой мы связаны навек,
И не должны платить друг другу
Ни за еду, ни за услугу
Под кодовым названьем «секс».
Понять не каждому даётся
Того, что происходит, суть,
Но суть при этом остаётся
И не меняется ничуть.
Познать законы Мирозданья
Способен тот, кто лично сам
Участвовал в его созданьи…
То смертному не по зубам!
Её слова – такое ж чудо,
Как борщ, что есть сейчас я буду,
И станут мне привычны тож,
Как самый вкусный в мире борщ!»
Не ждя дальнейших уговоров,
Он шёл на кухню, трепеща, -
Тарелка вкусного борща
Важнее философских споров!
Гулял однажды утром йоркширский терьер,
За ним на поводке плелась его хозяйка.
Имел он от природы скромный экстерьер,
Но был терьер тот просто редкостный зазнайка.
Замашками дворняг породы не марал
(А ею он, признаться, искренне кичился):
При людях он всегда с достоинством мочился -
И лапу никогда, как все, не задирал.
Дублёнка у него для Питерской зимы;
На животе его татуировка – Йорик;
Для пирсинга уж две серьги припасены.
Он, как аристократ, был модного сторонник.
Гулял он не спеша, с достоинством… И вдруг
Наш Йорик увидал огромную овчарку!
Намордник на овчарке был, и все вокруг
Старались, сторонясь её, гулять по парку.
Он стал и в восхищеньи смотрит на неё…
Но тут он замечает взгляд, презренья полный,
И, защитить стремясь достоинство своё,
Он с лаем побежал, порвать тут всех готовый…
Высокая трава некстати здесь росла —
И за неё наш грозный Йорик зацепился,
Она каким-то чудом лапы заплела,
И маленьким клубком он с визгом покатился.
Барахтаясь в траве, слова услышал он,
Отозвались они в душе терьера горько:
«Что это за порода? Новый эталон?» —
«Порода? Не смеши! Пародия – и только!»
Теперь своей хозяйке Йорик наш твердит:
«Намордник нужен мне! – он бредит о подарке. —
Допустим, у меня не очень грозный вид,
Но в злости я ничуть не уступлю овчарке!»
Хозяйка не могла поделать ничего —
Здесь вовсе не она, а Йорик всё решает —
Уважила она любимца своего:
И вот уже его намордник украшает.
Теперь, скуля от счастья, рвётся он вперёд,
Горят его глаза, блестит терьера шёрстка…
А всех, кто это видит, просто смех берет:
Ведь Йорика намордник – чуть крупней напёрстка!
История смешна…Но какова ж мораль?
О чём поведал нам столь необычный модник?
Что на своих любимцев денег нам не жаль?..
Нет! Силу нам дают – клыки, а не намордник.
Так повелось: в пространстве каждого двора
Газоны есть, и там гуляет детвора.
Та строгость берегла жизнь целого народа…
Пока к нам не пришла желанная Свобода!
Дворы заполонили тысячи машин,
И тот, кто был рабом, стал важный господин,
Борец непримиримый каждому запрету,
И вот уже косятся на лужайку эту.
Один с лицом: «А ну, попробуй запретить!» —
Решил через лужайку путь свой сократить.
Свободу отстоял он, по газону мчась
И вытеснив мамаш с колясками на грязь.
И многим, многим «асам», глядя на приманку,
Пришла на ум идея – сделать здесь стоянку,
Чтобы среди двора, при взгляде из окна,
Во всей красе была любимица видна…
И вдруг на тот газон является бригада,
И быстро, на глазах, растёт вокруг ограда!
К бригаде подошла одна пенсионерка,
Спросила: «Что вы строите, и что за спешка?» —
«Отгородиться надо срочно от… скотов,
Которые совсем не понимают слов!» —
И бригадир лукаво серый глаз скосил
На «Мерседес», который рядом грязь месил.
Полезна, несомненно, обществу свобода…
Когда не угрожает продолженью рода.
Как мир устроен наш?.. Доныне споры жарки…
Мир на китах стоит, киты те – олигархи.
Вложить большие деньги может лишь делец,
Вслед за его деньгами движется прогресс.
Тут как-то РЖД (владелец – государство!)
Тем пассажирам вдруг устроила мытарство,
Что ездят в электричках за город, порой
Гораздо чаще, чем на отдых в выходной.
Стенает РЖД, что денег не хватает,
Из-за пенсионеров прибыль быстро тает…
Чтоб жалкое существованье не влачить,
Должна цена билетов резко подскочить!
Скандал тот кое-как тихонечко замяли,
Главу же РЖД немного позже сняли.
И вдруг у нас в районе, будто на дрожжах,
Растёт торговый комплекс – крыша в небесах!
И кто же тот богач, что небоскрёб построил?
Да та же РЖД!.. Не верите?.. Поспорим!
Коль не один туда потрачен миллиард,
Сверкает этот комплекс, словно бриллиант.
На башне той часы, как будто на Биг-Бене.
Для нашей деревушки чудо-украшенье!
А что в ней? Бутики, в которых пользы нет:
В районах спальных жить не любит высший свет.
Там пиджаки… в облипку… мятые – нарочно;
Да джинсы, что уже потёртые досрочно;
Есть блузки там… без формы; майки… до пупка —
Вот чем набиты все прилавки бутика!
Я честно обошёл торговое пространство…
Коль пользы больше нет, пусть радует убранство.
Расстроившись, что выгоды в том небоскрёбе нет…
Я обнаружил вдруг бесплатный туалет!
Придётся мне раскрыть интимную подробность,
Чтоб туалета лучше оценить удобность:
Мне ездить на работу – ох! не ближний свет,
А туалета в этом промежутке нет.
Спасибо РЖД: вложила миллиарды,
Чтоб для меня построить туалет шикарный!