Тьерри Вольтон
КГБ во Франции
В научных кругах
Голицын утверждал, что один ученый, азиат по происхождению, был завербован КГБ на конгрессе в Лондоне. И опять – никакого имени, только некоторые его приметы.
После многих недель поисков УОТ уже собиралось прекратить расследование, и вдруг представитель научных кругов сообщил в контрразведку, что желает исповедаться. На смертном одре он сознался в том, что в молодости его завербовали и он вступил в ряды Сопротивления по приказу Москвы. Доктор наук, до войны он был техническим директором в одном из министерств, которое работало и на армию. Прибыв в 1940 году в Лондон, он впоследствии поссорился с де Голлем и отправился в Алжир к Жиро (к тому же Жиро больше нравился СССР, чем раздражительный генерал). После войны упомянутый ученый стал журналистом и приобрел мировую известность.
Имел ли перебежчик в виду именно этого человека? Несомненно, нет. Тем не менее, с его известностью и положением в обществе, ученый имел доступ к самым секретным исследованиям во всех областях и во всем мире и информировал о них КГБ.
В правительстве
На одном из совещаний в КГБ Голицын узнал о том, что бывший министр, близкий к генералу де Голлю, два или три члена госаппарата или парламента работали на СССР. Хотя их имена и не были названы, столь точные сведения позволили сузить крут поисков. Но дознание следует вести с ловкостью и соблюдением глубочайшей тайны.
"Крот" – министр? Глава государства был не такой человек, чтобы принять подобное предположение без доказательств. Контрразведка должна быть твердо уверена, прежде чем назвать какое-либо имя в Елисейском дворце. Сотрудники УОТ впряглись в дело с безмятежной добросовестностью и, однако, не получили ничего, кроме кучи предположений, недостаточных для доклада де Голлю.
Голицыну на экспертизу были представлены многие имена, и каждый раз звучал роковой вопрос: "Он?" Перебежчик остерегался давать четкие ответы. Знал ли он хоть что-нибудь на самом деле? Не шла ли в данном конкретном случае речь скорее о провокаторе, чем об информаторе? Эти вопросы составляют часть тайны Голицына. Ничего конкретного из всех дознаний известно не стало. УОТ всегда хранило каждое дело в тайне. Таким образом, остается только вспомнить предположения, высказанные в печати и некоторых книгах. По мнению названных источников, один из "кротов", выданный Голицыным, бьш военным соратником генерала де Голля и в 1944 году мог занимать пост министра или близкий к этому пост во временном правительстве генерала. И наконец, за время своей политической карьеры "крот" побывал в Москве.
Основываясь на таких признаках, сначала называли имя Жака Фоккара, члена кабинета де Голля, занимавшегося африканскими делами. Тщательно проверяя его, контрразведка заметила, что он был связан с одним французским бизнесменом югославского происхождения, который поддерживал широкие коммерческие связи с СССР. Благодаря ему Советский Союз получал западные технологии, запрещенные к экспорту.
Подобное доказательство выглядело несостоятельным: ведь если ты друг человека, который работает на Москву, это вовсе не означает, что ты и сам советский агент. Подозрения с Жака Фоккара были сняты благодаря трем важным обстоятельствам: прежде всего, он не был сотрудником де Голля во время войны. Затем, после освобождения страны он не входил в состав кабинета де Голля (в то время он руководил гаражом министерства снабжения). И наконец, предпринятое расследование позволило установить, что он никогда не был в Москве. А все эти составные фигурировали среди примет, данных Голицыным для опознания "крота".
Тогда зачем же вообще было подозревать Жака Фоккара? Вероятно, он стал обыкновенной жертвой заговора, организованного французскими спецслужбами. Во время недавно закончившейся войны в Алжире Фоккар принудил эти службы к участию в борьбе против ФНО. Многим контрразведчикам не понравилось изображать из себя параллельную полицию. Подсунув его в качестве подозреваемого американцам, которые все время присутствовали на допросах Голицына, разведка решила отомстить Фоккару, скомпрометировав его в глазах союзников Франции. Поступок весьма подлый.
Луи Жокс – второе имя, названное перебежчику. В данном случае соответствие приметам казалось гораздо серьезнее. Во время войны Жокс был близок к генералу де Голлю (занимал пост генерального секретаря Комитета национального освобождения в Алжире с 1942 по 1944 год), а после освобождения страны выступал почти в министерской роли секретаря временного правительства республики в 1945-1946 годах, что позволяло ему присутствовать на заседаниях совета министров без права участия в обсуждениях. Кроме того, Луи Жокс с 1952 по 1955 год был послом Франции в Москве. Три признака, которые отлично подходили к портрету "крота". Ко всему этому добавлялся еще и тот факт, что Жокс – левый голлист – всегда с пониманием относился к политике СССР. (В дальнейшем он стал национальным президентом ассоциации "Франция – СССР".) Сделать из всего этого агента… И все-таки понадобились настоящие доказательства, а не простые совпадения.
Так же как и Жак Фоккар, Луи Жокс стал, несомненно, жертвой заговора. Государственный министр по делам Алжира. Его роль в урегулировании конфликта нравилась не всем. За несколько месяцев до описываемых событий в подпольной листовке ОАС его обвинили без малейших доказательств в том, что он "советский агент". И сам факт, что он фигурировал в списке подозреваемых, переданном Голицыну, слишком похож на маневр с целью дискредитировать человека, которому было поручено выполнение Эвианских соглашений 1962 года, по которым Алжир получал независимость.
Подозрения, однако, не помешали Луи Жоксу продолжить политическую карьеру и сохранить доверие генерала де Голля.
Чем больше контрразведка занималась прошлым людей, окружавших главу государства, тем больше запутывался след. При ближайшем рассмотрении многие голлисты походили на идеального "крота", нарисованного перебежчиком. Другой подозреваемый, Жорж Горс, – государственный секретарь по иностранным делам (1961-1962), потом министр по делам сотрудничества в правительстве Помпиду. Этот бывший депутат-социалист от Вандеи входил в состав кабинета де Голля в Алжире, а ранее от имени Французского комитета национального освобождения выполнял различные поручения в Москве. Как и Луи Жокс, Горс никогда не скрывал своих симпатий к Советскому Союзу. Впоследствии он также стал членом национального руководства ассоциации "Франция-СССР".
В конечном итоге под подозрение попало столько людей, что Франция стала походить на кротовник или – хуже того – на филиал КГБ.
Существовал ли в действительности подобный агент в самом сердце французского государства?
Поскольку весьма мало вероятно, что Голицын когда-нибудь снова повторит свои признания, то и дело это навечно останется одним из самых таинственных в истории шпионажа.
Однако много лет спустя, в начале 80-х годов, один французский политик дал возможность хоть частично разрешить загадку. Он сам попросил УОТ выслушать его и признался, что работал на КГБ. Человек, близкий к де Голлю, член его кабинета в первые годы президентства, он был завербован во время войны. Он признал, что передавал секретную информацию. Но так как это признание было добровольным, то старика оставили в покое. Он мирно дожил свои дни.
И еще контрразведка узнала курьезный факт. Раскаявшийся "крот" переправил в Москву экземпляр "Мемуаров" де Голля с дарственной надписью автора. Труд, в котором, конечно, нет ничего секретного… Но который давал руководителю 5-го отдела ПГУ КГБ (в чьи задачи входит работа во Франции) возможность похвастаться перед подчиненными: "Мы так хорошо внедрились в политические круги Франции, что даже получили книгу с автографом главы государства".
В разведывательных службах
Именно по этой сфере разоблачения Голицына ударили сильнее всего. По его словам, внутри службы разведки и контрразведки (СРК) действовала разведгруппа КГБ под кодовым названием «Сапфир», за которым скрывалась добрая дюжина офицеров.
Во время допросов перебежчик доказал, что он на редкость хорошо знаком с французскими разведслужбами. Он подробно описал предпринятую несколько лет назад реорганизацию с привязкой по отделам. Он знал имена многих руководителей. Такая информация могла быть получена только с помощью источника внутри СРК.
Известие о существовании "Сапфира" для специалистов-контрразведчиков было подобно удару молнии. Оно явилось недостающей деталью головоломки. Если советский разведчик говорил правду, если КГБ и на самом деле проник в СРК, тогда многие тайны обретали разгадку. Существование "Сапфира", в частности, позволяло объяснить, почему в нескольких весьма деликатных делах разведка потерпела сокрушающий провал.
Например, операция "Минос", проводившаяся в 1950 году совместно с ЦРУ. Ее цель: внедрить за "железный занавес", а именно в Чехословакию, группу боевиков-антикоммунистов для организации партизанской борьбы. Эта экспедиция – амбициозная и рискованная – финансировалась американцами, они же поставляли материально-техническое обеспечение и вооружение. Группа, которую должны были выбросить на парашютах в Словакии, тренировалась во Франции (в Люзарш, департамент Валь-д'Уаз, и в Серкотт в Луаре) под руководством специалистов службы "Аксьон" СРК. Все коммандос были добровольцами. Все бежали из Чехословакии после захвата власти коммунистами в 1948 году. Из-за того, что предполагалось парашютировать группу в лес, им пришлось тренироваться в течение нескольких недель. Чтобы свести риск до минимума, американцы соорудили специальные комбинезоны, в которых наиболее уязвимые части тела предохранялись прокладками. Только четыре человека знали об ультрасекретной операции "Минос", и все-таки, несмотря на все предосторожности, о ней узнали и чешские власти. В день "X" парашютистов, направив на них автоматы, ждал весьма оригинальный комитет по встрече. Их взяли в плен, и больше никто ничего о них не слышал. Несколько дней спустя службе радиоперехвата СРК удалось поймать передачу одного из коммандос. Но она, без сомнения, велась под контролем чешской разведки. Американцы тогда сочли, что провал "Миноса" был следствием утечки информации из недр СРК. Было проведено безрезультатное расследование. В дальнейшем ЦРУ еще очень долго с недоверием относилось к французской разведке.
Через четыре года Николай Хохлов из отдела ОС-2 КГБ, в чьи функции входили убийства (сейчас этот отдел распущен), перебежал на Запад и попросил убежища в США. Он получил приказ ликвидировать во Франкфурте (ФРГ) Игоря Околовича, лидера НТС (Национального трудового союза) – оппозиционной партии, объединяющей эмигрантов из СССР. Для этой операции КГБ вручил Хохлову специальное оружие: пакет сигарет, стреляющих пулями с цианистым калием. Очутившись на Западе, Хохлов отказался выполнить приказ. В Штатах во время одного из допросов он рассказал о том, что его друг, Волокитин, работающий в Париже, мог бы согласиться сотрудничать с западными разведками или по меньшей мере бежать на Запад. Американцы предупредили СРК и УОТ, а те собрали сведения о "дипломате". Началось наблюдение, установили подслушивающие устройства, чтобы точнее определить момент, когда без риска для Волокитина можно вступить с ним в контакт. Через несколько недель ЦРУ решило привезти в Париж Хохлова, чтобы он сам установил контакт со своим другом. Доклад службы подслушивания категоричен: Волокитин лично, без посредства коммутатора посольства, отвечает на телефонные звонки. Было решено, что Хохлов позвонит Волокитину и договорится о встрече. Но в назначенный день все идет не так, как задумано. Трубку снимает телефонистка, которая заявляет, что "дипломат" отсутствует. Новая попытка, предпринятая через несколько часов, опять не приносит результатов. Американцы и французы решили назавтра начать все сначала. Слишком поздно. Ранним утром посольская машина покинула Париж, увозя с собой Волокитина. В Орли "дипломата" посадили на самолет "Аэрофлота". Французские полицейские попытались вмешаться, но Волокитин, со всех сторон окруженный коллегами, заявил, что добровольно возвращается в СССР. О нем больше никто и никогда не слышал. ЦРУ ясно, что КГБ был предупрежден о попытке перевербовки. И снова только утечка из французской разведки, или, еще точнее, из СРК, могла объяснить этот провал.
Два дела, два провала, две загадки. Может быть, все объяснялось существованием "Сапфира"? Но с чего начать? Как найти? Голицын не дал никаких точных указаний.
При помощи УОТ в СРК немедленно создали специальное подразделение в отделе контрразведки, поставив задачу как можно быстрее определить, кто именно скрывается под этим кодовым названием. В мельчайших подробностях изучены сотни биографий, допрошены десятки агентов… то есть происходило абсолютно то же самое, что и в ЦРУ. Атмосфера в разведке совершенно отравлена навязчивой мыслью о существовании "крота". Подозрительными становятся буквально все, никто никому не доверяет. В конце концов французская разведка, как и американские службы, оказалась полностью парализованной. Если такова была настоящая задача Голицына, то она успешно выполнена.
"Сапфир" навсегда сохранил свои секреты. В УОТ так и не нашли никакого "крота". По крайней мере официально. Потому что в 1970 году, под предлогом реорганизации разведслужбы, при довольно странных обстоятельствах были отправлены в отставку два самых высокопоставленных руководителя разведки. Никто напрямую не обвинил их в предательстве, но подозрения на их счет тем не менее оставались.
У первого из этих двоих около 20 лет назад была связь с женщиной, о которой разведка знала, что она советский агент. В начале 50-х годов он ушел из УОТ и был назначен военным атташе в посольство Франции в Праге. По мнению некоторых западных разведслужб, именно тогда он совершил и поездку СССР. Официально-в отпуск, что, учитывая его служебные обязанности в Чехословакии, выглядело по меньшей мере странным. Через некоторое время он снова совершает непонятные перемещения в сопровождении своей любовницы, работавшей на КГБ. Другие источники указывают также и на то, что он был связан с упомянутым выше бизнесменом югославского происхождения, который торговал с СССР и другом которого был Жак Фоккар. Кстати, именно благодаря Фоккару он и был назначен на ответственный пост в СРК.
Еще более странным образом дело обстояло со вторым подозреваемым. В биографии этого офицера, поступившего в СРК в 1948 году, множество темных мест. Профессиональный военный, во время войны работавший в службе пропаганды Филиппа Анрио, он после освобождения Франции стал жертвой чистки. Однако месяц спустя тот же самый офицер из организации "Франтиреры и партизаны", который применил к нему эту санкцию, вновь принимает его в армию. Второй признак: военным атташе в Югославии он бьш назначен с помощью Шарля Тийона (коммуниста, министра вооружений в 1945-1946 годах). По всей вероятности, именно тогда у него завязались связи с югославской разведкой. В 1969 году агент СРК, уличенный в шпионаже в пользу Белграда, дал понять, что этот офицер уже давно состоит на югославской службе. Третий признак: у этого высокопоставленного руководителя СРК были многочисленные связи с женщинами – гражданками социалистических стран. В молодости он даже соорудил для себя фальшивый паспорт, чтобы ездить за "железный занавес" на свидания к завоеванным им дамам. Для разведчика такое – безумная неосторожность. Наконец, и это главное, имя офицера фигурировало среди тех четверых, кто во Франции знал о подготовке операции "Минос". Когда Голицын сообщил о существовании группы "Сапфир", этого человека много раз допрашивали специалисты УОТ. Безрезультатно.
Ни тот, ни другой не признались, что совершили предательство в пользу СССР. Но когда в 1970 году их отстранили от работы, они не потребовали никаких объяснений. И не протестовали. Этот случай особенно настораживает. Если признать, что они могли принадлежать к группе "Сапфир", придется также признать и то, что у СРК в течение почти 20 лет не было ни одного секрета от КГБ. Становится страшно лишь от одного подобного предположения.
Некоторые расследования, начатые после бегства Анатолия Голицына, все еще продолжаются. И однако, если подытожить все разоблачения этого перебежчика, то полученные результаты окажутся весьма скудными, практически призрачными. Ни одного значительного "крота" во Франции не засекли и не обезвредили, за одним лишь исключением: Жорж Пак. Одно из двух: или Голицын солгал, или наша разведка до крайности неэффективна. По правде говоря, выбрать что-то одно непросто.
Разумеется, Анатолий Голицын – очень крупный перебежчик, один из самых лучших среди тех, кто когда-либо попадал на Запад. Объем информации о работе КГБ, полученной от него западными разведками, огромен. Даже и сегодня то, что мы знаем о механизме советской разведки, о напряженности, которая может существовать внутри нее, идет в основном от Голицына. Но к несчастью, от него захотели слишком многого. Из информаторов Голицына произвели в эксперты. Под впечатлением того, что он знал, ЦРУ пожелало заполучить его мнение о некоторых достаточно сомнительных делах, о подозрительных личностях, о которых он априорно не имел ни малейшего представления. Для него было весьма лестно сыграть такую роль. В результате пошла по нарастающей волна ложной информации, в чем он в конечном счете не бьш так уж виноват.
Он видел столько досье, ознакомился с таким количеством дел, что просто больше не мог отличить свои действительные знания от информации, привнесенной гораздо позже. Многие невинные люди, имена которых прошли перед ним, попадали затем под подозрение, так как Голицын бьш более не способен отличить врожденные знания от благоприобретенных, если можно так выразиться. Что и произошло во время поисков "крота" в ЦРУ и его многочисленных встреч с французскими контрразведчиками. Двигаясь по этой сумасшедшей спирали взаимоинтоксикации, буквально все должны были стать виновными в измене.
Другое смягчающее обстоятельство. В Москве Голицын должен был оценивать информацию, поступавшую из некоторых западных стран и НАТО. Он не только не знал имен агентов, но и работал в основном с обзорными документами. Отсюда вполне возможно, что досье, с которыми он знакомился, не имели какого-то единого источника, одного и того же шпиона. Отсюда и те ошибки, которые он мог совершить, пытаясь на основе этих сведений определить "кротов". И значит, с самого начала он мог исходить из неверной посылки о предателе, которого необходимо найти.
Так что и вопрос о неэффективности французской разведки не так уж прост. Если бы все в этом деле зависело от УОТ, то многие высокопоставленные военные, чиновники, дипломаты и политики были бы отстранены от ответственных постов, которые они занимали, а некоторые еще занимают и до сих пор.
Контрразведка всегда предпочитала придерживаться политики наименьшего риска вместо того, чтобы быть ослепленной доказательствами. Иными словами, лучше предотвратить, чем лечить. Действительно, жизнь показала, что у шпиона, пойманного за руку, обычно бывает достаточно времени для того, чтобы причинить огромный ущерб, и его обычно нейтрализуют тогда, когда бывает уже слишком поздно. Но чтобы предупредить, нужно еще добиться согласия высших властей страны. А если не считать случая с тем высокопоставленным дипломатом, который в течение нескольких последних лет был под сильным подозрением и которого отправили в отставку (возведя, однако же, в ранг посла Франции), власть, у кого бы в руках она ни была, никогда не любила принимать превентивных мер. Это – следствие примиренчества, которым всегда отличался французский правящий класс перед лицом подрывных действий советской разведки, что происходит по трем основным причинам.
1. Из чувства солидарности. Политический мир – это микрокосм, и все те, кто его составляет, сплачивают ряды, как только могут быть задеты интересы, которые они считают жизненно важными. Так было в случае с прошлым – весьма сомнительным – нескольких руководителей или опасными связями некоторых политиков с СССР. В каждой партии есть люди, которые не хотели бы, чтобы слишком пристально изучались их биографии или слишком интересовались их знакомствами. Со всеобщего молчаливого согласия мир политики предпочитает не касаться подобных тем. Власть как эманация этого микрокосма повинуется тем же правилам. Тот или иной лидер, депутат или высокопоставленный чиновник, подозреваемый в том, что он поддерживает отношения с иностранной державой, становится в силу этого почти неприкасаемым – во имя статус-кво, выгодного в конце концов для всех. В худшем случае – закрывают глаза, в лучшем – предпринимают какие-нибудь меры предосторожности, зачастую незначительные и запоздалые. Пальцев обеих рук не хватит, чтобы сосчитать, скольких политиков – со времени окончания второй мировой войны – нужно было бы отстранить от ответственных постов во имя безопасности страны.
2. Чтобы не повредить престижу Франции. Власть всегда воображала, что ее репутация за границей пострадает в результате шпионских дел. Предательство Филби в Великобритании, Гийома в Западной Германии не повредило имиджу этих стран. Для людей, кто хоть немного знаком с подрывной политикой СССР, не подлежит ни малейшему сомнению тот факт, что западные страны стали ее жертвой. И отрицание этого факта – из терпимости или осторожности – скорее заставит относиться к Франции с подозрением. Возьмем случай с Голицыным. Мы уже видели, с каким недоверием американцы восприняли то, что не было принято никаких мер, даже символических, по отношению к лицам, бывшим под наибольшим подозрением. В борьбе против советского шпионажа страусиная политика, без сомнения, является наихудшей.
3. Из-за незнания СССР. В основном власти считают, что с Москвой можно поддерживать такие же отношения, как и с любой другой столицей. Ведомство на Кэ д'Орсэ всегда было самым непримиримым сторонником чисто дипломатической сдержанности. Это ошибка вдвойне. СССР воспринимал подобное молчание не как жест доброй воли по отношению к себе, а прежде всего как слабость с нашей стороны. Кроме того, Советы понимают только отношения с позиции силы, такие, какие они всегда практикуют сами. Доказательство: когда Франсуа Миттеран выдворил из Франции 47 их "дипломатов", СССР не только не предпринял никаких репрессивных мер, но понял и принял сигнал. В результате деятельность КГБ во Франции на несколько месяцев поутихла. Подобная чистка, по правде говоря, почти полностью обезглавила его французскую базу.
И наконец, не могло быть эффективной борьбы против советского шпионажа без элементарного понимания глубочайших мотиваций руководства СССР. Как это ни банально, для него коммунизм все еще оставался светлым будущим человечества. Таков неизбежный закон Истории. Его миссия, так же как и смысл его существования, заключались в том, чтобы способствовать приближению этого лучезарного будущего. В эпоху "равновесия страха" столь далеко идущее намерение невозможно реализовать при помощи только грубой силы. Политика Советского Союза была направлена на то, чтобы обойти эту трудность, чтобы навязать свою волю, не прибегая к войне, чтобы расширить свое политическое господство без борьбы. И в такой обстановке шпионаж и подрывная деятельность становились необходимыми орудиями.
КГБ – настоящая военная машина, которая должна проникнуть в лагерь противника, чтобы подорвать основы его существования, ослабить и в конце концов уничтожить его. Подобных целей легко достичь в открытых обществах, особенно если они не верят в существование опасности.
Сколько людей в западных странах попались в ловушку, расставленную Советами, даже не отдавая себе отчета в том, что они предают свою страну? Сколько – из любезности или по дружбе – простодушно согласились сообщить с виду совершенно безобидную информацию советским дипломатам, журналистам, ученым? Без сомнения, таких людей – неисчислимое количество. И что же, нужно их всех осудить? Об этом никто не помышляет. Однако они помогли, пусть самую малость, Советскому Союзу в его беспрестанной подрывной работе против "классового врага".
Для КГБ нет малозначительной информации или неинтересныx контактов. Любая информация систематически собирается, анализируется, используется, хранится. Любой советский человек, который по служебным или личным делам встречается с человеком из капиталистической страны, должен составить для разведки отчет, уточнив повод для встречи, предмет беседы и, если возможно, сведения о профессии, семейном положении и психологическом состоянии своего собеседника. Эти биографические данные, которые поступают в компьютеры Центра в Москве, используются затем для новых вербовок.
Вербовка – приоритетная задача КГБ. "Без вербовки невозможна никакая операция, – писал еще в 30-е годы в учебнике о подрывных методах СССР генерал Александр Орлов. – Если бы было возможно на каком-то одном примере объяснить, как функционирует машина советского шпионажа, то следовало бы выбрать именно вербовку".
Эта работа ведется ПГУ КГБ, которое занимается операциями на Западе. Оно подразделяется на несколько отделов. Франция относится к 5-му отделу, так же как Италия, Испания, Нидерланды, Бельгия, Люксембург и Ирландия. Именно этот отдел засылает в перечисленные страны своих офицеров и руководит их операциями. Именно здесь хранятся в архивах досье завербованных или тех, кто может быть завербован. Именно этому отделу подчиняется резидент, который из посольства СССР в Париже руководит работой всех офицеров КГБ в городе. И наконец, именно с этим отделом он консультируется, прежде чем принять какое-либо решение.
Офицеры 5-го отдела, возглавляемые резидентом и работающие, что называется, "в поле", составляют "линию ПР" (политическая разведка). Их поле деятельности весьма широко: проникновение в политические круги, прессу, религиозные и политические движения; эксплуатация агентов влияния, необходимых для проведения активных мероприятий, чаще называемых "дезинформацией" (см. главу четвертую). Но "линия ПР", как и "линия X" (научный и технологический шпионаж), прежде всего сосредоточивает усилия на работе по вербовке, без которой его сотрудники не смогли бы добывать информацию.
Любая вербовка проходит в три этапа: определение и оценка выбранного объекта, установление личных контактов, установление тайных отношений.
Обычно офицер КГБ не идет на контакт с человеком, вербовка которого возможна, не собрав тщательнейшим образом сведений о нем и в большинстве случаев опираясь на биографические справки, поставляемые уже действующими агентами. Эти справки весьма интересны, почти так же, как и те сведения, которые агенты собирают на своей работе. Именно из этих соображений офицер-агентурист всегда требует от своих подопечных сведений об их окружении. Шпион КГБ в административном органе, фирме похож на раковую клетку в здоровом теле: он дает метастазы, распространяется, способствует вербовке других агентов, которые в свою очередь… и т.д.
Первый этап вербовки, когда определяется и оценивается вероятный объект, является наиболее деликатным. Отсюда пойдет все остальное. "Искусство вербовщика состоит в том, чтобы найти уязвимое место в броне, – полагает бывший комиссар УОТ. – А это не будет ни легким, ни быстрым делом. Но время не в счет, когда надо держать в памяти невообразимое количество мельчайших деталей, изучать чье-то поведение, чтобы знать, что такой-то инженер чувствителен к почестям и деньгам, а такой-то военный или дипломат не согласен с внешней политикой своего правительства. Все эти с виду не обоснованные сплетни, которые добропорядочные люди именуют бульварщиной, и станут теми нитями, которые завяжет в узел Центр. И возможно, настанет день, когда один инженер продаст анализатор атомной пыли, другой даст сведения о ракете или химическом веществе, а кто-то еще предоставит информацию, разглашение которой поставит под удар всю систему обороны; профсоюзы и газеты будут тайно финансироваться из-за границы с единственной целью – сделать из них орудие в борьбе против профсоюзов и газет, финансируемых другой иностранной державой, а кости будут подделаны, и партия выиграна еще до того, как начата игра…"
Каждый офицер КГБ получает солидную психологическую подготовку, которая позволяет ему распознать и использовать все человеческие слабости. Он будет играть на них, чтобы завербовать агента и управлять им. Тогда предательство становится несчастьем для слабого, который не смог или не знал, как сопротивляться в определенных обстоятельствах своим наклонностям или чувствам – и самым благородным, и самым низменным. Стать их жертвой может любой. Вот почему так много людей на Западе предали, предают или предадут, иногда не осознавая своего предательства, а чаще всего – попав в ловушку собственных грехов, что их не извиняет, но позволяет все-таки понять, каким образом они дошли до этого.
В своем рассказе о методах КГБ перебежчик Станислав Левченко, который в 1979 году остался на Западе, вспоминает, что в разведшколе в Юролове, неподалеку от Москвы, один полковник-инструктор подытожил причины, по которым люди становились его агентами. Для него все сводилось к четырем буквам, MICE, американский акроним слова "мышь": Monnaie – деньги, Ideologie – идеология, Chantage – шантаж, Ego – Я.
"В идеале, – сказал Левченко, – хороший офицер КГБ должен уметь сыграть на всех четырех факторах сразу".