Володимир Шарапов
На краю земли
Илья. Аня, я очень рад это от тебя слышать. По рукам!
Анна. По рукам! (Жмет ему руку.)
Изя. Дорогие мечтатели, позвольте опустить вас на эту грешную палубу из ваших заоблачных высей. Илья, я промолчу о том, что в твоей любимой Природе сильный всегда пожирает слабого в целях пропитания. Промолчу, потому что многим людям в моральном плане до зверей еще топать и топать. Ты мне вот какую вещь объясни. Допустим, завтра вы с Аней откроете замечательный способ, который позволит людям всей земли объединиться в одно гражданское общество и решать насущные вопросы по справедливости и без войнушек. Дальше что? Ткни мне пальцем в такого предпринимателя, который скажет: с этого момента я отдаю свою прибыль на общее благо. Покажи мне бюрократический аппарат, который добровольно отречется от своей власти и привилегий. В лучшем случае его представители покрутят пальцем у виска, а в худшем – запрут тебя в тюряге или тихо пришьют, чтобы другим неповадно было.
Илья. Я думаю, эта проблема имеет решение. И было бы здорово, если бы ты, Изя, со своими уникальными мозгами подключился к его поиску. Честно скажу, я пока сам не знаю, с какой стороны подступиться. Но в одном уверен точно: в мире существует огромное количество людей, которые жаждут социальной справедливости, ненавидят войны, свою потерявшую берега элиту и глобалистов. Проблема в том, что они пока не могут объединиться, чтобы снести свои правительства.
Изя. Всемирная паутина тебе в помощь. А вообще, знаешь, твоя идея мне начинает нравиться. Я подумаю. Для начала можно создать интернет-сообщество. Его члены будут генерировать и обсуждать идеи гибких социальных контрактов, которые они добровольно согласились бы соблюдать, получая взамен конкретные социальные гарантии.
Илья. Да! Сначала это будет чисто виртуальное сообщество, потом мы построим свои города и подчиним своему влиянию уже существующие. В карательные и властные органы начнем активно продвигать своих людей. После достижения критической массы у всех недовольных просто не останется выбора. Они либо подчинятся нашей системе, либо им придется смотаться. Тех, кто вздумает активно сопротивляться, придется, конечно, отправить в расход или заставить работать, пока не поумнеют.
Изя. Что-то мне это напоминает до боли знакомое…
Полицейский все это время явно находится в напряжении. Ходит по сцене и нервно смотрит на актеров.
Полицейский. Граждане артисты, я обязан вам напомнить, что призывы к насилию и свержению конституционного строя караются законом. Я вынужден буду написать на вас рапорт и потребовать запрета спектакля.
Режиссер. Кто вам дал право вмешиваться в репетицию! У нас через три дня премьера. Вы это понимаете или нет? Здесь вам не полицейский участок, театр – это культурное учреждение. Здесь другие порядки и законы. Вы хоть немного разбираетесь в искусстве? На сцене все условно, не по-настоящему. Даже если мы со сцены и призовем к свержению вашего любимого конституционного строя, это будет лишь художественный прием. Это такое самовыражение – понимаете?
Полицейский. Ну дела, вы хотите сказать, что вам, артистам, уголовный кодекс неписан? Мне вот тесть давеча рассказывал, как он был в Москве в театре, где актер прямо во время спектакля с себя трусы снял и тряс своим хозяйством перед зрителями. А если дети это увидят и решат, что так и надо, будут потом в своих компаниях таким непотребством самовыражаться, это тоже театр будет? Как хотите, а я напишу на вас и ваши художества рапорт, пусть начальство разбирается.
Режиссер. Ну хорошо, садитесь за стол и пишите свой рапорт. (Подводит того к столу и усаживает на стул.) Только ради Бога! Не мешайте репетировать.
Стас. Эх, надо было того козла сначала к нам в театр затащить и на сцене морду набить. Тогда бы максимум условный срок дали. На сцене-то все можно…
Полицейский. Станиславского на вас нет!
Бачинский (уважительно). Вы, вероятно, хотели сказать, Сталина, товарищ полицейский?
Режиссер. Гордеев, Бачинский, прекратить посторонние разговоры. А то я вам сейчас покажу Сталина со Станиславским. Мало не покажется. Работаем!
Артисты занимают прежние места и продолжают разыгрывать сцену на корабле. Полицейский начинает писать рапорт.
Илья. Изя, твоя очередь.
Изя. Я уже сказал, что не любитель витать в облаках. Я как изучал, так и буду продолжать изучать Тору. Теперь еще вот Илья подкинул мне задачку. Придется помогать ему спасать мир.
Вика (всплескивает руками). Изя, ты же самый эрудированный среди нас, ты лучше всех должен понимать, что никакого бога не существует! Люди его сами придумали.
Изя. Люди не могут придумать то, о чем они не имеют ни малейшего понятия. Представления людей о Боге имеют к самому Богу ровно такое же отношение, как далекое будущее к нашим представлениям о нем. Вообрази себя в роли неандертальца, который рисует на скале свои фантазии о двадцать первом веке. Думаешь, мы от него далеко ушли?
Вика. Хорошо, раз твоего бога невозможно постичь умом, какой смысл в него верить?
Изя. «Credo quia absurdum est»6. А какой смысл вообще жить, если не верить в Бога?
Вика. Изя, тебе нужно срочно жениться. Я думаю, вся твоя вера в бога идет исключительно от неудовлетворенных мужских желаний. У тебя и шуточки все на эту тему. Поэтому я даже спорить с тобой не буду. Найди себе сначала хорошую девушку, потом поговорим.
Изя. Аминь!
Режиссер выходит на середину сцены и останавливает репетицию.
Режиссер. На сегодня достаточно. Завтра прогоним оставшуюся часть. Все свободны.
Стас. Между прочим, далеко не все.
Режиссер. Сам виноват. В другой раз меньше будешь шляться по ночным клубам. Товарищ полицейский, будьте любезны завтра утром привести нам этого оболтуса.
Полицейский. Обещать не могу. (Показывает дописанный рапорт.) Может, все-таки лучше вы к нам…
Стас. Уж коли зло пресечь, забрать все кляузы да сжечь7.
Полицейский. Рапорты не горят. Собирайтесь, гражданин артист. Повыступали и будет, пора на нары.
Бачинский. Нет, это просто замечательно. Товарищ полицейский, положа руку на сердце: сцена – ваше призвание.
Полицейский. А страну, по-вашему, кто караулить будет? Ну артисты…
Все расходятся.
Акт второй
Утро. Остался два дня до премьеры. На сцену выходят Режиссер, Икорская, Маша, Бачинский, Полицейский, Стас, Радик. Все время от времени посматривают на полный зрительный зал.
Режиссер (кланяется к зрителям). Спасибо, что пришли поддержать нашего товарища!
Бачинский. Собрали тридцать пять тысяч!
Режиссер. Теперь мы просто не имеем морального права плохо сыграть. Юра, Маша, Наташа, делаем сцену «Сборы в автономный поход». Работаем!
На сцене остаются Бачинский в роли Изи, Икороская в роли Анны и Маша в роли Вики. Изя поет песню, Анна и Вика ему подпевают.
Прячется гордо в призрачном замке,
Спит, не снимая фрак,
Пешка, что хочет выбраться в дамки,
Только не знает как.
Ей надоела судьба адъютанта –
В струнку стоять при чинах.
Чистя мундир своего лейтенанта,
Всем она ставит шах.
Бьют барабаны, галдят гадалки.
Жизни течет река.
Каждая пешка стремится в дамки,
Только кишка тонка.
Чудо-девица из города Ницца
Туго шнурует корсет,
Пудрит мозги и наводит ресницы
Сто бесконечных лет.
Всех женихов посылает лесом,
Бродит как в полусне.
Снится ей, будто она невеста
Принца на белом коне.
Врут нам надежды свои небылицы,
Дразнят исподтишка.
Каждая курица хочет стать птицей,
Только кишка тонка.
Кто-то охотится за удачей
И не щадит коней.
Жаль, что весь порох давно истрачен,
Преданных нет друзей.
Прочь же скорее из чертова круга:
Дабы не лечь костьми.
Люди, давайте любить друг друга,
Будьте же вы людьми.
Предки когда-то встречали танки
Грудью на высоте.
Пусть хоть все пешки полезут в дамки,
Мы же пойдем к мечте.
Появляются Илья с Лухой.
Илья. Всем привет. Знакомьтесь, это Луха. Он местный, приехал на каникулы с Южно-Сахалинска. Предлагает провести нам экскурсию вокруг острова.
Вика. Ура! Я готова хоть сейчас.
Луха. Ребята, сегодня уже поздно. Нужно же еще собраться. Выходим завтра в восемь утра. Готовьте припасы на три дня. Встречаемся возле вашего барака.
Илья. Я на завод. У меня ночная смена. Изя, будь другом, собери мне рюкзак.
Изя. Хорошо, но сначала помогу нашим девочкам. А то ведь наберут с собой кучу барахла. Знаю я их.
Илья с Лухой выходят.
Изя. Так, дети мои, слушаем меня очень внимательно, потому что от этого зависят ваша жизнь и здоровье моих расшатанных нервов. Вика, ты себе хоть немного представляешь, что значит автономный поход на необитаемом острове?
Вика. Ну, я ходила в какие-то походы, конечно… Но это все были небольшие походы на один день, без ночевок в палатке.
Изя. Вот! (Торжественно поднимает вверх указательный палец.) Походы на один день, под присмотром взрослых и вблизи населенных пунктов. Это даже и сравнивать нельзя с тем, что нам всем предстоит. Поэтому слушаем меня очень внимательно и не перебиваем. Вика, бери лист бумаги и карандаш. Я буду диктовать список необходимых вещей. (Ждет, когда Вика возьмет лист бумаги и сядет за стол.) Пиши цифру один с точкой и затем название раздела с большой буквы: «Туалетные принадлежности». Теперь каждую принадлежность с новой строчки. Записывай: полкуска мыла. Имейте в виду, это вам с Аней на двоих. Записала? Теперь с новой строчки пиши цифру два с точкой и новый раздел: «Посудные принадлежности». Не забудь, название раздела – с большой буквы.
Вика. Как, и это все?! А как же зубная паста, зубная щетка, полотенце и, наконец, туалетная бумага…
Изя (покровительственно). Девочка моя, когда идут в автономный поход, самое первое правило – не брать ничего лишнего. Ты слышишь, НИ-ЧЕ-ГО. Каждый грамм веса должен быть под полным контролем. Максимальная скорость группы в походе равна скорости самого слабого ее участника. Если рюкзак такого участника будет перегружен всякой белибердой, то это будет иметь катастрофические последствия для всей экспедиции. А теперь догадайся с трех раз, кто у нас является самым слабым звеном группы?
Вика. Изя, ты начинаешь меня бесить. Можешь как-нибудь обойтись без своих дурацких понтов?
Изя. Хорошо, объясняю для новичков. Зубную пасту для вас с Аней возьмет Илья. Я, конечно, выдавлю из тюбика лишнюю половину. На три дня нам всем должно хватить с лихвой, если будем экономно расходовать и не заблудимся. Вместо зубной щетки будешь пользоваться своим указательным пальцем. Я тебя потом научу.
Вика. Ну хорошо, допустим, чистить зубы я буду своим указательным пальцем. А чем, скажи, пожалуйста, я буду вытирать попу?
Изя. Тоже мне проблема. Листы лопуха тебе в помощь. Надеюсь, показывать необходимости не возникнет. Кстати, ты когда-нибудь слышала, как поступали американские рейнджеры во время войны во Вьетнаме? Из-за тропического климата и плохой воды у них был постоянный понос. А снимать штаны, драпая от вьетконговцев, времени, как ты понимаешь, у них не было. Так вот, эти суровые парни просто проделывали себе дырки в штанах и облегчались прямо на ходу, как лошади. Кто знает, возможно, нам их опыт тоже пригодится.
Вика. Анют, мне уже страшно. Может быть, пусть они как-нибудь без нас сходят? Я пока морально не готова брать пример с рейнджеров.
Анна. Вик, мне самой страшно. Но мы же себе никогда не простим, если останемся дома.
Вика. Точно, не простим! Тогда, конечно, пойдем. Если что, умрем молодыми и красивыми.
Изя. Теперь, если у вас не осталось больше глупых вопросов, переходим ко второму пункту. Из посуды вы с Аней должны взять одну тарелку и одну ложку на двоих.
Вика. Как, всего одну тарелку и одну ложку на нас двоих! А чай мы пить из чего будем?
Изя. Да, именно так. Есть вы будете из одной тарелки и только одной ложкой. По очереди, чего тут непонятного? Чай можно пить из консервных банок. Это гораздо практичней, чем таскать с собой тяжелые железные кружки. Консервы мы будем есть каждый день, так что и банки в наличии всегда будут. Теперь о главном. Из одежды берите с собой все теплые вещи, какие только у вас есть. Про нижнее белье я подробно расписывать не буду. Это на ваше усмотрение. У меня все. Спокойной ночи, несчастные. (Уходит.)
Вика. Все-таки Изя большой молодец, что пришел к нам на помощь. Сама бы я в жизни не справилась с таким сложным делом, как сборы в многодневный автономный поход.
Раздается телефонный звонок. Маша бросается к трубке.
Маша (упавшим голосом). Звонили из больницы. В обед Тасю будут оперировать. Просят сдать кровь.
Режиссер. Так, все сейчас идем с Машей и сдаем кровь. Наташа, Радик, вы остаетесь и репетируете сцену с Эрис. Она сложная, а времени в обрез. Поэтому никаких возражений.
Все, кроме Икорской и Радика, уходят.
Икорская. Бедная Маша. На ней просто лица не было. Как она еще играть умудряется…
Радик. Сильная девушка!
Икорская. Я ведь все вижу. Она тебе очень нравится.
Радик. Давай уже будем репетировать.
Икорская. Ты ей тоже по душе. Замечаешь, как она на тебя смотрит?
Радик. Она замужем.
Икорская. Но ведь муж у нее – настоящий козел, и ты сам прекрасно это знаешь. Бьет ее, изменяет регулярно. Она с ним уже так настрадалась, а теперь еще и Тася… Если бы ты действительно любил ее…
Радик. Слушай, знаешь, а ведь ты права. Я слабак! Этот Луха, которого я играю… Он бы не канитенился, давно бы забрал ее к себе.
Икорская. Вот и я о том же… Знаешь, за что Стаса задержали?
Радик. За то же, что и всех задерживают. Напился и сломал кому-то челюсть.
Икорская. А знаешь, кому и за что? При нем незнакомую девчонку стали грязно лапать. Тот моральный урод был на голову выше Стаса и толще его в два раза. Но он не испугался. Ты бы смог так?
Радик. Не знаю. Наверное, нет…
Икорская. А если бы это была Маша?
Радик. Прикончил бы его на месте… Спасибо тебе за то, что меня пристыдила. Ты очень хороший человек, хоть и ходят про тебя разные сплетни. Ты в курсе?
Икорская. Да, знаю. Плевать. Я привыкла. Давай уже репетировать.
Радик (берет со стола бумаги с текстом). Тут сказано, что Анна подходит к берегу, садится у самой воды и произносит монолог про Эрис.
Икорская. Интересно, как бы это обыграть. Просто сесть на сцену?
Радик. А может быть на край сцены перед зрителями… Это почти как у самой кромки берега…
Икорская. Радик, ты гений! Это действительно круто – сидеть на берегу человеческого океана. Каждый человек в зрительном зале – как маленькая капля добра. А все вместе – море света. Если вслушаться, то можно услышать стук сердец. Будто шум прибоя… Какая мощная энергетика. Жаль, что я не писатель…Совсем не могу выразить словами, что я сейчас чувствую… (Садится на край сцены.) Напомни мне, пожалуйста, откуда начинать.
Радик. После удара молнией…
Икорская (садится на край сцены и свешивает ноги в зрительный зал). После удара молнией и пробуждения от своего смертного сна на склоне Араданского пика я в какой-то мере стала совершенно другим человеком. При этом некоторые открывшиеся во мне необычные способности, например, к чтению мыслей, здесь совершенно ни при чем. Все дело в том, что у меня к девятнадцати годам наконец-то появилась настоящая великая цель. И цель эта была уж точно не по плечу той по уши закомплексованной девочке по имени Аня Журавлева, которой я привыкла себя ощущать. Но самая большая неприятность заключалась даже не в этом. Ужасно было то, что образ угловатой, вечно неуверенной в себе, скромной и безответной Анечки был на века с железобетонной прочностью зацементирован в мозгах всех моих немногочисленных друзей, родных и знакомых. Каждый раз, когда в собственных мечтах я вырастала в грозную и ослепительно прекрасную валькирию, воздевшую могучую длань со смертоносным копьем, и от меня в страхе разбегались как тараканы по всем щелям мои бесчисленные враги, в этом моем истинном обличии мне встречалась вдруг какая-нибудь тетя Маня из соседнего подъезда, или бывшая школьная приятельница, или, что хуже всего, моя лучшая подруга Вика, знавшая меня как облупленную. Тогда я снова под тысячепудовой тяжестью чужих представлений на свой счет превращалась в прежнюю ненавистную самой себе Анютку Журавлеву, такую простецкую и неказистую девчонку, которую и обидеть-то грех. Исправить сложившуюся ситуацию можно было только безжалостно перебив всех, кто хоть немного меня знал, или сбежав на самый край света, чтобы там с чистого листа начать свою новую жизнь. Увы, все это в моей ситуации мне представлялось и неуместным, и невозможным. Я была растеряна и абсолютно не знала, что делать, в то же время чувствуя непреодолимую потребность, подобно змее, сбросить старую засохшую оболочку и обрасти новой юной кожей; я хотела почувствовать за спиной могучие крылья, которые поднимут меня на новые, недостижимые прежде сияющие высоты.
Сейчас уже и не вспомню, как нашла спасительное для себя решение разрубить тот гордиев узел. Оно оказалось на удивление эффективным и простым, как все гениальное. Мне было нужно – всего-то навсего! – узнать или же самой придумать свое настоящее тайное имя. Этот веками проверенный способ сразу сделает меня неуязвимой для всех окружающих. Никто уже не сможет повлиять на мое внутреннее Я, как нельзя повлиять на расшалившегося на детской площадке ребенка, пока со строгим видом не обратишься к нему персонально, например, со словами: «Петя, а ну перестань дергать Алену за косички, а то…». И Петя, конечно, сразу поймет, что обращаются именно к нему; что он всего лишь маленький шестилетний мальчик, который в глазах взрослых делает что-то неправильное. Он, разумеется, в корне с ними не согласен, но придется послушаться и найти себе другое занятие, потому что спорить со всеми этими большими дядьками и тетками, как он уже много раз горько убеждался за свою долгую жизнь, – занятие совершенно бесперспективное, и выйдет только себе дороже.
