Влас Дорошевич
Pour la bonne bouche

– В предупреждение!

И отчего, ежели мужчина, то он беспременно охальник?

И отчего, ежели ты купеческая жена, то беспременно тебя целуют либо бьют?

Даже противно!

Не успел смотритель с кулаками уехать, как кум в третий раз приехал. Не люблю я этих визитов: одни недоразумения.

Спервоначалу всё ветчину целовал, потом мыла и бритву потребовал, чтобы окорок начать брить, потому на окороке всё-таки щетина, а под конец меня за собственную жену принял и колотить принялся.

– Я, – говорит, – тебе покажу. как с присяжными поверенными целоваться.

Ужли и она с Щелкопёровым?

Больно, а я молчу, потому любопытно, за что он дальше свою жену будет бить.

Одначе, любопытного мало, – потому кум только ругался.

Тут я благим матом заорала, и кума вывели.

Апосля гласный опять заезжал:

– У вас, – говорит, – очистка хозяйственным способом?

Вывели.

Потом многих ещё выводили и не допущали.

А к вечеру сам приехал, и запах от него – опопонакс.

Посмотрел он на меня, посмотрел.

– Какая, – говорит, – у этой свиньи голова несуразная… Даже противно!

И плюнул.

* * *

На этом записки Фёклы Евстигнеевны кончаются.

Через сто лет после смерти

Прошло сто лет с тех пор, как меня нет на свете. Я сам забыл о том, что когда-нибудь существовал. Как вдруг меня вывела из этого забытья игра на кастаньетах.

Около меня стоял господин. Приличной наружности. Скелет – как скелет. Как и у всякого черепа – улыбка удовольствия вплоть до ушей.

– Вставайте, дружище! – крикнул он мне.

И когда он задвигался, кости защёлкали, словно какая-нибудь этакая Пепиточка играла на кастаньетах.

Как видите, я даже через сто лет после смерти не потерял своего легкомыслия. Люди умирают, их легкомыслие – никогда.

Но на этот раз я был испуган.

Мы были поверх земли!

– Что случилось?

– Нас беспокоят потому, что через нашу местность проводят железную дорогу. Кладбище отчуждено. Инженеры отчудили эту штуку с мёртвыми, потому что живым пришлось бы платить за отчуждение их владений.

Весёлый скелет снова заиграл на своих кастаньетах:

– Свет становится всё умнее! Это приводит меня в восторг. Слава Богу, что я умер сто лет тому назад. Теперь все кругом так поумнели, что, того и гляди, останешься без последней рубашки… Посмотрите, как ловко они нас обработали. Ни одного камешка! Все памятники пошли на постройку железнодорожного моста. И деньги за камень, вместо половины, попадут в инженерский карман полностью… Хо, хо, хо!

– Неужели я умер уж сто лет?

– Хоть справляйте сегодня юбилей. Жаль только, вас некому будет поздравить. Всё ваше поколение тоже успело перемереть. Замечательное было поколение, – в френологическом отношении. Крепость лба – поразительная! Вот уже два часа, как я его изучаю положительно с восторгом.

– Изучаете?!

– Разумеется. Теперь всё это видно как нельзя лучше. Все косточки наружи. Если хотите, вы можете тут увидеть многих из ваших знакомых… Жаль, нельзя узнать, как кого звали. Все беспаспортные. Паспортами у нашего брата, покойника, называются памятники. А они, как я вам уже докладывал, пошли на постройку железнодорожного моста. Надо думать, что он когда-нибудь провалится с целым пассажирским поездом, и долг кладбищу будет, таким образом, заплачен. Но всё-таки жаль, что нет памятников. Имена узнать невозможно, но профессии определить вам я берусь.

– Профессии?

– По костям. Всякое профессиональное канальство сидит у человека в костях. По скелету можно отличить адвоката от поэта как волка от простой собаки, которая только и делала, что выла на луну. Вам угодно?