Владислава Григорьевна Биличенко
Попраздновали. Сборник рассказов
Еще хорошо были видны Александру Никитичу жених с невестой. Подружка невесты привлекала к себе особое внимание, была выбрана специально и невесты никогда не знала. Выбрана же была за свою некрасивость, чтобы оттенить красоту невесты, хотя в невесте было красивое только платье. Жених был какой-то замученный, с соломенными волосами, скучными глазами, один из которых был к тому же украшен синяком. Жених и невеста так друг друга любили, что прямо дрожали от ненависти друг к другу. Делло, конечно, было ясное: деньги к деньгам липнут. Обе мамаши «подрабатывают спекулянтками», а папаши вообще черт знает что, и эта свадьба являлась делом коммерческим и выгодным; к тому же взаимная ненависть молодых по невесте была особенно заметна и месяца через три плод ее ожидался.
Александр Никитич дал себе слово во весь день на них больше не глядеть. Но глядеть в противоположную сторону, то есть на Любовь Семеновну, он тоже не мог… из боязни. Кстати, Александр Никитич в молодости был даже горд и образование имел неоконченное высшее, но Любови Семеновне удалось раздавить в нем всё, даже остатки самолюбия, и взять над ним полную несокрушимую власть, так что он и думать в ее присутствии боялся.
Разлили по первой. Тостов было – не переслушаешь. А напротив Александра Никитича сидит Даниил Митрофаныч, друг его и кум, и рюмку за рюмкой хлопает, общего собрания не дожидаясь и тостов не слушая. А тут ведь… Любовь Семеновна сидит!..
Стали деньги дарить. Невестина мамаша подносик прихватила, по-культурному вроде бы. Гости тоже от культуры не отделились, в каком-то иностранном кинофильме подсмотрели, что деньги в конвертиках дарят, и сообразили.
Александр Никитич, уже не зная куда смотреть, стал рассматривать свои колени. И тут ему показалось, что в карман, где деньги лежат, целый миллион, кто-то залез рукой. Огляделся – возле него сидит только друг жениха и потихонечку коньяк потягивает. Александр Никитич пощупал сквозь ткань: конверт на месте. И успокоился.
Деньги подарили, «горько» прокричали и выпили. Александр Никитич всего только малюсенькую рюмочку выпил да от страха перед Любовью Семеновной его и развезло. Тут надо заметить одну странность: Александр Никитич всегда к жене обращался на «вы», так как только он глоток выпьет, то не столько от водки, сколько от страха и охмелеет, и Любовь Семеновна ему сразу в трех лицах видеться начинает. Вот как «вы» взялось!
Любовь Семеновна выпила и повеселела. Соседку локтем бьет и через плечо на мужа пальцем показывает.
– Смотри, Манька, на мого алкаша. Я могу выпить цистерну и останусь трезвой, как стеклышко, а его так от рюмочки одной развезло, что хоть в вытрезвитель его вези, скотину!
Александр Никитич всё это слышал и крепился из последних сил.
Выпили и по второй, странно не заметив Александра Никитича. И по третьей. Всякие увеселительные мероприятия пошли. Решили мамаш с папашами искупать в реке, но так как вода в ней чернее нефти, то вместо этого подтибрили туфли невесты и где-то спрятали.
Невеста танцевать без туфлей не могла и поэтому нашла себе развлечение: сидит и конвертики рассматривает да деньги подаренные пересчитывает. И вдруг среди общего гулянья и веселья невеста в крик и слезы. Мамаша ее всполошилась, к ней бросилась. А та кривится, слова сказать не может, губы у нее дрожат, фата набок съехала. Только пальчиком в конверты тычет. Мамаша взглянула, а двадцать-то конвертов пустых! Мамаша в миг побледнела, потом покраснела и закричала:
– Какая сволочь конверт пустой умудрилась подсунуть?
Взяла их в одну руку веером и собранию показывает.
– Быстро признавайтесь… Это ж надо дойти умом до этого! Денег сколько на свадьбу ухлопано, знакомых сколько потревожено, сколько дней в очередях да за прилавком, сколько денег потрачено, чтобы подкупить эту капость, – указала она на жениха, – и вдруг пустые конверты?!
Некоторые к ней подскочили, упрашивают ее, стаканы с водой под нос ей тычут:
– Мамаша, успокойтесь, нехорошо ведь выходит, дочь свою позорите, так же может кто и не заметил бы…
– Кто, – орала она в полуобмороке, – кто, какая свинья это сделала?
Дочь тоже подключилась, фату в руках рвет и орет, забыв, что ей волноваться нельзя.
Александр Никитич присматривался к потрясаемым в воздухе конвертам и вдруг возьми да и честно пискни:
– А это наш, Любаша, конвертик-то! Вон с Чебурашкой…
Тут нашелся выход злобной энергии мамаши. Несмотря на то, что в руках ее еще девятнадцать конвертов оставалось, она решила, что Любовь Семеновна с Александром Никитичем всё это и затеяли, чтобы ей за доброту ее отомстить.
– Вон, – заорала она, – вишь, чего придумали. Я так и знала, что это она, а тут утка одна, которую она уже и сожрала, миллиона два стоит.
– Как?! – запищала Любовь Семеновна. – Я ей мильон позычила, мильон на свадьбу подарила, а она меня уткой своей пересушенной и костлявой попрекает?
– Да и не только утку, – кипятилась мамаша, обращаясь к собранию. – А поллитра самогону вылакала, а хлеба только сколько умяла и, кажется, две ложки картошечки взяла… Итого ровно на двадцать мильонов и наберется, которых и не хватает в этих конвертах.
