Владимир Свержин
Башни земли Ад
– А вот Штирлиц знал наверняка. Хотя Наверняк об этом не подозревал.
– Серёжа, погоди, – вмешался Джокер I, – как там обстановка?
– Как водится, – Хасан поднял глаза.
Примерно в миле от лагеря столбом поднимался к небу чёрный дым. В его клубах смутно просматривались некогда песочно-желтоватые городские стены. Неподалёку от разрушенной крепости едва заметные с холма суетились люди. Они убегали, возвращались, что-то высыпали из корзин на землю. Куча становилась всё выше и выше, а люди сноровисто, явно не впервые, продолжали делать своё дело.
– Это головы жителей города, – пояснил Хасан.
– Да уж догадались, шо не урожай бахчевых, – с неожиданной досадой откликнулся Лис.
– М-м-да… – вздохнул Мишель Дюнуар. – Жаль, что я не могу показать эту картинку своим подопечным.
Часовой у двери в залу чуть замешкался, и в тот же миг тяжёлая рука легла ему на плечо и отодвинула в сторону. Отодвинула с такой лёгкостью, как будто на страже стоял не видавший виды старый вояка двухсот фунтов весу, а соломенный манекен, по которому татарские юнцы-огланы пускают стрелы с несущихся вскачь коней. Стражник хотел было возмутиться подобной бесцеремонностью, но вовремя спохватился. Стоявший перед ним воин был на полторы головы выше и на треть шире в плечах. К тому же гостя сопровождал княжий тиун[3], а стало быть, незнакомец, хоть и казался странным в своём нелепом яркоцветном одеянии, но всё же имел право явиться пред взором повелителя.
Князь Витовт пировал. Охота была изобильна, и чистые реки всякий день одаривали наместника великого княжества Литовского щедрым уловом. За столами, расставленными покоем, разухабисто предаваясь хмельному разгулу, сидели, а порой и возлежали бояре, витязи и гости, прибывшие ко двору из дальних земель. Во главе стола, привлекая всеобщие взоры, располагались Витовт с супругой и приглашённый на празднество, приласканный князем скиталец, изгнанный Тимуром, недавний хан Золотой Орды, Тохтамыш. Увидев вошедшего, князь остановил жестом очередную здравицу и спросил, возвращая поднятый кубок на столешницу:
– Тиун сказал, что ты – ритер высокого рода и прибыл сюда издалека по неотложному и чрезвычайно важному делу.
– Он сказал правду, – громыхнул рыцарь.
– Как звать тебя? Откуда ты родом и какая нужда привела тебя ко мне?
– Мишель Дюнуар, барон де Катенвиль из Катенвиля на Луаре.
– Стало быть, ты – франк?
– Франк. Но прибыл сюда из другой земли и по велению монарха куда более могущественного и мудрого, нежели безумный Карл.
– Вот как? Кто же послал тебя?
– Я прибыл из далёких, скрытых горами и безводными пустынями владений пресвитера Иоанна – императора Востока.
Князь Витовт приподнялся от неожиданности. Ему, как и любому властителю Европы, было хорошо известно, что где-то там, едва ли не у самой границы восхода, расположено огромное сильное царство, в котором некогда проповедовал апостол Фома, брат Спасителя, и в котором нынче правит таинственный мудрый правитель пресвитер Иоанн. Шептались, что ему известен секрет бессмертия, что слуги его могут летать по воздуху, что войско его бесчисленно и богатства несметны.
Не каждый день ко двору прибывают такие гости! Витовт перевёл взгляд на Тохтамыша. Тот безмолвствовал. Он также слышал замечательные рассказы о неведомом царстве где-то за полноводным Индом. Но никто из его аскеров и беков не мог рассказать о нём ничего путного, кроме известных всем легенд.
– Предупрежу твой вопрос, князь, – резко с напором продолжил Дюнуар. – Ты, верно, желаешь узнать, как я, франк, оказался при дворе Императора Востока?
Я был одним из тех, кто чудом избежал плена при Никополисе. Мне верилось, что смогу выручить друзей, которым повезло меньше, чем мне. Я тайно последовал за войском Баязида. Но моих боевых товарищей отправили кораблём в Персию. Я примкнул к каравану, идущему туда. Караван-баши охотно нанимают людей, не задающих лишних вопросов и умеющих владеть оружием. Когда же я, наконец, прибыл на место, то выяснил, что моих соратников там уже нет. По слухам, они отправились дальше на восток.
Странствуя с купцами, я наконец достиг цели. Те мои друзья, что еще оставались живы, были выкуплены мудрым пресвитером Иоанном. Его святейшее величество неизменно добр к единоверцам. Восхищённый могуществом и величием этого государя, я поступил к нему на службу. И вот я здесь, выполняю то, что повелел мой Император.
– Говори же! – заворожённый рассказом посланца, негромко сказал Витовт.
– Ты желаешь, чтобы я исполнил волю пресвитера Иоанна здесь, при всех этих людях? Мой повелитель велел донести его слова лишь до твоего слуха…
Витовт обвёл глазами изрядно протрезвевшие ряды соратников:
– Я верю всем и каждому из этих людей.
– Твоё слово, – пожал плечами барон де Катенвиль – я лишь посланец, исполняющий приказ.
Он отмахнул плащ, открыл висевшую на плече объемистую суму, достал нечто, завёрнутое в лоскут пурпурного шёлка, подошёл к столу и, водрузив свёрток на столешницу, раскрыл его.
Взорам собравшихся открылся золотой, украшенный пластинами драгоценного электрона[4] княжий венец.
Князь побледнел. Несколько лет назад в кровавой схватке на Ворскле с полководцем Железного Хромца, Едигеем, этот символ власти был сбит копьем с его шлема. Витовт повернул корону: даже вмятина от удара красовалась там, где должна была быть.
– Тамерлан, покоряя земли к западу от Инда, послал сведущих людей с дарами пресвитеру Иоанну. Но сказано древними: «Бойтесь данайцев, и дары приносящих». К тому же, мудрый Иоанн усмотрел в этом подарке злой подвох. Дескать, примите дары от Тамерлана, который отбирает короны и дарит их. Мой господин велел отвезти этот дар тому, кому он истинно принадлежит.
Витовт протянул руки к золотому венцу.
– Ещё, – не давая опомниться, продолжил таинственный посол – пресвитер Иоанн велел сказать, что если ты, наместник, и впрямь желаешь стать достойным королевского венца, как о том сказывают, а ты, хан Тохтамыш – вновь сесть на трон Золотой Орды, то мне, буде на то ваша воля, следует помочь вам своим опытом, умением и знаниями.
– Что же ты знаешь такого, что не известно нам? – процедил Тохтамыш, обиженный напоминанием о досадном фиаско.
– Многое. Весьма многое. Вот, скажем, сейчас Тамерлан стоит под стенами Адрианополя. Один из сыновей Баязида, воспользовавшись пленением отца, заперся там, объявил себя новым султаном и отказался принять власть Самаркандского выскочки. Сейчас город в огне, а возле некогда мощных стен громоздится минарет, сложенный из несчитанных голов его жителей. Впрочем, самому Мехмеду ибн Баязиду до этого дела нет. Он спешит в Венецию, где ему обещано укрытие.
– Это правда? – зачем-то уточнил Витовт.
– Чистейшая правда. Пошли гонцов, если не веришь. Но вскоре узнаешь о том и без гонцов. Молва о сожжении блестящего Адрианополя быстро долетит до твоих владений. Напомню, Витовт, всадники Тамерлана могут двигаться ещё быстрее.
– Ты угрожаешь мне?
– Лишь напоминаю. И ещё хочу передать тебе то, что было мне сказано пресвитером Иоанном, которому открыты страницы грядущего. Сейчас мятежный сын Баязида спешит в Венецию, и та откажется выдать его Тамерлану, и тогда Железный Хромец расправится не только с Жемчужиной Адриатики, но и с Вечным Римом, и пойдёт дальше, неся смерть и разрушая всё на своём пути. Лишь минареты из отрубленных голов и пепелища украсят его путь.
Но ты, Витовт, можешь помешать этому, так же, как и ты, хан Тохтамыш. Ибо ваши кони не менее быстры, чем кони Тамерлана, и в то время, когда он устремит свои взоры на Италию, вы можете ударить ему в тыл и сокрушить кровожадного старца.
– Да! Можем! – хлопнул ладонями об стол Тохтамыш. В черных зрачках его пылал огонь, и это вовсе не было отражением пламени факелов, освещающих залу.
– Если я сделаю это, – медленно, точно размышляя вслух, проговорил Витовт. – Рим, несомненно, объявит меня королем.
Последние слова его были заглушены шелестом выходящих из ножен мечей.
– Здравие королю Витовту! Здравие хану Тохтамышу! Смерть Хромцу!!!
– …Не, шо не говори, с короной это был козырный ход.
– Да, атомарная копия получилась на славу.
– Жаль, что пресвитера Иоанна в реале не существует. Вот бы он сейчас веселился!
Глава 2
«Доблестный муж храбро одолевает обстоятельства. Мудрый обращает их в свою пользу».
Фридрих Великий.
Лис приподнялся на локте. За проёмом окна, затянутого бычьим пузырем, словно боясь пропустить рассвет, голосил местный шантеклер.
– И неймётся же ему, – пробормотал Сергей, пытаясь рассмотреть пейзаж за окном.
Селение, в котором оперативники нашли себе ночлег, вечером казалось абсолютно вымершим – ни огонька, ни дыма над крышей. Сейчас откуда-то издали ветер доносил звуки голосов. Лис прислушался. Всю дорогу от того места, где были обнаружены следы босых ног, плавно переходящие в отпечатки медвежьих лап, и до этого странного жилья Сергей кожей между лопаток чувствовал тяжелый взгляд. Стоило обернуться – ощущение пропадало. Сначала Лису казалось, что это лишь игра взбудораженного находкой воображения, но и Вальдар то и дело озирался. Все было тихо. Никто и не думал мешать им, не чинил каверз, но тягостное ощущение не пропадало. Когда у дороги показались распахнутые настежь ворота постоялого двора, сотрудники Института устремились туда, но в здании гулял ветер, наступая на хвосты голодным крысам. В зале, некогда, должно быть, многолюдной, было убрано, но на полу и на столах лежал изрядный слой пыли.
– Шо-то здесь какой-то переучёт, а также антисанитарный день, – оглядываясь по сторонам, заметил Лис. – Пойдем-ка отсюда, пока санитары не навалили.
– Какие ещё санитары? – удивлённо спросил Вальдар.
– Известно какие, санитары леса. А судя по следам, заодно и с фельдшерами.
Как и ожидалось, посёлок оказался неподалёку. Когда всадники въехали на единственную улицу, из-за высоких палисадов сдержанно гавкнули собаки, и, сочтя караульный долг выполненным, тут же замолкли. Отчаявшись докричаться до хоть каких-нибудь хозяев, всадники без спросу вошли в один из дворов. Лохматый пёс перед крыльцом выжидающе покосился на незваных гостей, но, словив на лету кусок лепёшки с запеченной олениной, удовлетворённо отправился переваривать добычу. В доме было так же пустынно, как на постоялом дворе. Казалось, жильцы ушли, нимало не заботясь об оставленном имуществе. Не бог весть каком, но всё же.
– Шо-то я не понял, куда все подевались. Я уже тут, а оценить привалившую в моем лице удачу категорически некому. Я не вижу не только счастья на лицах, но и самих лиц.
– Впрочем, всего остального тоже нет, – хмуро отозвался Камдил.
– Может, это… Ну, чума на все тутошние дома?
– А тела куда делись?
– Собаки съели. А кости зарыли на чёрный день.
– Очень смешно. Должен заметить, друг мой, что самый настоящий «чёрный день» у них бы наступил аккурат в момент перехода на такую, с позволения сказать, диету.
Сейчас Лис проснулся, вскочил на ноги, достал из лежащих в изголовье ножен меч, и с тревогой отметил, что Вальдара рядом нет.
– Едрён батон! Вот ни хрена ни разу не поверю, что он за сигаретами пошёл.
Поспешно одевшись, Сергей выскочил во двор. Давешний пёс, увидев подателя земных благ, радостно завилял хвостом. Звук голосов, который слышался ещё из дома, теперь раздавался более отчётливо.
Сергей отыскал щелку в тесовых воротах и глянул на улицу. Возле забора, беседуя с незнакомым аборигеном, стоял Камдил. Среди низкорослого местного населения Вальдар с его неполными шестью футами роста считался человеком высоким. Но собеседник его и вовсе выглядел гигантом. Выражение лица местного жителя было хмурым, почти угрюмым. Но враждебности не чувствовалось. Мужчина был хорошо в годах, однако, по всему видать, чрезвычайно силён. Вот только самодельный костыль, на который он опирался при каждом шаге, придавал громоздкой фигуре отпечаток горькой обиды на весь мир.
– А что, дед, немцы в селе есть? – вместо «здрасьте» спросил Лис, появляясь из-за ворот.
– Никого нет. Я есть.
– Шо ты говоришь?! Один во всех домах по очереди? А прочих ветром сдуло?
– Погоди, Лис, – остановил его Вальдар. – Он говорит, что народ ушёл на какой-то праздник. Ардуинари. Не знаю что это означает, но Ардуина у древних галлов – аналог Артемиды, богини охоты.
Камдил перешёл на русский язык, чтобы не смущать хмурого аборигена, раздосадованного как незваными гостями, так и собственной малой подвижностью, помешавшей принять участие в празднике.
– Собственно, название «Арденны» происходят от имени этой богини. Вероятно, среди местных охотников её культ сохранился по сей день.
– То-то он бирюком смотрит, – отозвался Лис. – Капитан, я вот шо подумал. Ежели родичи этого бедолаги такой же комплекции, как и он, так лучше пусть будут сборы недолгими, потому как хрен их знает, какими мухоморами они на своих праздниках догоняются. Ещё примут нас за шпионов инквизиции, и поляжем мы в неравной борьбе с языческим мракобесием, шо та академия изящных искусств в битве за урожай.
– Уезжайте, – без злобы, но с угрюмой безаппеляционностью произнес хромоногий страж диковинного селения. – Приедут – не поздоровится.
Он смерил Камдила внимательным взглядом, задумчиво проговорил:
– Хотя…. – Но тут же оборвал себя: – Уезжайте.
– Куда ехать, хозяин! – всплеснул руками Лис. – Дорога, как драконий хвост, того и гляди, шею свернешь.
– Дорога – потом, – опираясь на костыль, повернулся спиной неразговорчивый селянин. – Сейчас не ездят. Дижон там.
Дижон бурлил. Приезд Анны Венгерской произвел на герцогскую столицу такое же впечатление, как сейчас бы высадка инопланетян на центральной площади. Конечно, резиденция повелителей Бургундии, этих почти королей, не впервой принимала высоких гостей: и монархов, и папских нунциев, а уж о купцах, менестрелях и прочих жонглёрах и речи-то нет.
Но увидеть своими глазами красавицу-принцессу съезжались отовсюду. Не то что из Парижа, но даже из Тулузы. Анна и впрямь поражала взоры праздных зевак и благородных рыцарей, собравшихся на объявленный герцогом Жаном Бесстрашным турнир. Тонкий стан её был окутан драгоценными мехами, неведомые европейцам благовония наполняли воздух запахом жасмина и алого цветка, именуемого «гюль».
Она ступала по расстеленным для неё персидским коврам в лёгких сандалиях с загнутыми носами, и бургундские модницы, затаив дыхание, следили за каждым её шагом. Модники и вовсе не знали, на что раньше смотреть: то ли на расшитые бисером туфли, то ли на тонкие лодыжки, если те случайно выглядывали из-под платья.
Герцог изощрялся, придумывая всё новые празднества, чтобы потешить гостью, устраивал охоты и пиры в честь её прекрасных глаз. Глаза и впрямь были прекрасны: почти чёрные, миндалевидной формы, с длинными, удивлённо загнутыми ресницами. На тонком лице принцессы они казались просто огромными и притягивали, заставляя смотреть, не отрываясь, забывая обо всём и обо всех. Пожалуй, единственной, кто, казалось, не был в восторге от приезда в Бургундию экзотической красавицы, была её двоюродная сестра Мария. Со сдержанным раздражением она наблюдала за чересчур явными знаками внимания «милой кузине», которые, не скупясь, оказывал ее супруг. Но житейская мудрость подсказывала ей, что лучше не перечить воле своенравного мужа. Тем более, что в её пользу говорили груды счетов, ежедневно доставляемых в герцогскую резиденцию, да и Анна, с приветливой улыбкой принимавшая ухаживания, казалось, оставалась холодна и неприступна.
В эти дни Жан Бесстрашный устраивал рыцарский турнир. Знатоки называли герцога одним из фаворитов будущего состязания, и сам он надеялся блеснуть ратной сноровкой перед очами прекрасных дам. И потому с особым интересом оценивал всех приезжающих рыцарей. Облачённый в доспех Камдил не стал исключением из их числа.
– Вы приехали на турнир? – поинтересовался властитель Бургундии, глядя на высокого широкоплечего воина в странном восточном одеянии поверх бесценного доспеха.
– Нет, ваше высочество, – склонил голову Вальдар.
– Вот как? А я было решил…
– Я прибыл с тем, чтобы передать вам, сударь, послание от моего господина, пресвитера Иоанна.
– Вы что же, – герцог удивлённо поднял брови, – прибыли сюда от самого пресвитера Иоанна?
– Вот моя верительная грамота.
Приезжий рыцарь протянул герцогу прегамент с массивной вызолоченной печатью, подвешенной к свитку. – Я – рыцарь кентурии личной охраны моего государя, хранитель сокольничьих покоев.
– Верхних мхов и трех мостов, – не замедлил дополнить Лис.
– Сергей, отстань. У меня дипломатический визит.
– Так я же как раз, как бог в помощь.
– Что?
– Ну этот, понтобол.
– Надеюсь, ты сам понял, что сказал.
– Понтобол, в отличие от дискобола, кидает понты. У тебя это получается как-то неубедительно. Клюква не развесистая. Скучно, бабоньки. Запоминай, два раза повторять не буду. Потому шо сам не запомню. Генеральный протопроцессор архистратига Михаила, адмиральный секретарь сущего.
– Почему адмиральный?
– Потому шо «капитаноперворангный» – длинно и кострубовато. А не хочешь – назовись просто: канцлер высочайшего магистрата культуры путей сообщения иностранных дел. Жёстко. Шо вчерашний гамбургер.
– Лис, если я ему такое скажу, у герцога будет нервный срыв.
– Да ну. Куда он отсюда нервно сорвётся? Кто ж ему даст! Ты, главное, проходки на банкет возьми.
– Погоди, дай ему дух перевести. У него пресвитер Иоанн в голове не укладывается.
– Для меня было бы честью принять участие в турнире, но мой государь полагает, что угроза, нависшая над всем христианским миром, столь велика, что недостойно рисковать жизнью и здоровьем на ристалище, когда каждый меч и копье нужны на поле битвы против общего врага.
Лицо герцога помрачнело.
– Не могу представить, что у меня и могущественного императора востока есть общий враг.
– Я говорю о Тамерлане.
– У меня нет причин считать его врагом. Более того, он доблестно разгромил Баязида, причинившего мне и всему христианскому рыцарству немало бед. А враг моего врага, как известно, – мой друг.
– У нас говорят: наводнение гасит пожар, но утонуть или сгореть – конец один.
– Вряд ли Железный Хромец пожелает лезть в наши леса и горы.
– Хромота не помешала ему дойти от Самарканда до Константинополя.
– Я направил к нему посольство с поздравлениями, изъявлениями дружеских чувств и богатыми дарами. Судя по тому, что о нём рассказывает восхитительнейшая принцесса Анна, он благосклонно примет мои дары.
– Благосклонно примет дары, – с усмешкой повторил Камдил. – Полагаю, вы отправили ему нечто ценное.
– Конечно. Ирландских скакунов, линялых соколов, серебряную посуду, золотые украшения с каменьями…
– Не сомневайтесь, он примет дары. Золото и серебро раздаст челяди и женам, ибо не почитает драгоценности достойными своего внимания, а вот хорошие кони и ловчие птицы придутся ему по нраву. Но, – Вальдар сделал паузу, – если бы существовала возможность повернуть время вспять, я бы настоятельно не рекомендовал вам делать такие подарки.
– Отчего же? – герцог нахмурился.
– Не так давно Баязид, тогда еще бывший в зените славы и могущества, узнав о приближении Тамерлана, разослал посольства ко дворам европейских владык, предлагая им совместно выступить против великого амира. Это было ещё в те дни, когда султану только лишь донесли о приближении этого грозного полководца…
– Да, такое посольство однажды прибыло и в Дижон.
– И что вы ответили?
– Три года перед этим я провёл в османском плену. Пусть же сарацинские шакалы будут счастливы уже тем, что я не велел казнить их, едва они оказались в моих землях.
– Ваше благородство всем известно, мой герцог. Примерно тот же ответ посланники султана получили и от прочих владык христианских земель. И это несмотря на клятву Баязида освободить земли по Дунаю, завоёванные после битвы у Никополиса и предлагаемую им щедрую награду каждому, пришедшему к нему на подмогу. Результат известен: Баязид сокрушён и вся Европа в радостном порыве шлёт дары его победителю.
– Что же с того? – недоумённо пожал плечами Жан Бесстрашный.
– Почти ничего, – криво усмехнулся Камдил. – Кроме, разве что одного. Пленный Баязид, коварный и мстительный, как любой восточный деспот, склонил Тамерлана к совместному походу в Европу. Обилие же драгоценных подарков укрепило Железного Хромца в мысли, что земли, в которые лежит его путь, обильны и богаты. Так что отныне вам придётся иметь дело не только с Баязидом, но и с Тамерланом.
– Откуда Вам известно, что Баязид смог договориться с Тамерланом? То, что ведомо мне, противоречит вашим словам.
– Вероятно, монсиньор, – Камдил свёл брови на переносице. – Вы говорите об известиях, привезённых Анной Венгерской. Они были верны, когда Анна уезжала из Адрианополя, но с тех пор многое изменилось. Сын Баязида, Мехмед, восстал против отца, желая похитить султанский трон. Тамерлан с Баязидом общими силами обрушились на мятежника, и теперь на месте древнего города лишь груда обугленных развалин, а принц с небольшой свитой бежал в Венецию. Это вполне достаточный повод, чтобы начать войну.
– Пожалуй, да, – задумчиво согласился Жан Бесстрашный. – Но, покуда стоит Константинополь, вряд ли найдётся полководец, осмелившийся ударить в сердце Европы. Константинополь – надежный страж у ворот христианского мира.
– Так ли важен страж у ворот, когда в стенах не счесть проломов? Не забывайте, что Баязид и прежде стоял на Балканах, а его вылазки заходили далеко вглубь имперских владений. К тому же, готов биться об заклад, цитадель Константинова града не устоит перед Тамерланом.
– По вашим словам, Тамерлан – демон во плоти. Мне же его описывали, как человека мудрого и не стремящегося к излишнему кровопролитию. Говорили, что он почитает учёных и ценит музыку.
– Это правда. Но окажись вы сейчас у стен Адрианополя, его любовь к музыке перестала бы вас интересовать.
– И всё же, друг мой, мне представляется, что вы и ваш господин преувеличиваете опасность.
– Скорее преуменьшаю. Ибо словами невозможно полностью выразить то, что ждёт Европу в ближайшие месяцы, если вы, герцог, не поднимете знамени, растоптанного при Никополисе.
Жан Бесстрашный нахмурился, при упоминании событий, для него крайне неприятных, но, точно не заметив этого, Вальдар продолжал:
– Скажу честно, среди многочисленных советников его святейшего величества раздавались голоса о том, что поражения и плен сломили волю зерцала европейского рыцарства – герцога Жана Бесстрашного. Были и те, кто говорил: «Пусть Тамерлан идёт в Европу, пусть он разорвёт её в клочья, сожжёт и разграбит. Европа велика, он потеряет множество своих людей, погрязнет в бесконечных сварах со вчерашними союзниками, ещё больше устанет от жизни. Годы победоносного старца позволяют надеяться на то, что, куда бы не повёл он свои бесчисленные рати, это станет его последним походом.
– Но ведь это же, – герцог вспыхнул, сжимая пальцы на эфесе меча, – оставлять собратьев-христиан на растерзание диких орд бесчестно!
– И неблагородно, – не давая хозяину закончить речь, кивнул Вальдар. – Так я и сказал, когда пришла моя очередь. И я был не одинок. Святейший пресвитер поддержал нас, и оттого я здесь, пройдя через сотни гор и рек, через пустыни и дремучие леса, через засады и открытые схватки…
– Про медведёв спроси, – вмешался Лис. – Шо тут у них за пастбище…
– Итак, монсиньор, от вас зависит не только сказать, впустую ли я и мой спутник рисковали жизнями, спеша принести вам тревожную весть. В вашей власти решить, быть ли далее Европе, или же пасть ей под копыта жестоких варваров Тартарии, пред которыми даже османы Баязида – не более, чем вороны пред соколом.
– Я обдумаю ваши слова, – без особого энтузиазма ответил герцог. – Нынче же прошу вас быть при мне почётным гостем, и после дневных ристаний прибыть с вашим благородным спутником на вечерний пир.
– С благодарностью принимаю ваше приглашение за себя и за моего друга. Что же касается предмета нашего разговора, то давайте заключим пари. Я утверждаю, что не пройдёт и нескольких дней, как Тамерлан возьмёт Константинополь.
– Это невозможно. Баязид простоял под его стенами несколько лет, и всё без толку. И не он первый.
– Тамерлан войдёт в крепость за считанные часы. И если я выиграю пари, и вы услышите, с каким треском распахиваются ворота Европы, тогда, полагаю, излишне будет доказывать, что думать и действовать следует очень быстро.
Герцог потеребил длинный ус и выдохнул после недолгой паузы:
– Я принимаю ваше пари.
– Ай-ай-ай, дядько Вальдар. Нехорошо глумиться над простодушными туземцами.
– Исключительно для пользы дела.
– Для пользы – так для пользы. Ты почему про медведей не спросил?
Замок герцогов Бургундских поражал великолепием. Он всё ещё сохранял мрачное величие неприступной крепости, но лишь снаружи. Внутри под неусыпным присмотром огромной башни донжона красовался дворец, равного которому не сыскать было по эту сторону Альп. Лучшие архитекторы Европы съезжались в Дижон, зная, что герцоги несметно богаты и не скупятся на золото для демонстрации собственного величия. Совсем рядом, за границами цветущего герцогства, задыхалась от войны, неурожаев и чумы несчастная Франция. Но пока соседи истекали кровью и затягивали пояса потуже, Бургундия набирала силы если не славой мечей, то объемом торговли. Даже чума, пару лет назад опустошившая Европу, лишь вскользь затронула этот благословенный край. Всё это вкупе с личной храбростью и высоким происхождением давало великим герцогам Запада основание помышлять о королевском венце. Жан Бесстрашный – могучий красавец с врождённой осанкой и решительностью монарха, куда более подходил для роли монарха, нежели Карл Безумный, повелитель Франции.
В тот день на ристалище хозяин Дижона превзошел себя. Его копьё раз за разом находило цель, и противники герцога, все как один могучие воины, вылетали из седел, подобно тюкам с соломой. Среди ликующей толпы то и дело слышался радостный вопль. «Азур эт ор! – Лазурь и золото!» Любому, имевшему глаза, было видно, что именно эти цвета имеют перевязи на гербовом щите отважного Бургундца. В отличие от привычного начертания герба, где их окружала алая кайма по краю щита, нынешняя эмблема точно повторяла герб королевства Арелат, прекратившего существование уже более трех с половиной веков назад. Кроме непосредственно Бургундии, оно включало Савойю, Прованс и ряд других земель, на которые теперь герцоги Бургундские поглядывали с нескрываемым интересом.
Всё время турнира Камдил сидел на расшитой подушке в герцогской ложе среди высоких гостей, по большей части знатных дам свиты герцогини, а также почтенных старцев. Он то и дело кусал губы, наблюдая за происходящим на ристалище и слушая на канале связи ехидные комментарии Лиса:
– Капитан, где мой фотоаппарат? Вальдар Камдил – победитель всего, что движется, – на скамейке ветеранов. Ща я гляну на тебя своими честными глазами и начну транслировать на Базу эту скорбную картину маслом по сыру. Эх, жаль не родился еще Леонардо да Винчи, чтобы запечатлеть её на холсте.
– Где же ты честные глаза возьмешь? – хмуро отозвался Камдил.
– Только в этом и загвоздка. Ладно, не журысь, кумэ! Пока ты здесь разыгрываешь ветерана на детском утреннике, я метнулся резвой рысью по местным объектам культуры, как то: базары, торговые ряды и прочие кабаки.
Так вот, в одном из них удача улыбнулась мне в шестьдесят четыре зуба. Причём, на эти зубы ни разу не ступала рука стоматолога.
– Лис, а если опустить предисловие?
– Если опустить предисловие, останутся одни голые тощие факты. Куда менее эротичные, чем модели «Плейбоя». Ладно. Специально для вестфольдингов, не доросших до понимания изящной словесности, перехожу к фактам. Имеется в этом славном городишке очень уютная гостиница с изысканным названием «Семь лун». Я бы счёл это название скрытой рекламой спиртного, но ты опять начнёшь впадать в истерику. Так вот. В гостинице остановился богатый греческий купец. Даже и не греческий. А прям из Константинополя…
– О, интересно!
– Вальдар, это еще не интересно. Это так, птицы над лесом. Суть, как водится, под деревьями. Поэтому зри в корень. Как мне поведал хозяин заведения, купец приехал через пару дней после торжественного явления принцессы Анны бургундскому народу. Арендовал три лавки, и ведёт активную торговлю. Шелка, восточные диковины, дамасские клинки, чеканное серебро… В общем, обороты представляешь. Поговаривают, что сей негоциант решил остаться в Дижоне надолго. В Константинополе – по утверждению почтенного труженика прилавка – сейчас неспокойно, а Бургундия – такой перспективный рынок…
– Меня это не удивляет.
– Меня тоже. Меня напрягает другое. Собственно, с чего всё началось. Я зашёл снять номер, и тут в салон спускается этот «грек». И вид у этого грека ну, мягко говоря, не античный. Таким носом в Византии мамаши детей пугают. И, ежели увидишь подобного красавца, особенно при ятагане на коне, то лучше сразу в погреб прячься. В довершение всего, этот герой Эллады командует своему слуге, чтобы тот прихватил ларец, привезенный из его обожаемой Сабы и отнес жемчуга Анне. Для здешних туземцев что Саба, что Сибирь без – разницы. Но я точно помню, что этот город в Аравии.
– В Йемене, – Поправил Камдил.
– Хрен редьки не слаще.
– Да. Я понимаю, о чем ты. Но внешность обманчива. Османы уже не один десяток лет обретаются на византийских землях. А слуга и вовсе может быть не ромеем.
Но, по сути, ты прав. Связь между принцессой Анной и купцом из тех самых мест, откуда она сейчас приехала, наводит на размышления. Тем паче, судя по словам герцога, Анна расхваливала ему Тамерлана как любителя прекрасного, почтенного мудреца, вынужденного покорять мир исключительно в порядке самообороны. Ты прав, – повторил Камдил. – Следует обратить внимание на связь этой парочки с высочайшим дуэтом.
Стоя в затенённой нише окна, Камдил направлял усиленное внимание на «дуэт». Вернее, как и подобало в танце Труа-а-труа, таковых было три. Под звон лютневых струн и подвывание шеврета – французского родича шотландской волынки, пары церемонно скользили по драгоценному паркету, усыпанному лавандой и розмарином, сходясь, расходясь, куртуазно раскланиваясь и сменяя друг друга. Среди кавалеров изысканностью и великолепием отличался сам герцог, сопровождаемый иными героями сегодняшнего дня. Их дамы – сама герцогиня, несравненная Анна Венгерская, и некая прелестница двора, имени которой Камдил не знал, притягивали взоры окружающих, как и подобало первым красавицам Бургундии. Специально для сегодняшнего бала Анна Венгерская отказалась от привычных восточных нарядов. Отказалась в пользу темно-лилового платья с шитой золотым узором алой оторочкой и горностаем на плечах. На длинной изящной шее её красовалось изумительной работы жемчужное ожерелье с тонкой работы подвесками.
