Владимир Стрельцов
Приговоренные ко тьме
Эпизод 2. 1652-й год с даты основания Рима, 13-й год правления базилевса Льва Мудрого, 3-й год правления франкского императора Арнульфа
(январь 899 года от Рождества Христова)
Рождественские праздники задержали папу Иоанна Девятого с принятием окончательного решения. Тем не менее, за бесконечной чередой церковных служб, приемом важных гостей со всего мира и организаций увеселений для черни папа ни на минуту не упускал из виду этот определяющий судьбу Италии вопрос. Особо ценными в эти дни стали для него сведения, поступающие от гостей обоих бургундских королевств, систематизировав которые, понтифик составил о претенденте в короли Италии и императоры Запада собственное заочное мнение как о человеке весьма средних способностей и средних достоинств, что, впрочем, его не особо смутило, ибо, посчитал он, таковым будет даже проще управлять. Его внимание привлекла к себе легенда, рассказанная ему одним гостем из Арля, о том, что покойный император Карл Толстый7 незадолго до своей смерти увидел во сне двоих своих предшественников, одним из которых был Людовик Второй, дед нового претендента на корону, а другим Лотарь Первый. Лотарь предсказал Карлу скорую смерть, а Людовик будто бы заповедал Карлу отдать империю своему внуку. Проснувшись, Карл Толстый повелел записать свой сон в архив, который и по сию пору находится в Ахене, а копия его в Арле. Папа живо заинтересовался возможностью получить сей документ, видя в нем волеизъявление Небес и обоснование своего выбора, тем более что документ, по слухам, заканчивался фразой:
«Пусть все знают, что, хотят они того или нет, согласно предназначению Божиему, в его руки попадет вся Римская империя».
Ну а пока папа Иоанн медлил с принятием трудного решения, прямо у него под боком, в пределах Рима, супруга главы города вынашивала планы жестокой женской мести. Не добившись сведений об итогах декабрьского собрания у папы от своего мужа, который по-прежнему разговаривал с ней не иначе как сквозь зубы, Теодора, тем не менее, решила, что будет противиться планам Берты Тосканской, каковыми бы они ни были. Окончательно в своем решении она укрепилась после того как в Рим на Рождество прибыл граф Адальберт. Он был милостиво принят папой, щедрость графа, как обычно, не знала границ и моментально расположила к нему весь римский плебс, но главное, он старательно избегал общества Теофилактов и при встрече отводил глаза от Теодоры, в такие минуты с особой галантностью и любезностью уделяя внимание своей жене. Самолюбие Теодоры было уязвлено, и она в конце концов поступила в том же ключе, в котором во все времена поступила бы любая оскорбленная женщина.
10 января 899 года папа, собрав большой совет, на котором присутствовала вся знать города и правители Тосканы, Ивреи и Беневента, поведал о своих размышлениях по поводу судьбы итальянского королевства, о том, что Беренгарий Фриульский, нынешний король, является послушным вассалом Арнульфа Каринтийского, чью императорскую коронацию полгода тому назад святой церковный собор признал ничтожной, и, наконец, что Господь через сознание императора Карла Толстого повелел тому вполне определенно распорядиться судьбами вверенной ему Империи. Свою речь папа закончил следующим:
– Учитывая все сказанное, возблагодарим же Господа за то, что среди испытаний и невзгод, постигших лангобардское8 королевство в последние годы, он священным перстом своим ясно показал нам путь, каковым все вышеназванные беды будут рассеяны, а страной будет править мудрый и справедливый правитель, и это будет не самозванец, силою меча завладевающий короной, не бастард, зачатый в блуде и силою покровителя блуда вершащий беззаконие, а потомок Карла Великого, король славной Бургундии, благородный Людовик, сын Бозона и Ирменгарды!
Как ни была ненавистна Теодоре Берта Тосканская, она не могла не оценить силу и хитрость этой комбинации. Интриги дочери Вальдрады одержали верх, папа оказался напуган действиями Беренгария, которые он совершал якобы как верный вассал Арнульфа, хотя фриулец, ясное дело, в первую очередь подготавливал удобную почву для себя любимого. У Теодоры не осталось никаких сомнений – планам Берты она должна была помешать, ее начинало трясти от одной мысли, что эта невежественная, но напыщенная фурия вдруг окажется фактической правительницей Италии. Едва-едва, как капля воды, упавшая в песок, исчезла с политического небосклона жаждавшая власти нетерпеливая герцогиня Агельтруда – и вот, пожалуйста, новый истеричный конкурент с мафорием9 на плечах !
Наиболее же достойным претендентом на власть она видела, конечно же, себя. Да, она не принадлежала к королевским родам Европы, но преимущества ей придавали ее молодость, красота, образованность и как раз-таки отсутствие стесненности в выборе средств, будь то действия против короля, против папы или против городских чиновников Рима. Теодора остро переживала свое отстранение от дел, которое произошло после обнаружившегося факта ее измены. Она страстно желала быть в гуще событий, и раз муж и любовник теперь игнорируют ее, значит, она отныне вольна в своем выборе средств и союзников, которые теперь необязательно должны быть друзьями Теофилакта.
Уже вечером того же дня Теодора направила своего верного слугу в Сполето с письмом к Альбериху в котором содержалось известие о решении папы Иоанна и предложение дальнейших действий. Альберих, которому на неопределенное время дорога в Рим теперь была заказана, с радостным удивлением встретил посла Теодоры, а прочитав (заслушав от своего капеллана) письмо, расхохотался:
– До чего же сметливы эти потаскушки, Берта и Теодора! Гляди, какую кашу решили заварить!
Сам же он велел немедля седлать коней и со своей неизменной дружиной скоро отправился в направлении Павии. Спустя два дня он был там. Преклонив колено перед Беренгарием, лицезревшим в этот момент танцы юных истрийских дев и потому пребывавшим в исключительно благодушном настроении, Альберих повел речь:
– Смиренный вассал благочестивейшего короля Италии ждет твоего повеления огласить новости, пришедшие из Рима!
– Не надо церемоний, мессер Альберих. Вы доказали и словом, и делом искренность своих намерений относительно нас!
– Надеюсь, мои дальнейшие слова укрепят вас в этом мнении, мой король. Но я принес дурные вести из Рима, от Святого Престола. Все же другого, наверное, и нечего было ожидать от того, кто всегда и на всех перекрестках твердил, что является послушным учеником строптивого папы Формоза!
Беренгарий поморщился.
– Что вы, Альберих! Несчастный папа Формоз был, конечно, большим путаником, за что и пострадал. Но все же он был наместником Святого Петра и нам негоже так вспоминать о нем.
– Я вспомнил о нем, мой король, только потому, что наш нынешний папа Иоанн решил поступить так же, как в свое время Формоз, наплодивший по Италии королей и императоров!
– Что такое?
– Прошу меня покорно извинить, но это прежде всего должно быть услышано только вами.
Беренгарий махнул рукой. Музыка стихла, танцовщицы, словно бабочки, уносимые ветром, упорхнули за дверь. Альберих оценивающе смотрел им вслед.
– Так вот, мой король. Наша шлюха и дочь шлюхи Берта, которую, вероятно, не стоило невредимой отпускать от стен Павии, успешно вдула в уши нашему папе мысль о том, что ваши действия, производимые под флагом вашей верности Арнульфу, наносят вред планам Рима. Вы ведь знаете, Рим как огня боится Арнульфа, и в вашем лице он видит карающую длань его. Папа поспешил найти вам оппонента, который, напялив на себя корону, будет оспаривать вашу власть по всей стране.
У Беренгария расширились глаза.
– И кто же это? Неужели Адальберт нарушит клятву?
– О нет, они решили действовать хитрее. Берта зовет в Рим своего бургундского родственника, короля Людовика, и папа одобрил этот выбор!
– Ха! Вот так новости! И что теперь? Кстати, между прочим, это была ваша идея во всем прикрываться Арнульфом!
– И я до сих пор пребываю в уверенности, что эта идея правильная. Если поправится император Арнульф, как вы думаете, сможет ли с ним совладать бургундский Людовик?
– Насколько я наслышан о бургундце, едва ли.
– Поэтому нам по-прежнему не надо лишний раз дразнить наших тевтонских соседей. Напротив, нам предлагается план действий, которыми мы лишний раз подчеркнем свою преданность каринтийцу, а заодно подтвердим свои полномочия в Италии.
– И что нам предлагается сделать?
– Провести вашу повторную коронацию итальянским королем здесь, в Павии, в присутствии послов Арнульфа и силами союзного с вами епископа, ну, скажем, Ландульфа из Милана.
– Вот это поворот! Но, увы-увы, на Ландульфа я не могу более рассчитывать. Сей достойный отец Церкви, в свое время оказавший мне честь быть посредником при переговорах с Ламбертом, недавно пережил удар, и я боюсь, что это была последняя услуга с его стороны.
– Тогда, быть может, его высокопреподобие, епископ Амолон из Турина? Какое счастье, что королевская коронация необязательно должна осуществляться папой!
– Допустим, особенно если ему будет обещана помощь в его конфликте с родным городом, где его, признаться, недолюбливают. Но что делать с Людовиком?
– Задерживать ход переговоров его с Римом, а в худшем случае блокировать его войско, которое непременно вынуждено будет пройти через Лангобардию10.
– А какую позицию занимает мой сосед, Анскарий Иврейский?
– Увы, он первым поддержал предложение Берты, в котором видит преференции от союза с Провансом.
– От старой жабы это следовало ожидать. Скажите, откуда вы получили сведения о решении папы Иоанна?
– О! Меня им снабдила одна прелестная развратница, ума которой хватило бы на десятерых лангобардских королей!
– Вы меня оскорбляете этой фразой, Альберих. Но я, кажется, догадываюсь, что речь идет об этой гречанке, жене префекта Теофилакта и… вообще-то я с вами согласен, – Беренгарий ухмыльнулся, вспоминая лицо Теодоры, но потом быстро перекрестился, прогоняя искушение. Альберих не выдержал и рассмеялся.
– К слову, она и автор идеи о вашей коронации!
– Дьявол! Настоящий дьявол в тунике! О, прости меня, Господи! Это все ее предложения?
– О нет, сир. Вы все-таки ее недооцениваете. Она предлагает вам, не дожидаясь решения папы относительно бургундцев, уже этой весной идти на Рим.
Эпизод 3. 1653-й год с даты основания Рима, 14-й год правления базилевса Льва Мудрого, 4-й год правления франкского императора Арнульфа
(январь-сентябрь 899 года от Рождества Христова)
27 января 899 года в присутствии множества лангобардских, веронских и фриульских дворян епископ Амолон с величавой торжественностью возложил на голову Беренгария железный обруч лангобардских королей, тем самым повторив обряд, совершенный над ним еще десять лет назад. Документы о коронации были немедленно высланы в Рим и Регенсбург, и если Арнульф к этой новости отнесся вполне благосклонно и ответил своим приветствием, то в Риме это вызвало лихорадочный поиск ответных мер. Приближалась весна, и уже ничто не мешало Беренгарию двинуться на Вечный город, слухи о его приготовлениях начали поступать практически ежедневно. Его вассалы стекались в Павию, а Иоанн все еще медлил направить Людовику Прованскому свое приглашение. Инициатива была определенно за Беренгарием, в середине февраля он направил папе письмо, в котором выражал свое желание отправиться в Рим как «богобоязненный пилигрим и дабы узнать, заслужил ли он расположение папы восстановлением мира в Северной Италии, в чем ваш робкий слуга желает убедиться лично, ибо от Вашего Святейшества мы до сих пор ответа не получили».
Приняв это послание, Иоанн Девятый совсем загрустил. По всей видимости, понтифику приходилось смириться с объективным состоянием дел, ждать Беренгария в Риме и приветствовать его как нового короля. Хитрый политик даже успел продумать для себя отступные, а заодно и проверить Беренгария на искренность его вассальных перед Арнульфом чувств, а именно при встрече с фриульцем предложить ему императорскую корону. Тем самым Иоанн рассчитывал, причем при любом ответе Беренгария, вернуть к себе расположение последнего. О военном противостоянии не могло быть и речи – Иврея и Тоскана, видя неблагоприятный ход событий, предпочли отойти в тень, а их правители разъехались из Рима каждый по своим владениям. Иоанн мог твердо рассчитывать только на гарнизон Теофилакта, который, может быть, и мог бы выдержать длительную осаду, но уж точно не был в силах восстановить интересы папы в его владениях.
Все шло как нельзя лучше для Беренгария, его императорские амбиции крепли день ото дня, когда он получал новости с юга о пассивности его трусоватых соперников. Воодушевляли его и вести из-за гор. Германские послы, посетившие его коронацию, поведали Беренгарию, что его сюзерена Арнульфа недавно разбил новый паралич и что, по всей видимости, его войск не стоит ждать этим летом в Италии, а в приватном порядке выразили сомнения, что их император вообще когда-нибудь сможет выздороветь. Многочисленные отпрыски Арнульфа от целой плеяды конкубин уже начали подковерную борьбу за наследство умирающего отца, но мало кто из них потенциально будет готов в ближайшее время обратить свой корыстный взор на Италию.
Эти новости могли вскружить голову Беренгарию, так много лет лелеявшему мечту об императорском троне, однако Альберих посоветовал ему взять небольшую паузу и при получении соответствующих новостей из Регенсбурга действовать уже наверняка. Беренгарий согласился с ним частично, отказавшись выступить в поход на Рим в начале марта, и перенес этот марш на конец мая, рассчитывая за это время окончательно закрепить свою власть во всей Северной Италии.
К концу мая состояние Арнульфа, вопреки ожиданиям, не ухудшилось, напротив, сообщали, что император вновь встал на ноги. Беренгарий больше не мог ждать и назначил свое выступление из Павии на 4 июня, о чем должны были быть оповещены все его союзники и вассалы, обязанные присоединиться. По первоначальным прикидкам войско Беренгария должно было составить до пятнадцати тысяч человек.
За неделю до предполагаемой даты выступления, когда в Павию под знамена Фриуля уже вовсю начали стекаться благородные рыцари, пред очи короля веронские бароны приволокли двух странных людей варварского вида, обильно обвешанных, как это принято у кочевников, шкурами и мехами зверей. На скулах их и на обнаженных руках были видны нанесенные тупыми ножами характерные шрамы, по которым Беренгарий опознал этих людей. Венгры!
Сей беспокойный народ поселился в Паннонии, что совсем рядом с его Фриульской маркой, всего семь лет назад, придя из неведомых и далеких Уральских гор. Их воины были смелы и исключительно жестоки, повадки грубы, невежественны и бескомпромиссны, что сразу почувствовали на себе их новые соседи. Арнульф Каринтийский и его двор стали первыми, кто отказался от затеи меряться силами с возродившимися потомками Аттилы, а вместо этого смогли проявить незаурядное искусство дипломатии и со временем заручиться дружественными отношениями с их вождями Арпадом и Курсаном. Говорят, что это стоило германскому императору немало золота, но зато он смог привлечь в свое войско их конницу в своем походе в Моравию, где лишний раз убедился в воинственности венгров. Напрасно местный князь Святополк11 заискивающе присылал кочевникам пригоршни своей земли, воды и травы, символически приглашая венгров расположиться в его владениях и быть для него защитой. Венгры сокрушили Великую Моравию, свершив то, что десятилетиями было не под силу франкогерманским государям, и закрепились на захваченных землях. Что же касается шрамов на их лицах, то, по существовавшей легенде, родившимся мальчикам в то время их родители разрезали щеки кинжалом, дабы они вместе с материнским молоком познали вкус собственной крови и научились терпеть раны. Количество же ран на руках означало количество захороненных ими родных, так как во время похорон каждый из оставшихся живых родственников умершего обязан был собственноручно нанести себе незаживающий, а значит, вечно напоминающий о себе и о причинах своего возникновения порез.
Внезапное появление венгров, чьи князья до сей поры вели достаточно мирную переписку с Беренгарием, не на шутку взволновало итальянских рыцарей. Необходимо было узнать, каким образом они оказались по эту сторону Альп и каковы их намерения. По счастью, один из плененных отрывочно знал баварский язык, и после применения соответствующих мер воздействия заговорил. Видно, раны, нанесенные ему в детстве, так и не приучили его до конца терпеть боль.
Услышанное еще более встревожило Беренгария. По всему выходило, что около двух недель назад отряд в пять-шесть тысяч венгров спустился с гор на Паданскую равнину. Их направил сам великий кендю Курсан, приказав узнать, что за народ живет к югу от Альп, богат он или беден, смел или труслив, многочислен или невелик, сплочен или разобщен. По словам веронцев, прибывших в лагерь Беренгария чуть позже, венгры на днях появились в предместьях их столицы и уже успели заслужить о себе дурную славу, не оставляя никого свидетелями своих набегов и не жалея даже едва народившихся младенцев.
Выведав расположение их главных сил, Беренгарий передал пленных скорым на руку палачам, а сам немедленно собрал военный совет.
Альберих, оценив положение вещей, мысленно проклинал весь свет. Откуда взялись эти варвары, причем в самый неподходящий момент?! Не иначе, как само Небо воспротивилось замыслам его и планам этого вечного неудачника Беренгария! Понятно, что ни о каком походе на Рим не может быть и речи, пока у тебя в тылу шастает огромная банда не знающих жалости разбойников. Выходит, Рим получает спасительную передышку и, конечно же, хитрый лис Иоанн не преминет ею теперь воспользоваться.
Беренгарий же, напротив, был будто счастлив полученному известию о вторжении варваров в пределы его королевства. Торжественно поднимая кубок с вином, он на ближайшем пиру провозгласил:
– Братья мои во Христе! Господь наш волею своею напомнил нам всем, что прежде всего мы суть смиренные рабы его, и упрекнул нас в гордыне нашей, что можем мы помышлять о делах суетных, когда в пределы страны нашей вторгаются посланники дьявола! Долг наш заключается в избавлении слуг Господа от насилия, чинимого дикими народами Гога и Магога12, потомков гнусного Аттилы, и в выдворении варварских полчищ за пределы нашего королевства. Посему призываю всех следовать за своим королем! Добыв с вами потом и кровью победу над нечестивым врагом нашим, мы получим восхваление от Господа нашего, Святого Петра и наместника его!
А вот это было действительно не лишено смысла. Прогнав венгров, Беренгарий мог твердо рассчитывать на преференции от Рима. Навряд ли кто-то будет оспаривать его власть в Италии после того как он покажет всем свою волю, силу и заботу христианского владыки!
Четвертого июня вместо похода на Рим войско Беренгария направилось к востоку от Павии. По сообщениям местных жителей, венгров видели всего лишь в тридцати милях от нее. Началась странная военная кампания, резко отличающаяся от правил ведения войны, установленных в тогдашней Европе.
Прежде всего, стало понятно, что ни о каком генеральном сражении и принятии вызовов на открытый поединок не может быть и речи. Посланники Беренгария, имевшие при себе кодекс13 с вызовом на бой предводителю венгров, бесцельно блуждали по холмам Италии, а в худшем случае, обнаруживая лагерь венгров, находили тем самым свою смерть. Войско кочевников было исключительно мобильно, у Беренгария и его свиты голова шла кругом, когда одномоментно они получали сведения о появлении венгров из мест, находившихся друг от друга на почтительном удалении. Все лето провел Беренгарий в бесцельной гонке за вечно ускользающими венгерскими призраками, находя, как правило, только следы их безжалостного пребывания. Венгры везде сеяли ужас и смерть, застигнутые ими врасплох селения обычно уничтожались и грабились полностью, а то, что венгры не могли унести, то с их стороны подлежало неминуемому сожжению. Мелкие стычки случались почти каждый день, но рыцарям обычно попадались только небольшие и увертливые конные разъезды венгров, подобно метеорам от несущей разрушение кометы, периодически отделяющихся от своего основного отряда в целях разведки или грабежа.
И все же эта игра в жмурки не могла длиться бесконечно. Удача улыбнулась Беренгарию у реки Адды, где его люди застали переправлявшийся через реку венгерский обоз с награбленным. Венгры бежали, не приняв боя. Причем многие из них, избегая плена, предпочли утонуть в быстрой реке. Во всяком случае, для Беренгария это уже было что-то, и он, составив хвастливую победную реляцию, направил с этим гонцов в Павию и в Рим.
После этого разведка его войска уже не упускала венгров из виду. Его люди в этот момент напоминали гончих, наконец-то взявших след кабана. Стычки стали многочисленнее и кровавее, периодически итальянские рыцари находили брошенные обозы с награбленным, которые уже, видимо, вовсю стали тяготить грабителей. Также итальянцы, идя по следу, стали часто натыкаться, к их великой печали, на многочисленные трупы своих соотечественников, попавших в плен и, по всей видимости, первоначально рассматривавшихся венграми в качестве живого товара.
Недалеко от Вероны Беренгарий вновь настиг основные силы венгров. Рыцари в запале своей погони на этот раз явно не рассчитали силы. Противник внезапно перешел в контратаку, видя за собой численный перевес. Альбериху и его отряду пришлось бы очень туго, если бы Беренгарий собственноручно не поспешил им на выручку. С ходу налетев на наседавших на Альбериха венгров, Беренгарий обратил их в скорое бегство.
Эта победа, как и стычка у берегов Адды, заставила Беренгария усомниться в правдивости легенд о несокрушимой отваге венгров. Кроме того, она ясно показала, что у венгров уже нет сил и широты маневра уворачиваться от его войска, что с каждым днем тают шансы венгров благополучно достичь Альп, где их ждало бы спасение. Возле реки Бренте, что к северо-востоку от Вероны, Беренгарий настиг их снова. На сей раз язычники не обратились к нему спиной, на противоположном берегу реки короля Италии уже поджидали венгерские «парламентеры».
Беренгарий принял гостей, несмотря на ропот многих своих соратников, с негодованием напоминавших королю о том, как обходились венгры с его послами. Пришедших на переговоры было пятеро, среди них был человек из германских земель, который служил им переводчиком.
– Наш вождь, дьюла Бурсак, выражает восхищение мужеством и упорством короля Италии и склоняет свою голову перед его мощью! – начали речь венгры, среди которых статью и богатым меховым убранством, слишком жарким для итальянской осени, выделялся сам их воевода (дьюла) Бурсак.
– Завтра у вас будет возможность еще раз в этом убедиться. Переведи, – усмехнулся Альберих.
– Дьюла Бурсак, уверившись в силе вашего оружия, предлагает вам мир и дружбу и совместные войны против слабых духом людей.
– Ваши слова не имели бы цены три месяца назад, месяц назад они стоили бы сто фунтов серебра, а сейчас сто фунтов золота, – улыбаясь, ответствовал за короля Альберих.
– Дьюла Бурсак находит ваши слова разумными и милостивыми, и готов отдать вам все, что его люди нашли в вашей земле.
– Ого! Дьюла Бурсак начинает мне нравиться! – воскликнул Альберих, но хмуро молчавший до того времени Беренгарий его перебил:
– Передайте вашему дьюле, что его люди принесли смерть тысячам христиан, подданных моего королевства. Жизнь каждого христианина бесценна, и за нее не откупиться ни золотом, ни серебром! Вы были смелы и дерзки, когда за вами была сила, но вот вы стоите на коленях, потому что знаете, что настал для вас час возмездия! С нами Бог, и даже если бы нас было вдесятеро меньше, вам было бы не уйти от нашей карающей длани, ибо на самом деле вас бы карал не итальянский король, но сам Господь, наш отец и заступник!
Услышав эти слова, венгры посуровели. Все же их воевода нашел в себе силы для последнего довода:
– Мы предлагаем вам вернуть все взятое с земли вашей, а также наше имущество, и просим, не допуская пролития крови, отпустить нас, оставив нам по одному мечу и одной лошади на человека. А также мы предлагаем взять дюжину сыновей наших, чтобы они послужили для вас залогом нашей верности, дружбы и клятвы, что никогда более мы не покусимся на ваши земли!
Беренгарий, пошептавшись со своей свитой, среди которой Альберих был самым жестким его оппонентом, ответил воеводе следующим:
– Ваша жизнь, жизнь ваших сыновей, ваше имущество и все награбленное вами теперь и без того в нашей полной на то власти! Да постигнет вас кара Небесная за дела ваши! На рассвете мое войско силой своей и грозной волею Небес будет атаковать вас!
С этими словами венграм было указано уйти. Альбериху исход переговоров не пришелся по вкусу.
– Так или иначе, но завтра не одна сотня христиан может лечь в воды Бренте, прежде чем мы уничтожим этих варваров! Уместна ли такая гордыня с нашей стороны?
– Зато эти варвары будут знать, что на нашей земле их всегда будет ждать полное уничтожение, от которого им не откупиться ни золотом, ни оружием, ни своими детьми! – отрезал Беренгарий и дал понять, что решение принято. К тому же на Рим, не произнося сие вслух, считал он, должное впечатление могла произвести только его безоговорочная и громкая победа.
Но Небеса распорядились иначе. Спустя час, когда на землю опустились сумерки, лагерь Беренгария был внезапно атакован лихим наскоком венгерской конницы, переправившейся вброд в двух милях севернее. Венгры, отправляя своих «парламентеров», были готовы к тому, что христиане, почувствовав свою силу, откажутся от их предложения. Продолжать бегство для них не имело смысла, обозы с награбленным, раненые – все это путало им ноги и мешало улизнуть. Итальянские рыцари, загнав их в угол, не оставили им другого выхода, как попытаться идти на прорыв и напасть первыми.
Войско Беренгария, втрое превосходившее по численности венгров, оказалось быстро и полностью деморализовано. Приготовившиеся к ночлегу, а во многих местах начавшие кутеж рыцари, планировавшие поутру уничтожить диких варваров, оказались не в состоянии оказать достойного сопротивления. По живописным словам летописца Лиутпранда Кремонского14, атака венгров была настолько скорой и неожиданной, что у первых павших рыцарей был проткнут хлеб в их глотках. Венгры круговой конной стеной окружили лагерь Беренгария и не щадили никого, осыпая градом стрел пытавшихся вырваться из их кольца итальянцев. Такой тучи стрел, такой меткости лучников рыцари не видали прежде никогда. Немногие сохранили хладнокровие в данной ситуации, но справедливости ради стоит отметить, что и Альберих, и сам король вошли в это незначительное число. Вырвавшись из венгерского кольца, они еще попробовали организовать оборону от венгерских всадников, стонами рога призывая всех уцелевших под свои знамена. Однако венгры вовремя заметили грозящую им опасность и организованной атакой конницы вновь опрокинули не успевших собраться итальянцев. И снова Беренгарий и Альберих нашли в себе силы организовать хотя бы более или менее упорядоченное отступление. Тысяча рыцарей последовала за ними, и сгустившаяся темнота на этот раз была их союзником. Беренгарий с остатками войска кинулся к Вероне. Так часто она спасала его в минуты, увы, не единожды проигранных им баталий! Спасла и на этот раз. В течение следующих суток под защиту крепостных стен Вероны собралось еще около тысячи уцелевших. Однако более десяти тысяч горделивого и надменного войска Беренгария Фриульского сгинуло возле Бренте под стрелами диких варваров. Так 24 сентября 899 года средневековая Западная Европа впервые узнала силу венгерского народа, чьи мечи и стрелы будут вызывать трепет во всех королевских дворах на протяжении следующих пятидесяти лет.
