Владимир Соколов
Занимательная история Церкви
Павел Самосатский
Самым выдающимся мыслителем из динамических монархиан был антиохийский епископ Павел Самосатский. Павел принял епископский сан в 260 году, а уже в 264 в Церкви был поставлен вопрос о его неправославии. В то время епископ Антиохии стоял на третьем месте после римского и александрийского, и еретичество такого высокопоставленного лица было серьезной проблемой, требовавшей немедленного решения.
Для осуждения Павла имелись все основания. Павел учил, что есть только один и единственный Бог, одно лицо и одна сущность, из которых не может происходить ничего множественного. Слово – не ипостась Бога, а всего лишь Его свойство, а именно – мудрость (по-гречески София), которая может нисходить на людей в большей или меньшей степени и при этом обретать как бы самостоятельно существование. Так Слово нисходило на пророков, но в наибольшей и полнейшей степени – на человека Иисуса. Между Иисусом и Словом установились отношения дружбы, или «синергии», как между двумя совершенно самостоятельными и независимыми природами, человеческой и божественной.
Павел был очень изощренным диалектиком. Отстаивая свои взгляды, он делал это так тонко и искусно, что представления о его учении всегда оставались не совсем ясными. На соборе специальным писцам, тахиграфам, приходилось подробно записывать рассуждения Павла, чтобы не потерять нить его аргументации и не запутаться в хитросплетениях его возражений и уловок. Чувствуя неправославный дух его учения, епископы никак не могли поймать его за руку и уличить в ереси. Словно богословский протей, он менял свой облик, как только его хватали: уклонялся и отступал при нападении, отказывался от своих слов, приводил дополняющие и уточняющие разъяснения и оговорки, придававшие совершенно новый смысл его словам; или, наоборот, с притворной скромностью соглашался с мнением своих оппонентов, но развивал их до таких абсурдных выводов, что приводил всех в недоумение.
Наконец, он покаялся во всех своих заблуждениях и пообещал исправиться, чем растрогал даже главного своего обвинителя, Фирмикиона Кесарийского. Павел был оправдан и оставлен в звании епископа, но, как только гроза прошла, невозмутимо вернулся к своим прежним взглядам. На двух последующих соборах Павла снова призвали к ответу, однако он и тут придерживался своей прежней тактики, ловко отражая все атаки. Наконец, в 268 году отцам очередного собора пришлось обратиться к профессиональному диалектику из язычников, софисту Мальхиону, державшему в Антиохии школу логики: ему поручили разбить Павла, пользуясь его собственным оружием. Этот маневр увенчался успехом: Павел был разоблачен как еретик и изгнан с антиохийской кафедры.
Дело на этом, однако, не кончилось. Павел, бывший не только изворотливым софистом, но и мастером интриги, обратился за помощью к эдесской императрице Зенобии, которая ему благоволила. Пользуясь покровительством светской власти, он отказался покинуть принадлежавший Церкви дом, в котором находилась резиденция антиохийского епископа, и не пустил туда своего преемника Домна. Христиане, в то время не имевшие никакого влияния в государственных делах, ничего не могли с этим поделать. Вопрос решился только после того, как войска Зенобии были разбиты армией императора Аврелиана. Христиане немедленно обратились к новому правителю с просьбой изгнать из дома окончательно зарвавшегося Павла. Аврелиан, будучи римлянином, рассудил просто и практично: прав тот, кого поддерживает епископ Рима. Епископ поддержал Домна. Павел был с позором изгнан и отправлен в ссылку.
Полемика с Павлом имела неожиданные последствия. Стараясь опровергнуть его запутанную аргументацию, антиохийские отцы написали против него специальное соборное послание, в котором среди прочего утверждалось, что Сын «не единосущен» Отцу. Это вызвало недоумение на Первом Вселенском соборе при составлении и принятии Никейского символа, где говорилось как раз обратное: Сын единосущен Отцу. Пытаясь оправдать это странное мнение св. отцов, которое автоматически делало их еретиками, богословы приводили разные объяснения. Говорили, что Павел нарочно прибег к этому термину, чтобы спровоцировать необдуманные слова своих противников, или что единосущие предполагало, по мнению антиохийцев, наличие какого-то первосущества, из которого происходили и Бог-Отец, и Бог-Сын (так же, как две «единосущные» по материалу медные монеты предполагают исходное существование самой меди). Афанасий Великий писал, что и никейские, и антиохийские епископы являются православными отцами, которые находятся сейчас с Господом, поэтому ни те, ни другие не могут быть неправы; мы не можем обсуждать или осуждать их разногласия и должны молча стоять перед этим фактом, принимая и сознавая его как некую данность. Вопрос этот так и не был разрешен в Церкви и остался одним из тех загадочных случаев, когда православные учителя придерживались неправославных мнений.
Модалисты и савеллиане
Второе течение христиан, не признававшее Христа Богом, называлось модализмом, от латинского слова «модус», или образ. Его возглавлял Праксей из Азии, живший в Риме примерно в то же время, что и Феодот Кожевник. Праксей тоже пострадал во время гонений, но не сильно: Тертулиан пренебрежительно писал, что он просто «поскучал» в тюрьме. Для объяснения своих взглядов Праксей ссылался на слова Иисуса в Евангелии от Иоанна: «Я и Отец одно». Отсюда, по его мнению, следовало, что в и в Ветхом, и в Новом завете есть только один Бог-Отец, который Сам пострадал на кресте и был распят в «модусе» Сына.
На вопрос, каким образом невидимый Бог-Отец стал видимым Богом-Сыном, ответ другой дал модалист, Ноит из Смирны. Он утверждал, что Бог может выступать как бы в двух природах сразу. Первая из них, божественная, невидимая и бесстрастная, относится к Отцу, а вторая, человеческая, видимая и страдающая, – к Сыну. Когда христиане упрекали его в том, что он вводит лжеучение, Ноит возражал, что не делает ничего дурного, славя Христа.
Продолжателями Ноита стали савеллиане, названные по имени их духовного отца Савеллия. Савеллий жил в III веке в Риме и был одним из трех самых авторитетных столичных богословов – вместе с Ипполитом, решительным противником монархиан, и Каллистом, занимавшим промежуточную позицию. Когда Каллиста избрали епископом Рима, ему пришлось принять сторону Ипролита и отлучить Савеллия от Церкви, за что тот упрекал его в отступничестве. Каллист считал, что модусы – этот термин можно считать предшественником «ипостаси» – или разные стороны Отца и Сына объединены в Духе: Дух есть и Отец, и Сын, и все трое они одно лицо. Бог не один в трех лицах, а триедин в одном лице. Как человек состоит из тела, души и духа, так и Бог из Отца (тело), Сына (душа) и Духа (дух). Каждый модус имел свои историческую миссию: Отец дал закон евреям, Сын воплотился в человека, а Дух снизошел на апостолов. Эта последняя форма была окончательная, и отныне Бог существует только в виде Духа.
Савеллий развил и модифцировал учение Каллиста, различая в Боге «безмолвную монаду», то есть собственно божественную природу, и Слово, обращенное лицом к миру. Слово он, в свою очередь, разделил на Отца, Сына и Св. Духа. Последовательно проявив себя в этих трех образах, Логос снова вернется в изначальную монаду, и мир исчезнет.
Так начинали смутно вырисовываться христианские подходы к Св. Троице. Стройность и разумность учения Савеллия вызвали восхищение многих христиан и подняли широкую волну ереси, с которой вступил в борьбу ученик Оригена св. Дионисий Александрийский. В своих догматических дискуссиях Дионисий опирался на учение о Св. Троице, созданное Тертуллианом и Оригеном.
Тертуллиан
После апостола Павла Тертуллиан и Ориген – самые яркие и талантливые личности первых трех веков христианства. Впоследствии и тот, и другой были признаны еретиками, хотя Церковь до сих пор признает их заслуги в богословии и выработке правильных догматов. Оба жили в одно время и недалеко друг от друга: один в Карфагене, а другой в Александрии, – но принадлежали к разным культурным традициям и писали на разных языках.
Септимий Тертуллиан, сын центуриона и римский адвокат, был одним из создателей церковной латыни. Он придумал множество неологизмов, описывавших неизвестные раньше христианские понятия, такие, как таинство (sacramentum) и Провидение (providentia). Отличавший непримиримым и порывистым характером, «неистовый муж», как назвал его Иероним, Тертуллиан гневно обрушивался на все, что, по его мнению, искажало чистую суть христианства. Он ни во что ставил греческую мудрость, считая, что философия не имеет никакого отношения к истине и нужна только для того, чтобы бить язычников их собственным оружием. Не больше уважения вызывали у него и те христиане, которые не стремились к мученичеству и позволяли себе человеческие слабости. Любые отклонения от идеала казались ему предательством веры и вызывали яростное осуждение и гневные насмешки. Он считал, что отступников и падших нельзя прощать, что христианин не может жениться больше одного раза (а лучше – ни одного), что каждый, кто согрешил после крещения, подлежит вечному отлучению от Церкви. Недостаточная, как ему казалось, чистота учения и жизни заставили его уйти из православной церкви к монтанистам, напрямую общавшихся со Святым Духом и проводившим время в экстатическом горении. Но со временем даже монтанисты стали казаться ему недостаточно строгими аскетами, и Тертуллиан основал собственную секту, просуществовавшую около сотни лет.
Его богословские взгляды были столь же крайними и максималисткими, как и моральные требования. Тертуллиан полагал, что христианство невозможно понять разумом: это предмет откровения и веры, а не философских рассуждений. Он с вызовом заявлял о его абсолютной новизне, не имеющий ничего общего со всеми предыдущими взглядами и представлениями. «Что общего между Афинами и Иерусалимом, – вопрошал богослов, – между Академией и Церковью, между еретиками и христианами?» Отсюда возник его знаменитый парадокс, сформулировавший суть «абсурдного» подхода к истине: «Сын Божий распят – это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий – это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес – это несомненно, ибо невозможно».
Тертуллиан вместе с Оригеном сформулировали новое учение о Св. Троице. Тертуллиан ввел в латынь само понятие Троицы (Trinitas). Он говорил, что Бог имеет три Лица, но одну природу, или субстанцию. Правда, у Тертулиана эти три Лица были не совсем равноправны: субстанцией являлся только Бог-Отец, а Сын и Св. Дух были лишь Его проявлениями и изменениями, как бы формой, в которой Он открывает Себя людям. Поэтому Сын и Дух оказывались подчинены Отцу. Пытаясь примириться с монархианами, Тертулиан говорил, что Бог един, как един император в Риме, но у Него есть помощники, так же, как они есть и у императора, хотя это вовсе не отменяет монархии.
Тертуллиан первым ввел богословский принцип, по которому правильно не то, что более логично и разумно, а то, что более спасительно. Например, для спасения человеческого рода необходимо, чтобы Христос принял настоящее человеческое тело и настоящую человеческую душу. Исходя из этого, Тертуллиан уже во II веке ясно сказал то, что для многих оставалось неясным еще в V-ом. Вопрос о непостижимом воплощении Бога в человека был настолько сложен, что многих сбивал с толку, причем не только еретиков. Например, Климент Александрийский считал, что хотя Иисус и воплотился в человеческое тело, но был абсолютно бесстрастен, то есть не испытывал ни голода, ни печали, ни гнева. Ел Он якобы только потому, чтобы кто-нибудь не подумал, что он призрак, для доказательства Своего воплощения. Тертуллиан же, опираясь на свою «безумную» логику, предвосхитил будущий догмат о двух природах в одном лице: «Мы видим двойственное состояние неслиянное, но единое в одном лице, видим Бога и человека Иисуса».
В свое время Тертуллиан был очень популярен и пользовался огромным авторитетом: св. Киприан, например, не проводил и дня, не прочитав что-нибудь из его сочинений. Но уклонение в монтанизм сильно подпортило его репутацию, и позже его заслуги были надолго забыты Церковью.
Ориген
Египтянин Ориген (его имя означает «рожденный Гором», одним из древнеегипетских божеств) был первым крупным богословом, родившимся в христианской семье. Его отца Леонида обезглавили за исповедание христианства. Сам Ориген страстно стремился к мученичеству и хотел присоединиться к арестованному отцу, но мать не пустила его из дома, отобрав одежду. Тогда он отправил в тюрьму ободряющее письмо, где убеждал отца принять муки за Христа: «Держись, не передумай ради нас!» В 17 лет Ориген остался сиротой с матерью и шестью младшими братьями, почти в полной нищете, поскольку имущество отца было конфисковано. Он жил, продавая книги языческих писателей, на 4 обола в день: этого едва хватало на пропитание. Ориген не участвовал ни в каких развлечениях и юношеских забавах, ночами напролет читал Священное писание, спал на голом полу, ходил босым и полураздетым, следуя завету Христа «не иметь ни двух хитонов, ни обуви». Он никого не боялся, посещал в тюрьмах мучеников, сопровождал их на казнь и целовал на глазах у разъяренной толпы язычников. Ходили слухи, что он оскопил себя еще молодым, чтобы, по Евангельскому слову, стать «скопцом для Царствия Небесного». Его называли Адамантием – твердым, как алмаз.
От голодной смерти Оригена и его семью спасло покровительство некой знатной женщины, сочувствовавшей христианам. В 18 лет он стал главой александрийской церковной школы. Чтобы изучить Библию, Ориген выучил еврейский язык и раздобыл все переводы Ветхого Завета, какие только смог найти. Он разыскивал их в городах, покупал с рук у неизвестных людей, выкапывал из тайников, находил в архивах. В своих «Гекзаплах», давая седьмой вариант перевода псалмов, он сделал примечание, что нашел его в городе Иерихоне, в огромном глиняном кувшине. Кроме богословия, Ориген преподавал арифметику, геометрию, философию, поэтому его высоко ценили даже римские философы. Аммоний Сакк, основатель неоплатонизма, сокрушался, что Ориген оставил философию ради богословия: «Разменял на мелочи и себя, и свои способности к науке». Ему вторил Порфирий, упрекавший богослова в том, что тот уклонился от философии к «варварским суевериям», то есть к христианству. Юлия Маммея, мать императора Александра Севера, приглашала Оригена к себе в Антиохию, чтобы он толковал ей священное Писание.
Среди христиан слава Оригена была так велика, что его как эксперта вызывали на соборы в разные уголки империи – для борьбы с еретиками. Он побывал в Афинах, в Аравии, в Палестине, где его посвятили в сан священника, и в Риме, где с ним подружился папа Ипполит. Но в самой Александрии местный епископ Димитрий относился к нему ревниво и недоброжелательно, видимо, считая, что его подопечный слишком «зарывается». Димитрия раздражало, что Ориген, простой мирянин, обучал слову Божью епископов, а потом в обход его принял сан в чужой епархии, к тому же будучи скопцом, что запрещалось церковными канонами. В вину Оригену ставились и его слишком смелые богословские мнения, например, что дьявол будет спасет Христом. Димитрий собрал два поместных собора, которые постановили лишить Оригена сана и изгнать его из Александрии. Оригену пришлось перебраться в Палестину, где он продолжал преподавать науки и заниматься своими учеными трудами. Здесь он прожил остаток жизни, окруженный преданными почитателями, которые записывали каждое его слово. Жестокие гонения при Деции погубили и Оригена: уже глубоким стариком его арестовали, подвергли пыткам и выпустили умирать на свободу.
Читайте в ПРИЛОЖЕНИИ: Учение Оригена
Монтанизм
Одной из крупнейших ересей раннего христианства был монтанизм. Это течение можно смело назвать реакцией на обмирщение Церкви. В среде христиан всегда было немало людей, которые понимали учение Христа в самой строгой и суровой форме, не признавая никаких послаблений и смягчений. «Отвергнись себя и возьми крест свой», «Оставь отца своего и мать свою и иди за Мной», – такие и подобные им слова Иисуса служили для них абсолютной нормой, любое отклонение от которой воспринималось как предательство. Мирная обывательская жизнь, которую все чаще вели христиане, не удовлетворяла их религиозного чувства, требовавшего горения и подвига. Им казалось, что упорядочивая свою жизнь, создавая жесткую церковную организацию по образцу ветхозаветной – с жрецами-священниками, обрядами, храмами, службами, культовыми книгами, таинствами, – человек все больше отдаляется от Бога и от веры. Выразителем мнений и потребностей таких людей стал Монтан и основанное им движение.
Монтан родился в маленьком городке Ардабау на границе Фригии, поэтому его ересь иногда называли «фригийской». Считается, что до обращения в христианство Монтан был жрецом Кибелы, восточной богини, требовавший оскопления своих служителей. Приняв христианство, он начал проповедовать и быстро распространил свое учение во Фригии и соседних областях Малой Азии. В некоторых местах, например, в Фиатире, к нему примыкали целые города.
Монтан решительно отбросил все, что наросло на христианстве за двести лет его существования. Никаких компромиссов, никакого союза с мирским обществом и государством он не допускал. По его мнению, основой христианской жизни должно было быть непосредственное, личное общение с Богом через Св. Духа: «В последние дни изолью от Духа Моего на всякую плоть» (Иоиль II, 28). Это общение происходило через откровение, даруемое верующему во время экстаза или во сне. Какие-либо посредники в виде епископов и пресвитеров были больше не нужны, церковная иерархия отменялась: Церковь управлялась непосредственно Святым Духом. Пророчества самого Монтана и его учеников – Прискиллу, Максимиллу, Фемисона и др. – заменяли священные тексты и составляли новый канон, который могли дополнять и изменять новые пророчества. Содержание этих пророчеств ничем не отличалось от учения Вселенской Церкви, новой была лишь сама практика личных откровений, которую Церковь в III веке уже не одобряла и не принимала.
Учение Монтана не сводилось только к отвержению епископства: он вообще был настроен строго и аскетически, стараясь возродить первоначальную чистоту и святость христианства. Монтан отвергал брак и службу в армии, призывал раздавать имущество, открыто исповедовать веру и принимать мученичество. При нем снова, по примеру ранних христиан, стали проводиться общинные собрания с совместными трапезами, где все верующие были равны перед Богом и каждый мог, преисполнившись Святого Духа, пророчествовать об истине. Монтан и его последователи были убеждены в скором наступления Страшного Суда, – это тоже объединяло их с ранними христианами, – и довольно четко определяли если не время, то место его пришествия: небольшой городок Пепуза во Фригии, который они называли небесным Иерусалимом. Сюда монтанисты, распродав дома и все свое имущество, устремлялись толпами, чтобы первыми предстать перед Господом.
Монтанизм распространился стремительно и широко. В северной Африке в новую ересь уклонился «неистовый» Тертуллиан, увлекший с собой многие приходы. В Риме ее едва не признал римский папа, но в последний момент его отговорил монархианин Праксей. Для борьбы с опасной ересью Церковь бросила в бой свои лучшие силы: Клавдия Иерапольского, Мильтиада, Серапиона Антиохийского, Иеронима и других талантливых писателей. Православные христиане смотрели на монтанистов как на злейших врагов веры и предлагали изгонять бесов из «фригийских святых», высмеивая их пророков и давая им презрительные клички. За то, что монтанисты проповедовали, прижав к носу кончик указательного пальца, их называли «застрявшими в носу», а за обычай причащаться хлебом и сыром – «сыроедами». Даже раскаивавшихся монтанистов в Церковь принимали не иначе, как через второе крещение. Некоторые ортодоксальные епископы в полемическом запале заходили так далеко, что обвиняли приверженцев Монатна в употреблении крови младенцев и каннибализме, – то есть именно в том, в чем язычники упрекали их самих. По-видимому, были и прямые столкновения между монтанистами и их христианскими противниками: церковный писатель Евсевий сообщал, что монтанисты называли православных «пророкоубийцами».
Несмотря на гонения со стороны государства и православной Церкви, монтанизм существовал очень долго, почти шестьсот лет. Начав с отрицания епископства и церковных властей, со временем он пришел к созданию собственной иерархии, подтвердив своеобразный закон, по которому всякое земное общество либо расползается вширь и исчезает, либо вытягивается по вертикали. В VIII веке император Лев Исавр издал против монтанистов закон, обязывавший их принять православие. В ответ многие из них сожгли себя внутри своих молитвенных домов.
Монтанизм был только первой ласточкой в ряду похожих ересей. Монтана иногда называют первым протестантом, хотя его учение и практика напоминали скорей образец и парадигму для многих последующих экстремальных сект. Подкупающая строгость в личной жизни, чистая и ясная духовная последовательность и бескомпромиссность веры сочетались в них с сомнительной и мутной экстатичностью духовного радения, с недобросовестной и истеричной предапокалиптической риторикой, разжигавшей нездоровый фанатизм. На таком фоне ортодоксальное христианство выглядело воплощением здравого смысла, часто переходившим, однако, в мирскую косность и формализм, что рано или поздно вызывало новый взрыв религиозного максимализма.
Можно добавить, что обратной стороной религиозного ригоризма, в том числе и монтанистского, были нетерпимость и презрение к «чужим», доходившее до прямой жестокости. Вот как описывал Страшный суд суровый Тертуллиан: «Будут и другие зрелища: день последнего, окончательного суда… Это будет пышное зрелище. Там будет чем восхищаться и чему веселиться. Тогда-то я и порадуюсь, видя, как в адской бездне рыдают вместе с самим Юпитером сонмы царей, которых придворные льстецы объявили небожителями. Там будут и судьи – гонители христиан, объятые пламенем более жестоким, чем свирепость, с которой они преследовали избранников Божиих. Будут посрамлены и преданы огню со своими учениками и философы, учившие, что Богу нет до нас дела, что души или вовсе не существуют, или не возвратятся в прежние тела… Тогда-то мы и послушаем трагических актеров, голосисто оплакивающих собственную участь; посмотрим на лицедеев, в огне извивающихся, как в танце; полюбуемся возницей, облаченным с ног до головы в огненную красную ризу… Но с еще большим удовольствием погляжу я на тех, кто свирепствовал против Господа… Такого зрелища, такой радости вам не предоставит от своих щедрот ни претор, ни консул, ни квестор, ни жрец, причем, благодаря вере, силой воображения уже сейчас мы можем в общих чертах представить его».
