Владимир Романович Максименко
Пешка метамодерна

Полная версия

В моём сердечке пусто.

Всё ниже и ниже

потолок по утрам,

Всё больше и больше

в моей рюмке грамм.

Бездарный еблан

Возомнил, что он титан.

Бутафорский талант,

И никакой ты не атлант.

Дрочево рифмовки,

Пульсация головки,

Эякуляция безвкусицы -

Дурного ума узница.

Боже, если б знал ты, как мне тошно

День ото дня копаться в прошлом,

Заебало рыться в ретроспективе,

Настоящее проносится со скоростью локомотива,

А я, дурак, живу своими мечтами и грезами.

Космос сношает меня всеми позами

Камасутры,

И каждое утро

я жалею, что не умер.

Таково кредо всех зумеров,

И да, я действительно очень устал,

При мне умерла жизнь – я будто Дедал,

И, словно нахал, шлю нахуй всех и вся,

Желающих узнать, как дела у меня.

Возложенная на меня ответственность

Ненадёжная, как гнилая лестница,

Но надежда ещё теплится,

Что я когда-нибудь сведу грим с лица

И перестану быть нюней ебучей,

Наведя наконец серьёзную бучу

В обществе плебеев и невежд,

Набросившись на культуру, как стриптизёрша на шест.

Но пока я лишь молодой долбоеб,

Что знает слишком мало,

И если даже пойду на войну, то не смогу биться до талого.

Тварь ли я дрожащая иль право имею?

Всего скорее свин, обращённый Цирцеей.

Знания – одновременно бич и панацея,

Я наблюдаю смерть планеты, как принцесса Лея.

Старушка Гея, не серчай, скоро блошки передохнут,

Их поглотит печальный омут

Из собственных пороков,

Питающихся от идеи Локка.

Как мало нынче личностей – одно тупое стадо,

Я будто натурал в сердцевине гей парада,

И каждая дешевка возомнила себя кем-то,

Но всего лишь товар в магазине Лента.

Ебучие мотивашки для ебучей размазни,

Мол ты особенный и не такой, как все они, -

Пускай горят огнем, и то пламя-очищение

Всех переродит, как иорданское крещение.

Должно ли быть счастье у поэта?

Иль смысл в том, чтоб ехать без билета

Зайцем на поезде судьбы

И на выходе багаж свой не забыть?

Поэт – слепец, и депрессия – собака-поводырь;

На столе стоит перо и початая бутыль -

Лишь уставшая душа уже не способна лгать,

И снова разум осаждает нескончаемая рать

Из комплексов и страхов,

Но я, поставив голову на плаху,

Предстану, словно чистый лист,

Я – эксгибиционист,

И, не стесняясь, оголяю свои мысли,

Всё так натужно высирая новый смысл.

Ну а счастье для творчества – золотая клетка,

Потому выбираю страдания, стимулируя свой ректум.

Эти крики и капризы всего лишь фурнитура

Твоей лицемерной и ссучиной натуры.

Иди нахуй, паскуда,

Ты была апостолом, но тот апостол – Иуда.

Видимо, любить меня позор,

И тебя не купили серебром,

Ты лишь нашла повод для убийства -

Меня это сломало как опиум индийца.

Если жизнь – книга, то моя явно беллетристика,

И с каждым новым листиком

Рождается посредственность.

Ну что же за нашествие

Припадков ебучей депрессухи -

Мои мёртвые чувства уже давно разбухли,

Выделяя трупный яд,

И вихрь токсиновых плеяд

Отравляет мой измученный рассудок,

Я пребываю в повседневных муках

И заебался писать о том, как я устал,

Мои стихи красивы, но пусты, словно светский бал.

Это чадо из-за МКАДа

Сковано цепями Прада,

И декада из каратов

Заменяет ей монаду.

Девочка падка на баксы,

Сучка-охотница, как такса.

О дивный новый мир по Хаксли -

На завтрак заебашит ксанакс.

Часть всеобщей парадигмы,

Паттерн денег вместо ликвора,

Бедность для неё энигма,

От мира бабки служат ширмой.

Хэй народ, всех с Новым годом!

Бахну водки и заем бутербродом

С маслом и икоркой красной

И в этот дивный вечер праздный

Буду слушать речь Путина-царя,

Восхищённо каждому слову внемля.

«Этот год был для всех нас тяжёлым,

Но мы выжили, оставшись с жопой голой» -

Что ж, охуенно смолвил президент,

Теперь пойду гулять, нацепив любимый бренд

Трэшер, ведь повсюду трэш и суета,

Не ощущаю праздника, ведь в сердце пустота.

Этой ночью люди, как огонь бенгальский,

Сгорают быстро и как-то мало-мальски

Ярко, а после окажутся где-нибудь в сугробе.

Эскапизм и мир иллюзий, где я покину лобби.

Её глаза – два сгустка похоти.

Сгрызаю уважение к ней, как ногти,

Кусай локти и давись моим хуём -

Придворная шалава предстала перед королём

С присущей вещи покорностью

И собачьей готовностью

Услужить своему хозяину.

Обрушу шквал ударов с гневом Каина,

А ты с радостью попросишь добавки;

Сюр происходящего не доступен даже Кафке,

Но это жизнь, где поломанный рассудок

Пытается уподобить себе тело,

И я, не спавший двое суток,

Заполняю её хоть чем-то белым.

Я – первый из людей и я – последний из людей,

В обществе блядей тяжело не быть прелюбодеем;

Моя душа давно покрылась коростой,

Видимо была не по ГОСТу, и как же просто

Меняются в наше время мнения

Под предлогом релятивизма и ебаной лени

Пораскинуть своими мозгами,

Но зачем, если можно думать, как Канье,

Или Трэвис, или любой другой еблан с эстрады,

Даже не осознавая, пресмыкаясь, как гады,

Считая себя главным героем мнимой баллады,

Молю Бога о насморке, лишь бы не чуять этого смрада.

Порой достигнуть дна – это победа,

Ведь, теряя всё, ты обретаешь себя,

Выводя душу на искреннюю беседу -
Насколько релевантен твой футляр.

Мысль-сопля – избавляться от неё приятно,

Ебучий ринит не позволяет уснуть,

Дышать полной грудью, ощущая прохладу

И беззаботно живя, – выбираю сий путь.

Тяжко от собственной безвольности,

Давит загубленный потенциал,

Я подбитая птица, коей остаётся ползти,

Но не сбежать с корабля, что попал под напалм.

Сквозь пелену мглы явилась ты,

Собою освещаешь мои казематы.

Душа-фурнитура разлетелась на винты,

И их разобрали мародёры да пираты,

Но вот же ты – искуснейший протез -

Это парадокс ладьи Тесея,

Но без тебя мне вечный слезный энурез,

И я прошу стать моей панацеей.

А по трассе мчится маршрутка,

Минута в ней равняется суткам.

Едет катафалк для живых -

Тысяча ударов ножевых

Для психики человека.

Водила-тюремщик, ну а мы зеки.

Реквием по неге для каждой души -

Ехать не удобно – за спиною калаши,

Воздух пропитан смрадом уныния,

А чем еще дышать, если птицам обрубили крылья?

Изнеможенный, я под бой курантов

Петляю в кругах ада – нерадивый Данте,

Облачаюсь в латы гаснущих светил,

Если любовь и была, то я ее давно убил.

Я – одна гигантская проблема,

Камнем вниз иль дальше всех бесить – моя дилемма.

Я устал и смиренно прошу упокоения,

Ведь каждый день, как весеннее обострение;

Я потаскан собственным всеведением,

Но по заветам Бэкона в плену всех приведений;

Я потерян, и взломали мою волю -

К ней дьявол подобрал совсем простой пароль.