полная версия
Владимир Романович Максименко
Пешка метамодерна
Грусть о былом, тоска по прошлому-
Квинтэссенция в крике истошном.
Когда из ян я превратился в инь?
Господь, прости за все – аминь!
Я порхаю словно птица,
Не хочу как батя спиться;
Надо покидать станицу,
Чтобы покорять столицу
Отфаршмаченных дешевок -
Город суеты и пробок;
Толпы люда у остановок
Едут собирать свой хлопок.
Зачем думать, что не так,
Лучше закурить косяк,
Вот и стак проблем иссяк,
Но ты тот же, блять, босяк.
Пустой мир- пустой люд,
Словно ресторан без блюд.
Пустой мир- пустой ты,
А повсюду злые рты.
Пустой мир- пустой я,
Нету смысла нихуя.
Пустой мир-пустой мир
Это маргиналов пир.
Люди там же, что и тут,
Также незачем орут-
Их волнует только лут,
Да страшит путинский кнут.
Одержимые деньгами
Восторгаются ворами
Ну и мнят себя богами,
Чтоб топтать слабых ногами.
Это будто плохой мем-
Нету ценностных систем;
Вокруг тысячи проблем,
А ты, калека, глух и нем.
Долой самодержавного царя!
Это голос неугодного борца
За свободу мнений,
За свободу оставаться кто ты есть.
Я новый Владимир Ильич Ленин -
На броневике поеду вершить месть
За угнетение своего народа
Под игом этого тщедушного урода.
Мы скинем бомбу в Геленджик,
Мои заявления остры словно аджика;
Мы дадим людям справедливость-
В нашем государстве все будут равны,
На убой пустим олигархическую живность-
Догматировать законы будем мы, а не они.
Отныне жизнь каждого будет ценна,
Диссиденты поплатятся сполна;
Я призываю подняться с колен-
Уничтожить классовый барьер!
Не поведя редкою бровью,
Подтерла зад моей любовью.
Разбитая душа, разбитые мечты, разбитое сердечко-
Всё не может отыскать местечко,
Где схорониться и раны залатать;
Каждый день смотрю я на кровать -
Там произошел наш первый поцелуй.
Я думал нас ждет сказка, а оказался хуй.
Твоя бескомпромиссность меня ранила, как пули,
Ебучий парадокс убитого дедули;
Чтобы сохранить хотя бы шанс исходил я на говно,
Но не понимал, что все было просрано давно,
И уже предвижу, как годовая депрессуха
Вскоре окажется несущей косу старухой.
Спустя столько времени я снова на том месте,
На балконе, попивая чаек нэсти,
Вспоминаю, как трепетал пред возможностью остаться во френдзоне,
А теперь мне на все похуй- одинокий ронин.
Не понимаю лишь, как столько пройденных событий
Были перечеркнуты с ебучей прытью.
Возможно, только я еблан: надо лучше было разбираться в людях,
Или все легко, и она просто шлюха – не имеет сути,
Ведь беззаботная и счастливая моя ипостась является смердом
У образа забитой всеми жертвы.
Маятник бессмыслия набирает обороты,
В мире нет баланса словно у героев доты;
Под чистым небом ходит грязный человек -
Волочит своё тело не смыкая век,
Прикрываясь постиронией,
Пытается глушить в себе агонию.
Воздух полностью пропитан горем;
Истина любви познается в ссоре;
Аллергия на космическую пыль,
Да и не переносится ковыль.
По итогу остаётся лишь терпеть
Всю несуразность естества,
До конца дней сосать лапу, как медведь,
Без возможности достигнуть мастерства.
Я лишь хочу, чтоб все было по-моему,
Чтоб все слушались меня покорно,
Чтоб воспевали дифирамбы, как Конан Дойлу,
И чтоб при виде моем звучали валторны.
Разве многого просить изволю,
И разве не достоин этих почестей,
Из-за чего я обделен владыческою ролью,
И отчего образовался иной ход вещей?
Нынче мне должно лишь притворяться человеком
И пытаться примириться с мнением дураков.
Равенство – плесень на страницах людского века,
И только смерть способна освободить меня от оков.
Я, словно мушка в паутине,
Могу лишь томиться до прихода паука,
Мои дни проходят в ожидании гильотины,
И все что я вижу лишь два палачьих сапога.
Лучше бы не трепыхаться вовсе,
Это только изнуряет силы,
Никого не волнует личность – все лишь дело в спросе,
И, если будет выгодно, тебя посадят на вилы.
Зачем тащиться на работу утром,
Один ведь хуй мы все умрем,
Лучше пачкать одеяло перламутром,
Начиная часов в 11 подъём.
Детерминируя, реальность
Извергает своё пламя,
Всплывает наружу сакральность,
Обрамляя жаром мое племя.
Очередная комедия Галустяна -
Да, это моя жизнь, но мне похуй,
И я Онан, и мертво мое семя,
И что бы не происходило, я всего лишь кроха,
Ибо каждый мой выбор – иллюзия свободы,
А я не хочу быть ничтожным рабом;
Хочу, будто Спартак, восстать против господ,
Но и эта попытка будет похоронена подо льдом.
Ты хотела остаться друзьями,
Но я не видел в тебе друга
И лишь рыдал, как малолетняя сука,
Когда полотно нашей судьбы распряли.
И инфантильная твоя душонка
Осознать была не в силах,
Что мертвым следует лежать в могилах
И последним разом, где ты их видишь, будет похоронка.
Однако я принял смерть
И принял боль и хлад утраты,
И даже назначение меня в сатрапы
Не сможет сердце мое согреть.
Прошли года, а я все там же, в Бухаресте,
Смотрю прям в твои глаза,
Глаза, застывшие на месте,
Что так пристально смотрят в никуда.
В них нет печали, в них нет горя,
В них есть лишь один момент,
Где ты наблюдала за чайками у моря,
А я теперь наблюдаю монумент.
С самого детства у меня нет настоящей жизни,
И давно бы умер, да, наверное, расстрою ближних.
Нет стремления к знаниям, нет стремления к культуре:
Абсолютно блеклая невзрачная фигура,
Разжижаю мозг просмотром постной хуеты в ютубе,
Разлагаю душу, ебя накуренную суку в ночном клубе.
Каждый день пребываю в нескончаемой фрустрации,
Я был испорчен ещё в течении овуляции.
Постоянная стагнация, и нет путей развития,
Если мир пизда, то мне быть в нём хламидией,
И этой планете срочно нужен венеролог,
Дабы процесс репродукции был ещё долог.
Как будто между Сциллой и Харибдой,
Я застрял между апатией и ленью;
За свою токсичность буду осужден Фемидой,
Хочу лишь быть забытым да убраться в свою келью.
Какой нахуй огонь – заблуждение Гераклита,
Ведь началом всех начал по-любому была грязь;
Ежедневно пропускаю своё сознание через сито
В попытках разгадать межгалактическую связь.
Желаю укрываться покрывалом космоса
Да плескаться в пруду Киндзмараули,
Но томится в клетке душа философа,
А один из стражников – уравнение Бернулли.
Если Бог – учёный Броун,
То все мы лишь его частицы,
А я частица-клоун,
Которая своей потешностью кичится.
В своей квартирке, как букашка в янтаре,
Словно Диогену, мне в ней нету места,
Но янтарь растает на горновом огне,
Ведь создается мой язык в кузне Гефеста.
Моя невеста родина
Что-то, блять, нашкодила,
Зачем же ты нашкодила,
Моя невеста родина?
Зачем же ты, родная, изменила мне
С каким то уебаном в кладовке, в полутьме?
Я же дурачок возвышал тебя,
