Владимир Малик
Князь Кий
И пошёл на Винитара войной.
Сошлись они на реке Днепр, который готы называли – Данапр, гунны – Гуннивар, то есть река гуннов, а некоторые другие племена зовут по-своему – Эррак.
Люто бились они и день, и другой. Стонала, гудела под копытами коней земля, лилась ручьями кровь, наводя страх на войско готов, а стаи воронов закрывали полнеба.
И увидел Баламбер Винитара, который рубился наравне со всеми. Наложил стрелу на свой, склеенный из прочного вяза-дерева, тугой лук и послал стрелу ему прямо в голову.
Винитар замертво упал под ноги своего коня.
И бросились готы бежать, охваченные отчаянием и страхом. А гунны догоняли их и рубили острыми саблями, разили копьями, вязали арканами и тащили, как скотину, в рабство.
Победил готов Баламбер и взял себе в жёны златокудрую красавицу Вадамерку.
И сбылось пророчество Божа. Винитар погиб, а его племя покорилось гуннам и рассеялось по свету, нигде не находя себе постоянного пристанища…
Кроваво-красная луна медленно заходила за Высокий курган, и тёмная тень всё шире и шире покрывала ночную степь. Кий долго смотрел, как багровый круг скрывался за горой, и ему казалось, что там, на вершине, на самом шпиле, шевелятся какие-то громадные фигуры… Может, это тени, а может, на высоких столбах снова умирает, распятый вместе с сынами и князьями, король Бож? И может, это не багряное лунное сияние струится с неба, а их кровь стекает с горы в шумный степной поток? Может, в глубине горы до сих пор живёт душа короля Божа?
Долго стоял Кий, погружённый в раздумья, пока луна вовсе не скрылась за Высоким курганом и землю не охватила непроглядная тьма. Тогда он вздохнул, направился к биваку и, убедившись, что все спят, а вокруг разлилась мирная тишина, прилёг и сам на душистую траву.
Но дремал он чутко. Как только на востоке занялась заря и в степи защебетали птицы, он вскочил, с удивлением посмотрел на Высокий курган, стараясь понять: видел ли он тень короля Божа наяву или это ему померещилось, и начал будить своих спутников.
Рось
Рось – праотеческая река рода рось или русь, который с незапамятных времён расселился по её берегам и притокам – Рославы, Роськи, Роставицы, Молочной, Хороброй и Протоки. Род этот разросся так, что стал большим, как племя.
Иногда тихо и плавно, а иногда стремительно несёт Рось по каменистому руслу свои чистые прозрачные воды. То здесь, то там над нею поднимаются высокие кручи, темнеют густые дубравы, шумят леса. В дубравах и борах водятся вепри, туры, олени, косули, волки, гнездятся птицы, в дуплах старых деревьев мирно гудят пчелиные рои. В густейших чащах живут лесовики и души умерших предков – домовики, или домовые. В водах реки так и кишит рыба – плотва, щука, лещ, сазан, окунь, судак, стерлядь, а в тихих заводях, в глубине тёмных до синевы ям, плещутся русалки и водяники, или водяные. В лунные ночи они выходят на зелёные береговые поляны и водят свои хороводы.
Род русь – один из многих в племени полян. Веси полян привольно раскинулись на визитных поймах, на больших лесных лужайках и опушках, удобных для хлебопашества. Никакими природными преградами не защищённые от вражеских набегов, селились вдоль рек да в привольных долинах, также вблизи от воды. Только жилище старейшины рода Тура – на острове, омываемом бурными потоками порожистой в этом месте Роси.
Остров большой. Стоит он на самой быстрине каменной громадой, которая за многие века потрескалась и раскололась на глыбы разной величины. А Рось, как разъярённый зверь, бьётся о его подножие, мечется по камням, прорывается по узким щелям между скал и мчится дальше, в тёмную пучину. Здесь всегда, и днём и ночью, летом и зимой, стоит непрерывный гул, а в солнечные часы в мелких водяных брызгах играет яркая радуга.
Вниз по течению остров постепенно снижается, переходит в широкую плодородную равнину, засеянную разными злаками. Здесь раскинулось селище Тура, прозванное Каменным Островом.
В полдень к южному берегу подъехало несколько всадников. Передний что-то крикнул через реку старику, дремавшему на солнышке возле подъёмного деревянного моста. Тот радостно замахал руками и сразу стал опускать на крепких конопляных канатах перекидной настил. Всадники спешились и, не торопясь, осторожно перебрались на остров. Навстречу им от селища с лаем выскочило несколько псов. Потом появились люди.
Русоволосая девушка в длинной белой сорочке закричала:
– Отче, отче, Кий с братами вернулись!
Из большой хижины, стоящей посреди селища, вышел Тур. Приложил руку ко лбу, прикрывая глаза от солнца, чтобы получше разглядеть прибывших.
За ним на площади собрались родовичи – старшие и младшие, седые деды и стройные крепкие отроки, сгорбленные старушки и розовощёкие девушки, подростки и совсем малые, только начавшие ходить, дети. Высыпал весь род. Никто, порой и сам Тур, не мог определить степень родства некоторых из этих людей с семьёй старейшины. Жили они здесь издавна, и все друг друга считали близкими.
Девушка помчалась навстречу братьям.
– Что хорошего привезли из степи?
Кий обнял сестру.
– Только гостей, Лыбедько!.. Передаём их на твоё попечение – устрой всё как следует!.. – указал на измождённых уличей. Тут же добавил: – Покличь поскорее волхва Ракшу – пускай придёт: раненого привезли!
Лыбедь кивнула ему, а всем поклонилась и убежала.
К сыновьям и тем, кто с ними прибыл, подошёл старейшина. Его встревоженный взгляд задержался на незнакомых женщинах и отроке, едва стоящих на ногах от усталости, потом на взмыленных конях, на диковатом гунне со связанными за спиной руками. Вдруг он увидел измученное лицо, что выглянуло из походных носилок.
– Князь Добромир? Откуда? Какими судьбами? – Но заметив, что тот едва шевелит губами, обернулся к Кию: – Что с ним?
– Гунны разгромили уличей, отче.
Тур содрогнулся.
– О милостивые боги!.. Не может этого быть!
– Но это так, отче. – Кий пожал плечами. – Не прошло и недели, как это случилось. Почти вся дружина князя Добромира погибла. К счастью, княгиня, княжна и княжич спаслись.
– Что же дальше задумали гунны?
– Только богам это ведомо… Князь Добромир думает, что каган Эрнак хочет восстановить такую державу гуннов, какой она была при Аттиле. Из Мезии[13] он перебрался на левый берег Дуная, и, чтобы соединиться с родственными акацырами, кочующими вдоль моря, Эрнак сначала напал на уличей, которые стояли на его пути. А если две орды гуннов объединятся, то…
– Пойдут на нас?
– Наверно. Разве найдётся, кто сможет им помешать?
– Да… некому, – задумчиво произнёс Тур. – Тиверцы, если ещё не разбиты, сами в страхе великом, как бы Эрнак на них не пошёл.
– Лазутчики гуннов вскорости могут появиться здесь и разнюхать, что мы к отпору не готовы… Не повелишь ли, отче, поехать к князю Божедару и отвезти ему пленника? Пусть расспросит его…
– Ты разумно говоришь, Кий. Отправим гунна к князю Божедару… И гонцов пошлём по всем родам полянским – пусть предупредят об опасности!
– Хорошо, отче, – поклонился Кий.
– Ну а теперь – несите князя Добромира в хижину. Да осторожно! Чтоб не повредить ему…
Волхв Ракша снял с плеча кожаную торбу, положил её на лавку, в ногах князя Добромира, и обвёл суровым взглядом пёструю толпу, заполнившую половину жилища. Густые седые волосы, перевязанные через лоб ремешком, спадали ему на плечи и на спину, пучком торчали на макушке.
Всем стало не по себе. Никому не хотелось встретиться с пронизывающим взглядом старика. Кто его знает, что у него на уме?
Передние попятились, оттесняя тех, кто стоял у порога. Кто-то наступил соседу на ногу, кто-то кого-то толкнул. Послышались приглушенные охи и ахи.
– Идите отсюда прочь, чада! – загудел сердито старик и замахал на людей руками. – Пусть останутся только Тур, Кий, княгиня да ещё Лыбедь!
Толпа заколыхалась. Родовичи начали поспешно выходить наружу. Одна Цветанка несмело шагнула к волхву.
– Деда, а мне повелите остаться? Это мой отец, – и нежно взглянула на раненого.
– Твой отец?… – Ракша погладил дивчину ссохшейся ладонью по давно не чёсаным косам. – Нет, отроковица, тебе тем паче нельзя здесь быть… Иди походи на воле.
Цветанка медленно вышла.
Ракша повынимал из маленьких круглых оконец тряпичные заслонки, и внутрь ворвались яркие солнечные лучи. Подойдя к Добромиру, долго всматривался в него, что-то бурча себе под нос.
Князь лежал на широкой, застеленной овчинной полостью, лавке. Тяжело дышал. На волхва не обращал никакого внимания. Только раз открыл помутневшие глаза и пристально посмотрел на старика долгим, испытующим взглядом. Потом снова опустил веки.
Тем временем Ракша начал что-то напевать и притопывать ногами, обутыми в кожаные тёмные постолы. Постепенно пение становилось громче, а движения ускорялись. Волхв поднял вверх узловатые руки, затряс головой так, что волосы сзади разлетелись, как на ветру, и тут же пустился в быстрый танец. Постолы глухо шаркали по глиняному полу. В ритме пляски из уст старика срывались какие-то маловразумительные слова-заклинания, которые как удары бубна подхлёстывали его и заставляли двигаться всё быстрей и быстрей.
В его бормотании слышались порою знакомые слова, но они перемежались с совсем незнакомыми, со странными возгласами, вызывавшими в сердцах присутствующих тревожное чувство. Часто повторялся один и тот же припев:
Чорна смерте-моровице,
вража язво-язвовице,
мертва крiвце-кривавице,
йдiть на води, на три броди,
йдiть до лiсу, до трилiсу,
йдiть на луки, на прилуки,
цур вам пек, цур вам пек!
Внезапно волхв остановился, умолк, тяжело переводя дух, потом взял торбу и начал вытаскивать разные колдовские снасти: кремень, кресало, трут, пучок сухой травы, нож, длинное широкое шило и маленький закопчённый горшочек с отогнутым наружу венцом, как у макитерки.
Всё это разложил на скамье.
Высек огонь, поджёг траву, от неё по хижине разнёсся лёгкий приятный аромат. Окурив раненого со всех сторон, колдун кинул остатки травы в кабицу – открытую печь в углу – и принялся снимать с князя уличей затвердевшие от крови повязки. Ему стала помогать княгиня Искра.
Волхв долго смотрел на рану в груди.
– Наконечник стрелы там?
– Там, – ответила княгиня.
– Хм, хм, плохо. – Ракша прошептал что-то себе под нос и глянул на Лыбедь: – Принеси, отроковица, кусок полотна и кувшин тёплой воды… А вы, – обратился к мужчинам, – помогите мне вытащить из раны подарок гунна… Держите князя покрепче!
Тур и Кий, сжав зубы, взяли князя Добромира за руки и за ноги. А Ракша осторожно ввёл шило в рану.
Княгиня вскрикнула и отвернулась. Кий почувствовал, как у него в руках вздрогнуло, напряглось и замерло тело князя. Из раны пошла кровь.
– О боже!.. – прошептал бледными губами князь Добромир.
Волхв, казалось, ни на что не обращал внимания. Быстро поддел и вытащил небольшой наконечник стрелы.
– Есть! – и бросил в кабицу.
К этому времени Лыбедь принесла тёплой воды и свиток выбеленного на солнце полотна. Волхв обмыл раны на груди и на ноге, смазал светло-коричневой мазью, которую зачерпнул прямо пальцем из горшочка. Потом туго перевязал раны.
После этого ещё немного побормотал над князем, снова окурил его дымом пахучей травы и собрал свои снасти в торбу.
Выйдя с ним наружу, Кий спросил:
– Поправится князь? Помогут ему твои мази и заклинания, волхв?
– Не каждому они могут помочь, – ответил старик и, оглянувшись, понизил голос: – Не заговоры и мази лечат, а боги! А они отвернулись от князя уличей. Душа его уже готовится оставить тело и переселиться к предкам…
– И никакой надежды?
– Нужно жертвой задобрить Световида… Может, тогда…
Старый Ракша замолчал и побрёл в свою сторону, а Кий, огорчённый словами волхва, остался на месте. К нему подошла Цветанка, тихо спросила:
– Он умер?
В глазах у неё стояли слезы.
– Нет, живой…
Кию не хватало духа сказать ей, что надежда на выздоровление отца совсем мала, если она вообще осталась. Смотрел, как ещё больше побледнело девичье лицо, а в глубоких голубых глазах затаился страх.
– Чует моё сердце – помрёт, – прошептала Цветанка и заплакала.
Стояла перед ним измученная тяжёлой опасной дорогой, убитая горем. Руки и ноги до крови исцарапаны колючими кустами да бурьяном, которых так много на степном бездорожье. Буйные косы спутались на голове, сорочка местами разорвана…
– Не плачь. – Кий тронул её за плечо. – Сегодня воздадим требу богам, чтобы защитили его… Если случится наихудшее, ты не останешься одинокой. Мой род не даст тебе погибнуть. А я… возьму тебя в жены. Буду защищать и оберегать тебя. Щек и Хорив станут тебе братьями. Во всем помогут. Сестрица Лыбедь позаботится о тебе… Не плачь!
Дивчина заплакала ещё безутешнее. Кий растерялся. Подошла Лыбедь.
– Что она так?
– По отцу убивается… По князю. – И юноша, обрадованный появлением сестры, сказал: – Возьми её к себе, Лыбедько, искупай, переодень в чистую одежду, приголубь… Ну, сама знаешь, что нужно… Присмотри, как за родной…
Разговор Тура с Креком не дал ничего нового. Нескольких слов, которые ещё остались в памяти старейшины с молодых лет, когда ему приходилось встречаться с гуннами, явно не хватало, чтобы понять что-нибудь. К тому же Крек не проявлял ни малейшего желания понять, о чём его спрашивают. Сопел и молча посматривал из-под тяжёлых век на светлоголовых молодых русов и их седовласого отца.
Тур сплюнул в сердцах…
– Ничего от этого чучела не добьёмся… Собирайте, сыны мои милые, молодшую дружину! Пускай отроки садятся на коней и мчатся от рода к роду, от веси к веси! Пусть оповестят всех: держать наготове копья и луки, мечи и щиты – гунны близко!.. А мы сейчас принесём богам требу, завтра же поедем к князю Божедару на Родень – отвезём пленника и расскажем об опасности…
– Хорошо, отче, созовём дружину, – ответил Кий и обратился к Щеку: – Иди, брат, поднимай младших. Пусть собираются к скале Световида.
Щек тряхнул кудрявым чубом и, не переспрашивая, отошёл в сторонку, заложил в рот пальцы, оглушительно засвистел. На этот сигнал отовсюду заспешили к нему отроки. Щек передал им наказ Кия, и те помчались собираться в путь.
– Сейчас будут, – сказал, возвращаясь, Щек. – Хлопцы мои быстры как ветер…
Тур одобрительно кивнул:
– А теперь воздадим требу Световиду и всем богам, чтобы благоволили к князю Добромиру и его родовичам, чтобы защитили его от смерти, а нас всех – от кровожадных гуннов… Хорив, возьми в повети ягнёнка – принеси к требищу! А тем временем и молодшая дружина соберётся к Световидовой скале…
Хорив быстро пошёл к повети, сплетённой из лозы и хвороста, обмазанных глиной. Вскоре он вынес на плечах ягнёнка и направился к водопаду, где среди зарослей виднелись серые скалы.
Все двинулись за ним.
Световид – самый высокий деревянный идол – стоял на возвышении перед скалами, откуда открывался красивый вид на реку, на водопад и прибрежные поля и леса. Это был бог солнца – главный Полянский бог. Ему приносили в жертву быков, коров, овец, свиней, домашнюю или дикую живность, а в дни большой беды и всеобщего горя – и людей тоже. Перед идолом – тёмное от пролитой крови круглое каменное требище.
Родовичи остановились перед Световидом.
Здесь же собрались воины из молодшей дружины – подростки, которых Кий с братьями учили всему, что должны уметь настоящие мужи. Их было ещё не много, – только те, кто находился поблизости. Другие подходили. В белых полотняных штанах и рубахах, загорелые, вихрастые, в постолах, а то и босые, они как-то незаметно, бесшумно появлялись из-за деревьев и кустов, становились полукругом позади старших родовичей.
Старейшина снял с плеч Хорива ягнёнка и положил на требище. Наступив на связанное животное ногой, поднял руки и громко заговорил, благоговейно всматриваясь в жёлтый лик верховного божества:
– О всемогущий Световид! Ты даёшь всему сущему на земле свет и тепло, побеждаешь мрак ночи и зимний холод! Ты даёшь жизнь людям и деревьям, зверям и птицам, рыбам и змеям! Ты всё можешь. Будь же милосерден, боже, и защити князя Добромира от смерти, а нас – от грядущей напасти! Мы принесли тебе требу и молим, чтобы ты принял её в знак нашей любви и уважения к тебе, бог солнца и жизни!
С этими словами он вынул нож и одним взмахом перерезал ягнёнку горло. Ярко-красная кровь оросила камень требища.
Родовичи все хором вторили старейшине, простирая руки к идолу:
– Прими, Световид, требу! Защити нас от всякой напасти, лихого ока и злых духов!
Затем все опустились на колени – замерли в низком поклоне перед идолом, вершителем судеб людских и всего сущего на земле. И пребывали в таком положении, пока жертвенная кровь не запеклась и не высохла – знак того, что жертва принята.
Тогда волхв Ракша, подняв к Световиду руки, закружился в молитвенном танце – всё быстрей и быстрей. Седые его волосы развевались на ветру, глаза пылали, как у человека наевшегося дурмана, а из уст звучали слова моления.
Наконец он опустился в изнеможении на колени рядом с родовичами и долго стоял так, что-то беззвучно шепча сухими, с синими прожилками губами.
Умилостив бесстрастно взирающего вдаль идола, старейшина велел всем возвращаться назад, к своим хижинам, а сам с сыновьями и молодшей дружиной отошёл к краю скалы к обрыву, где клокотала вода.
Они стали кружком.
– Почто позвали нас сюда? – спросил стройный светловолосый отрок. – Только собрался ставить мерёжу, вдруг слышу – свист… Я бросил всё и бегом сюда… Что случилось?
– Имей малость терпения, Ясень, – коротко ответил старейшина. – Сейчас узнаешь…
Ясень тряхнул выцветшими на солнце льняными волосами, подстриженными под горшок, и посмотрел на Кия доверчивым, как у ребёнка, взглядом.
Кий улыбнулся и взъерошил хлопцу волосы. Любил отрока. Тот был одногодком с Хоривом, дружил с ним и, как всем было известно, не сводил глаз с Лыбеди… Даром что с виду хрупкий. Молод ещё?! Ничего – возмужает. Зато быстрый, сметливый и ко всему способный. Никто из отроков не стреляет так метко из лука, не разведёт так ловко костёр в мокром осеннем лесу, не испечёт так вкусно попавшего в силок тетерева, как он… А пробежать без отдыха от веси к веси, взять невидимый след и не сбиться с него – и в этом Ясеню нет равных.
– Гунны близко, други! Погромили уличей, смерти предали многих… – сказал Кий. – Потому и собрали вас сюда… Не мешкая садитесь на коней, мчитесь от рода к роду – оповещайте росян об опасности! Пускай воины готовят оружие и ждут условного знака… Часть из вас пойдут в степь нести сторожу…
– Когда выходить?
– Сразу же! Медлить нельзя!
Кий обвёл взглядом отроков. Хотя молоды ещё, но сильные, быстрые, выносливые. Загорелые лица, мускулистые руки, округлые мощные плечи, густые чубы… Его дружина. Други. Уже настоящие воины! Самому младшему – четырнадцать лет, старшим – Щеку, Хориву, Ясеню и всегда молчаливому суровому Коню – семнадцать, восемнадцать и девятнадцать… Он научил их метко стрелять из лука, разить копьём, обороняться щитом, рубить и колоть мечом, ездить верхом, выслеживать врага и дичь, разводить летом и зимой, в дождь и ветер костёр, чтобы испечь лепёшки, зажарить мясо или просушить мокрую одежду, ходить пешком от зари до зари без отдыха, а ночью – находить путь по звёздам. И ещё – собираться по первому зову, переплывать реки, заговаривать кровь и перевязывать раны…
Даром что молодые – каждый уже стоит взрослого опытного воина. А главное – преданы ему, как братья. Старейшине и князю не добиться того, что его дружина сделает по его велению.
Все поделены на десятки, над каждой – старшим являлся десятский. А Щек, Хорив, Ясень и Конь – мужи велии – старшие над сотнями, сотские…
Поначалу это была игра. Тур даже посмеивался над этой затеей. Но когда увидел, как отроки искусно, метко стреляют, как бьют копьями в цель или, набросив на себя овчину, спят и в дождь и в снег в безлюдной степи, скоро убедился, что это далеко не игра, что все стали настоящими воинами, на которых можно положиться и в самую трудную пору.
Все они сейчас пристально и преданно смотрели на Кия, ожидая приказа. И он коротко сказал:
– Конь с тремя десятками – сторожите степь. Остальные – скачите от рода к роду с вестью о гуннах. На Росаву, на Красную, на Роську, на Стугну – до самого Ирпеня! Идите!
Родень
Через три дня в полдень Тур с сыновьями и пленённым гунном появились на берегу Днепра, где впадает в него светловодая Рось. Они поднялись на высокую гору по названию Родень. Вокруг неё издревле живёт княжеский род – родь.
С двух сторон гора словно срезана – крутые, почти отвесные стены обрывов окаймляют её. Над Днепром также поднимается ввысь каменная твердь. В самом узком месте перешейка, соединяющего гору с материком, – частокол и крепкие деревянные ворота. За ними – княжеское селище. А вдали – необозримые просторы левого берега, по которому на многие поприща[14] тоже живут роды полян.
Стоял тёплый солнечный день. С Днепра веяло свежестью широких плёсов, густыми запахами камыша, осоки, ракитника и ольшаника. Из пологих, поросших тёмным грабом, клёнами и орешником оврагов доносилось весёлое щебетанье птиц, а в чистом голубом небе величественно парили гордые орлы.
– Как тут красиво, отче! – воскликнул восторженно Кий. – Каменный Остров всем нам нравится, но здесь лучше! Почему ты, отче, не поселился на берегу этой величавой реки? Почему твой брат, а наш стрый Межамир, – на Днепре, а ты – на Росе?
Тур улыбнулся в бороду.
– И у нас совсем неплохо… А если перебрать все красивые места, что я повидал за свою долгую жизнь, да сказать – выбери наилучшее, то и я растерялся бы. Так много их было! И на Дунае, и на крутобрежном Рейне, и на тихой реке галлов – Сене, и в тёплой солнечной Италии… Где только меня с князем Божедаром в молодости не носило!.. А возвратился-таки на свою родную Рось – и не жалею, и лучшего ничего не хочу.
С этими словами он ударил древком копья в ворота. Из-за них послышался старческий голос:
– Кто там? Князь Божедар почивает…
– Отворяй, Лось! С Каменного Острова мы. Тура, небось, помнишь ещё?
– Тура! Как не помнить? Почитай, полсвета исходили вместе!.. Каким ветром занесло тебя, друже, к нам?.. Заезжай, заезжай!..
Скрипнул деревянный засов – и ворота широко распахнулись. Высокий, седой, но крепкий ещё на вид страж широко раскинул руки.
– Ту-ур! Друже! Ты такой же молодой, как всегда! И годы не берут тебя… Только голова побелела ещё больше…
Всадники спешились и вошли на подворье.
Старые друзья расцеловались. Оказалось, что они не виделись много лет, и теперь с удивлением и радостью разглядывали друг друга.
– А это твои сыны?
– Да, Лось, сыны.
– Ладные отроки… А это что за видение? – указал на пленника, сидевшего на коне со связанными руками. – Неужто гунн?
– Самый что ни на есть настоящий.
– Откуда ему тут взяться?
– Снова в степи они объявились.
– С этим ты и приехал к князю?
– Да, чтоб лиха не случилось.
– Князь почивает, будить не буду… Покличу княжичей, – решил Лось и поплёлся к одной из хижин, стоящих на круче. – А вы тут располагайтесь.
От поветей прибежали отроки – забрали коней и, поставив у коновязи, положили им по охапке травы, а в жёлоб сыпанули по полведра отрубей.
Кий с братьями впервые приехали на Родень и теперь с любопытством рассматривали всё кругом.
Здесь, как и на Каменном Острове, стояло около пятнадцати хижин, обмазанных глиной и покрытых соломой. Среди них выделялось жилище князя Божедара. Оно было просторнее, выше, с красивым резным крыльцом, с большими окнами, в которых блестели на солнце стёкла, привезённые князем из самого Царьграда.
Вдоль оврага – повети для скота, коней и других домашних животных, а также клети-кладовые. В поветях сейчас не было живности: и кони, и коровы, и свиньи, и овцы паслись на лугах. А кладовые закрыты – в них хранилось княжье добро, которое ему привозили, выплачивая дань с ближних и дальних родов, – зерно, мёд, полотна, меха, овчины…
С княжьего подворья в сопровождении старого Лося вышло двое мужей. Один – лет тридцати, высокий, белокурый, с подстриженной кучерявой бородкой. А второй – молодой, не старше Кия. Но было в нём что-то, сразу привлекающее внимание, – приземистая, но ладная и сильная фигура, чёрный жёсткий чуб, широкое смуглое лицо с выступающими скулами. Быстрые, пылающие как огонь, черные глаза, такие непривычные для светлооких полян. Глаза эти так и впились в приезжих.
Старший сразу узнал Тура.
– Старейшина?! Будь здрав!.. Что привело тебя к нам? Ведь время для княжьей дани ещё не настало.
Тур поздоровался – сначала со старшим, потом с молодшим.
– Здрав будь и ты, княжич Радогаст! Приветствую тебя, княжич Чёрный Вепрь!.. Да не дань я привёз с сынами, а злую весть – гунны идут! Нужно с князем поговорить… И полонённого вот привезли!
– Пошли.
Они направились к жилищу князя.
Неширокие тёмные сени разделяли его надвое. По левую и по правую стороны – вытесанные из липы двери. Радогаст прошёл налево, а Чёрный Вепрь повёл гостей направо. Там снял заслонки с окон – и осветилось немалое помещение, со стенами, обмазанными белой глиной. Пол – деревянный, гладкий, застланный рогозой, аиром и свежей луговой травой. Вдоль стен – широкие лавки под цветастыми шерстяными одеялами. В почётном углу – тёсаный стол, покрытый ромейским столешником. На стенах оружие: луки, тулы[15] со стрелами, мечи, копья, боевые секиры, железная гуннская булава, два щита: один – небольшой, круглый, обитый медными шипами, второй – большой, продолговатый, сплетённый из лозы и обтянутый высушенной бычьей шкурой.
Не садились – ждали князя. Чёрный Вепрь стоял возле стола и молча разглядывал гостей. Молчал и старейшина Тур, утомлённый дальней дорогой. Неподвижно застыли его сыны. А пленник сгорбился в углу на полу и сквозь узенькие щёлочки глаз посматривал на полян.
Из сеней послышалось глухое покашливание. Скрипнула дверь – и в горницу вошёл князь Божедар, некогда сильный, широкоплечий и высоченный муж, а теперь – костлявый, согнутый, измождённый немощью старик в накинутом на плечи красном княжьем корзне[16]. Радогаст поддерживал отца под руку.
Князь прищурился от яркого света.
– Так кто, говоришь, прибыл? Старейшина Тур? – поводил выцветшими глазами Божедар. Затем, узнав старейшину рода русов, радостно заговорил: – И вправду Тур!.. Вот не ждал!.. Здрав будь, старейшина! Какими ветрами? Что привело тебя на Родень, да ещё с такими добрыми молодцами?
Они обнялись.
– С сынами, княже… С сынами…
– С сынами? Это хорошо… Благодаренье богам за то, что навестил… Дозволь ещё раз обниму тебя. Должен поведать тебе: печалует меня, что всё реже вижу прежних друзей, с которыми полсвета исходил… Одни погибли, другие к предкам ушли, а остальных, как и меня, хвори одолели да старость пригнула к земле…
Они вновь обнялись – седой, согбенный князь и такой же седой, но ещё сильный и жилистый Тур.
– Ну, садитесь – рассказывайте, с чем приехали, – опустился на лавку князь. – С добрыми или плохими вестями?
– С плохими, князь.
– Ну?
– Гунны погромили уличей, князь… Князь Добромир у нас на Каменном Острове, помирает от ран…
– О!
– Гунны после жестокой битвы послали всадников преследовать его семью до самого Тикача. А оттуда, как ведомо, недалеко и до земель полян.
– Да охранят нас боги! Это и вправду страшные вести! От Тикача до Роси – рукой подать… Но, может, они и не думают идти на нас? Что говорит князь Добромир?
– По его словам, князь, гунны замыслили опять создать свою могущественную державу, – вступил в разговор Кий, – и первый свой удар они нанесли уличам…
– Пока сыны Аттилы грызлись между собой и бились друг с другом, чтобы захватить место отца, мы жили в своих уделах спокойно, – добавил Тур. – А теперь, когда Эллак убит в бою, Денгизих помер, Кандак со своим племенем засел в Мезии, за Дунаем, а другие разбрелись кто куда, Эрнак собрал большие силы и стал нападать на соседей. Видать по всему, хочет, как и его отец Аттила, приневолить их, обложить данью, сделать своими рабами…
– Похоже, что так.
– Мы привезли пленённого гунна, князь, – мои сыны взяли его в поле, когда спасали семью князя уличей… Надо бы развязать ему язык! Он многое знает…
Князь Божедар только теперь неторопливо скосил глаза на гунна и долго, безмолвно смотрел на него. Кию, который тем временем внимательно разглядывал князя, показалось, что у старого Божедара пробудилось какое-то любопытство, будто вспыхнула в памяти искра давно отшумевшей жизни.
– Спроси-ка, Чёрный Вепрь, как зовут его и как – кагана гуннов, – повернулся к младшему сыну князь.
Чёрный Вепрь быстро заговорил на языке гуннов. Услышав родную речь, гунн сначала вытаращил глаза на молодого княжича, а потом что-то кратко ответил.
– Что он говорит? – спросил князь.
– Он говорит, что зовут его Креком, а каганом у них сейчас и вправду сын Аттилы Эрнак…
– Эрнак? Я его помню… Что же он теперь замышляет?
Выслушав Чёрного Вепря о вопросе его отца, гунн съёжился, втянул голову в плечи и, мрачно глядя исподлобья, процедил несколько слов сквозь зубы.
– Крек отказывается что-нибудь говорить об этом. Сказал: простому воину неведомы намерения кагана, – перевёл Чёрный Вепрь.
– Сколько у Эрнака воинов?
– Это известно одному кагану, – последовал краткий ответ.
– Куда пойдёт каган после битвы с уличами?
– Это ведомо одному Тенгрихану! – с вызовом ответил Крек и криво улыбнулся одними уголками губ.
Князь Божедар разгневался.
– Презренный раб! Собака! Вот засунут тебе за пазуху тлеющую головешку, тогда заговоришь иначе – всё расскажешь. Подумай-ка об этом, негодник!.. Даю тебе на раздумье ночь! – И приказал сыну: – Отдай его челяди, пускай посадят в яму.
Чёрный Вепрь увёл пленника.
В светлице наступила тишина. Старый больной князь, опустив голову на грудь, сидел в глубоком раздумье. Его высохшие, безжизненные руки недвижно лежали на острых, выпирающих из-под корзна, коленях, нос заострился, глаза запали в тёмные впадины, как у мертвеца, и только тяжёлое хриплое дыхание подтверждало, что в этом немощном теле ещё тлеет жизнь.
Когда вернулся Чёрный Вепрь, князь обвёл потухшим взглядом присутствующих, хрипло спросил:
– Что делать будем?
– Собрать весь полянский полк[17], князь, а в степь выслать дозор из молодшей дружины, чтоб стерегли гуннов, – твёрдо заявил Тур.
Чёрный Вепрь презрительно хмыкнул:
– Хм, ты так говоришь, старейшина, словно Эрнак уже стоит на берегу Роси.
Тур спокойно, с достоинством ответил:
– Я не знаю, княжич, где он ныне стоит, и дозор должен нам сообщить об этом. Но если гунны объявятся на Роси, а мы загодя не соберём рать, беда нам будет! – И, подумав, добавил: – И не помешало бы послать гонцов к тиверцам, бужанам, волынянам, древлянам и северянам. Объединить все наши силы – тогда гунны не будут страшны!
– Говоришь так, будто легко и просто это сделать. – Чёрный Вепрь вызывающе посмотрел на гостей.
